Рига в русском сознании

Александр Гурин

ГЛАВА VII. РОССИЙСКИЕ ПРАВОЗАЩИТНИКИ. 19-Й ВЕК

В начале ХIX столетия в канцелярии генерал-губернатора Голицина в Рижском замке частенько бывало людно. С чем только ни обращались к властям жители Прибалтики! Рижане жаловались на взяточничество влиятельных местных браковщиков Яниса Яунзема и Маттиаса Каупе. Искала защиты у губернатора купеческая вдова Павлова. А немецкий купец Вик из далекой Либавы приехал в Ригу по весьма необычному делу – он убедительно просил поскорее прислать в городскую школу учителя русского языка. Всех просителей принимал губернский секретарь Иван Андреевич Крылов Должность этого молодого еще человека считалась довольно значительной, не случайно его утвердил в ней сам санкт-петербургский Сенат[1].

Как же решали вопросы молодой чиновник и его шеф, генерал-губернатор? Рижский бургомистр Бульмеринг позднее писал в своих воспоминаниях: «Добросердечный генерал Голицин с самого начала своего правления краем явился предубежденным против магистрата... князь сам, а чаще его канцелярия вмешивались в дела магистрата и не скупились на гневные слова»[2]. Важнейшим работником канцелярии был Иван Андреевич Крылов. Что же могло вызвать гнев губернского секретаря? Ответ на этот вопрос подсказывает тот факт, что в произведениях великого баснописца есть и сатира, направленная против остзейских немцев: Иван Андреевич неизбежно должен был бороться с немецким всевластием и немецкими привилегиями в городе, защищать латышей и русских от немецкого засилья. Кстати, в мемуарах бургомистра описывается конкретный случай разногласий с генерал-губернатором. Это – «дело Морозова», рижского коммерсанта, которому магистрат отказал в правах бюргера, так как последний не мог доказать, что его предки были свободными людьми. Губернатор же требовал от магистрата разъяснений... [3]

Итак, cнова возникла противоречивая ситуация: губернатор и его канцелярия боролись с теми порядками, которые российская же власть и вернула в крупнейший город Лифляндии... В самой Риге в то время шла упорная борьба: немало бюргеров были недовольны возвращением средневековых порядков и требовали восстановить систему управления, введенную при Екатерине Великой. Князь Голицин писал министру внутренних дел, что для общественной пользы города Риги и для спокойствия и тишины в городе необходимо вернуть городовое положение[4]. Однако, император Александр I склонялся к сохранению в Риге остзейских порядков. И дело было не только в активности немецкого лобби при дворе. Многие остзейские дворяне служили Российской Империи (во время борьбы с Наполеоном более 500 остзейских генералов и офицеров воевали с неприятелем России) и император не хотел осложнять отношения с остзейцами ни по одному вопросу.

Иван Андреевич Крылов прибыл на службу в Ригу в 1801-м году, а в 1803-м году покинул город. Задержался бы еще немного, мог бы повстречаться здесь с заместителем министра уделов Российской империи Александром Арсеньевым, посланным в Ригу в качестве главы ревизионной комиссии, которая должна была облегчить положение латышских крестьян.

Упорный и въедливый статский советник не спешил делать выводы, он тщательно изучал жизнь крестьян, собирал информацию о законах при шведском правлениию Кстати, за время прожитое в Риге Арсеньев написал министру уделов полтора тома (в столице письма подшивались в канцелярии министерства). [5] Его бумаги трудно назвать справками или докладными. Это – публицистическое описание жизни и быта латышей. «Изложение Арсеньева есть мастеровое, правдивое» -, писал через много лет редактор «Рижского вестника» Е. Чешихин. [6] Причем Арсеньев писал о латышах с сочувствием и с уважением. Сопоставим: примерно в то же время вышла книга о латышах Гарлиба Меркеля, чьим именем названа ныне одна из улиц Риги. Меркель сочувствовал латышскому народу, выступал против крепостного права, но в то же время давал латышам столь негативные характеристики, что политкорректность просто не позволяет воспроизвести их в данной книге. Арсеньев же, повторюсь, писал о латышах приязнено и уважительно.

Итак, заместитель министра уделов Российской империи тщательно изучил ситуацию в Лифляндии. И что же он обнаружил? Удручающую картину! Прежде всего, он обратил внимание на низкую рождаемость: «Я дивился, видя огромность поместий и малолюдство жителей»[7] Чем же, по мнению Арсеньева, это явление, было порождено? «Главнейшую причину малолюдства в Лифляндской губернии должно приписать бедному состоянию батраков.... голод и нужда принуждали их бежать в соседнюю губернию и отттого курлянлдская, литовские и псковская губернии наполнены лифляндскими крестьянами, даже и в Швецию многие бежали на лодках переправляясь через море».[8]А оставшиеся в Лифляндии батраки порой «избегают брачного союза».[9] Вот до чего довели латышей немецкие порядки!

Статский советник Арсеньев определил и причины столь неблагоприятной для народа ситуации. Первая заключалась в том, что было искажено старое шведское законодательство. Напомним: лифляндское дворянство утверждало, что согласно договоренностям, заключенным при капитуляции Риги, Россия не вправе менять старых порядков. Мол, все делается как при шведах. Но, как констатировал позднее известнейший российский публицист и общественный деятель Юрий Самарин, Арсеньеву «удалось обнаружить несколько явных поклепов на шведское законодательство, доказать неверность многих на него ссылок». [10] В связи с этим глава ревизионной комиссии с гневом писал министру уделов: «Не могу надивиться на ландратов... немцы могут играть самыми первыми людьми в России» [11]

Проблема, однако, была не только в этом. В России крестьянин имел в пользовании землю и сам на ней хозяйствовал, как хотел, в Лифляндии же, по подсчетам статского советника Арсеньева, имелось 25 тысяч крестьян-дворохозяев и 300 тысяч подчиненных им крепостных батраков. Последних Арсеньев называет «невольники невольников и рабы рабов». Он возмущался, что у крестьян-хозяев порой кров для коров и свиней лучше, чем для батраков, ведь помрет кнехт – не жалко, а свинья денег стоит. [12] Приведенные Арсеньевым цифры о количестве батраков и дворохозяев были неточны, но тенденцию заместитель министра уделов уловил.

