На новых местах
 

Проблема новых членов
«30  лет спустя». «Лирика» рутенов
Конец вражды с арктами
Юбилейные встречи в Нью Йорке
 

С отъездом из Германии у большинства рутенов закончился германский период их жизни. Надо было позаботиться о том, чтобы и впредь продолжалась жизнь «Рутении». Поэтому заблаговременно, на последнем в Германии конвенте, в результатае всестороннего обмена мнений было постановлено: «Основываясь на решениях двух последних конвентов в Германии (22 апреля 1950 и 12 мая 1951 года) и, принимая во внимание целесообразность существования одного, общего для всех рутенов, «центра», считать остающегося последним в Обераммергау члена президиума, исполняющим функции общего «центра Рутении». С прибытием в США Д.А.Левицкого и установлением им связи с членами президиума в Обераммергау ему поручается при первой возможности снова взять на себя исполнение обязанностей сениора «Рутении» и озаботиться восстановлением деятельности президиума в США с целью продолжения возложенной на него конвентом задачи: служить общим центром всех рутенов и поддерживать между ними постоянную связь». (Циркуляр, №23)

30 июня 1947 г. УНРРА закончила свою деятельность в Германии. Ее дела переняла Подготовительная комиссия международной организации помощи беженцам (РС IRO), конвенцию которой подписали лишь западные страны. УНРРА заботилась прежде всего о первой помощи и репатриации Ди-Пи. Комиссия ИРО задалась вопросом и о массовом переселении последних. До этого выезд беженцев из западных зон Германии шел медленно и был возможен лишь в индивидуальном порядке, в рамках узких квот и строгих правил приглашающих стран. По сообщению Главного штаба американских войск в Европе в западных зонах Германии и Австрии в апреле 1948 года находилось еще около миллиона Ди-Пи, из них 530 000 бесподданных.
В июне 1948 г. США приняли закон о допущении в страну в течении 2 лет 200 000 Ди-Пи. 40% этой квоты предоставлялось уроженцам стран «аннексированных иностранной державой» (т.е. выходцам из Прибалтики и Восточной Польши).
Одним из первых рутенов из Германии выехал в конце 1947 года (в Венесуэлу) А.А. Иллюкевич. В 1948 году уехали: В.Конради и Серафим Соколов - на тяжелые работы в угольных шахтах Бельгии, Ю.Алферов на текстильную фабрику в Англии, а Лев Рар в Лондон на радиостанцию ВВС. Усиленный переезд беженцев в заокеанские страны начался весной 1949 года. О переселении в США вспоминает Р. Дидковский:
Когда пришла возможность массового переселения, таковое оказалась доступным и для нелагерного населения, буде кандидат пройдет процесс «screening»а (примеч. – проверка в контрольной комиссии). Это непонятное слово оказалось не столь страшным, и мало кому воспрепятствовало уехать в гостеприимную Америку. Чтобы туда попасть, нужен был «спонсор»,- как и до принятия в США закона о Ди Пи - который обещал дать прибежище и обеспечить работой, но от него не требовались обременительные гарантии, как прежде, и часто такой спонсор был «липовым», ибо должен был только выполнить формальности заполнения бумаг «вызова», а никакой действительной возможности предоставления работы вызываемому не имел. Таким нереальным спонсором для моей семьи был Владыка Иоанн (Гарклавс), епископ Рижский, который сам недавно лишь переселился в Америку. Но на такие «мелочи» иммиграционная администрация великодушно не смотрела, и пропускала всех, кто как- то формально удовлетворял  требованиям закона.
Иногда власти принимали упрямую установку. Помню, как раз был вместе с нашим конфилистром Анатолием Флауме в Нью-Йорке в организации, которая обеспечила его иммиграцию. И вот, Анатолий Яковлевич имел «направление» куда-то на ферму...Тем временем он получил возможность устроиться здесь, по специальности. Мы пытались убедить чиновника, что для него ехать на ферму, а потом сразу же отпрашиваться от тамошнего спонсора (который к тому же был бы в восторге освободиться от такого «фермера», как Толя) и возвращаться назад - процесс по меньшей мере не практичный, и к тому же связанный с ненужными расходами. Никак нет, говорят, обязался на ферму, поезжай, там тебя ждут, и вообще - как можно не выполнить договор. Что же, поехал бедный, а через неделю вернулся на свою настоящую работу.
Переезд через океан был памятным событием. До посадки эмигранты проводили некоторое время в транзитном лагере в Бремергафене, откуда шла погрузка, по мере прибытия  транспортных судов. Эти корабли занимались массовой перевозкой войск во время войны. Каюты были казарменного типа (для нас не новость, ибо в Бременгафене мы жили казарменно, а не семейно). По ночам было жарко. Но кормили хорошо. Незабываемый был эмоциональный момент, когда приблизились к Нью Йорку и увидели воочию статую Свободы. Как-то не представлял себе заранее впечатление, которое она производит на новоприбывшего будущего «американца»! Не знаю, какое чувство было бы у туриста, который подобным образом увидел бы Статую - вероятно просто ощущение любопытства. Но для нас, после переживаний советского времени в Латвии, а также неясности в Германии в ожидании будущего,  вид Нью-Йоркского порта под сенью Свободы был равноценен вратам рая (23).

Выезд рутенов из Европы протекал следующим образом:
в США выехали:
в Бразилию выехал
в Африку выехали:
в Австралию и Новую Зеландию выехали:

На новых местах
Новоприбывшие должны были первое время по контракту проработать (около двух лет) на черных, плохо оплачиваемых работах. Новая страна их не всегда встречала дружелюбно. Вот некоторые зарисовки первых впечатлений на новом месте:
В августе 1949 г. В. Ланевский писал из Австралии:
Меня в числе 30 других послали в распоряжение австралийской армии на берег Индийского океана, где со времен второй мировой войны сохранился заросший травой форт. Живем в железных бараках по 15 человек... Работа грязная и трудная, но в шею никто не гонит. Жалование самое малое в Австралии...
Н. Гороховников в августе 1949 года сообщал из Восточной Австралии:
На чужбине каждый кусочек старого родного прошлого дороже золота. Здесь страна «наоборот». Например, солнце идет справа налево. Рождество летом, Троица - зимой. Топили печки жирным мясом, белым хлебом и красным деревом - местное дерево очень твердое и обработке не поддается. Деревья оставляют на зиму листья и сбрасывают кору. Счет денежный - не приведи Господи... Иммигранты, за редким исключением, пока что судьбой довольны, хотя надо считаться с двухлетним крепостничеством...
Менее радушная весточка пришла в феврале 1950 г. из Мельбурна от О. Некрасова:
Мы сюда приехали 30 июня. Было очень холодно: 2-3 градуса по ночам и 6-10 днем. В лагере жили как скотина, не раздеваясь, не умываясь. Сын заболел скарлатиной и был отправлен в больницу. Там он получил вдобавок свинку, корь и воспаление легких. Можно сказать, что несмотря на все старания врачей он выжил, проведя в больнице 4 1/2 месяца. Я уже 3 месяца работаю простым рабочим в порту Работы по специальности мне здесь не видать как своих ушей...
Илья Мамантов писал в 1950 году из Нью-Йорка:
 Получил работу на маленькой фабрике. Работал 10-12 часов ночью, а днем совсем замученный спал... Тут сейчас ужасный кризис и всюду отпускают людей. 31 января жена попала на спичечную фабрику, а я на днях получаю кроме того место дворника с квартирой, будет легче... (Илья Мамантов впоследствии закончил свою карьеру как профессор русского языка Методистского университета в Далласе).
А. Герич в письме от 15 декабря 1954 г.:
Даже после контрактного срока не легко было найти работу. Настроение было мрачное, не хотелось браться за письма друзьям.
 Расстояния в заокеанских странах тоже затрудняли связь между рутенами. О.А. Мюллер писал из Мельбурна: Визит в том же городе требует 3-4 часа времени, а его совсем нет.
Служебные, учебные и семейные дела не позволяли президиуму «Рутении» общаться и исполнять принятые на себя обязанности. (Циркуляр №33 от 15 декабря 1955 г).
Однако мало по малу рутены стали подниматься и в письмах зазвучали оптимистические нотки, так у А. Данилова-Милковского от 9 ноября 1954 г.: За эти три месяца моей новой работы, к которой я готовил себя уже много лет тому назад, я возродился духом и телом. Прошел «комплекс» чувства своей ничтожности и недовольства собой и окружающим, преследовавший меня последние годы.
В. Конради писал 14 февраля 1957 г. из США: Пройдя, как и многие из нас, период относительно тяжелого труда и разочаровавшись, я бы теперь сказал, в мало обоснованных надеждах на «неограниченные возможности» Америки, я начал реальнее смотреть на жизнь, приспосабливаться к условиям и понемногу, а также благодаря его величеству случаю, достиг того материального благополучия, которое здесь называется «достатком среднего американца».

