Русские в довоенной Латвии

Татьяна Фейгмане

Глава I. Русские депутаты в I Сейме

7-8 октября 1922 года, согласно Закону о выборах, принятому в том же году (см.: Valdības Vēstnesis, 1922., 30.jūnijā) состоялись выборы в I Сейм (Saeima). Уже на начальном этапе предвыборной кампании стало ясно, что меньшинства выступают обособленно, вне общеполитических группировок и партий. Это не было случайностью, а результатом исторической обособленности народов, населявших Латвию, различий в их политическом развитии, их слабой интегрированности в латвийское общество. Трудно не согласиться с газетой Сегодня, умело отражавшей интересы как русского, так и еврейского населения Латвии, в том, что если бы меньшинства могли примкнуть к общелатвийским группировкам, то это свидетельствовало бы о действительно полном торжестве лучших идеалов демократии, о претворении в жизнь одного из новых требований демократии, а именно, прав меньшинств (57). Но эта идея не получила поддержки и дальнейшего развития. Меньшинства выступали со своим отдельными списками. Только немцам удалось выйти на выборы с единым списком. Ни русским, ни евреям за все время существования парламентаризма не удалось преодолеть внутренних противоречий и выступить с едиными списками.

Но попытка создания единого русского списка все-же имела место. Для этой цели 22 августа 1922 г. в Резекне по инициативе Национально-демократического союза был созван Русский предвыборный съезд. Предполагалось, что на нем будут представлены на тот момент три основные русские политические группировки: НДС, Русское общество в Латвии и ЦК по делам старообрядцев. Однако еще до начала работы съезда большая часть делегатов-старообрядцев покинула Резекне ввиду расхождения во взглядах о порядке формирования русских предвыборных списков. Но и среди тех, кто принял участие в работе съезда, согласия не было. Камнем преткновения был все тот же вопрос о порядке формирования списков. Составлять ли их на основе паритета, т.е. равного представительства трех ведущих группировок, или же дать право делегатам на свободное выдвижение кандидатур, которые должны быть обсуждены и утверждены съездом. Большинство поддержало последний вариант. В ответ на это представители Русского общества во главе с В.А.Пресняковым покинули съезд (58). В итоге на выборах в I Сейм силы разделились на три предвыборных блока, получивших следующее число голосов (59):

Голоса русских избирателей разделились в основном между Единым русским списком (НДС) и Старообрядческим списком. По первому списку в Сейм удалось провести двух кандидатов, по второму - одного. Причем все русские кандидаты прошли в Сейм за счет голосов, полученных в Латгалии. От Единого русского списка депутатом стал А.С.Бочагов, снискавший известность своей работой в Народном Совете и Учредительном собрании, единственный из числа русских представителей в упомянутых органах власти, сумевший продолжить политическую карьеру. Занимая третье место в списке, он получил 9322 голоса и вышел на первое место. Ему удалось оттеснить на второе место лидера списка Петра Анатольевича Корецкого (60) (8716 голосов), которому, однако, тоже удалось пройти в Сейм. От старообрядцев в Сейм также прошел новичок – Мелетий Архипович Каллистратов (61),оттеснивший хорошо известного Ф.С.Павлова. В то же время, Русское беспартийное объединение В.А.Преснякова, не получив поддержки избирателей, практически сошло с политической сцены. Выборы также показали, что часть русских голосов досталась социал-демократам и некоторым латгальским партиям. В целом же, выборы выявили пассивность русского населения и неумение русских общественных деятелей вести предвыборную агитацию. Особенно печальным для русских явилось поражение в Риге, где им не удалось завоевать ни одного мандата. Вместе с тем, в Риге было сосредоточено около 15% русского населения Латвии, в их числе значительная часть интеллигенции. Анализируя исход выборов, газета Сегодня писала - "Постоянные раздоры, личные счеты, игра мелких самолюбий, отрыжка отживших методов ведения общественных дел, - все это привело к тому, что те немногие деятели, которые заняты организацией русской общественности в Латвии, не сумели столковаться, чтобы во время выборов создать хотя бы техническое блокирование отдельных русских групп" (62). (Технический блок о передаче остатков голосов был заключен только между списком А.С.Бочагова и немцами). В ходе выборов русские оказались расколотыми и по конфессиональному признаку, что было характерно и в последующие годы. Одной из причин тому была все еще сохранявшаяся отчужденность старообрядцев от православных русских, которая подчас еще более усугублялась амбициозными выходками политиков с той и другой стороны. В итоге, в I Сейме, единственный старообрядческий депутат не смог найти общего языка с двумя другими русскими депутатами. М.А.Каллистратов объявил о создании отдельной Старообрядческой фракции (регламентом Сейма количество членов фракции не оговаривалось). Не удался и тандем двух православных депутатов - А.С.Бочагова и П.А.Корецкого. Поначалу, правда, они объединились в Русской национально-демократической фракции. Но уже в мае 1923 г., под смешки коллег-депутатов, П.А.Корецкий известил о своем выходе из вышеназванной фракции и создании им Русской народной фракции (63). Справедливости ради, можно заметить, что большое число предвыборных списков и наличие карликовых фракций характеризовали латвийский парламент на всем этапе его деятельности, вплоть до установления авторитарного режима (64):