Какой же выход видел Александр Арсеньев из создавшейся в Лифляндии ситуации? Он дерзновенно предлагал российским властям сделать всех крестьян хозяевами, каждого наделить землей. Министр уделов в ответ сообщил: царь отверг предложение о кардинальном изменении уклада жизни в Лифляндии и выразил неудовольствие тем, что Арсеньев предлагал столь радикальные меры.

После того, как предложение Арсеньева было отвергнуто, он не стал сидеть сложа руки, а выступил с новыми рекомендациями. На сей раз заместитель министра уделов, не боясь вновь прогневать царя, предлагал: если крепостной крестьянин-дворохозяин не может наделить батраков землей, то должен нормально кормить их, выдавать одежду и платить жалованье, как минимум 4 серебряных талера в год . [13]

Предложения Арсеньева были направлены на улучшение положения большинства латышей, но были невыгодны местному дворянству. Раздраженные остзейские немцы стали думать, как  добиться отзыва из Риги Арсеньева. В 1806 году остзейцами был пущен слух: комиссия затягивает работу, так как ее председателю нравится теплое местечко и хорошее жалованье. Александр Иванович решил, что есть радикальный путь борьбы с этой клеветой. Он написал прошение об отставке, которое начиналось словами: «Я не домогался этой должности». [14] Царь велел отозвать статского советника из Риги и наградить его. А в 1809 году власти Российской империи утвердили дополнения к «Положению о лифляндских крестьянах», которые впервые устанавливали максимальный размер рабочего дня для батраков (12 часов) и регламентировали их оплату. Это стало следствием деятельности в Лифляндии Александра Арсеньева,

Через десятки лет в Санкт-Петербурге стало известно имя другого борца с остзейским засильем – молодой чиновник Юрий Самарин 5 марта 1849 года был арестован и посажен в камеру Петропавловской крепости за рукопись книги «Письма из Риги». В тюрьме чиновник пробыл примерно полмесяца, после чего был отвезен прямо в царский дворец, где император Николай I устроил молодому правозащитнику выволочку: «... преступление против служебных обязанностей ваших... вы очевидно возбуждали вражду немцев против русских... Вы прямо метили на правительство: Вы хотели сказать, что со времени императора Петра I и доныне мы все окружены немцами.»[15] Что же такого сделал Юрий Самарин? Написал книгу, из которой Россия могла узнать о разделении жителей Риги на граждан и неграждан.

В 1845 году санкт-петербургский чиновник Ю. Самарин принял предложение поехать в Ригу, чтобы принять участие в работе еще одной ревизионной комиссии. Вскоре после приезда в крупнейший город Лифляндии он в письме другу, не скрываая эмоций, сообщил: «Систематическое угнетение русских немцами, ежечасное оскорбление русской народности, вот что теперь волнует мне кровь...»[16] Юрий Самарин написал книгу «Письма из Риги». Она не была издана, но многие высокопоставленные лица, в том числе министр внутренних дел, читали рукопись. Что же написал правозащитник, что вызвало у него возмущение? Привилегии остзейцев, угнетение местными немцами русских и латышей. Автор книги констатировал: «Положение русских частных людей в Остзейском крае бросается в глаза приезжим иностранцам и повергает их в изумление...»[17] Будущий известный философ-славянофил изумлялся: в России любой остзейский немец, купив имение, получает такие же права, как и русские дворяне, а в Лифляндии русские, чтобы воспользоваться этими правами «должно подвергнуться безотчетной баллотировке членов тамошнего рыцарства». [18] И если немцы проголосуют против, писал Самарин, то русский дворянин будет лишен тех возможностей участвовать в управлении краем, которые есть у остзейцев. Еще хуже положение в городах, где население разделено на граждан и неграждан, и русские неграждане обречены на самую жалкую участь. «Большинство граждан состоит из немцев, большинство неграждан из русских, латышей», - сообщал автор читателям.  [19] Самарин привел множество конкретных примеров того, как немцы угнетали русских. Когда он приехал в Ригу и снял квартиру, хозяин дома потребовал дополнительно 10 рублей на всякие починки, пояснив: мол, иначе вы могли бы пригласить для ремонта русского, что нетерпимо. А вот как обстояли дела в цехе каменщиков: «Русский должен работать каменщиком только под руководством немца и платить ему 5 процентов доходов. Русский, трудящийся в поте лица, платит оброк немцу, который стоит подле него скрестивши руки, покуривая трубку и побранивая русских». [20] Написав более ста книжных страниц о царивших в Риге несправедливостях, об угнетении в этом городе русских и латышей, Самарин сделал вывод: «Отношение Остзейского края к земле русской, к правительству, положению русских, все это неестественно, ложно и требует коренного преобразования». [21] Реакция властей на его призыв оказалась совсем иной: не преобразования, а репрессии против тех, кто выступил против несправедливости! Как и во время борьбы князя С. Голицына и баснописца И. Крылова против магистрата, как и во время борьбы Даниэля Штейнгауера за гражданство, сказалась «раздвоенность» российской власти, различие во взглядах на вопрос, каким должно быть Остзейскому краю. Что примечательно, жалоба на Самарина поступила в столицу России вовсе не от немецких баронов. Ее написал русский человек, внук знаменитого полководца Александра Васильевича Суворова, рижский генерал-губернатор Александр Аркадьевич Суворов. В своей жалобе Суворов отмечал, что Самарин прибыл в Ригу не как частное лицо, документы и законодательные акты были ему доступны только как чиновнику а он, злоупотребив служебным положением, использовал их для книги.[22] Но дело было, конечно же, не в этом формальном нарушении. Если Самарин гневно возмущался тем, что немцы имеют в Остзейских провинциях России больше прав, чем русские, то воспитывавшийся на Западе генерал-губернатор Суворов, напротив, считал это нормальным и естественным. Он полагал, что так должно быть, ибо русские образуют в Лифляндии «не природный слой населения», являются мигрантами. (В какой еще европейской стране в 19-м веке высокопоставленный политик посчитал бы, что представитель этой страны - завоеватель - не должен иметь хотя бы таких же прав, как и завоеванный?) Итак, Суворов написал жалобу. Министр внутренних дел Перовский с сочувствием отнесся к Самарину и был на его стороне. Но у императора оказалась совсем иная точка зрения. Устраивая после тюремного заключения выволочку молодому вольнодумцу, Николай I стал доказывать, что остзейские немцы очень полезны для Российской империи и возмущенно заметил: «... начиная с Палена я мог бы высчитать до 150 генералов». [23] Царя заботило то, как остзейские дворяне укрепляют Россию, это казалось ему более важным, чем судьба нескольких тысяч русских рижан или судьба латышей, лишенных прав бюргеров. 