Проблема новых членов
Первые переселенцы-рутены очутились в Нью-Йорке и уже в 1950/51 гг. объединились под руководством Игоря Мамантова. Сениор «Рутении» Д.А. Левицкий прибыл в США 13 декабря 1951 г. и 30 мая 1952 г. под его председательством в Нью-Йорке собрались 8 рутенов на первый конвент в Америке (7-й за рубежом). В тот же день в Монтерей собралась Калифорнийская группа в составе 5 человек.
Латышские бурши проявили в США большую активность. В 1950 г. рутенской группе было предложено включиться в Объединение Латвийских Конвентов (Л!К!А!). Членство в этом объединении («Рутения» была принята 10 ноября 1950 г.) не только дало рутенам возможность возобновить связи с зарубежными академиками из Риги, но и наложило на них обременительные обязательства вести регулярную переписку и представительствовать на официальных встречах.
Связь с латышскими буршами, поступление ряда рутенов в американские университеты (для переквалификации, получения местного диплома или научной степени) поддерживали мысль, что «Рутения» все еще является активной корпорацией. Вскоре встал вопрос о принятии новых членов. В 1953 г. был введен в конвент Глеб Мамантов (молодой абитуриент Луизианского университета, фукс с 1949 г.), а год спустя почетным филистром - Александр Васильевич Мамантов. Принятие родственников встретило всеобщее одобрение.
 Но предложение  и впредь принимать новых членов  вызвало необходимость опроса рутенов по этому вопросу. Судя по полученным отчетам (они были сообщены всем рутенам в очередном  Циркуляре №38), мнения и пожелания сильно разошлись. Поэтому неразумно было продолжать дискуссию, стараясь добиться общего знаменателя и принять принципиальное решение. К тому же постепенно выяснилось, что число студентов из семей русских прибалтийцев в США и других странах рутенского рассеяния незначительно. В этих условиях приобщение новых членов к духу, правилам и узусам корпорации путем создания соответствующей среды на практике вряд ли осуществимо. Исходя из такого понимания вещей, предполагалось рассматривать каждое предложение кандидатуры лишь в исключительных случаях.
В будущем представилось несколько таких случаев, а именно:
В США в 1959 году был принят фуксом Владимир Александрович Тумановский, обучавшийся в «Сити колледж оф Нью-Йорк»,
в 1960 г. был принят почетным филистром Евгений Михайлович Гривский, окончивший в Риге Ломоносовскую гимназию. После этого он уехал в Бельгию, где обучался сперва в Лувенском университете, а потом в Брюссельском, окончив его со степенью доктора химических наук.
В Австралии в 1969 г. был принят фуксом Алексей Алексеевич Данилов-Милковский (сын рутена), обучавшийся в университете в Ньюкасле.
    Вообще же, в создавшихся условиях всехсветного рассеяния корпорация не могла расчитывать на пополнение своего состава. Прав оказался наш почетный филистр Н.А.Вологин, написавший по поводу приема новых членов: Если положение вещей останется таковым же, каково оно есть теперь, то ясно, что наша корпорация обречена на естественное вымирание, хотя бы такое продолжалось и долгий ряд лет.

«30  лет спустя». «Лирика» рутенов
В 1959 году, когда «Рутения» отмечала свое 30-летие, в ее рядах за рубежом числилось 40 членов. Юбилейные встречи были проведены в Нью-Йорке (13 июня), в Монтерей, Калифорния (1 августа) и в Лаге, Германия (19-20 сентября).
В юбилейный день - 23 апреля сениор корпорации Д.А. Левицкий обратился к рутенам с приветственным словом (Циркуляр №41/1959), которое приводим ниже с незначительными сокращениями:
Дорогие рутены! Сегодня исполняется 30 лет с того дня, когда наши основатели впервые собрались в день Св. Великомученика Георгия, чтобы отпраздновать зарождение рижской «Рутении». Она мыслилась им тогда, как братство, на всю будущую жизнь объединяющее друзей, совместно переживших и горечь разочарования в первой своей попытке объединиться на основе заветов и традиций студенческой корпорации, и радость сознания, что их содружество выдержало бурное время борьбы и становления образа избавленной от недостатков прошлого, обновленной «Рутении».
Свое воодушевление образом идеального содружества и свою веру в возможность осуществления задуманного, наши старшие собратья с жаром и пылом юности, с необычайным рвением и самоотверженностью старались передать последующим поколениям «Рутени»и. В те времена, переписывая в кантусник и запоминая слова старой песни «Бористени»и, смысл ее не казался поэтической вольностью, а жизненной действительностью:
Общими усилиями основоположников и первых продолжателей их начинания, действительно были преодолены всяческие преграды, и в первые же годы существования корпорации заложена была прочная основа для ее дальнейшей жизни и процветания в тогдашних рижских условиях. Для самих рутенов, за немногим исключением, их тесный дружеский круг стал неотъемлемой частью жизни студенческих лет: корпорация и ее квартира - Це!Ку!- вторым родным домом, про который неспроста сложились слова:
                                                   (Р.Л. Шполянский)
Принадлежность к дорогому сердцу содружеству, в какой-то степени для большинства из нас, определили направление наших понятий и вкусов, повлияла на развитие тех или иных черт нашего характера, выработала навыки и привычки, укрепила уверенность и способность выступать и действовать общими силами на общее благо: нас и родного народа:


Проходили счастливые годы: ширился круг рутенов, на смену окончивших занятия в университете приходили другие, более молодые, и никто из нас не сомневался, что:

