Русские в довоенной Латвии

Татьяна Фейгмане

Глава I. Русские в Народном совете и Учредительном собрании (продолжение)

Свою работу Учредительное собрание начало 1 мая 1920 г. Хотя Латвийская социал-демократическая рабочая партия (ЛСДРП) была представлена самой многочисленной фракцией, председателем Учредительного собрания был избран не ее представитель Янис Райнис, а центрист Янис Чаксте. И формирование правительства было поручено правым и центристским партиям. С 18 июня 1920 г. (в течение года) правительство возглавлял К.Улманис, имевший уже достаточный политический опыт. С 19 июня 1921 г. и до окончания полномочий Учредительного собрания во главе Кабинета министров стоял коллега К.Улманиса по Крестьянскому союзу - З.Мейеровиц, вошедший в историю как первый министр иностранных дел Латвии, немало сделавший для ее международного признания. Если в первый коалиционный кабинет наряду с представителями латышских партий входил и еврей П.Минц, то правительство З.Мейеровица впервые было составлено без привлечения к нему представителей меньшинств. Правда, в состав нового правительства вошло несколько социал-демократов, что, в свою очередь, способствовало расколу в их рядах. Из фракции ЛСДРП вышла группа социал-демократов (меньшевиков), занявших место на правом крыле социал-демократического фланга. Они-то и вошли в состав Кабинета министров. Меньшинства же остались за бортом, и это было весьма симптоматично. Доселе скрытое желание обойтись без меньшинств стало явным. Конечно, меньшинства, в их числе и русские депутаты, не могли не отреагировать на изменение курса. Это отчетливо проявилось в ходе прений о декларации правительства. Выступая в них, А.С.Бочагов вспомнил как вдохновили меньшинства демократические принципы, заложенные в основу государственного строительства. Он напомнил, что прежние коалиционные правительства составлялись при участии меньшинств, что издавались законы, обеспечивающие права меньшинств. В представленное же правительство входят представители только одной национальности. Поэтому он вынужден будет воздержаться при голосовании о декларации правительства (34). Солидарен с ним был и лидер Русской беспартийной группы В.А.Пресняков, подчеркнувший, что все депутаты несут одинаковую ответственность за судьбу страны (35).

В числе важнейших задач Учредительного собрания было принятие Конституции и законодательное обеспечение аграрной реформы. 15 февраля 1922 г., после долгих дебатов, Учредительное собрание приняло I часть Конституции, провозглашавшую, в частности, что Латвия является независимой, демократической республикой, суверенная власть в которой принадлежит народу Латвии. Высшим законодательным органом является Сейм, состоящий из 100 депутатов, избираемых в ходе всеобщих, равных, прямых, закрытых и пропорциональных выборов. Сейм избирает президента государства сроком на 3 года и с ограниченным кругом прав. Таким образом, Латвия провозглашалась парламентской республикой. В I часть Конституции были также включены разделы о Кабинете министров, о суде и государственном контроле (36). Предполагалось, что Учредительное собрание примет и II часть Конституции, которая должна была бы закрепить основные права и обязанности граждан. Такие, как равенство всех граждан перед законом, неприкосновенность личности, сохранение тайны переписки и телефонных разговоров, право на свои убеждения и др. В проекте II части Конституции оговаривалось отсутствие смертной казни в Латвии. Гражданам гарантировалось право на проведение собраний. Государство выступало гарантом частной собственности, допуская, правда, в исключительных случаях ее экспроприацию в интересах общества. В то же время предполагалось, что все железнодорожные, водные и другие пути сообщения общего значения должны оставаться в собственности государства. Закреплялась монополия государства на почтовую и телеграфную связь. Стачки признавались законным методом хозяйственной борьбы. Все граждане, в определенные законом сроки, должны были обучаться в школе. Государство и учреждения самоуправления должны были содержать обязательные школы, обеспечивая в них бесплатное обучение. Гражданам Латвии гарантировалась свобода вероисповедания. Церковь отделялась от государства. Латышский язык провозглашался государственным языком. Важно, что в проекте II части Конституции за меньшинствами оговаривалось право свободного пользования своими языками. Какие языки меньшинств и в какой мере допустимы в государственных учреждениях, в самоуправлениях и в суде, должен был определить особый закон. В 116-й статье II части проекта Конституции отмечалось, что меньшинства в своих национально-культурных делах являются автономными публично-правовыми организациями. Какие национальные меньшинства к таковым причисляемы, какие у них должны быть органы, а также компетенция этих органов и порядок их избрания, должны быть определены особым законом (37).

