Русские в довоенной Латвии

Татьяна Фейгмане

Глава I. Русские депутаты в III Сейме

После выборов вновь оживились разговоры о необходимости единой русской фракции в Сейме, хотя все понимали, что ее наличие в Сейме уходящем - было только на словах. В числе поборников единой фракции выступил Б.Евланов, снискавший себе известность на ниве борьбы за крестьянские интересы. Он полагал, что русским депутатам, объединившимся во фракции, совершенно необязательно отказываться от своих политических установок. "Единство русской фракции не может основываться на партийно-политическом единстве, - подчеркивал Б.Евланов. - Русское население не представляет собою что-то однородное в социальном, экономическом, политическом и т.п. отношениях <...> Русская национальность - вот основа единства русской фракции, синтез всех классовых противоречий, всех партийных разногласий в условиях существования национальности на положении меньшинства" (227). Хотя поначалу и было заявлено о создании единой фракции, но фактически ее не существовало. Единства не удавалось достигнуть даже в вопросах, затрагивающих русские национальные интересы.

Условно, по их политическим взглядам, архиепископа Иоанна и С.Р.Кириллова можно было отнести к правым, Л.В.Шполянский и Л.В.Корнильев держались ближе к центру, а М.А.Каллистратов и Г.С. Елисеев тяготели к левому крылу. Наиболее отчетливо лицо русских депутатов проявлялось в тех случаях, когда вставал вопрос о поддержке правительства. В большинстве своем русские депутаты склонялись к поддержке коалиций правых партий. Оправданной ли была такая позиция - ответить сложно. В своей практике русским депутатам приходилось преодолевать немало противоречий. С одной стороны, большинство из них были искренними приверженцами правой ориентации (что было характерно для большей части местной русской интеллигенции), с другой стороны, они не могли не считаться с тем, что значительная часть их электората, в силу своего социального статуса, тяготела влево. Поэтому, уже в своих предвыборных платформах, русские политические деятели наряду с защитой национальных интересов выдвигали на первый план социальные вопросы и проблемы русского крестьянства. В противном случае, какая-то часть русских голосов могла отойти (и отходила) к ЛСДРП, независимым социалистам (КПЛ) и некоторым левым латгальским партиям. И в парламентской работе русским депутатам приходилось считаться с этим фактором. Поддерживая правые коалиции, русские депутаты тем самым как бы давали им карт-бланш на их социально-экономический курс, обрекая себя на молчание и давая пищу для обвинений со стороны оппонентов слева. "Когда русские депутаты коалиции молчат или когда они голосуют вразрез с русскими нуждами, то зачем правительству много беспокоиться об удовлетворении русских нужд. Опыт прошлого говорит, что только настойчивостью можно добиться успеха в делах. Иначе на русских будут смотреть как на пустое место" (227), - отмечалось в газете Крестьянский листок, близкой к М.А.Каллистратову и Г.С.Елисееву. Вместе с тем можно предположить, что зависимость правительственных коалиций от голосов меньшинств, от их поддержки, в известной мере нейтрализовала стремление отдельных латышских депутатов к более жесткому курсу в национальном вопросе.

За время работы III Сейма сменились только два правительства. Такая стабильность (в сравнении с предшествующим периодом) объяснялась усилением позиций правых группировок. 30 ноября Сейм утвердил кабинет во главе с Хуго Целминьшем (Крестьянский союз). За поддержку правительства голосовали 54 депутата, 40 были против (229). Хотя меньшинства и не получили каких-либо конкретных обещаний, депутаты их представлявшие, в большинстве своем, поддержали названный Кабинет. Только М.А.Каллистратов и Г.С.Елисеев - не сделали этого (230). В новом правительстве Л.В.Шполянский сохранил за собой должность товарища министра земледелия, однако продержался в ней недолго. Свой отказ от дальнейшей работы он мотивировал неудовлетворенностью политикой в области распределения семенного фонда и оказания агрономической помощи русскому населению (231). 30 апреля 1929 г. он был освобожден от возложенных на него обязанностей. Недолгое время в этом кресле провел С.Р.Кириллов, которому, как и Шполянскому, не удалось оправдать возлагавшихся надежд. В то же время пост товарища министра внутренних дел был отдан поляку Я.Вержбицкому. Правительство Х.Целминьша продержалось у власти 2 года и 4 месяца, что было рекордным для Первой республики. Этот кабинет мог бы продержаться и до окончания работы III Сейма, если бы не конфликт относительно отчуждения Домской церкви от немецкой лютеранской общины. В связи с развернувшейся кампанией немецкая фракция в конце февраля 1931 г. объявила об отказе от дальнейшей поддержки правительства (232). 25 марта 1931 г. Сейм 51 голосом утвердил Кабинет К.Улманиса (233). И в этот раз депутаты от меньшинств не были единодушны. Традиционно в поддержку правительства выступили немецкие депутаты и еврей М.Дубин. К русским оппозиционерам теперь прибавился еще и Л.В.Шполянский, отличавшийся исключительно неопределенной, зигзагообразной политической линией. И.Поммер, С.Кириллов и, вероятно, И.Корнильев - поддержали представленный Кабинет.