Окончание университетского курса не могло оторвать большинства филистров от близкой сердцу и уму среды. Казалось, успешно разрешена задача, - если не полного преодоления разрыва между «отцами» и «детьми», то, во всяком случае, - значительного смягчения опасного взаимного непонимания. «Прощание» с новопроизведенными филистрами не воспринималось как тяжелая разлука. Мы знали и чувствовали:

Не только молодые, «коренные» филистры «Рутении», но и гораздо более старшее поколение почетных филистров во многих случаях сживалось с нашей дружеской средой, делило с нами радости и невзгоды, охотно оказывало нам поддержку и не одного из нас в минуты сомнений и уныния подбадривало словами о том, что избранный нами путь правилен: что он предостерегает нас от многих бед, которыми страдало дореволюционное русское студенчество. Стихотворный призыв одного из любимых филистров стал нашей Песнью Знамени, торжественно раздаваясь в дни памятных событий:

Весна за весной, встречая май веселый, мы одновременно отмечали свою годовщину. Освященная временем, проникновенная церемония клятвы в верности Родине, чести и друзьям навсегда неразрывно связана со звуками «Отечественной». «Праздник буршей торжествуя, декеля проткнув клинком», наша многочисленная и дружная семья садилась за веселую пирушку. Кто не помнит чувств, обуревавших нас, когда поднимались чарки и кубки?



Весна последнего мирного года в старой, милой Риге, была весной праздника нашего 10-летия, шумно и весело отмеченного в нашем новом, просторном, с любовью, руками самих рутенов украшенном помещении. Память об этих торжествах и их подготовке сохранилась, а изданную тогда памятку - наш славный Песенник «Рутении» - лишь отдельным более счастливым рутенам удалось пронести через катастрофы последующих лет. Знали ли мы тогда, чувствовали ли, что нам предстоит? Припоминается, что многие и многие, даже те, кто любил отмахиваться от того, что походило на «политику», не могли не заметить приближения судьбоносных событий. Но не в наших силах было - уклониться от них, избежать урагана быстро сменяющихся свершений. Оставалось приготовиться психологически к предстоящему, не терять надежды:

В нахлынувшем вихре тяжелейших мировых потрясений разрушены были насиженные гнезда отдельных друзей и самой корпорации. Добровольные и насильственные разлуки, отрыв от близких сердцу друзей, от привычной жизни и занятий. Тяжкий выбор между исполнением долга и стремлением к самосохранению, бесповоротные решения, которые должны были приниматься каждым в отдельности - все это оказалось трагическим свершением предвидевшегося и для нашего послереволюционного поколения:


Бог был милостив ко многим из нас, распрощавшихся с друзьями без большой надежды встретиться вновь. Как радостны были эти чудесные встречи в послевоенной Германии 45-го и 46-го годов и позже! И все же мы были лишь остатком былой Рутении. Часть ее погибла, часть осталась «там» без возможности на долгие годы подать о себе весточку. Как ни радостно было сознание того, что мы не только выжили, но и можем, и хотим соединиться по былому в тесный дружеский союз, невозможно было полностью вернуть былых настроений бодрости, твердой веры в будущее...
После всего пережитого, на чужбине, среди незнакомой обстановки, сознавая совершенную неясность будущего, чувства тоски по утраченному не могли не сказаться, внося новую, незнакомую в старые рижские времена, струю настроений:

Больно было сознавать, что не исполнились наши чаяния на благоприятный для нас, русских, поворот в соотношении мировых сил. Грустно было воскрешать в памяти, как нам верилось, в прочность создаваемого, по нашему мнению и для последующих поколений студенчества, нашего собственного, маленького русского мирка, - нашей «Рутении». Но тоска о несбывшихся мечтах и стремлениях не означает утраты бодрости, сдачей перед духом уныния и малодушия. Ибо все потрясения и испытания пережила крепость чувства связанности, не поколеблена была уверенность в существовании истинной дружбы и верных друзей. А разве это мало?

Сильно было наше стремление не порывать больше с таким трудом восстановленной на чужбине связи. Каждый год мы собирались в Баварии, чтобы отметить нашу годовщину. Весна 1946, 1947, 1948 и 1949 годов ознаменовалась нашими ежегодными съездами в Мюнхене. И снова мы стояли перед распылением по всему белу-свету, может быть, более роковому, чем то, которое мы пережили в 1944 году, покидая Ригу. После встречи 1949 года, когда мы отмечали наше 20-летие, дружеские ряды стали редеть. В далекую Венесуэлу уехал А.А. Иллюкевич, унося с собой воспоминание о трехгодичном германском периоде «Рутении» и ощущение возможности разлуки навсегда:


С тех пор замолкла лира наших поэтов. Не слышно от них новых строф, приветствующих нас с юбилеем, столь необычном для прежних бурсацких поколений. И они, как мы сегодня, озираясь на промчавшиеся годы юности восклицали:


Тоска по минувшему, неизбежная для всех поколений всех времен, не для каждого из них окрашена в тот же оттенок. Нас mutаtiо rеrum поставило в своеобразное положение: 15 лет из отмечаемых нами сегодня 30 лет существования «Рутении», мы празднуем на чужбине, в рассеянии, поистине всемирном, оторванные от дружеского общения с большей частью друзей - рутенов. Будет ли нам суждено соединиться?
Приветствую вас, дорогие друзья - рутены, от имени президиума и своего лично, призываю вас словами нашей песни:
А спустя еще 50 лет, мы решили представить «лирику» рутенов в более полном виде, поскольку иного случая не будет.

  Посылаю каждому рутену как дорогому другу
  От Флауме. Мюнхен, 20.4.1947.







        
А.А.Иллюкевич. Приветствие к 20-летнему юбилею
корпорации «Рутения». Венесуэла, 1949.






      

ДРУЗЬЯ

Прочитано А.Я.Флауме на коммерше
В Нью-Йорке 1 июля 1961 года




        
Мирослав Гроссен.
50-ЛЕТИЕ РУТЕНИИ











                
                        
Приветствие, прочитанное А.Я.Флауме
 на встрече 26 мая 1979 г. в Нью-Йорке.





ПАМЯТИ ЛЬВА
(на смерть Льва Рара)
        .







