ГЛАВА ШЕСТАЯ

Быль, явь и мечта. Книга об отце

Рута Марьяш

Свои воспоминания о событиях первой мировой войны и Февральской революции 1917 года в России отец писал уже в старости, обогащенный опытом великих исторических перемен и социально-политических осложнений. Перебирая в памяти события тех лет, он, естественно, соотносит их с современностью, но не переиначивает пережитое на свой лад, как это нередко бывает, а излагает факты и исторические события, участником которых он был, именно так, как он воспринимал их в те годы.

Из воспоминаний Макса Урьевича

СНОВА НА РОДИНЕ. БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ

В 1906 году, когда я был выдворен из России, страна находилась на революционном подъеме, а когда в 1911 году я возвра-тился домой, я застал ее в тисках реакции. Трудно было свыкнуться с сумеречным настроением людей. Что делать? Необходимо было искать свое "место в жизни" и прежде всего сдать в России государственные экзамены. Без этого невозможно было работать по специальности. И снова начались мои странствования по России. Я посетил Варшаву, Лодзь, но большинство моих товарищей находились либо в тюрьме, либо в ссылке, либо в эмиграции. Тогда я поехал в Киев, чтобы сдать экзамены при Киевском университете, но попал туда в разгар "Бейлисиады", в тяжелую атмосферу, царившую там после покушения Багрова на Столыпина.

Однажды на Николаевском бульваре в Киеве я увидел, как группа мальчишек с остервенением громила какой-то деревянный ларек и била палками по спине одного парнишку. На мой вопрос, что все это значит, один из сорванцов с вызовом ответил: "Мы играем в погром!". Свои впечатления от посещения Киева я описал в статье "Киев", опубликованной в венской газете "Юдише цайтунг".

В Киеве я не остался, а уехал к своим родителям в Фридрихштадт. Меня глубоко тронуло, когда мой преждевременно состарившийся отец преподнес мне папку, в которой были заботливо собраны мои статьи, опубликованные в печати за время пребывания за границей.

Атмосфера родного дома располагала к итоговым размышлениям и труду. За несколько месяцев я написал для вильнюсского журнала "Идише велт" работу о специфике еврейского культурного творчества, а также статьи об Анри Бергсоне, Ген-рихе Гейне, Вернере Зомбарте.

Однажды зимней ночью я в спешке на ходу вскочил в поезд. Поручни обледенели, я не смог удержаться и упал на перрон, головою к рельсам. Ступеньки всех вагонов поезда проносились над моей головой, малейшее движение угрожало смертью. Мгновения, пережитые под грохот колес, показались мне вечностью, и на грани между жизнью и смертью мысль молниеносно начала подводить итоги пройденного пути. В статьях "Под грохот колес", "Смерть по пятам", "Смерть и эгоцентризм" я попытался осмыслить это явление. Жизнь и смерть человека постоянно и неразрывно переплетены. Щупальца смерти сопровождают человека на протяжении всей его жизни. Слабодушных они загоняют в тупик отчаяния, в кривые закоулки безволия и бездействия. Для других же угроза смерти - испытание, закалка воли, стремящейся к жизни, к борьбе за высшие формы жизни, за углубленное и полнокровное ее содержание. Жизнь борца за идею, справедливость и человечность, даже оборвавшись в расцвете сил, несомненно, богаче и долговечнее в сознании общества, чем самодовольное прозябание до глубокой старости себялюбца-мещанина, прозябание, равное социальному небытию, прозябание, смерти подобное.

Вскоре я переехал в Петербург и был глубоко потрясен теми изменениями, которые произошли там за истекшее пятилетие, проведенное мною в эмиграции. Под натиском реакции многие участники революции отсеялись, отошли. Я воочию убедился в том, какое огромное, стимулирующее и оплодотворяющее влияние на мировосприятие человека имеет революция. Отход от революции для многих оказался равнозначным уходу из жизни. За эти годы прошла волна самоубийств. Иные, менее чувствительные, подались в карьеризм, декаденство, упадничество. Русская литература переживала глубокий кризис. Федор Сологуб уводил читателя от живой реальности в "Мелком бесе". Арцыбашев увлекал в тину "санинщины" и толкал в объятия смерти - "У последней черты". Леонид Андреев пугал своих читателей "Бездной", "Анафемой", "Проклятием зверя", рисовал в "Днях нашей жизни" упадок, мрак и смятение. Мережковский описывал мрачное будущее в своем "Грядущем хаме". Философов вынес безапелляционный приговор роману Горького "Мать": "Это конец Горького...". Куприн описывал в "Яме" падших женщин. Даже Максим Горький обратился в "Исповеди" к жизни "лишних" людей и вместе с Луначарским пошел по пути "богоискательства" и "богостроительства".