2 июня 1931 г. впервые в истории независимой Латвии министром стал русский по национальности, приват-доцент медицинского факультета ЛУ - Владимир Кириллович Трофимов (234). На этом посту он находился до 4 декабря 1931 г. (235), т.е. до момента сложения правительством К.Улманиса своих полномочий перед IV Сеймом. Это событие не могло остаться незамеченным. Сегодня поспешила приветствовать назначение на столь высокий пост русского, стоящего вне активной политической деятельности, в особенности в момент, когда некоторые политические партии стараются нажить себе капитал на меньшинствоедстве (236). "Я не поклонник материалистического капитализма, когда он, покидая дорогу духовной культуры, вступает на путь жизненных наслаждений, религиозного лицемерия и прочих отрицательных сторон буржуазной жизни, - отмечал в беседе с корреспондентом Сегодня первый русский министр. - Еще менее я поклонник социализма, не потому, что он выражает недоверие людям, а потому, что он порождает недоверие к Богу, атеизмом подрывает мораль, оскверняет душу человека... Но у социализма есть и положительная сторона - он напоминает буржуазии: "Не забывай трудящихся! Помни о смерти!" (237). Выдвижение В.К.Трофимовым на первый план заботы о русских землепашцах и рабочих было закономерным. Во-первых, это большая часть русского населения, во-вторых, разразившийся в 1929 г. мировой экономический кризис больно ударил и по Латвии, ухудшив и без того не блестящее положение трудовых слоев населения.

Событием в работе III Сейма явились выборы президента. 9 апреля 1930 г. на первый тур были выставлены три кандидатуры в лице А.Квиесиса (Крестьянский союз), П.Калниньша (ЛСДРП) и Э.Миезиса (рабоче-крестьянская фракция). Как и предполагалось, на первом этапе голосования никто из кандидатов не набрал необходимого большинства: А.Квиесис - 47, П.Калниньш - 32, Э.Миезис - 5. Лишь после нескольких переголосовок А.Квиесис заручился 55 голосами, обеспечившими ему избрание (238). Впервые представителю правых партий удалось завоевать высший государственный пост. Тем самым, был сделан на первый взгляд, быть может, не очень заметный поворот в политическом развитии страны. Примечательно, что Сегодня несколько настороженно восприняла итоги выборов. "Первые президенты государства вышли из среды демократического центра, - отмечала газета. - В этом была известная идея. Группа, которая должна быть как бы мостом между буржуазными и социалистическими половинами страны, естественно претендовала на то, чтобы выдвигать таких деятелей, которые на высшем посту республики могли бы играть примирительную и регулирующую роль, составляющую высокую функцию президента. Надо сказать, что и первый президент Чаксте и Земгалс, как индивидуальные личности, действительно были центральными фигурами, действительно старались в своей деятельности быть посредствующим звеном между разными политическими течениями. Но тут же необходимо подчеркнуть, что если президенты были людьми центра в идейном смысле этого слова, то сама группа центра всегда была ниже своей идеологии, была всегда не на высоте той исторической роли, которая ей выпадала" (239).