                    
Конец вражды с арктами
Основатели «Рутении» вышли в 1929 г. из корпорации «Fraternitas Arctica». Вражда обеих русских студенческих корпораций была в Риге общеизвестна. Тем не менее, это не мешало сотрудничеству в местных общерусских начинаниях («Татьянинский бал» и др.). Тогда, в условиях свободной Латвии (до 1939/40 г), соперничество двух русских корпораций давало молодому студенту возможность выбрать более подходящую ему по духу и родственным связям группу (помимо этих двух корпораций, в Риге были и другие русские студенческие организации).
В условиях зарубежного изгнания эта вражда казалась мешающим анахронизмом. Так основатель «Рутении», Г.Ф. Блюм, оказался в Австралии за одним рабочим столом с арктом Соляновым. А в Нью- Йорке и Вашингтоне рутены встречались с арктами в организациях русских иммигрантов. За попытками сениора «Рутении», Д.А. Левицкого, устроить встречу членов президиумов обеих корпораций «для обсуждения возможных путей по преодолению положения, явно несоответствующего русским национальным интересам», последовало в ноябре 1960 г. на его имя официальное приглашение на празднование 80-летия «Фратернитас Арктики». Этим приглашением сениор «Рутении» не смог воспользоваться, не обсудив дело с друзьями, но оно привело к дружеской переписке и официальной встрече с представителем корпорации «Фратернитас Арктика» И. Эберштейном (24) в марте 1961 года. Последовал обмен официальными письмами. Камнем преткновения было требование «Рутении» снять опалу с ее вышедших из «Арктики» основателей. Это свершилось постановлением конвента корпорации «Фратернитас Арктика» от 8 ноября 1969 г. и соответствующим заявлением ее представителя на заседании Конвента Президиумов (Л!.К!А!) от 31-го января 1970 года. Установление дружественных отношений между обеими корпорациями ознаменовалось речью сениора «Арктики» 12 июня 1971 г. на коммерше «Рутении». Эта речь приводится ниже по Циркуляру №65, июль 1971 г.
Дорогие братья рутены!
Мы аркты от всего сердца рады вашему приглашению на это торжество и высоко ценим этот жест. После 42-летнего перерыва это приглашение нам дает возможность выявить наши теперешние чувства.
Нам всем пришлось пережить много унижений и обид, так что происшествия, которые послужили причиной нашей розни, уже давно пережиты, и те чувства, которые нас тогда глубоко задели, уже притупились и кажутся малозначущими в наших теперешних переживаниях, что, кажется, пришло время забыть былое и начать новую эру в нашей общей жизни. Мы, аркты, считаем, что наши разъединенные семьи должны объединиться в работе восстановления тех идеалов, которые начертаны на наших щитах и в наших сердцах, и которыми руководились наши уже ушедшие из этой жизни братья и руководятся еще живущие. Поэтому забудем те обиды, которые невольно нанесены нами друг другу: эти обиды так ничтожны по сравнению с задачей, которая нам предстоит, и нам необходимо сплотиться и работать сообща для выполнения наших культурно-просветительных и благотворительных задач.
Для поддержания наших корпоративных идеалов и усиления нашего влияния, а также для увеличения числа наших членов, считаю нужным привлечь и сойтись ближе с членами русских корпораций Эстонии и Литвы и вообще с академическими кругами русской общественности.
Да здравствует наш младший брат «Рутения» и да восстановим жизнь согласно тем идеалам и принципам, которыми руководятся корпоранты и которые лежат в основе нашей христианской веры.
На 37-м Ординарном конвенте от 22 июня 1974 г. «Рутения» со своей стороны сняла опалу с двух своих бывших членов. Мир и дружба были установлены окончательно.


Юбилейные встречи в Нью Йорке
В течение 25 лет (1952-1977) президиум «Рутении» находился в Нью-Йорке, конвент там созывался 34 раза. Почти ежегодно устраивались коммерши, на которые приглашались дружественные корпорации. Так в 1964 г. на коммерше присутствовали и латышские бурши - трое леттгаллов, леттон и метрополитан. А на весенней встрече рутенов в июне 1972 г. в селе Благодатном под Нью-Йорком съехалось 10 рутенов, 2 этерна и трое арктов.
Особенно торжественно отмечались юбилейные даты. По случаю 45-летия «Рутении» сениор И.А.Мамантов устроил в центре Нью-Йорка незабываемый дамский вечер, о котором европейские гости вспоминали:
Перед началом, о. Александр Ионов, отслужил молебен, помянув ушедших в иной мир рутенов...Зал был декорирован гербом на фоне черно-оранжево-белого флага, рядом красовалось знамя - подарок супругов Г. и И. Мамантовы»х. (В.Келлер). «А снаружи зарницы вечерней грозы, вспышки огней над дворцом ООН, силуеты Манхэттена на фоне тускнеющего неба. С некоторыми друзьями мы распрощались в Риге 33 года тому назад. А вот встретились и будто не расставались» (Г. Гроссен ).
Казалось, что это последняя, большая встреча. Но Бог дал собраться и на 50-летнем и на 60-летнем юбилеях. По инициативе Г. и И. Мамантовых дамские вечера опять состоялись под облаками Нью-Йорка, в верхних этажах небоскребов. О празднестве 6 мая 1989 г. сениор Е.А. Осипов записал:
Юбилейное торжество началось молебном. Перед нашей рижской конвентской иконой, которую покойный Н. Рышков вывез из Латвии, О. Димитрий сначала произнес прочувственное слово и затем отслужил молебен. С чувством пел маленький хор под управлением Евгения Гривского, придав торжественность и молитвенное настроение. Молебен закончился «Вечной памятью» нашим друзьям, ушедшим в лучший мир. После ужина, который прошел оживленно и дружно, началось брожение. Хотелось поговорить с каждым, кое- что вспомнить, кое-что рассказать. Вид Нью-Йорка в вечерних огнях, с высоты 50-го этажа, был замечателен. Мелькали вспышки фотоаппаратов. В этот вечер, как бы снова возобновилась, возросла и еще больше укрепилась, наша старая дружба.
    
