Русские в довоенной Латвии

Татьяна Фейгмане

Глава I. Русские в Народном совете и Учредительном собрании

Правовые гарантии национальным меньшинствам были декларированы уже в Политической платформе Народного Совета, в которой отмечалось, что 1) национальные меньшинства посылают своих представителей в Учредительное собрание и законодательные учреждения на основе пропорционального избирательного права; 2) вступившие в Народный Совет меньшинства принимают участие во временном правительстве; 3) культурные и национальные права национальных групп подлежат закреплению в основных законах (1). В состав первого временного правительства, сформированного К.Улманисом (краткие биографические справки об упоминаемых в монографии латвийских политических деятелях приводятся в приложении) был включен представитель немецкого населения Э. фон Розенберг, получивший пост государственного контролера. Однако, в силу сложившихся обстоятельств (захват Риги и большей части Латвии большевиками, эвакуация в Лиепаю, переворот А.Ниедры, противоборство с ландесвером), меньшинства включились в работу Народного Совета только 13 июля 1919 г., когда первый представительный орган Латвии смог возобновить свою работу в Риге. Поскольку на тот момент единственной реально действовавшей русской организацией был Национально-демократический союз русских граждан г.Риги, то ему и было предоставлено право делегировать своих представителей в Народный Совет. Ими стали присяжный поверенный А.С.Бочагов (2), известный в общественных и деловых кругах А.Б.Сиротин, представитель православного духовенства, протоиерей А.Македонский и старообрядец Ф.С.Павлов (3). Позднее к ним присоединились: И.Е.Колосов, еще один представитель старообрядческого населения; лесоторговец В.В.Формаков и представитель Северо-Западного правительства в Риге (Sic!) В.А.Пресняков (4), ранее неизвестный в местных русских кругах.

В первый же день работы Народного Совета в обновленном, расширенном составе, А.С.Бочагов от имени русских и еврейских представителей зачитал декларацию, в которой приветствовалось возобновление работы первого представительного органа молодой страны. В декларации говорилось, что в послевоенной Европе устанавливается новый порядок при котором невозможной будет диктатура одной части населения над другой. Инстинктивно народы ищут свое спасение в демократическом устройстве государственной жизни. Далее в декларации отмечалось, что демократический строй, основывающийся на пропорциональном представительстве всех народностей Латвии в государственных и общественных учреждениях, вселяет уверенность, что при решении жизненно важных вопросов, жителей Латвии не будут делить на граждан первой и второй категории, исходя из их национальности, вероисповедания и языка, что всем меньшинствам будет обеспечена свобода национального и культурного самоопределения (5). К этой же декларации присоединились и представители немецкого населения: П.Шиман и Х.Брюммер (6). Это свидетельствовало о том, что процесс включения меньшинств в политическую жизнь Латвии начался. "Для каждого меньшинства в отдельности декларация стала стержнем, вокруг которого могло происходить объединение разных групп внутри отдельной национальности, - так впоследствии оценивал это событие М.И.Ганфман (7). - Было выдвинуто основное положение, что в условиях новой государственности, интересы национально-культурные, интересы равноправия, школы, языка в органах представительных - имеют более существенное значение, чем чисто политические настроения - правые или левые"(8).

В тот же день, 13 июля 1919 г., К.Улманисом было сформировано второе временное правительство, в которое наряду с немцами Р.Эрхардом и Э.Магнусом, вошел и еврей П.Минц. Последнее, третье правительство в бытность Народного Совета, приступило к работе 8 декабря 1919 г. В его состав вновь вошли представители немецкого и еврейского меньшинств. Русских же не было ни в одном из названных правительств. Почему? Скорее всего, это было связано с их крайне слабой политической организованностью и неготовностью к работе в новых условиях. Более активному включению русских в политическую жизнь Латвии мешала и общая нестабильность политической ситуации. В сознании еще многих (и не только русских людей) жила надежда на скорое падение большевиков. Существование новообразованных государств, в т.ч. и Латвии, рассматривалось как нечто временное. В кругах русской общественности, существенно поредевших за годы войны и революции, царила растерянность. Создание Латвийского государства было неожиданным событием. Стала очевидной несостоятельность прежних российских партий, к тому же, не имевших глубоких корней в прибалтийских губерниях. Для выработки же новых установок требовались время и немалые усилия, связанные с отказом от устаревших догм, умением приспособиться к местным условиям и к совершенно непривычному для русских меньшинственному статусу. Все это обуславливало пассивность русских представителей в Народном Совете.