Во время пребывания Юрия Самарина в заключении, его друг Иван Аксаков с горечью писал своему отцу: «Дела идут плохо, немцы торжествуют, а Самарин сидит». [24] Подобные суждения дорого стоили Аксакову: 18 марта 1949 года молодой славянофил был арестован, его допрашивали и интересовались даже, не связан ли он с западноевропейскими коммунистами.

Итак, немецкая партия брала верх. Заметим, что ее поддерживали очень влиятельные в Российской империи люди. Латвийский исследователь ХХ века профессор Максим Духанов утверждал: «К немецкой партии» принадлежали многие персоны первого ранга во главе с Александром II»[25]. С профессором Духановым солидарен латышский эмигрантский историк А. Швабе. В книге «История Латвии. 1800-1914» он писал, что Александр II был другом балтийских немцев. Швабе приводит слова, сказанные Александром II барону фон дер Реке: «Вы немцы можете гордиться своей национальностью. Я ваш адвокат, который вас всегда защищает». [26]

Не удивительно, что при таком «адвокате» немецкие дворяне и горожане могли ограничивать в правах не только латышей, но и русских. В книге ХIX столетия «Князь А. А. Суворов и русское иногороднее купечество в Риге» рассказывается о такой коллизии в отношениях между немецкими и русскими купцами в Риге. (Кстати, показательно, что постоянно проживавшие в Риге русские купцы назывались в то время иногородними). Русские купцы занимались продажей в Риге российской пеньки, немецкие – перепродавали ее западным торговцам, присылавшим свои корабли в Ригу. В 1852 году при  биржевом комитете в Риге была создана комиссия для уточнения устава рижской коммерции. Она решила: покупатель имеет право сначала подготовить тюки с пенькой к погрузке на корабль, и лишь затем произвести браковку и взвешивание. Жарким летом, пока шла подготовка к погрузке, происходила усушка и товар становился меньшим по весу. По сути речь шла об «усушке» доходов русских купцов в пользу немцев. Русские обратились к генерал-губернатору А. Суворову. Но тот столь ревностно защищал интересы рижских немцев, что не только выгнал с бранью русских просителей, но и велел посадить одного из них на гауптвахту.[27]

Царь называл себя адвокатом немцев и велел защищать их и своему наследнику, стоит ли удивляться, что время шло, но в позиции рижских генерал-губернаторов мало что менялось? Князь Александр Аркадьевич Суворов считал справедливыми остзейские привилегии и с пренебрежением относился к русскому рижскому купечеству в конце 40-х годов XIX столетия. А уже в 60-е годы того же века  другой генерал-губернатор, граф Петр Шувалов, в первые дни своего пребывания в Риге выступил перед представителями привилегированных сословий с речью на немецком языке, и тогда же демонстративно отказался принять участие в обеде, устроенном в его честь русскими купцами[28].

Итак, в 1849 году Самарин пострадал, а «немецкая партия» могла торжествовать. Но было ли поражение Юрия Федоровича полным? Его рукопись прочло немало людей. До сих пор не исследован детально вопрос о том, как повлияла его книга на настроения, пусть не в стране в целом, но хотя бы в высшем свете столицы. Стоит обратить внимание на хронологию: весной 1949 года Самарин побывал в заключении, а уже 9 июля 1949 года император Николай I подписал указ, улучшавший положение латышских крестьян. Было ли это просто совпадением?

Можно добавить, что Юрий Самарин всю жизнь продолжал беспокоиться за судьбу латвийских русских и латышей, написал несколько книг о Латвии, завещал часть своего состояния рижскому православному Петропавловскому братству, с тем, чтобы деньги пошли на образование православных латышей. В 20-е годы ХХ столетия в независимой Латвии благодарные латвийские власти переименовали Саратовскую улицу в Риге в улицу Самарина. Позднее советская власть не пожелала терпеть в Риге улицу имени философа-идеалиста и переименовала ее в улицу Ломоносова. После новой смены власти многим улицам в Риге вернули старые названия, но улицы Ломоносова это не коснулось.

Ирония истории: русский патриот и борец против немецких привилегий Юрий Самарин умер от внезапной болезни в Германии и там был похоронен, через десятки лет книга о нем была издана в Париже. Автор, эмигрант Нольде, явно относился к противнику остзейских баронов с симпатией, хотя по происхождению сам был бароном...

Современник (и во многом единомышленник) Самарина латышский патриот Кришьянис Валдемарс десятки лет прожил в России, умер в Москве, а самые известные свои статьи в защиту прав рижских русских и латышей публиковал на русском языке. Что же заставило его переселиться в Россию?

