ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Быль, явь и мечта. Книга об отце

Рута Марьяш

В период авторитарного правления Ульманиса в Латвии, когда фашизм уже расползался по миру, Европа стояла перед войной, и уже готовилось огромное поле битвы, необозримое кладбище для миллионов. Со всей остротой тогда встала задача противопоставить в сознании людей нравственные преграды фашизму.

В деятельности М. У. Шац-Анина, еще начиная с конца 20-х годов и вплоть до начала второй мировой войны, значительное место занимали антифашистские выступления. Проводились антифашистские митинги, и Шац-Анин неоднократно выступал на таких митингах - в клубе "Улей", где теперь расположен Театр русской драмы, в кинотеатре "Юнона" на Московской улице.

Из воспоминаний Макса Урьевича

ПАРИЖСКИЙ АНТИФАШИСТСКИЙ КОНГРЕСС 1937 ГОДА.

СКУЛЬПТОР НАУМ ЛЬВОВИЧ АРОНСОН

Еще в 1920 году правление общества "Арбетергейм" обратилось с воззванием к ряду еврейских культурных организаций и к выдающимся деятелям культуры о созыве еврейского культурного конгресса для обобщения опыта единого рабочего фронта в области культуры. На этот призыв откликнулись многие прогрессивные организации и ряд деятелей культуры, которые единодушно высказались за наш почин. Однако вскоре после этого начались аресты членов правления общества "Арбетергейм" и деятельность его была насильственно прекращена.

В последующие годы стало стремительно разрастаться фашистское движение в Италии, а затем и в Германии. В Латвии произошел переворот. Это ставило перед деятелями культуры новые задачи. В этих условиях инициативу переняла прогрессивная антифашистская организация деятелей еврейской культуры в Париже. В сентябре 1937 года в Париже был созван Всемирный антифашистский конгресс еврейской культуры. Нам было известно о поддержке созыва этого конгресса со стороны видных деятелей еврейской культуры в СССР - Бергельсона, Квитко, Нистера и других.

Летом 1937 года я издал в Таллине сборник "Най-идиш", в котором изложил всю предысторию культурного конгресса, его задачи по укреплению социалистического руководства еврейской культурой в борьбе с фашизмом.

На конгресс я получил личное приглашение оргкомитета. Ехать надо было через Германию, где тогда царила жуткая предгрозовая атмосфера. Люди были терроризированы, а часть населения переживала предвоенный психоз.

Осенью 1937 года в сопровождении жены я выехал в Париж. Совершить это путешествие было сложно, в первую очередь из-за состояния моего здоровья. К тому же в Латвии было тогда трудно получить разрешение поехать на антифашистский конгресс. Мы преодолели все формальности и пустились в дорогу. Когда поезд прибыл на территорию фашистской Германии, в вагон вошли пограничники и приказали всем выйти для таможенного досмотра. Несмотря на отчаянные протесты жены, ей пришлось подчиниться, выйти из купе и оставить меня одного.Помню, как таможенник жестко и монотонно произнес привычные, заученные слова: "Вы можете плакать, можете кричать, все равно ничто не поможет...". Эти слова глубоко запали в мою память. Под этот мертвящий припев рушились, погружались в мрак полной неизвестности миллионы судеб.

На парижском вокзале нас встречали много друзей, товарищей - делегатов конгресса, во главе с председателем оргкоми-тета - скульптором Наумом Аронсоном и секретарем - драматургом Хаимом Словес. Со скульптором Наумом Львовичем Аронсоном я был знаком еще со студенческих лет, когда приезжал из Швейцарии на короткое время к своей сестре в Париж.Он показывал мне свои работы, и я был восхищен ими. В 1937 году я встретился с ним вторично. Это был чрезвычайно интересный человек, большой художник.

В течение двух тысячелетий среди евреев не было мастеров изобразительного искусства - таковы были традиции былого. Лишь в России, на родине революционных демократов, появились такие скульпторы, как Антакольский и Гинзбург. Одним из учеников Антакольского был скульптор Борис Шатц, двоюродный брат моего отца, который еще в конце прошлого века создал один из первых скульптурных портретов Карла Маркса.