Независимость застала врасплох не только русских, но даже латышей. Это обстоятельство вынужден был заметить и К.Улманис в своей речи перед учителями истории 13 августа 1934 г. "Все вы знаете, что самостоятельность Латвии была объявлена 18 ноября 1918 г. Тогда было положение неясное и неопределенное. Из новых государств мы были единственной страной, откуда в чужую землю ушла почти вся молодежь, способная носить оружие. В Эстонии, Литве и Польше было наоборот. А нам судьбою было предназначено начать из ничего <...> Наша земля была опустошена материально и обезлюдела. Среди населения не было единения, все сомневались" (9). Латвийское государство появилось не в итоге упорной и массовой борьбы за независимость, а в результате геополитического крушения Российской и Германской империй. Это обстоятельство, по мнению латышского историка А.Странги, обусловило то, что в первые годы независимости, латышский национализм проявлялся достаточно вяло, но стал расцветать и с удвоенной энергией наверстывать упущенное, когда государство было уже создано, и, казалось, для него не было более оснований (10).

Именно в первые годы существования Латвийского государства были заложены демократические принципы сосуществования большинства (т.е. латышей) и меньшинств. С самого начала языки меньшинств (русский и немецкий) получили широкие права. И в Народном Совете, и в Учредительном собрании, и в последующих четырех Сеймах, русские депутаты имели право выступать на родном языке и, как правило, этим пользовались. Немецкие представители выступали на немецком языке, а еврейские - на немецком или русском языках. Однако для того, чтобы эти выступления оказались включенными в стенограммы указанных законодательных органов, необходимо было представить их изложение на латышском языке. К сожалению, русские представители часто "забывали" об этом. Поэтому и многие их выступления не сохранились для истории, что затрудняет сегодня анализ их взглядов и деятельности. Правда, в известной мере этот пробел восполняется прессой.

Начав работу, Народный Совет прежде всего признал временно действующими на территории Латвии все те прежние российские законы, которые были в силе до 24 октября 1917 г. В то же время первый представительный орган молодой страны приступил к законотворческой деятельности. Одним из первых законодательных актов молодого государства стал Закон о подданстве, принятый Народным Советом 23 августа 1919 г. Согласно этому закону на латвийское подданство имели право подданные бывшего Российского государства без различия национальности и вероисповедания, проживающие в пределах Латвии, происходящие из областей в границах Латвии или же на основании законов России уже до 1 августа 1914 г., принадлежавшие к этим областям и не перешедшие до дня провозглашения настоящего закона в другое подданство. Прошение о приеме в подданство следовало подать в шестимесячный срок. Подданные других государств могли быть приняты в подданство Латвии, если они не менее 5 лет беспрерывно прожили в пределах Латвии, исключая период с 1 августа 1914 г. по 1 августа 1919 г. Закон не допускал двойного подданства (11). Несмотря на очевидную либеральность законопроекта, в Народном Совете он был принят единогласно (12). Свою лепту в это внес и А.С.Бочагов, выступивший поборником предложенного закона (13). В конкретной ситуации, столь поспешное и единодушное принятие Закона о подданстве было связано со сложной политической ситуацией, в которой на тот момент находилось Латвийское государство. Во-первых, это было еще никем не признанное государство, одним из условий признания которого было требование об уважении прав национальных меньшинств. Во-вторых, внутриполитическое положение было крайне нестабильным. В Латгалии все еще продолжали удерживаться большевики. В то же время, перед новым государством возникла серьезная угроза в лице Западной русской армии, возглавленной П.Бермонтом. Поэтому, как полагает А.Страуме, законодатели исходили из того, что подданство несет в себе не только права, но и обязанности, например - защищать свою страну. Далее, он же отмечает, что многие нелатыши в конце лета и осенью 1919 г. еще колебались относительно принятия латвийского подданства (14). Однако после разгрома Бермонта и освобождения Латгалии от большевиков ситуация изменилась, и уже в 1920 г. 94,24% жителей Латвии являлись ее подданными (15).

В дни, когда решалась судьба Закона о подданстве, развернулись жаркие дискуссии о регламенте (kārtības rullis) работы Народного Совета. Острые споры вызвало предложение представителей меньшинств о переводе документов, направляемых на голосование. А.С.Бочагов даже дважды выступал по этому вопросу, подчеркивая, что незнание латышского языка нельзя ставить в вину меньшинствам. Посылая своих представителей в Народный Совет, меньшинства не могут брать за мерило только знание ими латышского языка. А.С.Бочагов полагал, что во избежание недоразумений при голосовании, следовало бы переводить документы на русский язык, понятный для всех русских и еврейских представителей (16). Симптоматично, что это предложение встретило разноречивую реакцию. Например, Г.Земгалс, ставший впоследствии президентом Латвии, в принципе поддержал предложение о переводе выставляемых на голосование документов (17). В то же время Я.Голдманис (Крестьянский союз) придерживался иной позиции, полагая, что меньшинствам следует делегировать в Народный Совет представителей, владеющих латышским языком. Мы и так пошли на слишком большие уступки меньшинствам, - замечал депутат. - Ведь мы не требуем, чтобы нам переводили на латышский язык звучащие здесь на русском и немецком языках речи. Если же кому-то требуется перевод, то пусть сам приглашает переводчика, чтобы не задерживать нашу работу, - резюмировал Я.Голдманис (18). В итоге, большинством голосов предложение А.С.Бочагова было отклонено (19).