Лишь властитель наших эмоций - "мужицкий царь" Л. Н. Толстой сказал тогда: "Они нас пугают, а нам не страшно!".

В те годы на литературной арене появился молодой Владимир Маяковский. Его выступления носили печать не только бурной эпохи первой революции, но и того безвременья, когда так быстро "сменялись вехи". Острые стрелы своего творчества он направлял против всевозможных носителей старого. Но делал он это с таким бесшабашным ухарством, с таким вызовом всему и всем, что многие его выступления пользовались "успехом скандала". Впечатление от его выступлений было сложным. Элементы озорства, бурные выкрики, его желтая рубаха - это зрелище увлекало. Но отсутствие целеустремленности его выступлений, а более всего его окружение - так называемые "будетляне" - не вызывали моего сочувствия.

Поражение революции вызвало глубокое брожение и в еврейской общественности. Многие разочаровались не только в V революции, но и потеряли веру в победу социализма. Стали образовываться группировки вокруг течений "ахад-гаамизма" и "дубновизма". И одно, и другое течение было сугубо идеалистическим, обращенным лишь к прошлому. Современные фарисеи проповедовали "чистую духовность" как высшую доброде-тель. Ахад-Гаам был идеологом духовного идеализма с духовным центром в Сионе, а Дубнов был теоретиком чисто духовного национализма без всякого территориального центра.

С Симоном Дубновым мне в те годы приходилось встречаться в Петербурге, где вокруг него сгруппировались такие деятели, как Лацкий-Бертольди, Нохум Штиф, И. Ефройкин, Кальманович и другие. Дубнов основал идишистско-народническую партию, которую правильнее было бы назвать партией без народа, ибо она состояла из одних лишь интеллигентов, была штабом без армии. Дубнов - историк воссоздал историю еврейского народа лишь как историю идей, духа без плоти, народа без земли. Соответственно была построена и его "фолкистская" программа: евреи рассеяны среди всех народов мира, оторваны от аграрно-индустриального труда. Так было, так есть, а главное - так должно быть и в будущем. Евреи не просто нация, как все, а "исключительная", чисто "духовная" нация - такова была тео-ретическая основа дубновизма.

Обо всем этом у нас тогда шли горячие дискуссии. И в этих спорах с Дубновым и его приверженцами я все больше утверждался в правильности решения еврейского вопроса путем оздо-ровления социально-экономической основы жизни народа, путем продуктивизации широких народных масс.

В те годы я встречался в Петербурге и с Владимиром Жаботинским. Жаботинский писал стихи, переводил поэзию Н. Бялика с еврейского языка на русский, сделав его произведения достоянием русского читателя. Но Жаботинский был не только поэтом, он был активным идеологом сионизма, для которого своя нация - всё, а классы - ничто.

В 1912 и 1913 годах в петербургском журнале "Еврейская нива", издававшемся на русском языке, были напечатаны мои статьи, в которых отражались острые дискуссии с представи-телями политических течений, раскалывавших еврейское рабо-чее движение. Моя статья под названием "Фата-моргана", опуб-ликованная в номере 5/6 журнала "Еврейская нива" в декабре 1913 года, была посвящена критике решений очередного конг-ресса сионистов, состоявшегося в 1913 году.

ИЦХОК ЛЕЙБУШ ПЕРЕЦ.