Безусловно, принятие II части Конституции стало бы существенным шагом вперед на пути продвижения Латвии к демократии, в т.ч. к закреплению прав меньшинств. Однако 5 апреля 1922 г., при голосовании в третьем чтении, проект II части Конституции не получил необходимой поддержки. Можно лишь строить догадки, явилось ли это стечением роковых обстоятельств, или же это был закономерный результат, связанный с окончанием эйфории по поводу приобретенной независимости. Так или иначе - Латвия осталась без столь важного документа, так и не принятого в годы существования Первой республики.

Заметная индифферентность при обсуждении Основного закона была проявлена русскими депутатами. А.С.Бочагов лишь покритиковал депутата В.Дерманиса (представитель независимых рабочих), ратовавшего за включение в Конституцию статьи, гласящей, что церковь в Латвии отделена от государства. По мнению А.С.Бочагова, кто выступает за отделение церкви от государства, тот против церкви. Однако поскольку латвийские власти с неуважением относятся к правам Православной церкви, то он будет голосовать за ее отделение от государства (38).

В стенограммах Учредительного собрания трудно найти и выступления русских депутатов при обсуждении законопроекта Об аграрной реформе, хотя он затрагивал, и весьма существенно, интересы как малоземельных русских крестьян, так и русских помещиков, имевших крупные земельные владения в Латгалии. Членством в аграрной комиссии П.Мельникова и Ф.Павлова и подписями русских депутатов под законопроектом о дополнении ч.4 п.8 Закона об аграрной реформе (39) и ограничивалось лицезримое участие русских представителей в решении одного из самых наболевших для Латвии вопросов.

Несколько более активными русские были при обсуждении поправок к Закону о подданстве, внесенных на рассмотрение Учредительного собрания в 1921 г., в связи с якобы большим притоком инородцев в Латвию. А.С.Бочагов, выступая 7 октября 1921 г. на пленарном заседании Учредительного собрания, пытался аргументировать свои возражения против планируемых изменений в законе. По его словам, внесенное меньшинствами и соответственно сформулированное юридической комиссией предложение о замене понятия "прописка" при определении срока проживания на "постоянное место жительства" - должно встретить поддержку. А.С.Бочагов призывал депутатов также поддержать предложение о 5-летнем цензе проживания на территории Латвии (исключая военный период) для получения подданства, что поставило бы Латвию в один ряд с западноевропейскими государствами (40). Еще более активной позиции в этом вопросе придерживались еврейские депутаты, в частности М.Дубин. Ведь острие поправок было направлено, главным образом, против эвентуального наплыва евреев. Однако Высокое собрание не вняло их голосу и приняло поправки заметно ужесточавшие Закон о подданстве. Отныне для получения подданства от его соискателя требовалось, чтобы он не менее 20 лет проживал в границах Латвии до 1 августа 1914 г., или же постоянно проживал в пределах Латвии до 1881 года. Вместе с тем, даже лица, подходящие под эти определения, лишались права на получение подданства в случае, если они уклонялись от службы в латвийской армии (41).

Поражение меньшинств в этом вопросе еще раз показало, что в Латвии закончилась пора "национального романтизма". По мере укрепления государственности все более очевидным становилось стремление латышей к упрочению своих позиций, их нежелание делиться властью с меньшинствами. С другой стороны, очевидной становилась и солидарность меньшинств, постепенно осознавших, что только совместными усилиями можно противостоять нарастающему шовинизму со стороны большинства. Показательной в этом отношении была реакция депутатов от меньшинств на антиеврейские проявления. 3 июня 1920 г. А.С.Бочагов, Ф.С.Павлов и В.А.Пресняков совместно с еврейскими и с немецкими коллегами подписали обращение к председателю Учредительного собрания в связи с имевшими место 1 июня актами насилия против евреев в Верманском парке и прилегающих к нему улицах. Эти акты насилия, по мнению указанных депутатов, носили характер организованного выступления, были недопустимы в правовом государстве и требовали незамедлительного вмешательства органов власти (42). Несколько дней спустя, в несколько измененном составе, группа депутатов (в основном из числа меньшинств) вновь обратились в президиум Учредительного собрания в связи с действиями цензора в отношении еврейской газеты Dos Folk, осмелившейся поместить материалы об антиеврейских эксцессах в Резекне. Подписавшие обращение депутаты полагали, что цензор превысил свои полномочия, не разрешив публиковать упомянутые материалы (43). О накале страстей можно судить хотя бы потому, что уже 11 июня группа меньшинственных депутатов, в которую вошли также А.С.Бочагов, П.И.Мельников и В.А.Пресняков, вновь адресовала обращение к председателю Учредительного собрания, в котором отмечала, что антиеврейские выступления (после событий в Верманском парке) были отмечены по всей стране. В Резекне и некоторых других городах Латгалии беспорядки имели признаки погромов. В то же время пресса была лишена права отражать события по существу, ограничиваясь лишь сводками Министерства внутренних дел. По мнению указанных депутатов, министр должен был связаться с главой Кабинета для предотвращения подобных действий и наказания виновных (44).