В 1862 году в Санкт-Петербурге стала выходить газета «Pēterburgas Avīzes» - первое печатное издание, защищавшее интересы латышей. Группировавшуюся вокруг редакции группу латышских интеллигентов стали называть младолатышами. Но почему латышские интеллигенты решили издавать газету в российской столице, а не на родине? Да просто потому, что в Риге и Митаве ситуацию контролировали немецкие бароны и немецкие магистраты, выпускать газету, противоречившую идеологии остзейских немцев, здесь было бы  чрезвычайно сложно. Об этом свидетельствует такой пример: остзейцы чинили препятствия в распространении «Pēterburgas Avīzes», в Риге экспедиция отказалась доставлять ее подписчикам, что увеличило расходы и сроки доставки. В результате, подписчики вынуждены были платить больше за устаревшие новости. [29] Легко представить, что происходило бы с газетой, издавай ее младолатыши в Риге.

Итак, впервые в истории латышские интеллигенты бросили вызов остзейцам.  В советское время лидеров первой латышской Атмоды (в переводе с латышского Пробуждения – прим. автора) порой изображали бунтарями, чуть ли ни революционерами. Думается, люди, именами которых ныне названы центральные улицы Риги – Юрис Алунанс, Кришьянис Валдемарс, Кришьянис Баронс - были бы поражены вольной трактовкой фактов, узнай они, как отзывались о них потомки. На самом деле латышские духовные лидеры того времени были противниками революцции и сторонниками царизма. Самый известный из них – Кришьянис Валдемарс – называл российских революционеров подстрекателями, а французскую революцию именовал ужасной. Добавим также, что не было в Российской империи более горячих патриотов, чем младолатыши. Они даже... ставили Россию в пример Западу! Так, во втором номере за 1863 год газета «Pēterburgas Avīzes» писала: «Пусть Бог даст, чтобы у наших соседей в Пруссии в ближайшеее время распространились покой и благополучие, как у нас в России, где само правительство идет всем сердцем навстечу прогрессу». [30] Еще раньше, в номере 14 за 1862 год, в «Pēterburgas Avīzes» появилось утверждение: «Теперь все ликуют и славят Бога, что дал им такого императора, как Александр II»[31].Заметим, это писалось тогда, когда часть русской интеллигенции была настроена по отношению к царю весьма скептически.

Добавим, что и критика остзейских порядков в газете была весьма сдержанной. Газетные статьи латышских интеллигентов были просто несопоставимы, к примеру, с жандармскими донесениями о положении в Лифляндии и Курляндии. Так, жандармский генерал-майор Анненков сообщал начальству «о безвыходном положении сельского населения». [32]

В газете младолатышей подобных харакеристик не найти.

Осторожная критика «Pēterburgas Avīzes» попадала в Лифляндии на очень хорошо подготовленную почву. В 1863-м году видный деятель первой Атмоды Каспар Биезбардис собрал сотни подписей латышских интеллигентов под петицией к императору. Петиция отражает дух эпохи и, думается, стоит привести ее целиком.: «Всемилостливейший монарх! Легкомысленный мятеж Польши внушил Европе мысль о разрыве Русского Царя с Его подданными и дал ей предлог к угрожающему вмешательству в Твои дела и попечения о Своем царстве.

Большая часть Твоих подданных успели уже перед лицом Твоим отвергнуть легкомысленные претензии и заявить искренность своего доверия к Тебе и преданности Твоему престолу.

Дворянство нашей земли, заявляя пред Тобою свое расположение и преданность, упомянуло о недавнем присоединении к Твоей Империи, о различии наречия и учреждений в Твоих Остзейских провинциях, и тем, может быть, привело кого-нибудь к мысли, что между нами и Империей нет и не может быть тесного единства.

А наше бесприютное, обезземельное положение, наш, можно смело сказать, невольничий труд, наши неоднократные попытки для выхода из него посредством переселений, наши стремления к своему национальному умственному развитию в литературе – дают повод подозревать нас в расположении  к своеволию и холодности верноподданнических чувств к Твоему престолу.

Всемилостливейший Государь! Не случайно присоединены мы к Твоей Империи, а провидение вверило нас Твоей могущественной деснице; в нашем наречии мы находим родство с подданными Тебе славянскими племенами, а различие учреждений, отделяющих нас от коренных русских подданных Твоих, удручает нас болезненным сожалением.

Государь! Сними эти преграды и дай нам слиться в одну семью с великим русским народом Твоим. Это мы считаем нашей судьбой и нашим призванием. Никакие обещания, приманки и угрозы праздных честолюбцев не обольстят нас. Наши надежды почивают на Помазанниках Божиих; и мы сумеем быть честными и твердыми в той клятве, которую клялись быть Твоими подданными. И если враги Твои захотят что-либо оторвать от земли Тобою наследованной; то на защиту ее по воле Твоей, готов ополчится целый миллион Твоих Латышей, бедных имуществом, но богатых верноподданническою преданностью престолу Царя-Освободителя». [33]

Недовольство латышских интеллигентов сопровождалось протестами крестьян, даже волнениями. Ситуация накалялась. Лифляндское дворянство не сидело сложа руки, а очень жестко боролось с младолатышами. Помещики доказывали, что автор петиции  к царю Каспарс Биезбардис — подстрекатель, способствующий беспорядкам, настраивающий  крестьян на бунт. Бывший учитель был арестован и выслан в Калужскую губернию. Причем Биезбардиса не предали суду только из-за боязни остзейских дворян, что судилище превратит его в мученика и придаст ему еще большую известность.

Была какая-то злая ирония в том, что автору петиции предоставили возможность, как он и просил, «слиться с народом Твоим» в индивидуальном порядке.