таблица

Нередко определить место той или иной группировки в политическом спектре было довольно сложно. В Сейме не было стабильного большинства. Поэтому неудивительно, что правительственные кризисы были обыденным явлением. С 1920 по 1934 г. в Латвии сменилось 15 правительств. В условиях когда ни левое, ни правое крыло не обладали достаточным числом мандатов, чтобы сформировать правительство или провести через Сейм необходимые им решения, их взоры зачастую обращались к меньшинствам, голоса которых нередко имели решающий вес.

Несмотря на видимое отсутствие единства, в работе русских депутатов было немало общего. Дальнейшее развитие получили и общие начала в деятельности меньшинственных парламентариев. Депутаты от меньшинств, подчеркивая свою лояльность к Латвийскому государству, по всей вероятности, сознавали, что лишь благодаря его демократическому устройству, они в большей или меньшей степени могут реализовать свои права. Поэтому отстаивание общедемократических принципов государственного устройства являлось одним из краеугольных направлений в работе многих из них. Вместе с тем, они отчетливо сознавали свои специфические интересы для отстаивания которых, собственно говоря, они и были избраны в Сейм. Естественно, на начальном этапе парламентаризма вопрос о месте меньшинственных депутатов в формирующемся политическом спектре, оказался в центре внимания. Например, газета Сегодня сочла нужным отреагировать на статью в Latvijas Vēstnesis, согласно которой представители меньшинств принадлежат, якобы, чуть ли не к крайне левым антигосударственным группам. По мнению же автора передовицы "Коалиция и меньшинства" в газете Сегодня (по всей вероятности, ее автором, как и большинства других, упоминаемых редакционных статей, был М.И.Ганфман), "представители национальных меньшинств являются выразителями демократических и реформаторских течений, убежденными сторонниками правовой государственности, в рамках которой только и могут быть удовлетворены стремления граждан, не принадлежащих к большинству" (65). В заключение делался вывод, что естественное место меньшинств было бы в коалиции средних групп, т.е. в политическом центре. Эта же мысль вновь была подчеркнута в той же газете, несколько недель спустя, в статье "Кабинет и меньшинства". А среди "специальных поручений", данных депутатам от меньшинств, отмечались: укрепление культурной автономии в области школы, языка; соблюдение принципа равенства для всех национальностей; смягчение закона о подданстве и т.п. Все эти "домогательства" со стороны меньшинств, - по мнению газеты, - не только не посягали на основы Латвийской государственности, но и были вполне совместимы со здоровым латышским национализмом (66). Поэтому газета полагала совершенно естественным участие меньшинств в составлении Кабинета министров, замечая однако, что "боязнь быть заподозренными в слишком большом пристрастии к инородцам", затемняет сознание и проницательных политиков (67).

Со своей стороны, латышские политики, в большинстве своем, придерживались иной точки зрения. За время работы I Сейма сменились четыре правительства, и ни в одно из них не были включены представители меньшинств. Это свидетельствовало об усилении позиций национально настроенных кругов, стремившихся не допустить активного участия меньшинств в решении политических вопросов.