ЯРОСЛАВЛЬ, СНОВА ДИССЕРТАЦИЯ

Летом 1912 года, находясь на отдыхе в Риге, я встретил крупного еврейского писателя Ицхока Лейбуша Переца, который тогда был приглашен рижским клубом культуры "Кармел" и выступал с лекцией о проблемах еврейской культуры. Перец со свойственным ему темпераментом резко срывал "цилиндры", "шляпы" и "ермолки" с тех, кто считал себя вправе быть советниками народных масс, восседая на их плечах. Он не пощадил и ту часть интеллигенции, которая группировалась вокруг еврейской буржуазии, преданно заглядывая ей в глаза. Высказывания Переца вызвали заметное недовольство в определенных кругах. Возникли жаркие дискуссии. Одно такое собрание в клубе "Кармел", где против Переца выступили некоторые лидеры Бунда, приняло столь острую форму, что писатель в большом волнении покинул зал.

Мировоззрение Переца мне было знакомо из его сочинений. Но здесь, слушая его острую речь, я отчетливо понял, почему творчество Переца вызывает такие страстные споры. Я понял, что именно не могла простить писателю еврейская буржуазия, что именно презирала и отвергала в его творчестве. И лишь чаяния еврейского пролетариата органически сливались с творчеством этого большого писателя, лишь в среде рабочего класса Перец находил самое широкое и глубокое понимание.

Первую половину 1913 года я прожил в Ярославле, готовился к государственным экзаменам в Демидовском лицее и работал над диссертацией на тему "Разрешение национального вопроса в Австро-Венгрии". Использовав собранный в Вене материал о количественном и качественном соотношении народов, населяющих Австро-Венгерскую монархию, я обосновал право каждой нации на самоопределение, вплоть до государственного суверенитета. "Господство немецкого меньшинства, - писал я, - должно уступить место равноправию народов, населяющих габсбургскую монархию, и переустройству всего государства на федеративных началах. Австро-Венгрия стоит перед альтернативой: либо федерация, либо распад". Такова была основная канва моей диссертации. Разразившаяся вскоре первая мировая война действительно толкнула "лоскутную" монархию на путь распада.

Месяцы проходили в интенсивной работе над диссертацией. Я снимал комнату в доме купца Арцыбашева. В конце марта 1913 года я получил известие о том, что в ночь на 13 марта в Фридрихштадте тихо угас мой отец. Это известие меня потрясло. Передо мной встал чистый образ светлого человека, чье ве-ликодушие и ясный разум меня всегда завораживали, кому я столь многим в жизни был обязан. Я чувствовал какую-то вину перед ним, мне казалось, что я не выполнил всех своих обязан-ностей сына и ученика, хотя не мог бы ответить конкретно, каких именно. По-видимому, это - явление общее: мы всегда чувствуем себя виноватыми перед ушедшими, хотя бы уже потому, что никогда больше не сможем поправить, улучшить то, что было... Я сильно переживал эту утрату.

По печальной случайности в это самое время умирала жена купца Арцыбашева - владельца дома, в котором я жил. В течение нескольких суток из хозяйской половины дома доносились ее громкие крики, плач и стоны. Врач, находившийся при умирающей, объяснил мне, что крики эти - лишь выражение животного ужаса перед смертью. И я вспомнил рассказ Льва Толстого "Три смерти": смерть трудового человека, смерть избалованной барыни и смерть дерева...

В связи с празднованием трехсотлетия дома Романовых в Ярославль должен был прибыть царь Николай II. За несколько дней до высочайшего визита ко мне на квартиру явился участковый пристав и с усмешкой заявил: "Я должен вам сообщить, господин студент, что если вы сегодня не оставите Ярославль на неделю, пока Его Величество будет здесь пребывать, я вынужден буду вас арестовать!". Поклонником царя я не был и не горел желанием его повидать. Я вспомнил свои пешие походы в Швейцарии, взял рюкзак и пустился в путь к берегам матушки-Волги. Неделю я путешествовал по чудесным волжским просторам, впитывая образы окружавшей меня величественной природы, временами забывая о том, что я не турист, что я изгнан из города, где мое присутствие могло помешать покою российского самодержца...

Я дышал полной грудью, мечтая о том времени, когда могучая русская река, река слез и стонов порабощенного народа, вошедшая в историю как река отважных восстаний, станет рекою счастья и свободы.