Сгущались тучи и над издателем «Pēterburgas Avīzes» Кришьянисом Валдемаром. Его попытка наделить хоть малую латышских крестьян землей (для чего Валдемарс купил небольшое имение в России) была представлена чуть ли ни как подстрекательство множества крестьян к переселению и даже бунту. Валдемару запретили въезжать в Лифляндию, новый рижский генерал-губернатор В. Ливен просил министра внутренних дел П. Валуева  не только закрыть газету (в 1863-м году она не выходила несколько месяцев), но и призвать к уголовной ответственности издателя. Министр отказал в этом [34], но, в целом, остзейская партия в Санкт-Петербурге могла считать, что побеждает.

Но почему же уже в следующем году в статьях остзейских публицистов появились панические нотки? Ведь, к примеру, остзейский журнал Baltische Monatshrift» в 1864 году писал: «Возможно, еще никогда с тех пор, как Курляндия, Эстляндия и Лифляндия стали принадлежать к русской империи положение не было столь критическим». [35] Что же произошло?

Положение кардинально изменилось после того, как в спор латышских интеллигентов и остзейцев вмешалась русская интеллигенция.

Известнейший российский журналист того времени славянофил Иван Аксаков справедливо, на наш взгляд, писал, что до реформ в России на упреки русских остзейцы могли отвечать: мол, у нас крестьяне хоть свободны, а у вас они рабы. Но, как справедливо указывал Аксаков, после отмены крепостного права ситуация изменилась. У русских появилось моральное право подвергать остзейские порядки сокрушительной критике.

Очевидец тех событий, цензор, публицист и ученый Александр Никитенко охарактеризовал полемику русских и немецко-прибалтийских СМИ, как «газетную войну». Ведь русская печать в то время не только уделяла необычайно много внимания Остзейскому краю, но и, как правило, резко критиковала остзейские порядки, которые превратили этот край, по определению Ивана Аксакова в «музей исторических редкостей». Остзейцы в свою очередь, выпускали не только статьи, но и книги с обоснованием своей позиции. О том, какой ожесточенной была эта война, красноречиво свидетельствует такой факт. 16 ноября 1872 года в русской газете  «Рижский вестник» появилось опровержение распускаемых остзейской прессой слухов. «Рижский вестник» возмущался: немецкая пресса лжет, будто бы редактор газеты «Московские ведомости» сошел с ума. В газете отмечалось также с каким злорадством автор одного из немецких изданий пишет о несчастье, постигшем Каткова, как радуется, что тот не сможет продолжить свою журналистскую деятельность. [36]

Советский ученый, исследователь «газетной войны» С. Исаков отмечал, что ведущими органами антиостзейского лагеря были «Московские ведомости» редактора Михаила Каткова, «День» и «Москва» Ивана Аксакова, «Голос» Андрея Краевского, «Санкт-Петербургские ведомости», «Биржевые ведомости», а к союзникам остзейцев в России относил только газету «Весть». [37] Историк Максим Духанов подсчитал: если в 1864-м году в «Московских ведомостях» 10 передовых статей были посвящены остзейскому вопросу, то в 1865-м году уже 33. [38] Можно отметить, что автором многих статей о Латвии в «Московских ведомостях» был К. Валдемарс.

Показательна судьба сосланного в Калужскую область учителя на пенсии Каспарса Биезбардиса. В Москве для защиты Каспара Биезбардиса обьединились бывшие идейные противники: и редактируемые либералом-западником Михаилом Катковым «Московские ведомости» и «День» редактора-славянофила Ивана Аксакова в унисон требовали свободы для латышского патриота. В защиту опального младолатыша в Санкт-Петербурге выступила даже такая далекая от политики организация как Императорское географическое общество. И что же? Оказалось, что и царь вынужден считаться с общественным мнением. Власти позволили Каспару Биезбардису вернуться в Ригу. Биезбардис преподавал латышский язык в рижской русской Александровской гимназии, учил будущих попов немецкому языку в православной Духовной семинарии, занимался наукой и публицистикой. Даже в возрасте за семьдесят много и плодотворно работал. Когда ему было уже почти 80, решил переселиться в Москву. Умер он в городе, интеллигенция которого столь решительно выступила в его защиту.

Что конкретно писала в 60-е годы ХIX столетия русская пресса о Прибалтике, на что делали упор «антиостзейские» газеты? Рассмотрим это на примере статей Ивана Аксакова в газете «День» закрытой в конце концов властями из-за «чрезмерной» критики ситуации в Остзейском крае. Еще в 1862 году редактор «Дня» писал, что почти каждая статья в его газете, имевшая  славянофильское направление, подвергается строгому, внимательному разбору «Rigasher Zeitug», «хотя мы, как известно, читателям еще ни разу не упомянули о Курляндии, Лифляндии и Эстляндии и не провинились ни в каких поползновениях на их средневековые привилегии...»[39] Далее Аксаков высказал предположение, что с точки зрения немецкой газеты, видимо, опасна сама идеология славянофилов, само пробуждение национального самосознания русского народа.

Опять-таки, парадоксальная ситуация: ни критика ли со стороны немцев побудила Аксакова максимально энергично заняться остзейским вопросом? Он написал десятки статей о Прибалтике,  задавался вопросом, почему крестьяне Лифляндии, Курляндии и Эстляндии не имели тех прав, которыми пользовались крестьяне в остальной России. (Поясним: в России  в то время крестьянство уже было освобождено от крепостного рабства и наделено землей, в то время как многие крестьяне в Латвии оставались безземельными). Возражая остзейским идеологам, Аксаков так писал о национальной политике прибалтийских немцев: в крае подавляющее большинство населения – латыши и эстонцы, «не может же Россия сама, добровольно содействовать насильственному онемечиванию своей ненемецкой окраины...»[40] Заметим, что статья Аксакова была написана уже после того, как на Лифляндском ландтаге суперинтендант лютеранско-евангелической церкви Вальтер призвал: «Онемечивайте латышей!». Через несколько лет публицист Вильгельм фон Бок так охарактеризовал первые результаты этой работы: «Онемечивание поселян латышского и эстонского племени еще не доведено до конца, но между ними уже есть так называемые полунемцы... Латыши охотно принимают от немцев образование и, если можно было бы добиться, чтобы русские хотя бы в течение нескольких десятилетий не тревожили... то начавшееся развитие пошло бы здоровым немецким ходом».[41] Как видим, у  Аксакова были веские основания для упреков.