С 27 января 1923 г. по 27 июня 1923 г. во главе правительства находился беспартийный президент министров (в русской транскрипции 1920-30-х годов обычно: министр-президент). Янис Паулюкс. Декларация его правительства встретила сочувствие 65 депутатов (68). Как можно судить по стенограммам Сейма, ее поддержали и все три русских депутата. Иной была ситуация с утверждением правительства Зигфрида Мейеровица (Крестьянский союз). Ему удалось заручиться поддержкой лишь 51 депутата (69). Судя по выступлениям М.А.Каллистратова и А.С.Бочагова, они были против поддержки нового Кабинета, ибо в его основу был положен принцип "исключения меньшинств от участия в управлении" (70).  Правительству З.Мейеровица удалось продержаться у власти с 28 июня 1923 г. по 24 января 1924 г. С 25 января 1924 г. по 15 декабря 1924 г. правительством руководил беспартийный премьер Волдемарс Замуэлс, а с 16 декабря 1924 г. по 23 декабря 1925 г. - представитель Крестьянского союза Хуго Целминьш (71). Вероятнее всего, русские депутаты не поддержали   два последних кабинета (голосование обычно происходило путем вставания, и в стенограммах Сейма нет сведений о том, кто и как голосовал). Знаменательно, что, особенно при голосовании за правительство Х.Целминьша, выявился различный подход к нему со стороны меньшинств. Если немцы заявили о своей готовности поддержать новый Кабинет, то еврейские депутаты М.Нурок, М.Лазерсон и Н.Майзель - были против. В то же время их более консервативно настроенный коллега М.Дубин заявил, что воздержится при голосовании (72).

Однако почти единодушное избрание Я.Чаксте президентом страны (92 голоса) (73) свидетельствовало, что потенциал латвийской демократии еще далеко не исчерпан, и демократические настроения по-прежнему превалируют.

В числе главных вопросов, на которых было сфокусировано внимание русских депутатов в I Сейме, были дебаты вокруг конкордата и новых изменений в Законе о подданстве. Неоднократно русскими парламентариями затрагивались вопросы о несправедливостях допущенных по отношению к русским крестьянам в ходе аграрной реформы, о бедственном положении русского населения Латгалии, о состоянии русского школьного дела. Но ключевой для всех депутатов от меньшинств, была борьба вокруг проектов культурно-национальной автономии.

Cущественные расхождения в рядах депутатов I Сейма выявились при обсуждении устава (Satversme) Латвийского университета (ЛУ). Дебаты отчетливо показали, что в молодой стране имеются шовинистические настроения. В частности, при рассмотрении упомянутого документа в просветительную комиссию Сейма было внесено предложение, которое должно было бы препятствовать наплыву в университет элементов, чуждых стране по духу и культуре (74). Конкретно же речь шла о якобы большом количестве студентов-евреев в ЛУ. К чести депутата П.А.Корецкого, им на заседании упомянутой комиссии была произнесена мотивированная речь против введения процентной нормы в университете. По его мнению, в случае введения таковой, со стены зала заседаний Сейма следовало бы убрать слова о том, что "Латвия - независимая и демократическая страна". Изменение фронта в отношении меньшинств - не в интересах Латвии. Ни одна страна не в состоянии вынести полумиллионного населения с ограниченными правами (75), - замечал П.А.Корецкий. Русский депутат не был одинок в своем мнении, и комиссия Сейма отвергла это шовинистическое предложение (76).

Одним из труднейших вопросов, доставшихся I Сейму в наследство от Учредительного собрания, был конкордат. Решение правительства о передаче католикам лютеранской церкви Св. Якова и православного Алексеевского монастыря, как в обществе в целом, так и в Сейме в частности, было встречено неоднозначно. Естественно, этот вопрос взволновал и русских депутатов, единодушно выступивших против передела церковного имущества, который, по их мнению, был несправедливым по отношению к православной церкви и русскому населению. Особенно отличился в борьбе за интересы Православной церкви А.С.Бочагов. Этому вопросу он посвятил свое довольно пространное выступление в Сейме 23 марта 1923 г. (77), в котором горячо оппонировал социал-демократу К.Декенсу, обвинившему в монархизме Иоанна Поммера - главу Православной церкви Латвии, и предложившему на месте православного Кафедрального собора воздвигнуть другой, достойный Латвии, монументальный памятник (78). Хотя депутаты от меньшинств, группа А.Берга (Беспартийный национальный центр) и 4 депутата от Христианского национального союза голосовали против, законопроект о передаче католикам церкви Св. Якова и Алексеевского монастыря был принят (79). Русских депутатов такое решение не устраивало. Они упрямо продолжали ссылаться на законность прав Православной церкви на Алексеевский монастырь, не особо задумываясь над тем, каким образом правительство могло выполнить условия конкордата, и не учитывая, что русское население Риги заметно поредело. И им (вместе с другими несогласными) удалось добиться повторного рассмотрения законопроекта о передаче церковных помещений, которое однако не принесло желанного результата (80). "История оценит этот шаг очень сурово и без снисхождения" (81), - прокомментировал итоги голосования А.С.Бочагов. Но и на этом споры вокруг конкордата не завершились. Взаимные обвинения, переходившие границу дозволенного, продолжались. Раздавались даже высказывания, что вид Кафедрального собора "уничтожает европейское впечатление от нашей столицы", и не лучше ли превратить его в место упокоения неизвестного латышского воина (82). В 1925 г., несмотря на протесты русских депутатов и русской общественности, была снесена часовня на площади перед вокзалом, якобы, мешавшая движению городского транспорта. Весной 1925 г. поражение потерпела еще одна попытка провести через Сейм решение о расторжении конкордата (83).