Появление новых депутатов в лице С.Р.Кириллова, Г.С.Елисеева и И.В.Корнильева не внесло свежей струи в практику работы русских парламентариев. Тон по-прежнему задавали И.Поммер, М.Каллистратов и Л.Шполянский. Г.Елисееву за все время депутатства так и не удалось проявить свое индивидуальное лицо, вырваться из-под тени Каллистратова (240). Не проявил себя и И.В.Корнильев, лишь несколько раз осмелившийся подняться на трибуну. Однако он все-таки обратил на себя внимание тем, что в отличие от прочих русских избранников (за исключением латыша И.Поммера), заговорил в Сейме на латышском языке. Еще менее заметной оказалась фигура С.Р.Кириллова. "Малоразговорчивый, вдумчивый и спокойный, казалось, что все страсти - как политические, так и общественные - шли мимо него (241), - вспоминал о нем впоследствии Г.Гроссен (1881-1974), известный в довоенной Риге журналист, педагог и общественный деятель. Согласно стенограммам III Сейма он лишь единожды взошел на трибуну, чтобы выступить по проекту государственного бюджета на 1928/29 годы. Но и эта его речь не попала в анналы Сейма, так как депутат, видимо, не посчитал нужным представить ее изложение на латышском языке (242). Метко охарактеризовал его и Л.В.Шполянский, назвав "великим молчальником" (243).

Отсутствие согласия характеризовало работу русских депутатов в III Сейме. Даже по такому казалось бы ясному вопросу, как отношение к Театру Русской Драмы, русские депутаты не могли прийти к консенсусу. Однако рассуждать о значимости единства любили все. Разговоры на эту тему заметно оживились к концу 1929 г. в связи с 10-летием закона о школьной автономии. Знаменательно, что 18 ноября, в годовщину провозглашения независимости Латвии, в Сегодня появилась пространная статья князя А.П.Ливена "Меньшинственное право и русские в Латвии". Ее лейтмотивом была необходимость совместного выступления всех меньшинств, так как только при этом условии возможна реализация принципов меньшинственного права, принятого послевоенной Европой. "Но для объединения меньшинств, - полагал князь, - необходимо, чтобы каждое меньшинство было объединено в самом себе <...> В среде каждого меньшинства несомненно есть и всегда будут партии от левого фланга до правого, но необходимо, чтобы эти разногласия оставались объектом внутреннего брожения <...> Лояльное отношение меньшинства к государственному порядку, тесное сотрудничество всех меньшинств между собой и крепкое объединение в самом национальном меньшинстве - вот те условия, которые гарантируют максимум успеха в использовании меньшинственного права <...>" (244). Во главе меньшинства,- полагал А.П.Ливен, должны стоять люди убежденные в правоте дела, пользующиеся общим уважением и ставящие национально-культурные интересы меньшинств выше своих узкопартийных политических воззрений.