Схожее с Иваном Аксаковым мнение высказывал профессор Московского  университета Михаил Погодин. В открытом письме к идеологу остзейцев профессору Карлу Ширрену (по-сути, это было не письмо, а книга) российский ученый возмущался: «На что же похоже, что русский ремесленник, зайдя случайно в Ригу или Ревель, должен подвергаться там всевозможным стесенениям... русский человек должен скрывать свое происхождение и не иначе может быть выслушан в Риге, как заговорив по-немецки!!» [42] Он же резко критиковал остзейцев за угнетение эстонцев и латышей.

Не остался в стороне от полемики и Ю. Самарин. Он написал и издал за границей несколько томов «Окраин России» и обличал в своих книгах остзейские порядки. Определенную роль в распространении книг Самарина в России сыграл известный дипломат, чиновник и великий поэт Федор Тютчев. На наш взгляд, роль Тютчева в «газетной войне» недостаточно отражена в научной литературе о полемике российской и прибалтийской прессы. Напомню о некоторых фактах. Изданные за границей книги Ю. Самарина было запрещено продавать в России. Но Федор Тютчев не случайно писал Юрию Самарину, что с нетерпением ожидает публикации книги. Тютчев (в то время главный цензор русских зарубежных изданий) имел право выдавать индивидуальные разрешения на приобретение книги Самарина. И он выдавал индивидуальные разрешения массово. Сам цензор с удовлетворением констатировал: «Книга Юрия Самарина по-прежнему занимает все умы. Не проходит и дня, чтобы я не подписывал около сотни разрешений». [43] Вот еще один «участок работы» великого поэта. Используя служебное положение цензор отслеживал, какие книги выпускали остзейцы за пределами России. Именно он послал Ивану Акакову для критического разбора отклик Юлиуса Эккарда на «Окраины России», он же заинтересовался, кто именно издал за границей брошюру шельмовавшую Самарина (оказалось, что это сделал российский дипломат – остзейский немец). [44]

Российское общественное мнение влияло на позицию правящих кругов России итревожило остзейцев. Историк М. Духанов отмечает: если в 1863 году немецкие прибалтийские дворяне не желали никаких уступок крестьянам, то уже через год начали демонстрировать стремление к реформам. Ландаг решил ускорить процесс продажи за деньги помещичьих земель крестьянам, имевшим на это средства, заменить барщину для батраков арендными договорами.[45] Историк делает вывод: бароны готовы были идти на частичные уступки, лишь бы не наступило время радикальных перемен, лишь бы не пришлось бесплатно наделять крестьян землей, как в России.

В Риге магистрат не стал ждать, когда Россия навяжет новое городское устройство, вместо того, что базировалось на делении населения города на бюргеров и небюргеров. Магистрат создал комиссию, которая разработала проект, называвшийся «Основные черты преобразования рижского городского общества». В 1864 году проект был даже издан отдельной брошюрой. Городское устройство подвергалось... сокрушительной критике. «Дознано, что настоящее устройство Риги страдает... Политические права предоставлены только небольшой части городских жителей».[46] Если не знать, кто писал, не поймешь: то ли это констатировали влиятельные остзейцы, члены комиссии при магистрате, то ли в привычном для себя стиле Юрий Самарин обличал рижский магистрат. Пункт 4 нового проекта правил сообщал, что теперь каждый сможет по желанию приобрести местное гражданство. Впрочем, на самом деле, такое право планировали предоставить далеко не всем. В пункте 4 а говорилось, что претендент должен быть мужчиной, русским подданным, христианином, иметь неукоризненное поведение. Пункт 4 б предусматривал, что кандидат в граждане должен был до получения прав бюргера иметь в Риге постоянное место жительства. Пункт 4 в обязывал претендента владеть в Риге недвижимостью стоимостью более чем в 50 тысяч рублей или иметь доход как минимум в 500 рублей[47]. Очевидно, что всем требованиям соответствовала бы лишь малая часть небюргеров. Но даже этот проект, в конечном итоге, не был реализован – магистрат опасался, что Российская империя может не консультируясь с городской властью изменить ситуацию в Риге, но настолько не хотел никаких перемен, что повел себя безрассудно, не пожелав хотя бы имитировать реформы. (О том, как через 13 лет разделение рижвн на граждан и неграждан было в очередной раз упразднено, будет рассказано в главе IX).  

Заметим, что российские власти в 60-е годы стали проводить «симметричную» политику по отношению к остзейцам и их радикальным критикам. Да, газета «День» была закрыта, а редактора «Московских ведомостей» Михаила Каткова специально вызвали в Санкт-Петербург на встречу с самим царем и Александр II потребовал от него: не разглагольствуй более о Прибалтийском крае. [48] К. Биезбардис, как уже говорилось, был сослан. В то же время и пастор Вальтер вынужден был оставить пост главы лютеранско-евангелической церкви, а один из радикальных идеологов остзейцев К. Ширрен в 1969 году за антирусские призывы был уволен с должности профессора Дерптского университета и уехал в Германию. Заметим, что Ширрен действительно дошел в полемике до грубых оскорблений русского народа и открытого сепаратизма. Профессора М. Погодина, критика Ширрена, до глубины души возмутил, к примеру, такой выпад остзейского идеолога против россиян. «У вас нет никакого прошедшего и вы не имеете никакого будущего»[49] Удивился Погодин и тому, что Ширрен дошел также до отрицания принадлежности Балтии к Российской империи:  «Это есть западно-протестантская страна, а не русская губерния, несмотря на официальную терминологию».[50] Воистину, позволь себе такое русский, угодил бы в крепость.

