Рига в русском сознании

Александр Гурин

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ: ПУТЕШЕСТВИЕ В ГЛУБЬ ВЕКОВ

Главы из книги Александра Гурина «Рига в русском сознании».  – Москва, 2013.

У Риги необычная судьба. Веками этот город то был частью европейских структур (Священная Римская империя германской нации, Ганзейский союз, Европейский Союз), то находился в одном государстве с Россией (Российская империя, СССР). Представители местной политической элиты то вели переговоры о вступлении в российское подданство, то, напротив, стремились к независимости от восточного соседа.. Но и в те времена, когда столица латвийских земель находилась в России, Рига имела среди россиян репутацию западного, европейского города, а, порой, и особые законы.

Веками Рига была для россиян своей и в то же время чужой, некоей особой землей, российским Западом, где жили «свои» немцы, возвышались «свои» лютеранские кирхи, где, наконец, находилось связующее (транзитное) звено между Россией и Западом. Образованные немцы масштабно использовались в российском государственном аппарате. Нахождение остзейских (так нередко называли в 18-19 веках прибалтийские губернии России) в составе империи, помогало русским лучше осознать особенности своего государства, многонациональной страны, где азиатская Бухара, имевшая даже собственный  парламент и свою валюту Финляндия, и  прибалтийская Рига существовали словно в параллельных мирах, а местные элиты чувствовали себя комфортно и хранили верность государству именно потому, что империя ни в малейшей степени не была колониальной, что окраины ее жили по особым, устраивавших их законам.

Как и в истории отношений любых соседей в отношениях русских и латышей за сотни лет можно найти и много хорошего и немало мрачных страниц. И давно уже история, образно говоря, похожа на огромный склад, где каждый «боец идеологического фронта» в облике ученого находит то, что нужно именно ему: от аргументов в пользу «нерушимой дружбы народов», до совершенно противоположных. Жонглируя определенным образом подобранными фактами можно доказать все, что угодно, и, в результате, не будут видны тенденции, исчезнет то, что казалось определяющим. При этом настоящее может конструироваться из мифического прошлого, в результате чего, через десятки лет выяснится что наступившее будущее подобно дорогой вилле, построенной на песке. 

В современной России несомненно помнят с каким пиететом относились россияне к советской Прибалтике, не задумываясь о том, почему подобного пиетета не было ни при Петре Великом, ни к, примеру, 200 лет назад в период войн с Наполеоном. В Латвии сегодня «российский» период порой начинают считать с 1940 года, в крайнем случае с «агрессии против латышей» войск Петра Великого. Мало кто задается вопросом, а что было за пятьсот, за тысячу лет до этих событий? Используя образ латышского поэта и публициста Яниса Петерса можно сказать, что в Риге в школьный класс входит учитель с каменным топором, а затем в истории латышско-русских отношений сразу же наступает 1940 год (правда, со вставками в виде злобных петровских солдат).

Что касается западных представлений, автор этих строк, не раз бывавший в Европарламенте, участвовавший там в открытии выставки «Русские Латвии» и в формировании ее экспозиции, получил представление: на Западе некоторые политики до сих пор верят, что латвийские русские, нечто вроде турок в Германии — появились в стране после Второй Мировой войны, а Латвийская Республика — исторически неотъемлемая часть Запада, кратковременно попавшая при Сталине под дурное влияние СССР. Это при том, что восточные славяне поселились на латвийской земле не при Петре Великом, и даже не при основателе Риги и Ливонии епископе Альберте, они жили здесь еще до прихода на латвийскую землю в конце 12-го столетия немецких крестоносцев. Вспоминается фраза, сказанная однажды Рузвельтом Сталину – общественное мнение не знает истории...

Так что отнюдь не по капризу автора стоит немного выйти за рамки указанной в заглавии темы и отправиться в глубь веков. Заранее прошу прощения у читателя за вынужденный «ползучий империзм», дело в том, что в наше время даже очевидные вещи, увы, приходится доказывать. Причем, не просто фактами, а фактами, носившими определяющий характер, отражавшими тенденции. Итак, совершим краткую историю в глубь веков.