Серьезной, но, как оказалось, не очень успешной попыткой консолидации русских сил стал Общерусский съезд в Резекне, состоявшийся 29 декабря 1929 г. На съезд прибыло 309 полноправных делегатов от всех политических группировок, а также многочисленные гости. Однако бросалось в глаза отсутствие двух депутатов - И.Поммера и С.Кириллова, что изначально делало съезд неполноценным (хотя сторонники этой группировки все же прибыли на съезд). Поначалу возникли трудности с комплектованием президиума, но их удалось разрешить. Съезд открыл бывший депутат IV Государственной Думы Б.А.Энгельгардт. Приветственные телеграммы в адрес съезда были получены от гласного Рижской думы М.Д.Кривошапкина, редакции газеты Сегодня (сам М.И.Ганфман на съезд не прибыл, хотя и планировалось его выступление), от депутата Сейма поляка Я.Вержбицкого и от русских представителей из Литвы и Эстонии (в это же время в Печерах происходила аналогичная конференция русского меньшинства Эстонии). Со своей стороны участники съезда адресовали приветственные телеграммы президенту государства, президенту министров (министру-президенту) и председателю Сейма, в которых подчеркнули свое стремление в пределах строгой лояльности выражать чаяния и надежды русского меньшинства (245). По словам корреспондента Сегодня во всех выступлениях звучало осознание важности наличия сильной русской фракции. При этом, однако, многими из ораторов единство понималось только при разрешении культурно-национальных вопросов. Разнотолки вызвал также вопрос о направлении представителей русского меньшинства на международную меньшинственную конференцию. Не был удачным и доклад о правовом положении русского меньшинства в Латвии. Предполагавшиеся докладчики - П.Н.Якоби и М.И.Ганфман - на съезд не прибыли. Видимо, доклад, в спешке подготовленный следователем Даугавпилсского окружного суда С.М.Образцовым, был чересчур академичен и не встретил сочувствия у участников съезда. Наиболее содержательным оказался доклад Е.М.Тихоницкого о состоянии русского школьного дела в Латвии. Безрадостную картину хозяйственного положения русского крестьянства обрисовал Б.А.Энгельградт. Выступление Б.В.Евланова было посвящено необходимости создания органа, объединяющего русское меньшинство. Громкими аплодисменами было встречено его заявление о необходимости единой русской фракции, а также о целесообразности создания Совета общерусских съездов. В ходе дебатов русским избранникам предлагалось похлопотать об использовании русского языка наравне с государственным, там, где имеется русское население, чтобы отдельные законы и распоряжения публиковались и на русском языке, чтобы не искажались русские имена (чтобы Ивана не превращали в Яниса и т.п.). Один из делегатов заметил, что неплохо было бы издавать Valdības Vēstnesis ("Правительственный вестник") и на русском языке. Однако председательствовавший М.А.Каллистратов тотчас отклонил это предложение, назвав его чрезмерным. Дискуссии имели место и по иным вопросам. Например, почему в официальных документах выделялись великороссы и белорусы, в то время, как полагали многие участники съезда, и первые и вторые являлись русскими.

В завершение работы съезда удалось довольно дружно образовать Совет общерусских съездов в составе русских депутатов Сейма и 28 членов, представлявших по возможности все группировки и направления. По взаимному согласию по 7 мест получили группировки, представленные в Сейме (в их числе и Блок православных и старообрядческих избирателей), 4 места - РКО и 3 места были оставлены для персональных кандидатур. Казалось бы, съезд закончился победой здравого смысла. Даже Р.М.Зиле (представлявший РНС, т.е. блок Поммера-Кириллова) счел нужным поблагодарить президиум за проявленную им исключительную объективность (246).

Итоги съезда были положительно встречены русской общественностью. "Мы десять лет ждали этого дня, - отметил председатель ЦК по делам старообрядцев И.Е.Колосов. - Порой казалось что сговор между русскими людьми неосуществим вовсе, и мы обречены на вечное междоусобие". И представитель правого старообрядчества М.В.Терентьев также заметил, что налицо "действительно редкий случай, когда ни у одного из делегатов нет оснований к партийному или личному недовольству" (247). Однако, как покажут ближайшие события, созданием Совета общерусских съездов не удалось преодолеть противоречий в русской среде.

Несколько недель спустя на собрании русских избирательных групп (блок православных и старообрядческих избирателей), опять же в отсутствие И.Поммера и С.Кириллова, была дана позитивная оценка Общерусскому съезду. Примечательным было и выступление К.И.Дыдорова. В нем один из ближайших сподвижников А.П.Ливена (248) заметил, что поначалу круги, к которым он принадлежит, не хотели принимать участия в съезде, поскольку главная роль в нем отводилась группам Каллистратова, Шполянского и Трофимова. К чести Каллистратова, - заметил его бывший командир, - съезд был проведен деловито, и поэтому не было сделано ни одной попытки его сорвать, хотя такая тенденция и существовала (249).

Меньшинственный статус волей-неволей заставлял русских задумываться о своем положении, приводил их к осознанию, что только объединив усилия, можно будет на равных вести диалог с большинством. Этот вопрос волновал умы общественных и политических деятелей на всем протяжении существования в Латвии парламентской демократии. Эта проблема не раз возникала в выступлениях меньшинственных политиков, особенно, когда со стороны большинства раздавались выпады в адрес меньшинств. Этой болезненной проблемы касался и И.Поммер. "К глубокому сожалению, - отмечал депутат, - большинство в недавнее время бывшее на положении меньшинства, не всегда и не всюду учитывает, как это следовало бы, право и волю меньшинств, и в итоге национальный вопрос в новосозданных национальных государствах, как и встарь, служит источником вражды. Государство должно иметь смелость стереть различия между гражданами". В то же время Владыка подчеркнул, что русское меньшинство по своей смиренной нетребовательности получило гораздо меньше, чем могло бы иметь (250).