Другой оживленно дебатировавшейся темой был вопрос об изменениях в Законе о подданстве. Принятие поправок к этому закону в 1921 г. заметно ужесточило его, что вызвало недовольство в меньшинственных, особенно еврейских кругах. Поэтому к концу работы I Сейма проблема получения подданства вновь оказалась в повестке дня. Выступая в прениях по этому вопросу, П.А.Корецкий отмечал несправедливости, допускаемые при решении вопроса о предоставлении подданства, и ратовал за смягчение закона. В ответ на выпады сторонников жесткой линии в этом вопросе он отмечал, что русских обвиняют в том, что они наводнили Латвию, так как здесь хорошо. Но могли ли мы это предвидеть в 1914 г. (84), - резонно заметил депутат. Этой же темы касался и А.С.Бочагов. Еще весной 1924 г. он обратил внимание, что действующий закон оставил за бортом тех русских собственников, которые хотя и не прожили необходимые 20 лет, но живут на одном месте более 10 лет и имеют небольшую собственность. Такая ситуация особенно характерна для приграничных волостей Лудзенского уезда. В своем выступлении он также отметил, что при предоставлении подданства якобы имеются факты самовольной замены русских фамилий на латышские (85). К этой же теме П.А.Корецкий вновь обратился год спустя, когда в Сейме был поднят вопрос о пересмотре Закона о подданстве. Он снова коснулся вопроса о крестьянах, проживающих в приграничных волостях и не имеющих возможности получить латвийское подданство. Его беспокоило, что им, как иностранцам, приходится платить особый налог за проживание в Латвии (86). Однако попытка снизить необходимый для получения подданства ценз проживания в Латвии с 20 до 15 лет успехом не увенчалась (87).

Выступая по различным вопросам (особенно при обсуждении бюджета), русские депутаты считали своим долгом обратить внимание коллег на несправедливое отношение к русским крестьянам в ходе проведения аграрной реформы (88). Например, А.С.Бочагов подметил, что в волостях преимущественно населенных русскими, земельные наделы из резервного фонда им не достаются. Землю же получают лица, не имеющие ничего общего с земледелием и только мечтающие как бы повыгоднее ее продать. Поэтому он предлагал провести ревизию выделенных наделов (89). Особенно активен при обсуждении аграрного вопроса был М.А.Каллистратов. И это неудивительно - основу его электората составляли крестьяне-старообрядцы, чувствовавшие себя обделенными в ходе реформы и страдавшие под тяжестью непомерных налогов (90).

Следующим "больным" для русских депутатов вопросом была постановка школьного дела. Уже в I Сейме им пришлось столкнуться с оппозицией по отношению к школьной автономии. Например, депутат Ф.Трасунс полагал, что в Латгалии чересчур много меньшинственных школ (91). Упомянутый депутат недоумевал, почему в Латвии необходим отдельный закон о школах меньшинств. Ведь в других странах такого нет (92). В то же время русские депутаты не только оборонялись, но и выдвигали требования, нацеленные на улучшение постановки русского образования. М.А.Каллистратов с трибуны Сейма выражал озабоченность состоянием русских школ, высказывал опасения в отношении политики объединения русских школ со школами других национальностей, что вело к их изъятию из ведения Русского отдела Министерства образования. Правда его попытки добиться увеличения бюджета Русского отдела оказались безуспешными (93).