Наум Аронсон, который уже с детства стал проявлять склонность к лепке, к ваянию, родился в 1872 году в латвийском городке Краслава. В царской России, не имея права жительства за чертой оседлости, он не мог завершить свое образование в Петербурге и поэтому в конце XIX века поехал в Париж.

Колыбель Парижской коммуны благожелательно приняла юного скульптора. Аронсон достиг значительного успеха, и вскоре его работы были приобретены музеями многих городов Евро-пы. Основной чертой творчества Аронсона было стремление передать в скульптуре великие достижения духа человека, воплотить в материю свое страстное духовное устремление к свет-лому будущему. Он чувствовал себя одновременно и сыном народа, и сыном всего рода человеческого, продолжая прогрессивное наследие народов мира. Он искал в искусстве синтез истины, добра и красоты, синтез идейного, этического и эстетического. Он создал портреты Моисея, Спинозы, Данте, Спар-така, Бетховена, Вагнера, Шопена, Анри Барбюса, Пастера.

Аронсон был связан и с Россией, куда приезжал много раз и создал портреты Льва Толстого, Тургенева, Фета.

Аронсон был знаком с Роменом Ролланом, Луначарским. Однажды в начале века Луначарский привел в мастерскую Аронсона Владимира Ленина. Художник стал работать над его скульптурным портретом. В 1933 году им был закончен знаменитый портрет Ленина, исполненный в розовом мраморе.

Аронсон летом 1938 года гостил у меня на взморье, в Лиелупе. Он много рассказывал о своей жизни, о стимулах своего творчества. Когда Аронсон уехал из Риги, я написал большую работу о творчестве художника и его жизненном пути и направил ее в Нью-Йорк журналу "Идише культур", в котором статья была опубликована в 1939 году.

В начале второй мировой войны Аронсон эмигрировал из Парижа в США. Там он в 1943 году скончался - вдали от родных мест, в Нью-Йорке.

Вернусь к рассказу о конгрессе. Тогда, в 1937 году, в огромном парижском зале "Ваграм" собралась многотысячная аудитория.

Из разных стран мира съехались делегаты - более двух-сот деятелей прогрессивной культуры. Председательствовал Наум Аронсон. Конгресс приветствовали представитель Народного фронта Франции, французские дети. Затем с речами выступили известные деятели еврейской культуры Опатошу, Лейвик, Ольгин. Конгресс привлек внимание самых широких слоев мировой общественности.

В то же время фашистская вакханалия охватывала все больше стран. Мировой культуре грозила смертельная опасность. Евреям - "врагу 1" фашизма - грозило поголовное уничтожение. Это придавало антифашистскому конгрессу культуры особое значение и вызвало широкий резонанс. Текст моего выступления на конгрессе был опубликован в парижской печати в 1937 году, моя статья о конгрессе была опубликована в 1938 году в нью-йоркском журнале "Хаммер".

На конгрессе я был избран в рабочую комиссию по искусству, живописи и фольклору. Парижские дни прошли в интенсивной работе и встречах. В это время была открыта Всемирная парижская выставка, которую я посетил. Меня там тепло приняли и объяснили мне все так подробно, что, казалось, я видел все собственными глазами.

В те дни я получил приглашение посетить Америку и Англию и прочитать там цикл докладов. От этих приглашений я отказался, но приглашение в Бельгию принял - мне очень хотелось встретиться там с молодежью, которая тогда большими группами направлялась в Испанию воевать за республику. Из Брюсселя я снова вернулся в Париж, где у меня было еще несколько публичных выступлений. В парижской и брюссельской печати по-явились отклики на мои выступления и подчеркивался их антифашистский характер. Поэтому я уже не рискнул возвращаться домой через Германию, а поехал через Швейцарию, Австрию и Польшу.

Во время однодневного пребывания в Вене мы в ожидании поезда зашли в кафе "Централь", где я бывал в молодости, заняли столик, и Фаня Самойловна вышла купить цветы. Вер-нувшись, она нашла меня в окружении нескольких десятков товарищей, стоявших и сидевших вокруг столика. Оказалось, что в это время в кафе находились многие участники парижского конгресса, кто-то из них случайно заметил меня, все собрались вокруг нашего стола, и получился импровизированный банкет. Удивленному кельнеру мы объяснили, что здесь происходит встреча родственников, и это не было ложью: ведь всех нас роднило общее мировоззрение. "Родственники" гурьбой проводили нас к поезду, усадили в вагон и пожелали, чтобы нас всюду встречала такая "родня". В Варшаве нам пришлось даже задержаться, так как многочисленные "родственники"-варшавяне хотели получить подробный отчет о парижском конгрессе.