В начале 1930 г. в связи с выпадами М.Скуениекса в адрес меньшинств, ставших предвестником нового курса, русские депутаты, вне зависимости от своих пристрастий, сочли необходимым определить свою позицию в этом вопросе. Откликнулся и архиепископ Иоанн, подметивший близкое сродство приемов М.Скуениекса с выпадами некоторых местных стародавних немецких публицистов. "Русофобия, как своего рода тяжкий недуг гнетет его (М.Скуениекса -Т.Ф.) на всех путях его, доводя его до положений нелепых и смешных, лишая его душу покоя, мира и радости. На улицах и в общественных местах мир души его отравляет русская речь, и количество говорящих по-русски кажется ему чрезмерно великим, и он готов завидовать столицам соседних новых государств, где русская речь не так слышна". В том же номере Сегодня была помещена беседа с левым Каллистратовым. Оказалось, что в этом вопросе он солидарен с И.Поммером. Депутат заметил, что антирусские выпады М.Скуениекса не явились для него неожиданностью. Он вспомнил, что еще в 1925 г. М.Скуениекс выступал против введения русского языка в качестве обязательного в латышских школах, заявляя, что говорить о русской культуре - это обскурантизм. Далее М.А.Каллистратов заметил, что против русского языка в Латвии выступают и левые, и правые - в зависимости от общей внутриполитической конъюнктуры, соотношения партийных сил, составов правительственной коалиции и т.д. Русский депутат полагал, что никакой общей антирусской идеологии в латышских кругах не существует. Русофобство определяется не теми или иными политическими или национальными убеждениями и взглядами, и оно характерно вовсе не для какой-нибудь определенной политической группировки (251).

Беспокойство в русских кругах наблюдались и в связи с проводившейся в 1930 г. 3-ей всеобщей переписью населения. Как отмечалось, у многих русских недоумение вызвало то, что согласно инструкции, в Латвии наряду с другими национальностями числились великороссы и белорусы, но не было русских (252). М.Каллистратов и Г.Елисеев поспешили опротестовать данную инструкцию, но безрезультатно.

Среди вопросов, рассмотренных III Сеймом и немаловажных для русских латвийцев, был законопроект О пенсиях бывшим российским пенсионерам. После острых дискуссий и длительного раздумья Сейм 17 мая 1929 г. принял закон, согласно которому, в частности, восстанавливалось право на пенсию лицам, которым до 24 октября 1917 г. была назначена российская государственная пенсия, а также лицам, которые до указанного срока прослужили не менее 25 лет на должностях, дававших право на пенсию. Однако право на пенсию предоставлялось только лицам, которые до 10 ноября 1927 г. уже были латвийскими подданными, достигли 60-летнего возраста или же потеряли трудоспособность не менее чем на 50%. Размер пенсии исчислялся в зависимости от срока службы и величины оклада, получаемого до 1 августа 1914 г.(253). Но закон этот не вызвал воодушевления ни в правых, ни в левых кругах. Попытки его ревизии предпринимались уже в конце 1929 г. Например, социал-демократ Р.Дукурс свои возражения против ассигнования 500 тыс. латов на нужды российских пенсионеров мотивировал тем, что многие из них не имели ничего общего с Латвией. Однако заметил, что является противником предоставления пенсий только бывшим военным и полицейским (254). Сеймом были приняты также новые поправки к Закону о подданстве, согласно которым Кабинету министров предоставлялось право лишения подданства, в случае, если в течение 5 лет обнаруживалось, что гражданином были поданы неправильные сведения о себе, или же гражданин в течение 3 лет находился за границей без заграничного паспорта или с просроченным паспортом (255).

