Три кита и яблоко раздора

Я живу в русском зарубежье

Гарри Гайлит

Сегодня мы идем в библиотеку, когда больше негде достать нужную книгу. Но чаще уже даже не идем. Раньше было иначе. Книга с детства становилась культом. Привычка к чтению считалась такой же естественной, как музицирование в дворянских семьях царской России. Читать приучали с детства и в обязательном порядке.

В школе детей уже приобщали к библиотекам. А там практиковался прямо «тоталитарный» метод. В мое время, например нельзя было просто взять почитать то, что хотелось - Купера, Майн Рида или «про шпионов», - без непременной нагрузки. Одну книгу давали по желанию, и к ней обязательно надо было взять еще две научно-популярных брошюры. Конечно, это было вопиющим нарушением прав человека. Ребенка принуждали читать ненужные ему умные книжки. Но так мы и научались чему-нибудь и как-нибудь.

Что сказал Борхес

Мы об этом не задумываемся, но ведь книги - это отдельный мир, целая галактика с миллионами жизней и судеб. Берешь книгу с полки, листаешь - и ты уже в другом измерении. Как на другой планете. Только жизнь там такая же, как у нас.

Борхес называл библиотеки – Вселенной. Бесконечной и всегда существующей, независимо от того, нуждаемся мы в ней или нет. Это мы с вами бренны, а она вечна.

Личных, домашних библиотек это касается в еще большей степени. Они, кроме всего прочего, выполняют терапевтическую функцию. Книги, даже нечитанные, создают в доме особую ауру, потому что держат нас в готовности прочесть их. Можно назвать это предвкушением будущего или ожиданием счастья – как угодно. Не даром парапсихологи и прочие мистики считают, что книги нельзя выбрасывать. Из-за этого происходит слом эмоционального фона или того, что иногда называют четвертым измерением, в котором человек живет духовно.

Что еще интересно - без библиотек можно жить и, как говорится, не тужить. Но стоит вам однажды зачем-то в библиотеку зайти и вы непременно рано или поздно придете сюда (или в другую библиотеку) еще раз.

Практически, любой образованный человек, хоть пару раз, но в городскую библиотеку заглянул. А вот в большие публичные и научные библиотеки приходит не каждый . У нас их три. Не знаю, как сейчас, а раньше они жестко соперничали одна с другой. Я в каждой из них какое-то время работал и, кажется, понял, в чем там было яблоко раздора.

В Госку – Государственную или нынешнюю Национальную библиотеку – я попал, став студентом. Не помню, был ли я уже записан в университетскую Научную библиотеку? Наверно, да, чтобы брать учебники. А в Госку впервые пришел сам - за «Лекциями по психоанализу» Фрейда. Тогда мы все бредили импрессионистами, Фрейдом и Ницше. «История импрессионизма» Ревалда как раз только что вышла на русском языке. А вот с Фрейдом было туго. Его книги не считались запрещенной литературой, но они находились в особом хранилище и интерес к ним, скажем так, не поощрялся.

Вот тогда я и понял, какие возможности таятся в этом заведении с запутанными, как мне сперва казалось, каталогами, прохладными читальными залами и специфическим запахом большого количества книг. Я стал завсегдатаем Госки, еще не догадываясь, что это всерьез и навсегда.

В Научную библиотеку университета мы все ходили по необходимости – готовиться к семинарам, контрольным и зачетам. А в Госку – «для интереса». Как в храм. Наверное, в подкорке у меня тогда уже жило предчувствие, что здесь я потом отработаю библиографом двадцать с лишним лет своей жизни и даже получу корочку почетного читателя Национальной библиотеки.

Борхес Второй, рижский

Но это произойдет спустя годы. А сперва мне потрясающе повезло – после филфака меня распределили на работу в университетскую Научку. Причем сразу в библиографический отдел - на библиотечный Олимп. Там в то время витийствовал легендарный Генрих Новацкий. Уникальный человек старой закваски, энциклопедист и полиглот, знаток классической филологии и философии, переводчик-латинист и большой поэт в душе. На латышском языке весь Гомер и многое другое из древней греко-римской литературы до сих пор издается в его переводах.

Новацкий везде был что называется душой компании. Он входил в разные научные и издательские комиссии и советы. Телефон в отделе он только из-за скромности не позволял ставить на свой стол заведующего отделом, но звонили постоянно, практически, ему одному. Лишь в последние два месяца жизни, уже смертельно больной (о чем никто у нас не догадывался, так он умел себя держать) Новацкий удлинил шнур, и приходя на работу, брал телефон на свой стол.

В библиотеке не было, кажется, ни одного служащего, вплоть до простых контролеров, который не обращался к нему по какому-нибудь делу. Новацкий считался «профессиональным достоянием» библиотеки. Если бы в НБ ввели должность директора по науке, им разумеется, стал бы Новацкий. Все организационные дела любой сложности, все проекты и планы обязательно согласовывались с ним. Даже когда последние год или полтора он уже не заведовал отделом.

Все юбилеи и праздники тоже организовывал лично он. А если собрать все его спичи, стихи, юбилейные карикатуры и дружеские шаржи – Новацкий прекрасно рисовал и писал акварелью, – получился бы не один том «собрания сочинений». Поэтому, когда его вдруг не стало, у всех возникло ощущение, что НБ лишилась своего стержня, так крепко все здесь было завязано на Новацком. Издание научных сборников, библиографических пособий, даже наше участие в составлении первой трехтомной Латышской энциклопедии - во все это многие из нас ввязывались, казалось, исключительно потому, что у самого Новацкого просто на все не хватало ни рук, ни времени.