Европейская группа рутенов
Рутены, покинувшие Ригу еще до начала войны (с переселением лиц немецкого происхождения), не собирались покидать Европу (из 11 за океан выехали впоследствии лишь двое - С.Соколов и Б. Деккерт).
Братьям Гроссен уже осеньюю 1941 г. удалось записаться в Берлинский университет (М.Гроссен на юридический фак.) и Политехникум (Г.Гроссен на инженерное отд.). В первые годы войны занятия в высших школах Берлина продолжались, несмотря на начавшиеся, вначале еще легкие, воздушные налеты. С юношеским пылом пытались молодые рутены собрать вокруг себя группу русских студентов. Как курьез вспоминается сохранившееся слово Мирослава Гроссена на одной такой сходке:
Дорогие комильтоны! Разрешите вас охватить этим, для нас рижан, русских студентов Прибалтики, столь привычным обращением, уже вошедшим в нашу плоть и кровь. В течение года я имею возможность наблюдать и участвовать в русской студенческой жизни Берлина. Хочу вкратце подвести итог моим наблюдениям и объяснить причину нашей сегодняшней встречи.
Последние два года в Берлинском университете и Политехникуме насчитываются около 20 русских студентов и студенток, иной семестр больше, иной меньше. Во всяком случае можно говорить о постоянном росте числа русских студентов за счет прибывающих из разных стран русского рассеяния. Мы новоприбывшие надеялись, что найдем здесь какую-то русскую студенческую организацию, вне зависимости от ее формы. В действительности мы столкнулись с отдельными студентами, которые, болеют этим вопросом. Ряд попыток организоваться закончился бесплодными рассуждениями.
В последнем семестре было организовано несколько встреч и собраний русских студентов в частном порядке, носивших случайный характер и содействовавших нашему знакомству и сближению. У студентов из Прибалтики, выросших на ряде твердых студенческих традиций и обычаев, невольно вставал вопрос: разве здесь невозможно собрать небольшое ядро, которое существовало бы без официально-юридических моментов.
Перечислю и препятствующие такому развитию факторы: отсутствие постоянного пополнения из молодежи, окончивших русскую гимназию, текучесть и непостоянство состава, острота политического положения - сегодня мы живем как на вулкане. Все же эти преграды можно и должно преодолеть. Но прежде чем перейти к конкретным предложениям и мыслям о тесном сотрудничестве, его целях, формах и задачах наших встреч, прослушайте конкретный образец русской студенческой организации - описание рижской корпорации «Рутения»...
Налеты на Берлин участились. Спустя полгода автор этих строк возвращался домой через горящий город. Величественное здание Политехникума было разрушено и горело. Намеченные на следующий день экзамены канули в воду. Мирослав Гроссен вскоре был арестован гестапо. Он освободился лишь в апреле 1945 г. и переехал к семье в Швейцарию.
Границы оккупированной Германии (и Австрии) были закрыты, но не наглухо - в некоторых случаях швейцарские граждане получали пропуск. В сентябре 1945 г. Р. Шполянский через Красный Крест разыскал адрес братьев Гроссен в Берне. Последние в декабре связались с рутенами В. Муйжнеком в Стокгольме и Д. Левицким в Мюнхене.
Когда в начале 50-х гг. большинство рутенов переселилось за океан, Л. Рар и Г. Гроссен 2-й  предложили корпорации принять более подходящий в нынешних условиях статус «Общества филистров корпорации Рутения». В таком случае «Рутении» пришлось бы выступить из Объединения Латвийских Корпораций /L!K!A!/, что практически отразилось бы только на тех рутенов, которые находились в связи с последним. Предложение не нашло поддержки. Д. Левицкий, сениор «Рутении», отвечал (26 июня 1958 г.):
Я считаю, что заниматься вопросом, как называться: корпорацией или обществом филистров, совершенно беспредметное дело...Никто ведь не забывает, что мы в большинстве давно филистры. Никто не пытался возродить конвентскую жизнь в тех ея проявлениях, которые возможны были только в Риге.
       Д.Левицкий повторно призывал заняться разработкой «вопросов, интересующих нас как представителей русской зарубежной интеллигенции, а вместе с тем и той ее части, которое своим прошлым связана с Прибалтикой».
В конце 1955 г. из советского плена вернулся филистр-основатель Вильгельм Оскарович Келлер. В феврале 1956 г. он писал конвенту:
Дорогие друзья! Вернувшись из советского плена, я счастлив возможности приветствовать вас после 17-летней разлуки. Я рад видеть вашу семью дружной и сплоченной. В борьбе с нашим общим врагом, язвой большевизма, разъедающей тело России и родной нам Прибалтики, мы все более или менее пострадали. Несмотря на это, я вижу многих из вас в первых рядах активных борцов против болота обывательщины, за лучший и свободный мир. Я счастлив тем, что снова могу влиться в ваши ряды под сенью нашего черно-оранжево-белого знамени. В идеалах и заветах «Рутении», в воспоминаниях о совместно прожитых годах, я, в бытность мою «белым рабом», часто черпал новые силы в минуты отчаяния. Сегодня я могу вместе с Вами сказать –«Еще бурсацкий дух и верность не пропали!
В 1958 г. В.О.Келлер был выбран представителем «Европейской конвентской группы», которой рассылал «Циркулярное письмо Е!К!Г!» У себя на дому, в гор. Лаге, В.О. Келлер устроил рутенскую комнату - Це!Ку! В течении 15 лет к нему съезжались на годовые встречи рутены из Европы, а иногда и из заокеанских стран. Лишь в 1965 г. встреча состоялась в Швейцарии у Г.Г.Гроссена в Локарно.
В конце 1974 г. В.О. Келлер заявил о своем уходе с поста представителя Е!К!Г!, предложив Конвентской группе преобразоваться в общество филистров. Опрос зарубежных рутенов, проведенный президиумом в Нью-Йорке, установил желание большинства - не менять статус организации (Циркуляр №73 от 6 мая 1976 г.).
26 ноября 1975 г., после тяжелой операции, неутомимый работник на благо горячо любимой «Рутении» скончался. Итог его послевоенной деятельности:
-    устройство ежегодных встреч, сбор биографического материала для справочника о рутенах («Album Ruthenorum»);
-    сотрудничество с Г.Ф. Блюмом по составлению «Повести прежних лет»,
-    издание богато иллюстрированной книги о русских студенческих корпорациях «Russisches Burschentum».