Разноречивые суждения в I Сейме можно было услышать по вопросу о месте русского языка и русской культуры в школах Латвии. Некоторые депутаты полагали, что русский язык не следует рассматривать в качестве обязательного иностранного языка в школах Латвии. По мнению М.Скуениекса (меньшевик), обязательное преподавание русского языка являлось обскурантизмом. Русский язык неприемлем для Латвии и в политическом отношении, - полагал депутат (94). В противовес ему, социал-демократ А.Петревиц утверждал, что русский язык уже почти изгнан из латвийских школ, что в будущем может стать препятствием в ведении деловых сношений с Россией (95). В конечном счете, дебаты в Сейме по этому вопросу завершились в пользу дальнейшего преподавания русского языка.

Однако Латвийский университет решил обойтись без кафедр русского языка и русской литературы. Бесспорно, это было политическое решение, болезненно воспринимавшееся местной русской интеллигенцией и русскими парламентариями. Об этом не раз заходила речь, но безрезультатно. Об этом с трибуны Сейма говорил и П.А.Корецкий, заметивший, что в ЛУ не читаются лекции по русской литературе не потому, что их некому читать, а по политическим мотивам (96).

В то же время перед русскими латвийцами все настойчивее вставала задача овладения латышским языком. Для старшего поколения даже образованного слоя - это была непростая задача. Еще более трудно разрешимой она была для малограмотных, которые преобладали среди русского населения Латгалии, где до 1918 г. вследствие русификаторской политики латышский язык был слабо распространен. Если ранее о знании латышского языка не было и речи, то теперь ситуация резко изменилась. Особенно остро эта проблема стояла на железнодорожном транспорте, где традиционно работало много русских. Первые увольнения начались уже в начале 20-х годов. Поэтому одной из первых проблем, поднятых М.А.Каллистратовым в Сейме был вопрос об увольнениях железнодорожных служащих в связи с незнанием государственного языка (97). К этой теме депутат вынужден был вновь вернуться на восьмой сессии, где привел пример с железнодорожным мастером Родионовым, который во время освободительных боев, под огнем противника восстановил разрушенный большевиками мост. Теперь же, из-за незнания латышского языка, он из мастеров переведен в простые рабочие (98). В свою очередь, П.А.Корецкий отметил, что из 5 тыс. русских, работавших ранее на железнодорожном транспорте, осталось не более 200. Волна увольнений докатилась даже до простых рабочих. Он не мог согласиться с тем, что русские якобы сопротивляются обучению латышскому языку (99). В том же духе выступал и А.С.Бочагов (100).

Но важнейшим вопросом для всех меньшинств, в т.ч. и для русского, из числа рассмотренных в I Сейме, был, бесспорно, вопрос о законодательном закреплении культурно-национальной автономии. Идея автономии меньшинств была заложена в основе государственного строительства. Важным шагом в этом направлении был упомянутый выше Закон об организации школ меньшинств. Предполагалось, что следующим шагом станет закрепление права меньшинств на автономию во II части Конституции, которая однако не была принята Сеймом. Между тем, национальные меньшинства не теряли надежды на узаконение своих прав на автономию, хотя особого согласия в их рядах не было. Уже в январе 1924 г. стало очевидным, что вряд ли удастся выработать общий для всех меньшинств проект культурно-национальной автономии (101). Это было, в основном, связано с тем, что немцы отказывались признать себя в Латвии национальным меньшинством. Кроме того, при первых же попытках обсуждения законопроекта о культурно-национальной автономии, выявились заметные расхождения в отношении к нему довольно значительной части латышских депутатов, с одной стороны, и депутатов от меньшинств, с другой. Например, П.Гайлит (Крестьянский союз), выступая в публично-правовой комиссии Сейма признавал за меньшинствами только право на автономию в школьном деле. "Вы хотите идти отдельными путями, восстановить старое, - отмечал депутат. - Мы хотим слиться со всеми народностями, населяющими Латвию, в одно целое" (102). В марте 1924 г. предложение о выработке общего проекта автономии для всех меньшинств было отклонено. Немцы активно взялись за составление собственного проекта автономии. Их примеру последовали и представители еврейского и русского меньшинства. Выступая на пленуме Педагогического бюро по делам средней и низшей школы за границей (июль 1924 г.), Ф.А.Эрн так охарактеризовал ситуацию, сложившуюся вокруг узаконения культурно-национальной автономии меньшинств в Латвии. "Приходится очень сожалеть о том, - замечал он, - что эту работу каждое меньшинство проводило самостоятельно, без соглашения с другими; иногда здесь сказывались различные интересы отдельных меньшинств, иногда даже противоречащие друг другу, различное понимание существа культурной автономии и даже различные отношения правящих сфер к отдельным меньшинствам. Впрочем, проект русского меньшинства очень мало отличается от немецкого проекта, уже внесенного в Сейм и в настоящее время обсуждаемого в комиссиях Сейма. Русский проект был выработан тремя русскими депутатами Сейма вместе с Русским отделом <...> и затем обсуждался в особой комиссии, состоящей из представителей наиболее видных русских общественных организаций. По своему общему содержанию проекты всех меньшинств схожи: все они стремятся 1) законодательным путем закрепить за данным меньшинством как за организацией публично-правового характера, право устраивать и направлять всю национальную и культурную жизнь своих сородичей при помощи особых представительных органов, избираемых всем населением данного меньшинства, 2) дополнить и точнее редактировать статьи закона, определяющие права меньшинств в школьном деле и 3) определенно выяснить права меньшинств на употребление своего языка в частной и общественной жизни" (103).