Мы вернулись после поездки домой, в Ригу, и я снова включился в свою повседневную публицистическую и правовую работу.

Когда в эфире неслись истерические вопли Гитлера, было ясно, что аванпост реакции подготавливает свое наступление на прогресс ядовитыми стрелами расизма и юдофобии, этим испытанным оружием реакции всех времен. Фашизм стремился отравить атмосферу проповедью тождества коммунизма с иудаизмом и изобрел термин "иудео-коммунизм". Эта пропаганда не прошла бесследно.

На конгрессе 1937 года в Париже, куда съехались делегаты почти из всех стран мира, пустовали кресла для делегации из СССР. Почему? Этот вопрос мучительно занимал делегатов.Лишь потом стало известно, что сталинские репрессии уже тогда развернулись во всей своей мрачной силе. Преследованиям подвергались лучшие деятели политики и культуры, беззаветно боровшиеся за идеалы социализма. Преследовались также вы-дающиеся деятели еврейской культуры в СССР - вопреки тому, что антисемитизм там был громогласно заклеймен как разновидность каннибализма. Готовился судебный процесс над деятелями ОЗЕТа. Вот отчего тогда пустовали кресла советской делегации на парижском антифашистском конгрессе. Тревожные мысли по этому поводу были высказаны мной в молодежном сборнике "Юнг-трот", вышедшем в Таллине в 1937 году.

Надо сказать, что нас в течение 30-х годов неустанно и мучительно занимала мысль: почему пресса и радио Советского Союза заполнены не только восхвалением, но и обожествлением одного человека? Нам было трудно с этим мириться, но нас уверяли, что это - воля народа. Книга Лиона Фейхтвангера "Москва 1937" также сыграла определенную роль в формировании общественного настроения, и мы мало-помалу начали свыкаться с этими извращениями.

ВСТРЕЧА С ХОНЕ-ШАРЛЕМ РАППОПОРТОМ

В Париже в 1937 году я встретился с Хоне-Шарлем Раппопортом, широко эрудированным человеком, активным участником социалистического движения во Франции. В то время ему шел 73-й год, но он по-юношески активно реагировал на все происходящее в мире.

Этот человек прошел длинный и сложный путь: бедный ешиботник на Виленщине, затем просветитель, народоволец, участвовавший вместе с Александром Ульяновым в покушении на царя Александра III в 1887 году, затем эсер, впоследствии французский социалист, постоянный сотрудник выходившей в России рабочей газеты "Звезда". Вначале он был соратником Жана Жореса, а затем примкнул к Геду. В то же время он поддерживал связь и с деятелями еврейского социалистического движения - Хаимом Житловским и другими. Шарль Раппопорт свободно владел многими языками, но сохранил сильный еврейский акцент, особенно проявлявшийся, когда он говорил по-немецки.

Прочитав в конце 20-х годов мою книгу "Социальная оппозиция в истории евреев", он передал мне, что высоко оценил этот труд как первый опыт марксистского освещения истории еврейского народа.

Раппопорт живо интересовался работой антифашистского конгресса культуры, был огорчен отсутствием на конгрессе деятелей советской культуры и с большой печалью сказал мне о том, что, по его убеждению, это не случайность. В конце 1937 года Шарль Раппопорт выступил в ряде парижских левых органов печати против преследования Сталиным передовых и принципиальных марксистов.

Несмотря на отрицательное отношение официальных кругов компартии Франции к его выступлениям, Шарль Раппопорт одним из первых стал мужественно разоблачать зловредность сталинских репрессий. Он глубоко переживал трагедию многих революционеров, с которыми был знаком лично и которых высоко ценил. Эти события окончательно подорвали его здоровье, и он в одиночестве скончался.

Из воспоминаний еврейского писателя Григория Полянкера

Мы в Киеве давно слышали имя прекрасного литератора, литературоведа, общественного деятеля, революционера-марксиста Макса Урьевича Шац-Анина, знали о его необычной судьбе.