Работая с Новацким, все его коллеги были прекрасно подкованы в библиотечной этике. Нигде больше,- ни в Фундаментальной библиотеке Академии наук и ее филиале им. Мисиня, ни в хорошо отлаженных структурах Государственной библиотеки – я не видел такого подвижнического отношения к делу, как в НБ. Только в Научке царил этот необычный, возвышенный дух преданности книге и ко всему, что с ней связано.

Я уж не говорю, что для каждого из нас было немыслимо книгу украсть . Даже держать ее в руках и перелистывать здесь умели по особому, с каким-то необычным артистизмом.. Хотя внешне такое почти религиозное поклонение книге вроде как и не было особенно заметно. Оно больше проявлялось – даже не знаю, как это точнее сказать,- в академизме вряд ли, потому что вся работа в Научке наоборот велась со студентами и для них. Никто из нас педантом тоже не был, хотя каждый помнил, что точность – это вежливость королей. Наверное, подход был ко всему научный – не даром так называлась и сама библиотека.

Яблоко раздора

Академизм в большой степени всегда был свойственен Фундаментальной библиотеке Академии наук. Я с ней был связан, когда еще в помине не было нового здания в Шмерли. Весь центральный аппарат тогда находился на ул. Вагнера, в Старом Городе, а филиал Мисиня - на Школьной улице, в затейливом, напоминающем древний замок, доме старинной постройки. Здесь я проходил свои студенческие практики и писал дипломную работу.

В Мисиня и главном здании ФБ работать было интересно, а в Научке во всех отношениях комфортно. Перейдя после Научки в газету, я года через два все же не выдержал – голые стены без книжных полок меня просто угнетали,- и опять вернулся в библиотеку. Но уже в Госку. Здесь работа для меня всегда была службой. Попробую объяснить – почему.

В Научной библиотеке - потом я с этим столкнулся и в Госке тоже,- дурным тоном считалось, если не удавалось найти нужную информацию, обращаться за помощью в чужие библиотеки. Разве что иногда, в случаях крайней необходимости, это делал обычно сам Новацкий. Он предпочитал всегда звонить в Мисиня, потому что там имелись специальные картотеки и каталоги, каких не было больше нигде.

Между тремя библиотеками существовало негласное соперничество, переходившее иногда чуть ли ни в вражду. В Госке в отделе Летоники работал тогда заведующим известный историк книги Алексей Апинис. Фигура для Госки равная Новацкому. Апинис был моим дипломным руководителем, что Новацкому не очень нравилось. А назначили мне его в руководители только потому, что он писал свои научные статьи и по-русски, и по-латышски. Человек он был такой же сведущий, как Новацкий, но страшный педант, что вызывало иногда у него самого улыбку. В отличие от Новацкого, демократичного и легкого в общении, Апинис со всеми держал дистанцию. Так вот с Новацким они в своей науке чего-то не поделили и настолько серьезно, что казалось, из-за этого, собственно, и началось соперничество между НБ и Гоской. Я так считал тоже, пока сам не стал работать в Госке.

И тут мне многое стало ясно. Причина была совсем в другом. Совсем не в научных разногласиях, а в подходе к делу. Фундаментальная библиотека всегда блюла честь мундира, потому что имела статус НИИ Академии наук. Работники здесь подобрались в основном склонные к педантичной научной деятельности, но в науке почему-либо не состоявшиеся. Академизм здесь у всех в крови по сей день. Кроме того, и это особенно касается филиала Мисиня, в ФБ все определял дух сохранения национальной идентичности.

В Государственной служивый контингент собрался попроще. Тоже латышский, но в основном с специальным библиотечным образованием. Там всегда больше уделялось внимания и вообще было важно владеть не самой информацией, а лишь методами ее поиска.

Если Госку можно сравнить с фабрикой, где общение с читателем поставлено на конвейер, и не всегда разберешь, как говорил Райкин, «кто пуговицы пришивал», то в Научной библиотеке, во всяком случае при Новацком, очень многое, если не все, определяла штучная работа. Обслуженный по первому разряду читатель уходил домой, а поиск интересующих его материалов продолжался, чтобы когда тот придет в следующий раз, ему предложить что-то новенькое. НБ, как и сам университет,- это обучающее заведение. Потому и работники здесь всегда подбирались универсального профиля - образованные, думающие, зараженные энтузиазмом интеллектуалы. Что, например, для методистов Госки, всегда было хуже горькой редьки. Интеллектуалам здесь, если такие появлялись, отдавали должное, но держались от них на расстоянии. Коллектив в Научке был, кстати, всегда смешанный. Это тоже многим не нравилось. И наконец, наверное, самое главное, что отличало Научку от других библиотек и даже делало ее в каком-то смысле белой вороной, было то обстоятельство, что она методически подчинялось не минкульту, а министерству образования. Причем,- это тоже существенно,- не местному, а союзному. И выходит - она ни Госке, ни Фундаментальной не чета.

Уникальная фотография

Я живу в русском зарубежье

Гарри Гайлит

Три кита и яблоко раздора

Содержание