Страсти вокруг культурно-национальной автономии вновь накалились в конце января 1925 г., когда публично-правовая комиссия Сейма уже во втором чтении приняла проект немецкой  культурно-национальной автономии (104). Именно в этот момент среди меньшинственных депутатов выявились существенные разногласия. В то время как еврейский депутат Н.Майзель внес предложение о замене немецкой автономии общеменьшинственной, лидер немецкой фракции П.Шиман указал на невозможность существования анонимного закона для всех меньшинств. Смешанной оказалась и реакция латышских парламентариев (105). В итоге, предложение Н.Майзеля было отклонено и знаменовало провал последней попытки представления единого законопроекта о культурно-национальной автономии. В сложившейся ситуации русским депутатам удалось преодолеть существовавшие между ними противоречия и разработать в конце концов проект русской автономии (см. в приложении), во многом копировавший немецкий вариант.

Проект русской автономии предусматривал, что для удовлетворения своих национальных и культурных потребностей латвийские граждане русской национальности образуют автономное национальное объединение публично-правового характера. Принадлежащими к русской национальности считаются те латвийские граждане, которые в своих паспортах или других документах, помечены русскими. По их желанию они вносятся в русский кадастр. По мнению авторов проекта, русское национальное самоуправление должно было обладать правом налогообложения граждан, вошедших в русский кадастр. На органы национального самоуправления возлагались задачи по удовлетворению потребностей национально-культурной жизни, развитию образования на русском языке, социальному обеспечению русских граждан и обеспечению их публично-религиозных потребностей. Центральные и местные органы русского самоуправления предлагалось избирать на основе принципов всеобщего избирательного права. Одно из центральных мест в проекте занимала организация русских органов просвещения. Проект русской автономии предусматривал наличие просветительных учреждений всех типов и ступеней с русским языком преподавания. Предполагалось, что все означенные просветительные учреждения будут подчинены Русскому управлению образования. Правительство и самоуправления обязаны будут субсидировать русские просветительные учреждения в соответствии с процентом русских граждан. Таким же порядком предполагалось финансировать русские культурные начинания из средств Культурного фонда. В проекте были четко расписаны функции, возлагаемые на Русское управление образования, а также подведомственный ему Школьный совет.

Исключительно важной частью проекта были статьи об употреблении русского языка в Латвии. Авторы проекта полагали допустимым употребление русского языка на почте, телеграфе, телефонных станциях и путях сообщения. Во всех публичных организациях, в которых среди избранных членов имеются русские, последним должно быть разрешено  употреблять в дебатах русский язык. Проект предусматривал право пользования русским языком в суде, допускал переписку на русском языке и использование русской устной речи в сношениях с центральными государственными учреждениями и учреждениями самоуправлений. В городах, местечках и волостях, в которых число русских жителей превышало 15% от общего числа жителей, все распоряжения, объявления и сообщения, повестки и квитанции должны были изготовляться на государственном и русском языках (106).