В 1937 году поэт Ицик Фефер и я, в то время работавший главным редактором журнала "Советише литератур" на еврейском языке, получили приглашение принять участие в работе Всемирного еврейского антифашистского конгресса. Нам сообщили, что там будут видные деятели еврейской культуры из многих стран мира. В этом списке значился также Шац-Анин из Риги. К сожалению, мы не смогли поехать на конгресс - нас не пустили.

О выступлении Шац-Анина на этом представительном форуме мы узнали из газет, дошедших к нам в те времена. Речь этого замечательного человека - борца, трибуна, утратившего в тюрьме зрение, - произвела огромное впечатление на всех присутствовавших. Он говорил о борьбе с черными силами реакции, о надвигавшейся опасности фашизма, о сплочении всех сил прогресса в борьбе за мир на Земле. Выступление Шац-Анина было восторженно встречено левыми деятелями культуры.

Воспоминания еврейского литератора Иосифа Бурга

Была осень 1937 года. На границе с Германией воздух, казалось, был насыщен порохом. Готовилось первое нацистское разбойничье нападение, спустя несколько лет залившее кровью почти весь европейский континент.

Австрия была в опасности. Но Вена - гордая столица с великолепными замками, изящной стройной колоннадой, фантастической средневековой готикой церквей - пока еще жила привычной уютной жизнью.

В старом кафе "Централь" каждый вечер обычно встречалась небольшая группа писателей и художников из еврейских кварталов Вены. Они приходили сюда со своими мелодиями и красками, приносили с собой лучи своей радости и тени своих забот. За чашечкой черного кофе в приподнятом настроении они взволнованно делились впечатлениями о только что созданных работах, обсуждали творческие замыслы. Я также был частым посетителем этого кафе.

В один из вечеров я заметил здесь нового гостя, которого сопровождала привлекательная темноволосая женщина - видимо, жена. За их столиком шла оживленная беседа, до меня доносились отрывки фраз: Народный фронт, республика... борьба между светом и тьмой... растерзанная, залитая кровью Испания...

Я приблизился к беседовавшим и уже отчетливо услышал: "Еврейская культура переживает сейчас тяжелое время, и самое важное, чтобы наша борьба стала частью общей борьбы против фашизма!".

Кто это говорит? Мое внимание приковало лицо - чуть удлиненное, заостренное книзу, тонкий, суженный разрез глаз, будто спрятанных полуприкрытыми веками. Нижняя губа часто напряженно вздрагивала, а необыкновенный "взгляд" придавал лицу ласковое выражение.

Я подошел к столику. Он замолчал и поднял голову, словно прислушиваясь. По лицу его пробежала тень волнения. Вероятно, не только меня, но и всех тех, кто смотрел на него в эту минуту, поразило это бледное и взволнованное своеобразное лицо, отражавшее каждое движение его души. Кто-то воскликнул: "Товарищ Шац-Анин, познакомьтесь с молодым писателем из Черновцов!".

Конечно, имя Шац-Анина мне было знакомо по его многочисленным статьям в прессе, я знал о его участии в антифашистском конгрессе. Но тут, увидев перед собой человека средних лет, который, казалось, глядел на меня сквозь узкий разрез глаз, я растерялся. Шац-Анин протянул мне руку, но не для рукопожатия, а чтобы дотронуться своими теплыми, нежными пальцами до моего лица, как бы желая убедиться в том, что его не обманывают. Он радостно произнес: "Да, действительно молодой!".

Это было так неожиданно, так необъяснимо, что я задрожал, и все мои двадцать с лишним лет вспыхнули, запылали, а лицо мое залил густой румянец. Шац-Анин ласково улыбнулся, словно увидел мой румянец и мое смущение, и сказал: "Черновцы хорошо известны своей культурой, литературой. Кто же не знает вашего Штейнберга, вашего Мангера...".

Вероятно, прикосновение руки Шац-Анина к моему лицу длилось не дольше мгновения, но я до сих пор ощущаю теплоту его трепетных пальцев. Сердечность этого общения навсегда запечатлелась в моей памяти. Остальное вычеркнуло время.

Уникальная фотография

Быль, явь и мечта. Книга об отце

Рута Марьяш

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Содержание