Тесные связи между предками латышей и восточными славянами сложились очень давно, о землях ливов, куршей, латгалов в Древней Руси хорошо знали еще до основания Риги и Москвы. Память о них осталась в латышском и в древнерусском фольклоре, в частности, в былинах о самом знаменитом древнерусском богатыре - Илье Муромце. Какое отношение имел он в старинных преданиях к латвийской земле? Ученые-фольклористы уверены — самое прямое. Среди былин о могучем богатыре есть и цикл о его отношениях с «амазонкой» Латыгоркой (Латынгоркой). Латвийские ученые - кавалер высшей награды Латвии - ордена Трех Звезд - профессор Борис Инфантьев и Александр Лосев еще в 90-е годы ХХ века категорично определили: Латыгорка — богатырша из Латвии[1]. Согласно былине  она осмелилась бросить вызов самому Илье Муромцу. Поединок был упорен и длился несколько суток. ...»[2] После чего они помирились и полюбили друг друга. Плодом их любви стала дочь Латыгорки Марина Ильинична. Через много лет уже в другой былине ( «А как про дочь все королевы то Латыгорки») юная богатырша бросила вызов соратникам своего отца Алеше Поповичу и Добрыне  Никитичу и те не смогли победить ее[3].

До сих пор никто из ученых-фольклористов не задумывался, почему именно так отображен в российском фольклоре образ древнелатышской  богатырши. А зря. Ведь эти былины крайне необычны и нехарактерны для русского фольклора. Илья Муромец, как правило, боролся со своими противниками фантастически эффективно: неприятели падали штабелями. И вдруг с Латыгоркой он борется три дня! В чем же причина столь уважительного отношения создателей былин к латышской богатырше? Версий, на наш взгляд, можно выдвинуть три. Первая — уроженцы Балтии, как известно, служили в дружинах древнерусских князей и это дает возможность предположить, что пиетет к Латыгорке — просто уважительное отношение к товарищам по оружию. Второе предположение (на наш взгляд, небеcспорное) связана с гипотезой происхождения балтов и славян, выдвинутой тем же профессором Инфантьевым. Заключается она в том, что создатели эпоса помнили о давнем балто-славянском единстве. (С гипотезой Б. Инфантьева можно ознакомиться в статье «Русичи на земле латышей» в сборнике БРИ)». [4]

Второе предположение: связано с тем, что к балтам относились как к «своим», подданным русских князей. Ведь древний летописец утверждал, что еще в Х веке часть балтских племен платила дань Владимиру. Современный латышский историк Янис Блесе отмечает, что по данным археологических раскопок в ХI веке в Кокнесе (древнейшем из латвийских городов, ныне, как ни парадоксально, имеющем лишь статус поселка) видно славянское присутствие[5]. Об этом присутствии говорит и само отношение Запада к Ливонии в период ее создания. В 1188 году Папа Римский Климент III числил первое образованное в Ливонии католическое епископство, находящимся в Руси[6]. Немецкий средневековый хронист Арнольд Любекский писал о племени, жившем на берегах Даугавы»: «Король России из Полоцка имел обыкновение собирать дань с этих ливов». [7] В «Ливонской хронике» Генриха Латвийского сообщается, что первый католический проповедник Мейнардт начал свою деятельность в Ливонии с того, что обратился за разрешением проповедовать к полоцкому князю. [8] А современный латышский исследователь А. Радиньш даже выдвинул небесспорное предположение, будто полоцкий князь мог планировать, что Мейнард станет в обмен на право проповедовать собирать дань с ливов для Полоцка. [9] И, думается, не только потому, что двинские ливы до прихода крестоносцев платили дань полоцкому князю, а в Полоцке князю служил и отряд ливов, на Западе считали Ливонию находившейся в Руси. Как гласит хроника Генриха Латвийского, первые крестоносцы в начале 13-го века воевали с русскими из Кокнесе, а в столице другого латвийского княжества - Ерсикского княжества в то время имелись две православные церкви. Жили русские до прихода крестоносцев по данным латышских историков и на территории, ныне входившей в состав Риги. Да, официально город был основан в 1201 году по воле епископа Альберта и в 2001 году в независимой Латвийской Республике пышно праздновал 800-летие. Но еще в 80-е годы ХХ столетия известнейший латышский историк академик Андрис Цауне писал: «На грядущей грани веков мы могли бы праздновать 1000-летний юбилей Риги»[10]. Еще раньше, в 1974 году рижский исследователь Рита  Зандберга  составила карту Риги XII столетия (то есть доливонской Риги). На ней указаны порт, рынок, городские укрепления. Р. Зандберга пишет: «Есть все основания считать, что на территории Риги в XII веке находились не отдельные разбросанные здания... а раннесредневековый укрепленный город. [11] Находилась в этом городе, по данным Р. Зандберги, и фактория древнерусских купцов.