Тем временем в Сейме усиливалось противодействие попыткам меньшинств законодательным путем закрепить свои, подчас, далеко идущие претензии. Особое неприятие у части депутатов вызывали требования относительно употребления языков национальных меньшинств. Все чаще раздавались голоса, что меньшинства в Латвии итак пользуются чересчур широкими правами. Усилились обвинения в адрес меньшинственных школ, в которых якобы мало внимания уделяется изучению латышского языка и истории Латвии. В ответ на наступление противников автономии в газете Сегодня появилась статья "Кампания против автономии". В ней отмечалось, что имеются два способа сожительства разных народов в пределах одного государства. "Один - когда государственная национальность, как господствующее большинство, открыто стремится уничтожить национальную культуру других народов путем механической ассимиляции. Такова была царская политика по отношению к "инородцам", всю тягость которой чувствовало при старом режиме и латышское население. Другой метод - это признание права всякой национальности на культурное развитие в пределах государственного строя, при строго лояльном отношении к государству и общегражданским обязанностям <...> Логическим развитием этой идеи является создание культурно-национальной автономии меньшинств. Эта автономия ничего общего не имеет с политическим сепаратизмом, а представляет собой форму правового сожительства граждан разных национальностей на началах мира и свободы <...> Автономия - цемент, связующий граждан всего государства гораздо более прочно, чем всякого рода искусственное механическое подведение всех под один ранжир" .(107). Неделю спустя эта тема вновь была продолжена в этой же газете. Когда политики решаются утверждать, что культурно-национальная автономия "восстановит 700-летнее немецкое рабство в котором находился латышский народ, то этот прием обычной демагогии предназначен для людей неосведомленных и не знающих, что такое автономия, - отмечалось в статье "Инородческие ярлыки". - Но если преподаватели высшей школы от имени науки утверждают, что автономия обозначает введение особых привилегий, если они повторяют столь популярный в прежнее время жупел о "государстве в государстве", то это действительно крайне прискорбно <...> Автономия - институт глубоко демократический и по своей природе глубоко враждебный той скверной "балтийской" политике, которая вызывала справедливые жалобы латышского народа"(108).

В конечном счете, борьба между сторонниками и противниками автономии завершилась в пользу последних. Немецкий проект застрял в публично-правовой комиссии, а русский и еврейский - даже не рассматривались. В конце апреля 1925 г., под влиянием возобладавших в Сейме настроений, вопрос о культурно-национальной автономии был снят с повестки дня. Тем самым был положен конец имевшим место в течение почти 6 лет попыткам законодательным путем закрепить права меньшинств на автономию. Им пришлось удовлетвориться лишь автономией в области школьного дела, просуществовавшей до установления  авторитарного режима.

Только в Эстонии удалось реализовать новые принципы международного права в отношении национальных меньшинств. Это была единственная страна, в которой в 1925 г. был принята и получила практическое воплощение идея культурно-национальной автономии меньшинств. В межвоенный период столь благоприятного правового положения меньшинств, как в Эстонии, не было более ни в одной из стран Восточной Европы, что было отмечено уже современниками. Как отмечает А.Странга, Закон о культурном самоуправлении меньшинств, принятый 12 февраля 1925 г., был единственным подобного рода законом в странах Балтии, предоставившим меньшинствам подлинную культурную и религиозную автономии. Далее он же отмечает, что эстонский подход к меньшинствам был перспективным путем к политической нации, но и Эстония сошла с этого пути (109).

Русские депутаты  участвовали и в дискуссиях, напрямую не касавшихся русского меньшинства. Например, об отношении к А.Ниедре, известному своими прогерманскими действиями в 1919 г. В 1925 г., когда дело А.Ниедры рассматривалось в Сейме и левые социал-демократы добивались его ареста, А.С.Бочагов не поддержал их. Русские депутаты при голосовании по этому вопросу воздержались. Евреи (за исключением М.Лазерсона) и поляки поступили таким же образом. Немцы голосовали против. Однако латышские партии были как никогда единодушны и поддержали предложение социал-демократов (110).

Можно также заметить, что П.А.Корецкий в ходе обсуждения в Сейме инцидента с нападением членов Национального клуба на участников собрания социал-демократической молодежной организации Рабочий спорт и страж (Strādnieku Sports un Sargs) с участием в нем председателя Сейма Ф.Весманиса, выступил с осуждением этого акта. Он отметил, что это нападение является лишь одним из звеньев в длинной цепи событий, к которым он причислял разрушение православной часовни перед вокзалом и отравление воздуха в ходе представления в Русской Драме (111).