В июне того же 1913 года я в Демидовском лицее сдал государственные экзамены и защитил диссертацию, после чего мне была присвоена научная степень кандидата прав, столь необходимая для того, чтобы работать адвокатом в России. Лето я провел в родном Фридрихштадте.

ПОИСКИ "КРАСНОЙ НИТИ". АДВОКАТУРА.

НАЧАЛО ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Закончились годы учебы и странствий, мне предстояло начать самостоятельную зрелую жизнь. Осенью 1913 года я обосновался в Риге и занялся адвокатской деятельностью. Но уже с самого начала мне стало ясно, что заниматься этой работой можно, а жить ею всецело нельзя.

Я ощущал насущную потребность продолжить творческую деятельность. Снова встала передо мной задача, поставленная с ранних лет: гармонически сочетать идейность, эмоциональность, волевые импульсы и активные действия, задача познать и учесть закономерность общечеловеческого и национального. И именно на этой основе самому лично активно и творчески участвовать в процессе общественного развития.

С этой целью я все свое время, свободное от работы в суде, посвятил глубокому изучению всемирной истории, философии, культуры. Я все более утверждался в своем убеждении, что магистраль человеческой мысли ведет от эмпирически-земного политеизма через абстрактно-небесный монотеизм и отвлеченно космический пантеизм к теоретическому и практическому атеизму - гуманизму, который призван вернуть человеку то совершенство и счастье, о которых он с первых шагов истории воз-мечтал в сублимации божества.

Изучение всемирной истории, тщательное ознакомление с историей еврейского народа убедило меня, что вся еврейская историография, основанная на идеалистическом возведении национальной нужды в мировую добродетель, по существу фальсифицирует историю народа, является апологом мученичества, дезориентацией народных масс, демобилизующей их в неизбежно предстоящих боях за новое человечество, человечество без народов "избранных" и народов дискриминированных.

В эти годы во мне созрела мысль о необходимости написать историю еврейского народа, показать борьбу классов и органическую взаимосвязь между национальным и общечеловеческим. Изучая Маркса, Аристотеля и Спинозу, я понял, что передо мною стоит задача в сложной были еврейства выявить "к р а с н у ю нить" прогрессивных мыслей, чувств и воли, стремящихся к великой цели гуманизма, к преодолению всего социально-реакционного, обусловленного ненормальным развитием и социальной структурой еврейского народа, а равно и территориальной беспочвенностью.

Широкий диапазон морального облика от Иисуса до Иуды, от Гершуни до Азефа, глубокая пропасть между явью и мечтой с древнейших времен до наших дней - все это требовало углубленного осмысления. Цель была ясна и неоспорима, но путь к этой цели еще терялся во мгле. Надо было направить мысль к освещению туманной дали.

В эти годы я много работал, собирал материал. Часто проходили дискуссионные вечера по вопросам взаимоотношений между былым, явью и мечтой, в которых участвовали люди различных направлений. В борьбе мнений кристаллизовывалась мысль. Намечался в основных чертах гармонический синтез идей эпохи, судьбы поколения и конкретных задач индивида.

В 1913-1914 годах я перевел с немецкого на русский несколько книг по государственному праву для издательства "Наука и жизнь". Продолжал печататься в берлинском издании "Социалистише монатсхефте" и работал адвокатом. В то время инспирировались многочисленные политические процессы, тюрьмы были переполнены, и царское правительство ссылало множество людей в Сибирь. Я поставил перед собой задачу защищать этих "преступников", и в ряде случаев мне удавалось облегчить их участь.

Летом 1914 года я с матерью жил на Рижском взморье, в Бильдерлингсгофе (Булдури). Грянула первая мировая война, и паника охватила все население взморья. Люди пешком ринулись в город, ожидая нападения с моря. Вскоре произошел налет цеппелинов на Ригу. Одна из бомб разорвалась недалеко от нашего дома.