Но вот на месте доливонской Риги возник западный средневековый город, в котором доминировали немцы. Как воспринимали его восточные славяне? Парадокс, куда больше сведений имеется не о том, как русские относились к средневковой  «немецкой» Риге, а о том, как они в этом городе жили! Ни прибалтийско-немецкие историки 19-го, начала 20-го столетий (а именно они доминировали в то время в исследованиях по истории Латвии), ни историки из созданного в 30- е годы ХХ столетия в Латвийской Республике Института истории (он появился при диктатуре Улманиса с целью показать в правильном виде историю латышского народа), ни советские историки не уделяли теме «русские в средневековой Риге» достаточного внимания. В советское время историки, в крайнем случае, соглашались говорить о том, что в иге находилось так называемое «Русское РРиге в Средние века находилось так называемое «русское поддворье», где останавливались приезжавшие с Руси  купцы. [12] Парадокс, чтобы развеять миф о русских живших в Риге только на подворье, потребовался латышский эмигрант, американский профессор Индрикис Штернс. Он, основываясь на архивных данных, констатировал, что русские жили в средневековой Риге не только в русском квартале, а селились по всему городу, имели права бюргеров, владели домами на улицах, которые называются ныне в Вецриге Екаба, Смилшу, Марсталю, владели также недвижимостью рядом с самым высоким зданием Вецриги – церковью святого Петра. На главной площади города между Ратушей и домом Черноголовых размещалось пять русских лавок. За столетия до прихода к устью Даугавы  петровских солдат русские имели в собственности в Средние века луга в Пардаугаве, земли в Бикирниеки и у озера Юглас...[13]

Свидетельств, что думали о своем городе рижские русские купцы Средних веков, увы, не сохранилось. Но, можно предположить, они чувствовали себя здесь уверенно. В 1229 году был заключен торговый договор Смоленска и Полоцка с Ригой. Договор не только гарантировал безопасность купцов и беспошлинный провоз товаров по Даугаве. Произошел редкий в истории средневековья случай: чужеземные купцы получали ряд преимуществ перед местными жителями. К примеру, когда рижский судья приговаривал горожанина к смерти, тот мог пожить еще некоторое время, если перед арестом одолжил деньги у смоленского или полоцкого купца. Магистрат обязан был  сначала обеспечить выплату долга русскому из средств этого бюргера и только потом привести приговор в исполнение. Если в Риге преступник убивал русского купца и злодея не находили, город обязан был выплатить семье покойного несколько килограммов серебра. Рижанина, подозреваемого в преступлении, могли до суда бросить в темницу. А вот русского купца в Ливонии до суда брали на поруки. В Ливонии никто не имел права вызвать русского купца на поединок.[14]

Что касается рижских русских бюргеров, то у них в Риге были своя церковь, своя гильдия, свой госпиталь. Историкам известны имена ряда крупных русских рижских торговцев 14-го столетия. Они умело вели свои дела, оперировали весьма крупными суммами.