Парадокс: Ширрен, по свидетельству немецкого публициста Эккарда, уехав в Германию, не чувствовал себя там как дома.[51] Возможно, Германия казалась ему слишком далеко ушедшей от феодальных лифляндских порядков. 

Итак, русская пресса, как правило, отвергала политику и идеологию остзейцев. А какова была в 60-е годы ХIX столетия позитивная программа Самарина, Аксакова, Каткова и их единомышленников? Наделить в Лифляндии и Курляндии крестьян землей, в городах – уравнять русских и латышей в правах с немцами, внедрять в делопроизводство и в сферу образования русский язык. В связи с этим историк литературы С. Исаков писал о «законченной программе русификации в статьях М. Каткова». [52] Не слишком ли сильно сказано? В 60-е годы XIX века любой здравомыслящий человек понимал, что русских в Лифляндии, Курляндии и Эстляндии слишком мало, обрусение местных немцев, латышей и эстонцев им попросту не под силу. Ведь даже в 1881 году, несмотря на миграцию, русских в Риге было менее 20 процентов населения [53] а, в целом, в Лифляндской губернии намного меньше. В изданной в 1864 книге о Лифляндии «Материалы к географии и статистике России», составленной офицерами российского Генштаба, говорится, что из 762 тысяч жителей Лифляндии лишь 32,6 тысячи являются русскими[54] - менее 5 процентов. В такой ситуации русским надо было думать не об обрусении окружающих, а о том, как бы самим не ассимилироваться. Через десятки лет, в 1914 году, петербургский журналист в книге о Латвии, указал на онемечивание в крупнейшем городе Лифляндской губернии русских, на то, что в Риге некоторые русские дворяне обзавелись приставкой фон к фамилии (фон Антроповы, фон Арбузовы), и даже старообрядец Гусев именует себя Иоганном. [55]

Что же касается 60-х годов 19-го столетия, то стоит обратить внимание на то, как относились в то время к России и к русскому языку сами латыши. Напомним, тогда существовало переселенческое движение латышских крестьян в Россию, десятки тысяч латышей еще в 40-е годы перешли из лютеранства в православие, а под петицией К, Биезбардиса с просьбой дать возможность слиться с великим русским народом подписались сотни образованных латышей. Вот что писал через четверть века, в 1888 году, идеолог первой латышской Атмоды Кришьянис Валдемарс: «Я нахожу не лишним упомянуть, что я уже много лет работал в пользу обрусения Балтийского края, действуя с полной энергией 25 лет... я издал русско-латышский и латышско-русский словарь, составлял проекты энергичного обрусения прибалтийских учебных заведений и проекты других подобных правительстивенных мер... я исполнял государственный долг добросовестно... мне принадлежит честь нового, более славянского направления в латышской литературе, которое теперь уже не может быть и не будет искоренено...»[56]. Что побудило латышского националиста написать такие строки? Отнюдь не угодливость перед правящим режимом. Несомненно, говоря об обрусении Валдемарс вовсе не имел в виду, что латыши забудут родной язык, превратятся в русских. Очевидно, он полагал, что знание русского языка поможет латышам делать карьеры в Российской империи, а угрозу латышскому народу видел в онемечивании. Что существенно, часть остзейских немцев смотрела на латышей как на слуг, и в то же время Валдемарс видел, что в России латыш вполне мог добиться успеха в жизни (сам Валдемарс много лет был видным деятелем Российского мореходного общества). Заметим, что современная латышская исследовательница И. Салениеце, утверждая, что в конце 19-го – начале ХХ столетия в Латвии началась русификация, так пишет о реакции латышской интеллигенции на подобную политику: «... массовых протестов не последовало. Напротив. Значительная часть формировавшейся в то время латышской интеллигенции, если не поддерживала, то с пониманием относилась к политике властей. Безусловно, прорусская позиция в этом случае являлась оборотной стороной антинемецких настроений. Это было своего рода «противоядием» против «онемечивания...» [57]

В конце данной главы хочется назвать еще одного русского писателя-правозащитника. Это Николай Лесков. Николай Семенович не участвовал в «газетной войне». Но повлиял на судьбы немалого числа рижан, облегчил жизнь русским старообрядцам. В 1863 году Лесков приехал в Ригу с целью найти некую секретную школу для детей староверов. Поясним: еще в первой четвети XIX столетия староверческая община имела в Риге храм, школу, больницу, дом престарелых. Но в царствование Николая I школа была закрыта, а староверам предложили отдавать детей в обычную русскую школу (где школьники изучали Закон божий у православного священника). Родители не хотели отдавать детей для обучения к православным священникам, в результате, немало детей осталось на улице. Тогда староверческая община создала тайную школу. Лесков услышал об этом учебном заведении от знакомых старообрядцев Санкт-Петербурга, приехал в Ригу, не один раз общался со староверами. Его сочли заслуживавшим доверия и продемонстрировали школу. Вернувшись в Санкт-Петербург Лесков написал российскому министру просвещения докладную записку «О раскольниках города Риги». В ней Николай Семенович не только увлекательно описал жизнь рижских староверов, но и предложил легализовать школу. Предложение было принято не сразу, но в 1873 году при Гребенщиковской староверческой общине в Риге официально было открыто училище.