С войной начался новый взрыв юдофобии. Мрачная быль вновь замутила явь. Народ-буфер в среде народов в течение веков был и оставался громоотводом для реакционеров всех калибров. Из века в век повторялись надуманные, пошлые обвинения в изменах, отравлениях и т.д. Если в 1905 году самодержавие ответило на революцию волной погромов, то в 1914 году оно ответило на германское наступление антиеврейской травлей. Скромный рижский маляр Зеликсон был осужден военным судом к тюремному заключению за то, что якобы из-за занавешенного окна своей кухни... сигнализировал свечкой цеппелину. Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич приказал в 24 часа выселить всех евреев из прифронтовой полосы.

Мрачную картину представляла Рига в те дни. По улицам тянулись евреи-беженцы - выселенцы из Ковенской и Курляндской губерний, которые вынуждены были бросить насиженные места и нажитое добро. Был создан комитет помощи беженцам, в котором я работал юрисконсультом. Несчастным выселенцам, среди которых было много стариков и детей, старались оказывать посильную материальную и моральную помощь. Было организовано бюро по устройству выселенцев и подысканию для них работы.

Мой родной городок Фридрихштадт опустел за одни сутки. О его судьбе я написал тогда статью "Городок избранных", напечатанную в Петрограде в журнале "Вестник трудовой помощи".

В армию меня не призвали из-за сильной близорукости - минус 14 диоптрий, и мне был выдан "белый билет".

А вокруг Риги все теснее смыкалось кольцо военных действий. В конце 1915 года судебные учреждения Риги были эвакуированы в Петроград, и я переехал туда. Шли тяжелые месяцы и годы бессмысленной мировой бойни. Царская армия после первых успехов на фронте стала терпеть поражение за поражением. Немцы заняли Польшу, часть Прибалтики, Бело-руссии. Миллионы людей снялись с насиженных мест и двинулись в глубь России. Положение беженцев было тяжелым. Необходимо было облегчить их участь. Этой благородной деятельностью в то время энергично занялись прогрессивные общественные организации. Среди них были видные еврейские общественные деятели - адвокат Грузенберг, историк Деборин, поэт Самуил Маршак и многие другие крупные адвокаты, писатели, ученые в разных городах России.

Когда я приехал в Петроград, то сразу включился в эту работу, стал секретарем редакции ежемесячного журнала "Вестник трудовой помощи", выходившего на русском языке. Большую часть статей, фельетонов, обзоров печати я писал сам под различными псевдонимами - М. А., Эмша, Уриелев, Анин, Шац, Нал, А-н и др.

Основной идеей моих публикаций была всевозрастающая не-обходимость переключения не только беженцев, но и широких еврейских масс на индустриальный и аграрный труд для со-циально-политического и культурного их оздоровления. Эта про-паганда падала тогда на взрыхленную почву, однако в тех усло-виях не могла дать значительных практических результатов. Для коренного оздоровления основ народной жизни необходимы были великие перемены.

ФЕВРАЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ 1917 ГОДА.

ПЕТРОСОВЕТ

Революцию ждали все. Она долго зрела в недрах народного сознания. Революционный взрыв глубоко взволновал всех. Под грохот пушек первой мировой войны в эти февральские дни революционный Петроград возвестил начало перехода к новой эре. Мы твердо верили, что криком новорожденной революции будет равноправие всех людей и народов.

Как только стало известно, что создается Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, местная организация ев-рейских социалистов-территориалистов направила меня в качестве своего делегата в Совет. Поздно ночью 28 февраля 1917 года прямо с собрания я направился пешком в Таврический дворец. На улицах шла перестрелка. Приходилось обходить места столкновений с полицией и теми воинскими частями, которые сохраняли верность царю. Далеко за полночь я добрался до места, предъявив свои полномочия, и был пропущен охраной к секретарю Совета. Свыше двух суток я неотлучно провел в Таврическом дворце, где ощущал биение мощного пульса революции. В кулуарах дворца и на заседаниях Совета шла напряженная дискуссия о движущих силах и целях революции.

Мне запомнилось одно из первых заседаний Совета, на кото-ром выступил А. Керенский. Приверженцы внесли его на руках под восторженные аплодисменты правого крыла Совета. Керенский, по-видимому, чувствовал себя очень хорошо на плечах своих сограждан. Он произнес высокомерную речь, пестревшую общими громкими фразами. Нет, это не был лидер, горящий подлинным пафосом служения высоким чаяниям народа. По окончании речи - снова восторженные овации, снова "вождя" выносят на руках из зала заседаний.