Ньюкасл - новый центр Рутении


Сениором «Рутении» на 1977/78 академический год был избран Алексей Данилов-Милковский. Новый президиум обосновался в Ньюкасле и оживил до этого мало активную австралийскую группу.
Первым пробуждением – «стимулом организовать общеавстралийский слет рутенов» - оказалось посещение «первого заморского гостя» –       Г.Гроссена, в январе 1976 г. Тогда еще находящемуся в Нью-Йорке президиуму, Г.Гроссен так описал свои встречи с австралийскими рутенами:
О наших австралийцах в последних Циркулярах сообщалось мало, а хотелось знать больше про жизнь далеких друзей, с которыми расстались в Риге треть века тому назад. Полет к тестю в Мельбурн намечался давно, но осуществить поездку удалось лишь на пороге 1976 года.
Предупредив Женю Осипова письмом, вылетели с Ниной 11 декабря из Цюриха. Через 30 часов, после двух бензозаправок - в Персидском заливе и Сингапуре, наш джумбо приземлился в Перте. Где-то тут наш западный австралиец Ланевский? Но за час его даже по телефону не сыщешь! Ночью прилетели в Мельбурн - в объятия родственников. Строгий паспортный контроль. Прощупав наш обратный билет, чиновник начал улыбаться. Классическая страна поселенцев, еще недавно впускавшая к себе по 150 тысяч человек в год, боится, что туристы застрянут в Австралии. Безработица заметна и здесь!
Европейца поражает простор, бесконечные расстояния. По окраинам Мельбурна длинной вереницей тянутся широкие улицы с одноэтажными домиками, часто с кружевными завитушками колониальной эпохи. В штате Виктория особенно сильны следы первых поселенцев: развалившиеся палатки золотоискателей, первый каменный дом, первый железный мост, привезенный из Англии, портрет первой родившейся в Австралии белой девочки...
Перед Рождеством навестили Некрасовых в их большом белом доме на берегу залива, в 10 минутах от центра Мельбурна. Олег, по состоянию здоровья, вышел недавно на пенсию, собирается продать дом и переселиться на теплое «Золотое побережье». В Мельбурне, действительно погода своенравная. За пять минут температура упала на 15 градусов. Говорят, в один день можно пережить весну, жаркое лето и холодную осень. Два дня у Некрасовых пронеслись быстро - в воспоминаниях о Риге, обсуждении сегодняшних проблем, осмотре города. Познакомились с сыном и внуками Олега.
К Павлу Долгову попали после нового года. Долговы живут в восточной части Мельбурна, в 40 минутах от центра на электричке. Красивый домик утопает в цветах. Павел (с бородой Солженицына) интересный собеседник на мировые и европейские темы. В Австралии это не любят. Здесь газеты полны местной хроникой, спортом. А у Павла на полке Таймс, немецкие журналы, русские новинки. Павел продолжает работать конструктором в ICI; до пенсии осталось 3-4 года, уже дедушка, участвует в жизни православного прихода, увлекается фотографией. Быстро проходит уютный вечер под ёлкой.
В субботу 9 января вылетели в Сидней. Мечтали проплыть на пароходе, но оказалось, между Мельбурном и Сиднеем нет пассажирских рейсов. Через час в сиднейском аэропорту нас встретил Женя Осипов с женой. По бесконечным окраинам Сиднея приехали к Коле Гороховникову, который угостил нас вкусным, по скаутским правилам приготовленным обедом (жена накануне улетела в Европу). По телефону Коля дает последние распоряжения своим скаутам: завтра утром в поход, а Коля лишь недавно перенес тяжелую операцию. Из Батхэрста приехал А.Осипов 1-й. Знакомит со своей большой семьею.
Вечером бал в Русском клубе. Шатров, член правления клуба, принимает «заморского рутена». За богато накрытым столом обе четы Осиповых, дочь Осипова  с мужем, Коля Гороховников, Шатровы, Нина и Г. Гроссен. Задачу клуба Шатров видит в чисто общественном плане - дать русским возможность встречаться на беспартийном паркете. В клубе представлены все политические течения, кроме коммунистов. Каждую субботу танцы. Материально клуб процветает. Шатров удачно перестроил клубное помещение. Несмотря на кризис, успешно ведет свое строительное дело.
Меж шумного бала Гороховников увозит меня к себе, поговорить. Первые годы в Австралии для всех были трудными. Мучила обязательная черная работа, отрыв от профессии. С трудом добившись местных дипломов, Коля получил возможность работать по специальности. Перед выходом на пенсию руководил крупным проектом экспериментальной лаборатории по высоким токам. Сын тоже инженер-электрик. В комнате Коли полки завалены книгами по технике, русской истории, политике и скаутской литературой. Кончил служит,ь а времени стало меньше: надо редактировать русскую газету, вести скаутов...По пустынным улицам Сиднея мчимся обратно на бал.
На следующее утро прощаемся с милыми Осиповыми «первыми»; со «вторыми» едем осматривать город. После Мельбурна, Сидней кажется красавцем: Опера Хауз, небоскребы, удачно гармонирующие со старыми зданиями. Город вырос на глазах рутенов - до этого высотных зданий не было. По знаменитому мосту через залив с оживленным движением судов, направляемся в Ньюкасл. Вечером мы в заново со вкусом отремонтированном доме Жени Осипова. И ему не легко было выбиться. Чтобы получить австралийский диплом зубрил по вечерам в течении семи лет. Теперь на ответственной должности в городской управе.
После ужина едем к Алексею Данилову-Милковскому, который по случаю гостей взял отпуск на три дня. Даниловы живут в чудной вилле над Ньюкаслом. В доме две достопримечательности: отстроенное самим хозяином подвальное помещение для собраний и пирушек (рядом уютный бар) и бассейн - место любимой физзарядки хозяина. Теперь это уже не «факс», а солидный «солиситор», уважаемый сотрудник адвокатской конторы. По городу гулять с Алексеем было трудно - на каждом углу нас останавливали знакомые, клиенты. Популярность Алексея поднялась еще выше, когда он в лотерее выиграл...роскошный лимузин «мерседес». Но больше всего порадовала встреча с самым молодым рутеном - Даниловым-Милковским 3-им, инженером компьютерной техники, выросшим в Австралии, но говорящим по-русски.
Встреча с нашими австралийцами долго останется в памяти. Только письмом, без личных встреч, трудно наладить прервавшуюся 35 лет тому назад связь. Трудно понять друга живущего в совершенно незнакомых условиях. Спасибо за радушный прием.
В поздравительном письме австралийской К!Г! по случаю 48-летия корпорации, Р.М. Дидковский, сениор 1976/77 академического года писал:
 Успех вашей первой встречи осенью прошлого года, продолжающаяся работа руководящего ядра группы после встречи и теперь второй слет, свидетельствуют о совершенно новом явлении в истории нашей корпорации - возрождение одной ея части, которая долгие годы лишь письменно, хотя всегда очень активно, поддерживала связь с центром в Нью Йорке. Теперь эта часть стала активной и начала встречаться в организованном порядке.
В мае 1979 г. в Ньюкасле было торжественно отпраздновано 50-летие «Рутении». На коммерше 12 мая присутствовало 18 буршей: все 9 австралийских рутенов, «заморский рутен»- А.В. Иллюкевич, приехавший из Венесуэлы, и 8 гостей (3 леттгалла, 1 метрополитан. 2 леттона и 1 фратер имантикус), свидетельствовавших, что президиум в Ньюкасле имеет крепкие связи в кругу латышскиих корпораций (25). На следующий день сениор устроил у себя расширенный «катерфриштик» (с дамами), на котором присутствовало 45 человек. В числе гостей были профессора, принимавшие в последующие дни профессора А. Иллюкевича у себя, в университете Ньюкасла.
А. Иллюкевич впоследствии отметил: 50-летний юбилей нашей дорогой «Рутении» был в Ньюкасле отпразднован в такой мере успешно, что все, кто на нем присутствовали, его никогда не забудут, и только приходится сожалеть, что я был единственным «заморским рутеном».