Николай Лесков не побоялся вступить в борьбу и с международной мафией с центром в Риге. За свои деньги он купил у одного старого чиновника рукопись, где один остзеец сообщал другому о массовой торговле молодыми женщинами. В эту историю сегодня непросто поверить: девушек вербовали в бедной в то время Восточной Пруссии. Одним обещали хорошую работу в Риге, других запугивали, угрожая посадить родителей в тюрьму за долги, третьих развращали с помощью искусных соблазнителей... Словом, способов, как заманить жертв в Ригу было много. В крупнейшем городе Лифляндии «живой товар» сортировали. Кого-то отправляли в другие города, кого-то продавали в рижские публичные дома. Уйти оттуда по своей воле было невозможно: сколько бы клиентов не обслуживала путана, по подсчетам бандерши она все-равно оставалась в долгу за еду и проживание. Полицейские, как указывалось в купленной Лесковым рукописи, были в сговоре с преступниками и помогали им удерживать жертв в публичных домах. Так молодые немки становились бесправными труженицами секс-индустрии, и лишь к старости их отпускали за ненадобностью[58]. Лесков не побоялся предать всю эту информацию гласности. Он опубликовал гневную статью, которая побуждала власти принимать меры.


[1]  Ирена Асе. Голый секретарь в Рижском замке// Вечерняя Рига 2002 год.  1 февраля.

[2] Материалы для хроники Риги с 1797 по 1810 год, собранные рижским бургомистром Бульмерингом. //Рижский вестник. 1872 год. 20 июля.

[3]  Там же.

[4]  Ю. Самарин. Сочинения. Т. 7. «Письма из Риги». С. 89.

[5]  А. Ростовцев. Доблестный Арсеньев// Панорама Латвии. 1993 год. 6 апреля

[6] Е.Чешихин. Сиверс и Арсеньев. //Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края. Том 1. Рига, 1876. С. 509.

[7]   Там же.

[8]   Цит по: Ю. Ф. Самарин. Сочинения. Том 10. Окрайны России. М., С.243.

[9]   Там же. С. 247.

[10]  Там же. С. 234.

[11]  Там же. С. 238

[12]  Там же. С.240

[13] Е. Чешихин. Сиверс и Арсеньев. //Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края. Том 1. Рига, 1876. С. 519.

[14]   А. Ростовцев. Доблестный Арсеньев.//Панорама Латвии. 1993 год.  6 апреля.

[15]    Нольде. Э. Юрий Самарин и его время. Париж, 1926. С.. 44.

[16]    Цит по: . Э. Нольде. Юрий Самарин и его время. Париж, 1926. С. 44.

[17]    Ю. Самарин. Сочинения. Т. 7. «Письма из Риги». 1889.  С. 58.

[18]    Там же. С.71

[19]    Там же. С. 113.

[20]    Там же. С. 75.

[21]    Там же. С. 169.

[22]     Там же. С. 22. .

[23]     Э. Нольде Самарин и его время. Париж, 1926. С. 44.

[24]     Ю. Самарин. Указ. Соч. Т. 7. С. 37.

[25]     М. Духанов. Остзейцы. Рига, 1978. С. 41

[26]     A. Švabe. Latvijas vēsture. 1800-1914. Uppsala. 1958. 348 lpp.

[27]     Александр Гурин. Ошибка Александра Суворова. // Ракурс. 2006 год. 22 — 28 июля

[28]     М. Духанов. Остзейцы. Рига, 1978. С. 47

[29]     М. Духанов. Остзейцы. Рига, 1978. С. 379.

[30]     Цит по: А. Гурин Монархисты Атмоды//Ракурс, 3-9 сентября 2005 года.

[31]     Там же.

[32]      М. Духанов. Остзейцы. Рига, 1978. С.. 135.

[33]     Latvijas vēstures avoti. 1. sējums. Rīga, 1937. 128 -129. lpp.

[34]      М. Духанов. Остзейцы. Рига, 1978. С. 387.

[35]      Цит по: М. Духанов. Остзейцы. Рига, 1978. С.189

[36]      Cошел с ума. // Рижский вестник. 1872 год. 16 ноября.

[37]  С.Исаков Прибалтика в русской литературе 1820-1860-х годов. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Тарту, 1962. С.13, 15.

[38]    М. Духанов. Остзейцы. Рига, 1978. С.187.

[39]   И.Аксаков Как понимает остзейский немец идеал России// И. Аксаков. Полное собрание сочинений. Т. 6. С..4.

[40]  И. Аксаков Угрозы немецких журналов по поводу некоторых привилегий Остзейского края. // И. Аксаков. Полное собрание сочинений. Т. 6. М., 1887. С.. 1887.

[41]   Цит по: С. Репнин. С корнем вырвать русскую школу. // Ракурс. 2005 год. 27 августа – 2 сентября.

[42]   М. Погодин. Остзейский вопрос. М., 1869. С.7.

[43]   Цит по: С. Репнин. Правозащитник Федор Тютчев. // Ракурс. 2003 год. 29 ноября – 5 декабря.

[44]    Там же.

[45]    М. Духанов. Остзейцы. Рига, 1978. С. 164.

[46]    Цит по.С. Репнин. За права небюргеров. // Ракурс. 2007 год.. 26 мая – 1 июня.

[47]      Там же.

[48]      И. Асе. Идет война газетная. // «Вечерняя Рига». 2003 год. 15 мая.

[49]      М. Погодин. Остзейский вопрос.  М., 1969. С.77.

[50]      Там же. С. 93.

[51]      С. Репнин. «С корнем вырвать русскую школу». // Ракурс. 2006 год. 27 августа - 2 сентября.

[52]  C. Исаков. Прибалтика в русской литературе 1820-1860-х годов. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Тарту, 1962. С.11.

[53]    Энциклопелия «Рига». Рига, 1989. С. 35.

[54]    Материалы для географии и статистики России. Лифляндская губерния. СПб., 1864. С. 272.

[55]    А. Ренников. В стране чудес. СПб. 1915. С..48.

[56]    К. Валдемарс. Организация наших мореходных школ. М. , 1888. С.72.

[57]   И. Салениеце Латыши и политика русификации в различные периоды истории Латвии ХIX – XX веков. // Проблема национальной идентификации, культурные и политические связи России со странами Балтийского региона в ХVIII – ХХ веках. Самара, 2001. С.240.

[58]     А. Гурин. Путеводитель по русской Риге. Рига, 2011. С. 62.