Объединяющим началом в деятельности депутатов, представлявших меньшинства, было их стремление к неукоснительному соблюдению принципов школьной автономии. В особо острые споры им приходилось вступать, отстаивая принцип пропорциональности ассигнований на образование и культуру национальных меньшинств. Поэтому при обсуждении государственного бюджета депутатам от меньшинств, в т.ч. и русским, не раз приходилось брать слово. Например, А.С.Бочагов, выступая 19 июня 1922 г., с высокой трибуны заявил, что выделенных в бюджете средств недостаточно для удовлетворения культурных запросов русского населения, и они не соответствуют его проценту в населении страны. А.С.Бочагов коснулся весьма болезненной для многих русских темы о белорусских школах. В русских кругах того времени выделение белорусов в особую национальность и предоставление им права на школьную автономию многими воспринималось болезненно. Сам факт, что в официальных статистических документах отсутствовало понятие русские, а вместо него были введены: великороссы, белорусы и малороссы (последнее использовалось крайне редко ввиду их малочисленности), вызывало недоумение и раздражение части русской общественности, полагавшей, что русская нация, собственно говоря, включает в себя все три названные ветви. Поэтому время от времени вопрос о белорусах как об отдельном национальном меньшинстве со всеми причитающимися ему правами превращался в объект политической борьбы. Спорным был и вопрос о количестве белорусов в Латвии. Сомнительными выглядели данные об их числе, представленные по итогам 1-й переписи населения. Тем более примечательно, что А.С.Бочагов счел нужным поддержать белорусов. Выступая в Учредительном собрании, он высказал несогласие с предложением депутата Ф.Кемпа о ликвидации Белорусского отдела Министерства образования. В Латвии имеется белорусское население, живущее своей духовной жизнью, имеющее свой язык, свои книги и свою культуру. Обо всем этом, - заметил А.С.Бочагов, - Ф.Кемп хорошо осведомлен. А.С.Бочагов возражал и тем, кто полагал, что с ликвидацией Белорусского отдела, деньги, отпущенные на его нужды, будут переданы Русскому отделу (45). (Вероятно, подразумевалось выступление В.А.Преснякова, которое имело место чуть ранее, но не вошло в стенограммы Учредительного собрания).

В подходе к проблемам образования прослеживается и сложность взаимоотношений между русскими и латгальскими депутатами, которые нередко были достаточно противоречивыми. Последние не раз требовали покончить с привилегированным положением меньшинственных школ в Латгалии. Со своей стороны, русские депутаты видели ситуацию в противоположном свете. Однако это не мешало русским и латгальским депутатам в ряде случаев, особенно по экономическим вопросам, выступать совместно (46).

Еще одним вопросом, при обсуждении которого выявилась полярность позиций (в т.ч. русских и латгальских депутатов), стали дебаты вокруг конкордата, договора между правительством Латвии и Ватиканом, определявшим взаимоотношения государства и католической церкви. С возникновением Латвийского государства, в состав которого вошла и Латгалия (ранее являвшаяся частью Витебской губернии), населенная преимущественно католиками, встал вопрос о положении католической церкви в Латвии, а также о восстановлении Рижского епископства (архиепископства). В 1920 г. Ватикан назначил рижским епископом А.Спринговича. 30 мая 1922 г. министр иностранных дел З.Мейеровиц по поручению правительства подписал с Ватиканом конкордат, согласно которому Римско-католическая церковь в Латвии получила полную автономию и без каких-либо посредников оказалась в подчинении Ватикана. Согласно условиям конкордата Латвийское государство должно было предоставить католической церкви один собор в Риге (построить новый или же передать один из храмов, принадлежавших другой конфессии), а также ряд помещений для нужд курии (47). Этот-то вопрос и стал камнем преткновения, вокруг которого еще долго шли жаркие споры.