Одним из самых существенных для меньшинств вопросов, из числа рассмотренных в Народном Совете, был, бесспорно, вопрос о школьной автономии. 8 декабря 1919 г. были приняты законы Об организации школ меньшинств в Латвии и О просветительных учреждениях Латвии. Их принятие знаменовало предоставление меньшинствам автономии в области школьного дела, обеспечивавшей право получения образования, включая среднее, на родном языке. Принятие этих законов явилось одним из самых существенных достижений латвийской демократии. Частичное, но вполне реальное воплощение на практике принципов культурно-национальной автономии "сыграло громадную роль не только для Латвии, но получило и общеевропейское признание" (20). Закон об организации школ меньшинств, в частности, предусматривал, что из денежных средств, отведенных государством и общественными учреждениями, школам меньшинств должна причитаться часть, соответствующая их проценту в населении страны. При министерстве образования предусматривалось создание национальных отделов, начальники которых представляли бы свою национальность не только в вопросах образования, но и культуры, обладая правом сношения со всеми департаментами министерства образования и участия в заседаниях Кабинета министров с правом совещательного голоса по вопросам касающимся культурной жизни, представляемого ими меньшинства. Начальники национальных отделов должны были утверждаться Кабинетом министров, но право выдвижения кандидатур на эту должность было закреплено за национальным представительством, т.е., за депутатами от национальных меньшинств. В Законе подчеркивалось, что учебные программы школ меньшинств должны соответствовать программам соответствующих латышских школ (21). Одновременно в Законе о просветительных учреждениях Латвии оговаривалось право меньшинств на открытие классов в случае, если в них наберется не менее 30 учащихся. Если же в виду малочисленности для учащихся какой-либо национальности нет возможности открыть школу или класс, то они могут обучаться частным образом, или, в виде исключения, в школах с другим языком преподавания (22) (подробнее об этом см. в III главе).

При голосовании по законопроектам О просветительных учреждениях Латвии и Об организации школ меньшинств не было подано ни одного голоса против, лишь 12 представителей воздержались при голосовании по первому закону и 18 - по второму (23), хотя в период подготовки законопроектов и высказывались различные позиции. Итоги голосования были встречены аплодисментами в рядах представителей от меньшинств. Естественно, адептами принятия благоприятных для меньшинств законов были сами меньшинства. Причем наибольшую активность проявляли немцы, вслед за ними евреи. Русские же явно отставали от них. Подобная картина, как покажет время, не была случайной, а отражала реальное соотношение сил среди меньшинств. Хотя по численности населения русские заметно превосходили немцев и евреев, в области политической активности они заметно уступали им. При обсуждении законопроекта Об организации школ меньшинств только А.С.Бочагов счел нужным подняться на трибуну, чтобы возразить оппонентам, утверждавшим, что школьная автономия может привести к появлению "государства в государстве" (24). Правда, в прениях по законопроекту О просветительных учреждениях осмелились поднять свой голос уже два русских представителя: Ф.С.Павлов и В.А.Пресняков. Первый ратовал за обязательность преподавания Закона Божьего, второй выразил свое несогласие с тем, что законопроект предлагает в 5 и 6 классах основной школы преподавание истории и географии Латвии на латышском языке. Однако попытка В.А.Преснякова доказать, что преподавание этих предметов должно вестись на родном для учащихся языке, не увенчалась успехом (25).

В стенограммах Народного Совета изредка встречаются фамилии А.С.Бочагова и В.А.Преснякова и при обсуждении иных вопросов (26). Прочие же русские депутаты, по-видимому, лишь формально участвовали в работе комиссий и присутствовали на пленарных заседаниях, не оставив сколь-либо заметного следа. Одной из причин такой пассивности (помимо указанных выше) было слабое знание, или даже незнание, латышского языка. Часть русских представителей в Народном Совете оказалась попросту случайными людьми в политике. Бледно выглядели русские представители не только на общем фоне, но и в сравнении со своими немецкими и еврейскими коллегами.