Памяти погибших и пострадавших в Гулаге
Не прекращает мир содрогаться от жестокостей войны, от террора и насилий. Но не забыть здравствующим судеб друзей, полвека назад расстрелянных, умученных, страдавших вместе с миллионами других насельников тогда необъятного Гулага.
Пострадавшие друзья перечислены в главе «Потери рутенов». О пережитых ими страданиях знаем лишь дольку. Да будут эти строки горсткой памяти на могилы замученных и пострадавших.
В 1944 году, перед исходом из Латвии, об участи арестованных (13 чел.) рутенов было мало известно. С 1946 г. из Риги на Запад стали просачиваться сведения о послевоенных арестах и ссылках, вырвавших из рутенской семьи еще стольких же. При стремительной эвакуации советских учреждений из Риги в июне 1941 г. некоторые пропали бесследно и объявились лишь через 15 лет. К какой волне их причислить?  
Конец войны разорвал многие семьи, отделив, иногда чисто случайно, ушедших на запад от оставшихся. Жгуче хотелось получить весточку от жены, от мужа, узнать живы ли родители. Почтовая связь зарубежья с Ригой началась сперва через Париж (в 1946 г.), а затем через Швейцарию (1947) и другие страны. Писали иносказательно. «Арнольд переехал на новую квартиру на Столбовой улице», - означало арест А. Гартмана, т.к. рижанам было понятно какое учреждение там находилось.
Через 10 лет по окончанию войны, в 1955 г.(«оттепель» Хрущева), состоялась первая встреча зарубежного рутена с рижским (Лев Рар в Берлине с Алексеем Николаевым). В конце 60-х гг., в начале застойного периода Брежнева, Николай Козлов несколько раз приезжал навещать своего больного отца в Мюнхен, встречался с К. Бабарыкой и М. Гроссеном. В ноябре 1968 г. Саша Лабутин приезжал на похороны отца в Швейцарию и затем навестил Г. Гроссена в Локарно.
Открыто, во весь голос, заговорили рижские рутены лишь через 20 лет, в период гласности - первым - Сергей Карцев. В сокращенном виде приводим воспоминания Сергея Карцева об его аресте и жизни в лагерях Воркуты (Вестник Рутении №130/131, 1991 г.).
13 декабря 1945 г. в Тальсен «пожаловал» из Риги лейтенант Шахматов в сопровождении какого-то цыгана. Специально за мной! Какая честь! Произвели обыск. О прощании с женой, 6-ти летней Александрой и трехмесячным Константином говорить и вспоминать слишком тяжело - увиделся с ними вновь только через 9 лет!
На следующий день по приезде в Ригу, привели меня в дом на Яковлевской улице, где помещалось НКГБ Водного бассейна Латвийской ССР. Встретил меня капитан КГБ - еврей. «А мы вас долго ждали!», - обратился он ко мне.
Затем меня препроводили в тамошнюю «гостиницу». В подвале, в небольшом помещении трехэтажные нары с двух сторон. Конечно без дневного света. Вот в таком помещении, где даже дышать было не легко, меня продержали 74 дня! Допросы происходили опять-таки, конечно, вечером. Мой следователь Митин (по национальности коми) применял всяческие меры устрашения, вплоть до «расстрела» на месте. Но должен сказать, что рукоприкладства не было. Всеми правдами и неправдами Митин заставлял меня признаться в антисоветской деятельности и пособничестве оккупантам. Вместе со мной в КПЗ сидело еще 5 человек, двое из них совсем юные ученики. Они обвинялись в антисоветской агитации! Мне удалось через того же цыгана, который вместе с Шахматовым привез меня в Ригу, передать записку маме. Сразу же появились передачи. Приносила их сама мама - часто совсем горячие. Это было большим подспорьем! А в то время за Двиной, на теперешней площади Победы, казнили «военных преступников» путем повешения, о чем торжественно объявлял следователь. Следствие закончили  24 февраля.
25 февраля меня перевезли в Центральную тюрьму, где продержали до дня суда, который состоялся 13 марта 1946 года в подвале(!) помещения на углу улиц Вальдемара и Гертрудинской. Судил Военный трибунал войск НКВД.
Комедия суда разыгрывалась как обычно. Адвоката дали мне официально в последний день. И поговорить с ним удалось лишь 5-10 минут. Свидетелей с моей стороны не было ни одного. Об их вызове никто мне даже не предлагал. Приговор стереотипный: статья 58- 1а - 10 лет ПТЛ и 5 лет поражения в правах. Спасибо «родному» изуверу Иоське! Ровно через неделю (20 марта) под почетным караулом собак и «штыкастых» чекистов поздно вечером (днем такие акции не производились) нас погрузили (точнее говоря напихали) в товарные вагоны без всяких нар и «экспедиция двинулась».
О самом этапе и пребывании в «доме отдыха» Печор- и Воркутлагов рассказывать нечего. Об этом написано так много, что повторяться не имеет смысла. Расскажу только наиболее интересные эпизоды. 31 марта прибыли на центральный пересыльный пункт Печора. 1 апреля продолжили путь и прибыли по назначению: Воркута, колонна №2, 9 строительного отделения. В бараке голые нары ( ни о матрацах, ни об одеялах никто даже не заикался). Завалились спать в полном обмундировании (пока еще в частном - из дому). Проснувшись утром (я лежал на «3-ем этаже»), увидел рядом с головой кучу снега - надуло сквозь щели. К моему «счастью», я уже вскоре заболел алиментарной дистрофией (пеллагрой, истощением) и попал в участковую больницу №7 (лазарет №1). «К счастью» - потому что, вероятно, только благодаря этому я смог выжить в лагерях. В больнице работать не принуждали - значит организм не истощался. Правда, существование как и везде полуголодное. Чувство голода тебя никогда не покидает. Ровно полгода проболел. За это время главврачем больницы стал полковник медицины Василий Сергеевич Зорин (по ст. 58-1б; военная статья). Человек исключительно порядочный, настоящий русский интеллигент - именно русский, а не советский. Я вошел к нему в доверие и с его помощью меня приняли в штат лазарета мед. «статистом» (почему-то там так называли статистиков). Несколько раз меня снимали с этой должности - ведь по негласным законам «фашисты» (это ст. 58-1, 10, 11, 12 и др.) должны отбывать наказание на земле - долбить мерзлый грунт киркой, разгружать вагоны и совершать прочие «черные работы». Занимать штатные должности имели право только «бытовики» (воры, растратчики, насильники, убийцы). Но с помощью Василия Сергеевича (врачи, кстати, под этот запрет не подпадали), я в лазарете еще держался. Два раза меня госпитализировали, один раз восстановили м/статистиком, один раз провели даже как мед.-фельдшера. Но в результате «злые силы» победили, и меня через 642 дня выписали на общие работы на Воркуту.
А с Василием Сергеевичем произошла трагедия. Он, будучи главврачем, всегда присутствовал, а часто и сам производил вскрытие трупов умерших в лазарете зэков. А как главврач он имел право держать собачку, которую он очень любил и которая его погубила. На одной из секций, которую производил Василий Сергеевич, собака, играя, укусила его за палец. В царапину попал трупный яд и через несколько месяцев Василия Сергеевича не стало. В отличие от других, его похоронили в настоящем гробу и на погребении было разрешено присутствовать  медперсоналу.
А я уже работал на общих работах и «вкалывал» на шлакоблочном заводе в Воркуте. Работа хотя и очень тяжелая, но под крышей и в относительном тепле. Но и здесь вскоре «дошел» и попал на три недели в здешнюю больницу (№4). А потом опять общие работы с киркой и ломом. 19 ноября бригаду командировали на земляные работы в тот самый лазарет №1, где я работал медстатистиком. Пробыли там 17 дней, но я на общие работы не вышел ни разу. Тогдашний врач лазарета /теперь уже вольнонаемная/ Ариадна Сергеевна ежедневно давала мне справку об освобождении от работ по болезни.
Уже в лазарете я начал получать письма, а затем и посылки от мамы, от жены и от тети Вари (зубного врача, сестры отца) из Смоленска. Их огромная роль в том, что я вообще выжил в лагере.
Когда я работал в медстанции, у меня появился «дневальный» (как и у всех «придурков»). Это был отец Захария Слюсарев. С ним мы провели много незабываемых дней. В дальнейшем мне кой-когда удавалось устраиваться «придурком» (счетоводом, селектористом, каптером). Например в Халмерю (Долина смерти); - «там, где кончается советская власть», на стройпоезде, кол. №8, счетоводом; там же в Халмерю 39 дней посчастливилось отработать «отметчиком» - записывал проезжавшие груженные породой автомашины.
Нужно сказать, что последние два года, когда нас перевели в лагеря в поселке Мульда (41 км от Воркуты), жить стало намного легче - изменилось отношение к нам, «фашистам» с 58-ой статьей. Больше стали допускать на должности, не связанные с тяжелыми «общими работами». Оно и понятно. Как можно доверить ворам и убийцам должности, связанные с материальными ценностями! Вот и меня поставили вещкаптером (лагерный склад вещевого довольства) и заведующим камерой хранения личных вещей з/к  - появилось к тому времени и такое помещение. У нас на колонне построили для этих целей отдельный барак и я там справил новоселье. Больше месяца проработал «хлеборезом» - разрезал и делил по нормам «пайки» хлеба по бригадам. Кроме того выделяли определенное количество хлеба для продажи его з/к. И это доверили мне. Вообще появилась тенденция отделять «фашистов» от «урков», чего раньше никогда не бывало.
В начале 1952 г. меня ожидал крупнейший сюрприз. С одним из этапов на нашу колонну прибыл... Александр Дмитриевич Данилов-Милковский /по ст. 58-1/, мой одношкольник, рутен. Прибыл со своей бормашиной. Он в Риге учился на зубоврачебном факультете ЛУ, правда его не кончил, но в лагерях успешно занимался зубоврачеванием. Определили его ко мне, в камеру хранения. Так мы и прожили с ним вместе до моего освобождения. Он после своего освобождения остался на Мульде, практиковал там. В начале мы с ним переписывались, потом он почему-то писать прекратил. Рассказывали, что он там хорошо зарабатывал, но и выпивал; там и умер. О подробностях его судьбы (кстати и точные данные о гибели нашего соученика, рутена, крупного шахматиста Владимира Михайловича Петрова, погибшего в Воркутинских лагерях) я запросил в  «Мемориале-Воркута.
В свое время мне в Риге поставили золотой зубной мостик. Этот мостик Александр Дмитриевич у меня «ликвидировал». К нему приходили многие «вольняжки», которым Александр Дмитриевич оказывал соответствующие услуги и часто, конечно, с применением золота. Появились деньги, в продуктах теперь нужды не было. Жить стало легче, жить стало веселей! Появился и «связной» - вольный нормировщик, между прочим латыш, который снабжал нас «горючим»  (водка на дальнем севере в то время не продавалась). Иногда выпить не грех! Случалось это не чаще раза в месяц. Но в один такой раз нас накрыл дежурный надзиратель, зашедший к нам в камеру хранения. В результате начальник лагеря, Леонид Борисович Андреев (единственный из всех начальников пройденных мною лагерей - а их было свыше десяти - оставивший о себе хорошие воспоминания своим человеческим отношением к з/к ) отправил участников «пиршества» на одни сутки в карцер. Наказание очень гуманное, тем более, что меня уже через несколько часов «амнистировали».
20 октября 1954 года я получил пропуск. Обычно пропуска давались только «бытовикам»- уркам. Теперь я мог разгуливать по всей Мульде. Но я этим мало пользовался: поселка я не знал, никого из жителей также, а лишних денег не было (получали мы гроши - в основном заработок шел в «фонд освобождения»), Но, главное - на общие работы ходить не нужно было.
25 октября 1954 года вызвали в Воркуту, в отделение о/59. Это был уже этап на освобождение. Там три дня оформляли документы. И наконец, 28 декабря документы получены, выдан билет до станции Туккум (через Ленинград), выдан «фонд освобождения», кажется пару сот рублей. Поехал в Мульду за своими вещами. Накопилось их целый тюк: и постельное белье, и одеяло, новая телогрейка, нижнее белье - благо был вещкаптером и мог подобрать себе получше и поновей. На колонне переночевал, на следующий день поехал в Хановей и обменял мой железно-дорожный билет на билет через Москву, т.к. хотел по дороге домой заехать в Смоленск навестить тетю Варю, которую не видел с 1918 года. В Смоленске - родном городе отца - провел три дня и лично поблагодарил тетю Варю за ее внимание и помощь мне в лагере. Умерла тетя Варя 90 лет  в 1970 г. в Смоленске.
Через день прибыл в Ригу, а оттуда 6-го января 1955 г. в Туккум, где проживала семья. Заранее о своем приезде я не предупреждал, поэтому обоюдная радость была безграничной. Итак прожил в заключении неполных 10 лет - 3303 дня. Выжить удалось благодаря Божьей помощи и заботам родных - жены, мамы и тети Вари.