Вскоре по списку ораторов пришел черед выступать мне. Я сказал, что одной из целей революции является укрепление демократической республики, а также проведение ряда социальных преобразований в интересах трудящихся всех народов России. В заключение я сказал: "Я уверен, что тем из присутствующих, кто носил на руках Керенского и устраивал ему восторженные овации, придется вскоре краснеть за свои восторги". Левый сектор Совета отозвался на это выступление дружными аплодисментами. О моем выступлении было сообщено в "Известиях Петроградского Совета".

Мне запомнилось еще одно заседание Совета, на котором выступил А. М. Горький с предложением учредить комитет по охране памятников культуры.

***

Мне удалось найти в библиотеках материалы, дополнительно проливающие свет на деятельность отца в качестве депутата Петроградского Совета в начале марта 1917 года.

В книге Ю. С. Токарева "Петроградский Совет рабочих и сол-датских депутатов в марте - апреле 1917 года", изданной в Ленинграде в 1976 году, на странице 100 читаем:

"Представитель литовских организаций депутат Анин (по всей вероятности, бундовец) и депутат Григорьев внесли предложение о дополнении программы формируемого правительства пунктом о предоставлении нациям права на самоопределение и культурную автономию".

В этом абзаце содержатся три существенных неточности. Депутат Анин не был представителем литовских организаций. Не был он и бундовцем. И что самое главное - его выступление содержало предложение о предоставлении народам России политического и культурного самоопределения, а не "прав на самоопределение и культурную автономию".

Приведу целиком материал, опубликованный 5 марта 1917 года в 10-м номере издававшейся тогда в Петрограде газеты "Известия революционной недели". Полагаю, что тогда станет ясна причина ошибки в приведенной выше цитате из книги Ю. С. Токарева.

От представителей национальных, организаций

В исполнительный комитет Совета рабочих и солдатских де-путатов 4 марта представителями национал-социалистических организаций подано следующее заявление, которое по просьбе их авторов оглашается на страницах "Известий":

"В интересах истинной справедливости, равно во избежание чувства обиды и горечи входящих в Российское государство национальностей, которые могли бы наложить пятно на светлый фон освободительной революции, мы как инициаторы предложения о национальном самоопределении, принятого Советом ра-бочих и солдатских депутатов 3 марта, заявляем, что текст резолюции в "Известиях Совета рабочих и солдатских депутатов" от 4 марта неправильно передан. Подлинная резолюция в нашей редакции, принятой Советом рабочих и солдатских депутатов, гласит так:

"Всем национальностям России предоставляется право политического и культурного самоопределения (а не национального и культурного, как это напечатано в №4 "Известий Совета рабочих и солдатских депутатов").

Представитель Совета организаций социалистов-народников Литвы Петр Яковлевич Балис.

Представитель ЦК Еврейской рабочей партии социалистов-территориалистов (с. с.) М. Анин.

Представитель Еврейской с.-д. партии "Поалей-Цион" Григорьев".

К сожалению, протоколы первых заседаний Петроградского Совета, включая заседание 2 марта 1917 года, не сохранились. Есть лишь черновые наброски (ЦГАОР, ф.398, оп.6, д.7, л. 51-52 и др.).

Не сохранилось также ни одного общего списка депутатов с указанием партийности, избирателей (Артемьев С.А. Состав Пет-роградского Совета в марте 1917 года //История СССР. 1964. 5. С. 112).

Однако Временное правительство не включило в свою про-грамму пункт о праве наций на самоопределение, принятый 2 марта 1917 года по предложению депутата Анина большин-ством Совета.

Вспомним, что именно право наций на политическое самоопределение было предметом докторской диссертации М. Шац-Анина.

Эта куцая формулировка "национальное и культурное самоопределение" перекочевала из первой публикации "Известий Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов" и в некоторые другие работы.