Добавим, что русские купцы вряд-ли считали себя в Риге представителями отсталого в сравнении с Ливонией народа. Если для продажи в Западную Европу русские везли в порты Балтии воск, лен, меха, то для самих ливонцев – совсем другие товары. Российские историки на основе архивных документов перечисляют большой ассортимент ремесленных и сельскохозяйственных изделий, которые отправлялись в Ливонию: сапоги, шапки, рукавицы, ткани, мыло, свечи, жесть, топоры, мед, гвозди, конская упряжь, косы, сало, высококачественные кожи, смола, мясо и многое другое[15]. Даже в латышских дайнах (древних фольклорных четверостишиях) сохранился такой стих: «Нравится мне русское платье, впору мне русская шапочка». [16]

Итак, русские не считали себя в Ливонии представителями отсталой страны, а местная политическая элита рассматривала Русь как выгодного партнера по бизнесу, а временами даже как потенциального сюзерена. Переговоры о переходе той или иной части Балтии под юрисдикцию государства со столицей в Москве велись неоднократно. Почти сразу же после Ливонской войны — в 1584 году — из Риги некоторыми ратманами был послан в Москву для переговоров с Русью о переходе рижан в русское подданство рижский ювелир Клаус Берген. В то время рижане несладко чувствовали себя под властью Польши: король-католик заставил лютеранский город впустить в Ригу иезуитов, ограничил вольности Риги. Горожане восстали, изгнали польских ставленников и обратились к русскому царю с просьбой принять их в подданство. Но лишь в 1582 году завершилась 25-летняя Ливонская война, и Москва в 1584 году не захотела вступать в новый военный конфликт с Польшей. Клаус Берген решил свои личные проблемы, оставшись в Москве и став царским ювелиром, но не решил проблемы рижской «бюргерской оппозиции» - польский король взял город под контроль, главари бунтовщиков были казнены. Через 15 лет ситуация изменилась и тот же Клаус Берген был послан царем Борисом Годуновым в Псков для переговоров с рижским патрицием Генрихом Флягелем. У Бориса Годунова был масштабный план: царь хотел создать зависимое от Москвы королевство Ливония и сделать королем дружественного России принца Густава — сына шведского короля Эрика, свергнутого с престола в результате государственного переворота. Клаус Берген провел переговоры с Генрихом Флягелем, но международная обстановка резко изменилась (в Швеции усилились позиции ее правителя герцога Карла, а австрийский император из врага Польши превратился в ее союзника) и замысел Годунова стал несбыточным.

В 1656 году Москва вступила в переговоры с Курляндским герцогом Екабом. Напомним, Екаб (Яков)  едва ли ни самый знаменитый  ныне в Латвии из курляндских герцогов. Сегодня история правления легендарного Екаба порой звучит как сказка: продавал великим морским державам (Англии, Франции) новейшие достижения научно-технического прогресса того времени - мощные военные корабли, чеканил монету для других стран, владел 17 металлургическими мануфактурами, имел колонии в Африке и Америке... Однако экономические успехи герцогства были связаны с грандиозной Тридцатилетней войной в Европе, в которой участвовали почти все страны Запада. Именно из-за нее в Европе не хватало железа и оружия. Поэтому европейцы охотно покупали у Екаба корабли, металл, производимый на пяти курляндских предприятиях порох. Наступил мир - и Екаб оказался не нужен.Он стал мечтать о транзите через Курляндию персидского шелка (который шел из Персии в Архангельск), затеял переговоры с царем Алексеем Михайловичем о переходе в российское подданство. В то время Россия вступила в войну со Швецией. Причиной стало чрезмерное усиление последней: шведы, ведя войну с Польшей, заняли Варшаву и объявили шведского короля и польским монархом. Чтобы ослабить Швецию русские войска вступили в Лифляндию и осадили шведскую Ригу. 4 сентября 1656 года в русский лагерь под Ригой прибыл канцлер герцога Курляндского Мельхиор Фалькерзам. Он доложил царю: доверенные люди Екаба уговаривают рижан сдаться русской армии[17]. Рижане, быть может, и сдались бы, но судьбу города решали не они, а шведский гарнизон. Взять Ригу царю не удалось. Но в 1658 году между Россией и Швецией было заключено перемирие, по которому к Москве на три года отходили Динабург (Даугавпилс), Мариенбург (Алуксне), Коенгаузен (Кокнесе). Так царь Алексей Михайлович стал владельцем почти половины Латвии. В Кокенгаузене стал править воевода Афанасий Лавренnьевич Ордин-Нащокин. Русские создали в городе... монетный двор. Причем деньги появлялись словно из воздуха — их чеканка не требовала от Москвы финансирования. Обеспечивалась она так. Из царских имений в Смоленском воеводстве в Ригу отправлялись по Даугаве пенька, зола, смола. На полученную от торговли прибыль воевода Ордин-Нащокин закупал в Риге дешевую шведскую медь и производил в Кокнесе из «бесплатного» металла медные деньги[18] .