Из числа русских депутатов особой настойчивостью в вопросах, связанных с конкордатом, отличился А.С.Бочагов. В ходе прений о ратификации конкордата он, по поручению Синода и православных общин, выступил с протестом против планируемой передачи резиденции православного архиепископа - законной собственности православной церкви - в ведение католиков. А.С.Бочагов полагал, что латвийское правительство посредством конкордата ставит католическую церковь в особо привилегированное положение. В то же время, Православная церковь испытывает притеснения и унижения, что ставит под сомнение тезис о том, что Латвия является демократической страной. Поэтому А.С.Бочагов предложил снять вопрос о ратификации конкордата с повестки дня, отложив его до начала работы Сейма (48). Стоит заметить, что это предложение было поддержано 50 депутатами, при 2 воздержавшихся и 79 голосах против (49). Но все же попытка оттянуть ратификацию конкордата не удалась. В тот же день, 19 июля 1922 г., Учредительное собрание его ратифицировало. Однако страсти, связанные с перераспределением церковного имущества, в частности, в связи с решением правительства о передаче католикам церкви Св. Якова (принадлежавшей лютеранам) и православного Алексеевского монастыря еще долго будоражили латвийское общество.

Некоторой активностью в законотворческой работе отличался и В.А.Пресняков. Однако, в сравнении с А.С.Бочаговым, он заметно уступал последнему в поднятии злободневных для русского населения вопросов. В своей работе он больше касался тех или иных юридических норм общегосударственного значения. В его действиях, заметнее чем у остальных русских депутатов, прослеживалось стремление к отмежеванию от левого крыла латвийского политического спектра. Это отчетливо проявилось, например, в ходе дебатов вокруг приостановки издания левой газеты Strādnieku Avīze. В.А.Пресняков в этом вопросе поддержал действия министра внутренних дел (50). Некоторое время спустя он поддержал правительство и выступил против интерпелляции социал-демократов, недовольных, что в связи с отменой военного положения были приняты Правила об усилении охраны (51). В апреле 1921 г. В.А.Пресняков выступил в связи с событиями на Рижской гарнизонной гауптвахте, когда охранник открыл огонь по людям, находившимся в камере, и ранил нескольких из них. В этом вопросе он снова поддержал министра внутренних дел, а не интерпеллянтов (социал-демократов) (52).

Во время работы Учредительного собрания русские депутаты (в особенности, Ф.С.Павлов) пытались добиться, чтобы рабочим и служащим православной и старообрядческой конфессий было разрешено отмечать двунадесятые праздники по старому стилю, с сохранением за ними заработной платы. Помимо того, предлагалось разрешить русским торговым и промышленным предприятиям не работать в указанные праздники (53). Но добиться удалось только принятия последнего предложения (54).

Несмотря на отсутствие единства в рядах русских депутатов, они обычно были единодушны, когда речь заходила об отстаивании культурно-национальных интересов русского населения. Русские политические деятели понимали, что русские, оказавшись в положении национального меньшинства, смогут реализовать свои национальные и культурные потребности, только в случае, если государство в котором они живут, будет строиться на демократическом фундаменте. По мнению В.Волкова, многим из числа русских политиков была близка идеология "демократического национализма". В ней русские общественные и политические деятели усматривали возможность духовного единения в целях сохранения своей национальной культуры и языка. Идеи "демократического национализма" сохраняли актуальность на протяжении всего периода парламентской демократии, претерпевая при этом известную эволюцию (55).

Русские, как и представители других меньшинств, несмотря на исторически складывавшиеся между ними непростые отношения, начинали сознавать, что только совместными усилиями можно добиться соблюдения прав меньшинств в целом и каждого в отдельности. Однако включение русских в политическую жизнь проходило достаточно сложно. Об этом свидетельствовали и абсентеизм русских избирателей и пассивность их избранников при обсуждении и принятии жизненно важных законов. К числу основных факторов, затруднявших политическую интеграцию русских, С.Кузнецов выделяет, в частности, рецидивы имперского мышления, незнание государственного языка и низкий культурный уровень основной массы русского населения, принадлежавшего к крестьянским слоям (56). И во время работы Учредительного собрания представителей русского меньшинства не было ни в одном из двух правительств.

Хотя первые годы независимости справедливо считаются временем расцвета латвийской демократии, тем не менее уже к концу работы Учредительного собрания все заметнее стала проявляться тенденция к оттеснению меньшинств от участия в управлении страной. В свою очередь, меньшинства, в особенности русские, оказались неспособными выработать конструктивную альтернативу в противовес набиравшему силу латышскому национализму.

© Татьяна Фейгмане