В воспоминаниях депутата Петроградского Совета А. Шляп-никова (Беленина), опубликованных в 13/1 за 1923 год исторического журнала Истпарта "Пролетарская революция", на странице 132 читаем: "В опубликованном протоколе заседания СР и СД от 2 марта... очень путано сказано относительно имев-ших место прений. Существа прений, хотя в отдельных вы-держках, совершенно нет. Протокол указывает только некоторые имена участников прений: Петров, Молотов, Демьянов, Канторович, Дюбуа, Павлович, Иванович, Заславский, Орлов, Борисов, Грибков, Смирнов, Павленков, Петревиц, Юренев, Ворон-ков, Белении, Анин, Ионасов, представитель литовских организаций Жуков, Ерманский, Пометов и некоторые другие...

Среди принятых дополнений: включить в программу Временного правительства пункт о предоставлении всем националь-ностям прав национального и культурного самоопределения".

В том же журнале "Пролетарская революция", 1/13 за 1923 год, на страницах 42-43 в статье Н. Авдеева "Первые дни Февральской революции (Хроника событий)" читаем:

"Основываясь на устроенной ему овации, Керенский покинул трибуну и залу заседаний, не дождавшись формального постановления Совета. После его ухода начались прения по докладу. В прениях наметилось течение, отрицающее всякую возможность контакта с думским комитетом и требовавшее создания "Вре-менного правительства Советом рабочих и солдатских депутатов"... После оживленных прений были приняты все предложения, изложенные в докладе Исполкома, со следующими поправками:

1) ...

2) ...

3) включить в программу Временного правительства пункт о предоставлении всем национальностям прав национального и культурного самоопределения. <...>

Пункт о предоставлении национальностям культурного и на-ционального самоопределения не был включен в декларацию Временного правительства".

Более подробно о том, как проходило в Петроградском Совете обсуждение предложения М. Анина о праве наций на политическое и культурное самоопределение, писали некоторые другие издания того времени.

Сразу же после Февральской революции в Петрограде на русском языке стал издаваться журнал под названием "Еврейский пролетарий". Журнал этот вышел всего пять-шесть раз. Редактором журнала был М. У. Шац-Анин. В одной из передовых статей под заголовком "Революционная власть" он сформулировал основные положения своего выступления в Совете.

В этом же журнале (2-3 от 30 марта 1917 года, с. 34-36) читаем:

"На заседании Совета рабочих и солдатских депутатов марта нами, представителями Еврейской рабочей партии социалистов-территориалистов, было совместно с представителями социалистов-народников Литвы и Еврейской социал-демократической рабочей партии "Паолей-Цион" внесено предложение: "Всем национальностям России предоставляется право политического и культурного самоопределения". Это предложение было Сове-том принято. Депутаты-бундовцы голосовали против предложе-ния. Членами Совета от Еврейской партии социалистов-территориалистов были М. Анин, Н. Гергель, И. Хургин".

В 1 того же журнала в разделе "Хроника" читаем:

"Петроград. 2 марта на заседании Петросовета при обсуждении вопроса о соглашении с Временным правительством пред-ставители нашей партии в Совете внесли предложение о включении в программу Временного правительства пункта о предоставлении всем национальностям России права политического и культурного самоопределения. Предложение было принято. Бунд при первом голосовании был против, при повторном голосовании воздержался".

В журнале "Еврейская неделя" (12-13 за 24 марта 1917 года, с.44) в заметке "Собрание Бунда" читаем:

"Д. О. Заславский объяснил, почему представители Бунда голосовали против включения в программу требования политичес-кой и культурной автономии. Речь шла тогда о минимуме требований, на которое могло бы согласиться Временное правительство, поэтому, чтобы не раскалывать революцию, Бунд голосовал против этой поправки. На заседании Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов тогда присутствовало только 2 представителя Бунда - Заславский и Канторович".

Резекненская газета "Бреивайс вордс" (4 за 1917 год) информировала читателей о том, что в то время ЦК Бунда предложил Петроградскому Совету рабочих и солдатских депутатов обратиться к Временному правительству с требованием, чтобы в ближайшее время был принят закон о праве на родной язык.

Уникальная фотография

Быль, явь и мечта. Книга об отце

Рута Марьяш

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Содержание