В 1929 г., под влиянием разворачивавшегося мирового экономического кризиса, Кабинетом министров были приняты Правила, ограничивающие права иностранцев на труд. Отныне иностранцы могли заниматься платным трудом только с разрешения Министерства внутренних дел, которое выдавалось сроком на 1 год (256). Это решение болезненно задело проживавших в Латвии русских нансенистов, число которых, правда, неуклонно сокращалось. (При содействии известного исследователя Арктики Ф.Нансена, возглавлявшего Комиссариат по делам беженцев при Международном бюро труда, эмигранты, в основном из России, получили право на получение специального документа, т.н. «нансеновского паспорта», удостоверявшего личность владельца и подтверждавшего его статус лица без подданства).

Как и в предыдущем Сейме, наиболее динамичным из русских депутатов был М.А.Каллистратов - легкий на подъем, готовый отправиться в самые глухие уголки Латгалии, чтобы терпеливо выслушать крестьянские жалобы, делом или советом помочь своим избирателям. Благодаря настойчивости Каллистратова удалось добиться ассигнований на строительство старообрядческой моленной на Новом Строении в Даугавпилсе. 22 сентября 1929 г. состоялось ее торжественное освящение. Традиционными (раз в 2 недели) стали приезды Каллистратова в Резекне, где уже на перроне его ожидали просители (257). Неутомимость Каллистратова нашла отражение и в известной книге Андрея Седых Там, где была Россия (258), в которой он описал свое посещение Латвии в 1929 г.

Такой стиль поведения депутата не импонировал многим из числа его коллег, полагавшим, что в их обязанности входит лишь участие в заседаниях Сейма и работа в его комиссиях. Отзывчивость же к нуждам отдельных избирателей только развращает их (259). Но, невзирая на упреки, М.А.Каллистратов оставался верен избранной им тактике. Конечно, его можно упрекнуть в популизме (и, наверное, это будет справедливо). Но нельзя не замечать и того, что в реальной обстановке тех лет, при наличии широкого пласта малообразованного, плохо ориентировавшегося в политике населения, подобный популизм помогал преодолевать пропасть, разделявшую народ и власть.

По-прежнему Каллистратов выступал в роли главного ходатая по крестьянским делам. В этом вопросе ему не раз приходилось сталкиваться со Шполянским, также претендовавшим на эту роль. Особенно остро это соперничество ощущалось во время пребывания последнего в должности товарища министра земледелия. М.А.Каллистратов обвинял Л.В.Шполянского, что именно он является виновником неполучения крестьянами семян, что по его вине не запрошены дополнительные средства для помощи латгальскому крестьянству (260). Неделю спустя М.А.Каллистратов вновь обрушился теперь уже и на остальных русских депутатов, поддерживавших правительственную коалицию, но не способствовавших, чтобы большая часть из ассигнованных средств была направлена именно в Латгалию (261).

Примечательной была и еще одна деталь. Хотя М.А.Каллистратов и Г.С.Елисеев отошли от своих прежних соратников по оружию, тем не менее они продолжали отстаивать право ливенцев, как участников борьбы за свободу Латвии, на получение земельных наделов. Однако их усилия оказались безуспешными. Не поддержали их даже русские депутаты С.Р.Кириллов и Л.В.Шполянский. Но это не сломило двух старообрядческих депутатов, продолжавших отстаивать права своих бывших боевых товарищей (262).

Остро реагировал М.А.Каллистратов на попытки запретить выступления в Сейме на русском и немецком языках (по свидетельствам современников Каллистратов владел латышским языком, но никогда не выступал на нем). На фразу, брошенную профессором П.Залите: "Говорите по-латышски!", М.А.Каллистратов на страницах Сегодня в Латгалии ответил так: "Мы никогда не отказывались от изучения латышского языка. Несмотря на все выпады шовинистов, мы по-прежнему и сами будем изучать латышский язык и склонять к тому же русское население. Но чтобы доказать, что мы ждем уважения к нашей народности и к нашим правам, мы к требованиям шовинистов отнесемся без всякого внимания" (263). М.А.Каллистратов справедливо полагал, что противостоять натиску шовинистов можно лишь числом и качеством русских представителей во всех выборных учреждениях и, в первую очередь, в Сейме (264). В то же время, близкая к нему газета Крестьянский листок замечала, что на русских депутатов "все еще смотрят не как на своих. В зависимости от этого русскому депутату сплошь да рядом несравненно труднее, чем любому латышу, добиться успеха" (265).