Что касается переговоров герцога Екаба о переходе в русское подданство, то они закончились неудачей. Проблема была связана с устройством герцогства. При его образовании в 16-м столетии первый герцог получил  в собственность немало имений, что давало ему значительные средства. Но права собирать налоги с дворян и с крестьян из их владений монарх не имел. И выходило: герцог Екаб просил, чтобы царь защищал Курляндию, в случае военной угрозы, но не мог обеспечить выплату налогов Москве ее новыми поданными. А в России решили: зачем нам такие поданные, что податей не платят? Прошло всего полгода и Курляндия была оккупирована и разграблена шведскими войсками.

Итак, Рига и Русь еще до 18-го столетия имели давние связи, их исследование, бесспорно, заслуживает отдельной книги. Добавим, что из исторического экскурса напрашивается очевидный вывод: сами представители ливонской элиты раз за разом подталкивали Москву к присоединению Ливонии: об этом просил представитель рижских ратманов Клаус Берген, русского подданства добивался герцог Екаб, на русскую службу в начале 18-го столетия перешел лидер лифляндских дворян Иоганн Паткуль... И вот в 1710-м году Рига стала российским городом. В 18-м веке эти связи стали неизмеримо более тесными, так как Рига оказалась городом Российской империи. Как же относились к ней и к остзейскому краю, в целом, россияне, какое место заняла Рига в русском сознании?


[1] Б. Инфантьев, А. Лосев Латвия в судьбе и творчестве русских писателей. Рига, 1994. С. 37.

[2]   Там же. С.41-42.

[3]   Там же. С. 49.

[4]  Б. Инфантьев. Русичи на земле латышей. Доливонский период. // Балтийский русский институт. Сборник научных трудов. Том 3. Рига, 1997. С. 94-95

[5]  J. Blese Koknese. Rīga, 2000. 11. lpp.

[6]  В. И. Матузова, Е. Л. Назарова. Крестоносцы и Русь. Конец XII – 1270 г. М., 2002. С. 73.

[7]   Цит по: Генрих Латвийский. Хроника Ливонии. М., 1938. С. 261-265.

[8]   Генрих Латвийский. Хроника Ливонии. М., 1938. С. 59.

[9] А. Radiņš Daugavas ceļš un Daugmale // Cauri gadsimtiem. Rakstu krājums veltits Valdemaram Ģiņleram. Rīga, 113 lpp.

[10]  А. Цауне. Рига под Ригой. Рига, 1989. С. 37.

[11] Р. Зандберга. Архитектурно-планировочное развитие средневековой Риги. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата архитектурных наук. М., 1974. С.11.

[12]  Русское поддворье// Энциклопедия Рига. Рига,  1989. С.644. 

[13] I. Šterns Rīgas iedzīvotaji 13 gadsimta nogalē.// Senā Rīga. Pētijuī pilsētas aryeologijā un vēsture. Rīga, Sej2 Lpp 270-292. I Šterns. Latvieši un krievi viduslaiki Rīga. Latvijas vеstures instituta žurnals. 1996. №2

[14] A. Ivanov, A. Kuznecovs Smoļenskas-Rīgas aktis 13. gs – 14.gs. pirmā puse.Rīga, 2009. 344-345 lpp.

[15]   А. Гурин  Кукиш для крестоносца. // Ракурс. 2004 год. 2-8 октября.

[16]   С. Репнин. Русская одежда для латышского народа. //Ракурс. 2009 год. 7-13 февраля.

[17]  Курляндские, Лифляндские, Эстляндские и Финляндские дела в московском главном архиве министерства иностранных дел. М. . 1896. С.5

[18]   И. Асе. Деньги из воздуха. Вечерняя Рига. //2002  год. 1 марта.