Приводим описание судьбы нашего комильтона Димитрия Харлампиевича Сидиропуло по письму его сестры – Валентины Харлампиевны Бинкевич (Вестник Рутении, №143, август 1995 г.):
Мы оба родились в Сибири в городе Канске. Я в 1915, мой брат – в 1916 году. Наши родители сибиряками не были. Мать была латышка, уроженка Латвии из города Крустпилс – Ирина Яновна Блуке-Сидиропуло. Отец был турецкий грек, уроженец Турции, город Трапезунд – Харлампий Димитриевич Сидиропуло.
В 1920-е годы в сталинской России жилось трудно и голодно. Мама рвалась на родину, в Латвию. У нас было греческое подданство, и 2 августа 1930 г. мы приехали в Ригу. Окончили в Риге русскую основную школу и в 1932 г. поступили в городскую русскую гимназию, именовавшуюся «Ломоносовской». В 1937 году Димитрий, окончив гимназию, поступил в Латвийский университет на инженерно-строительный факультет. Как в те времена было принято – вступил в русскую корпорацию «Рутения». Сначала был фуксом, потом получил цвета и стал комильтоном, его «фатером» был Лев Рар. Мне трудно писать объективно о своем брате. У него было много друзей. Он был талантлив, его любили, он играл на пианино, имел слух, хорошо пел, был магистром кантанди, писал стихи. Еще в основной школе он рисовал карикатуры и писал дружеские шаржи на соучеников.
28 июня 1942 г. Димитрий женился. Это была настоящая студенческая свадьба. Его посаженным отцом был Д.А.Левицкий, венчание происходило в Кафедральном соборе на ул.Бривибас.
        
Ровно через 4 месяца нашу семью арестовало гестапо за помощь хлебом и одеждой русским военнопленным, арестовали и Димитрия, но он очень мало знал об этом деле и через две недели его освободили. Мать погибла в лагере смерти Равенсбрюк в Германии. Я тоже до конца войны была заключенной в этом лагере. Отца осовободили из Саласпилсского лагеря в 1944 г., а я вернулась из Германии в январе 1946 года. В 1945 году, когда Латвия вновь была советско-сталинской, Димитрия арестовали за членство в корпорации и за то, что он регулировал движение на перекрестках улиц, ведь тогда еще не было светофоров. Немцы его взяли из университета, и он в немецкой форме был регулировщиком. Вот за немецкую форму и за корпорацию он получил 10 лет заключения. Отбывал срок в Средней Азии, в Караганде. Пришлось поработать и в шахте. Там им написаны строчки в письме к жене:

Освободили его в 1955 году, но в Латвию он не вернулся. Он работал старшим прорабом в городе Алмалык. Я удивляюсь его энергии и силе, после всего пережитого, опять продолжать образование. Уже с сединой на висках он окончил институт с красным дипломом, т.е. с дипломом отличника.
В конце 1960-х годов Димитрий вернулся в Латвию, в Ригу. Здоровье было подорвано. Он жаловался на сердце, у него обнаружили диабет. Квартира была общей, без удобств, и кроме всего постоянные вызовы в КГБ с мучительными допросами. Все это он тяжело переживал. Работал на строительстве. 23 ноября 1971 г. на 55 году жизни скончался от обширного инсульта: организм не выдержал всех перегрузок. Остались два сына: одному 11 лет, другому 14 лет. Тронуло до слез, когда в церкви при отпевании, жена приколола Димитрию в гробу к костюму значок об окончании университета.