19 августа 1919 г. Народным Советом был принят Закон о выборах в Учредительное собрание, предусматривавший всеобщие, прямые, закрытые и пропорциональные выборы, к участию в которых допускались все граждане Латвии, достигшие 21 года. Территория страны была разделена на пять избирательных округов: Рига, Видземе, Курземе, Земгале и Латгалия. Всего необходимо было избрать 150 депутатов (27).

Учредительное собрание (Satversmes Sapulce) стало первым всенародно избранным органом законодательной власти в Латвии, призванным заложить фундамент парламентского строя. Главной задачей Учредительного собрания была разработка и принятие Конституции (Satversme).

Выборы в Учредительное собрание состоялись 17-18 апреля 1920 г. В них с отдельными списками участвовали 11 латышских партий, Немецкая партия, Еврейский блок, Цейре-Цион, Объединенные польские партии и Группа русских граждан. Последней удалось заручиться 13 651 голосом и завоевать 4 мандата. Причем один мандат был получен в Риге и 3 в Латгалии (28). Только 15% русских, обладавших правом голоса, воспользовались им (Sic!). Не помог и лозунг, обращенный к русским избирателям и помещенный на самом видном месте в газете Сегодня: "Если вы хотите, чтобы русские дети учились в русских школах, то вы подайте голос за список №2" (29). В ходе подготовки к выборам в Учредительное собрание русским не удалось структурировать свои политические силы. Это еще раз подтверждало их неготовность к политической борьбе в новых условиях. Налицо было еще болезненное восприятие новых реалий. Живы были еще надежды на возвращение к старым порядкам. Далеко не все русские разделяли воззрения князя С.П.Мансырева (30), призывавшего "признать существующие условия и сделать это честно и добросовестно. Путь к этому один: искренно признать исторический факт и вытекающие из него последствия, стремиться к дружескому и тесному сожительству и с большинством населения и с другими меньшинствами, не допуская отнюдь никаких словесных, а тем более действенных выступлений, которые могли бы быть истолкованы в смысле тайного или открытого недоброжелательства к прочим племенным группам, или стремление к насильственному возврату прошлого, или же, наконец, в смысле презрительного или гордого отчуждения и замкнутой жизни в условиях аристократической касты <...> С требованиями времени не только нужно считаться; нужно их изучить, проникнуться сознанием совершающихся событий, здраво оценить их смысл и стараться не тормозить неизбежный их побудительный ход. Нужно глядеть вперед, а не оглядываться с вожделением назад" (31). Не встретили заметного резонанса и призывы профессора К.И.Арабажина разделить вместе с латышами чувство радости по поводу признания Латвии de jure (26 января 1921 г.) и приступить "к усиленной работе по организации своих сил и развитию русской культуры. Или мы встряхнемся и станем достойны новых, лучших форм жизни в демократическом государстве, или утратим постепенно последние остатки своей культуры и, падая все ниже и ниже, превратимся в тяжелую обузу для Латвии, в опасный элемент отбросов невежества, гражданской темноты и косности" (32).

Но неправильно было бы объяснять абсентеизм русских только политическими мотивами. Свою роль тут играл и социальный состав русского населения. В большинстве своем, русские, особенно в Латгалии, принадлежали к малоимущим и малообразованным слоям общества, что в значительной мере предопределяло их гражданскую пассивность.

В Учредительном собрании русские депутаты, баллотировавшиеся по единому списку, вскоре разделились на две фракции, что явилось отражением общего раскола в русских рядах. В состав Русской беспартийной группы вошли известные уже по работе в Народном Совете: Федор Семенович Павлов и Владимир Александрович Пресняков. А их товарищем по фракции стал строительный подрядчик, старообрядец Павел Иванович Мельников, ни до, ни после своего избрания в предпарламент, ничем особым не проявивший себя на политическом поприще. Фракция же Русской национально-демократической партии включала только одного депутата Александра Семеновича Бочагова, зарекомендовавшего себя самым дееспособным защитником русских интересов в Народном Совете.

Русским удалось завоевать только 4 места из 150, что далеко не соответствовало их проценту в населении страны. Неутешительными были итоги выборов для русских и в сравнении с другими меньшинствами, численно уступавшими им. Забегая вперед, следует заметить, что на протяжении всей истории довоенного латвийского парламентаризма, русским так и не удалось переломить наметившуюся тенденцию. Об этом красноречиво свидетельствуют итоги парламентских выборов (33):


    * Согласно Конституции и Закону о выборах в Сейм избиралось 100 депутатов.  

© Татьяна Фейгмане