В начале июня 1944-го в Риге было еще сравнительно спокойно. Но, когда через две недели, т.е. 22-го июня советская армия прорвала германский фронт в центре и устремилась к Восточной Пруссии и Варшаве, Прибалтике стало угрожать полное окружение. Не желавшие второй раз оказаться под властью Советов стали лихорадочно искать возможность выезда. Началась эвакуация немецких учреждений, которые, как правило, принимали в свой транспорт и семьи местных сотрудников. Военнообязанное население подлежало мобилизации и было призвано с отступающими немецкими частями удерживать Курляндию. В начавшемся хаосе каждый искал решение для своей семьи. Вот характерные зарисовки этого Исхода:

Андрей Герич:
С легкой руки Толи Осипова, я в немецкое время работал на железной дороге. Мечтал попасть на паровоз, но из-за моей близорукости меня взяли на работу в мастерские, а Толя устроился помощником машиниста. Впоследствии, при помощи фил! Л.К. Тильцена, я перебрался в железнодорожное управление. Мне здорово повезло. Я попал к немецкому начальнику Сеппу Рашер, с которым мы хорошо сошлись и сработались.  Он проявлял отеческую заботу обо мне и  моей семье. И, когда у нас начали набирать людей на работу в Германии (так называемая «акция Томсон»), то мне мой начальник просто заявил: «Уезжайте!». Это было довольно неожиданно, ибо на фронте было еще спокойно, но он видно что-то знал и настаивал на нашем отъезде. Условия были хорошие: нам обещали квартиру (моему сыну было три месяца).
Поговорив дома, я записался на отъезд, назначенный на 12-ое июня 44 года. Нам объявили, что едем в Бреславль. За два дня до нашего отъезда к нам приехала из Двинска, который начали бомбить советские самолеты, вся семья моей жены. Они решили примкнуть к нам, что было в принципе возможно, ибо на работу в Германии брали людей и со стороны. Но наш транспорт был уже заполнен. Мой начальник, после долгих телефонных разговоров, выхлопотал места всей нашей семье сказав: «Иначе вы больше друг друга не увидите».
Мы покинули Ригу 12-го июня в товарных вагонах. Посреди нашего стояла кушетка, а рядом - коляска сына. На этом транспорте ехал и Вася Грепер с семьей. В Кенигсберге объявили, что дальше нас не повезут, т.к. на Восточном фронте началось наступление. Все же, через три дня нас повезли в Дрезден, а в сентябре - в местечко Ратсмансдорф на Эльбе. Как семье с ребенком, нам дали квартиру на станции. Там мы прожили до апреля 45-го, когда по совету Рости Шполянского двинулись на юг.

Всеволод Висковатов:
В 1943 году, когда стали призывать в легион, я поступил на работу в железнодорожное управление (Рейхсбан). Это давало мне броню от призыва и возможность продолжать занятия в университете. Весной 44-го я сдал все зачеты и государственные зкзамены и получил тему для дипломной работы. Когда в августе 44 года положение в Риге обострилось, я как служащий жел. дороги эвакуировался в Данциг. Оттуда меня хотели отправить обратно на восток, но за взятку - бутылку самогона - жел.-дор. чиновник, изменив ордер, направил меня в небольшой городок Силезии.
Туда уже летом прибыли мои сослуживцы, но работы для них не оказалось - сидели в лагере. Мне же сразу удалось устроиться в жел.-дор. проектировочном бюро, которое в апреле 45-го года эвакуировалось дальше на запад. Я попал в Тюрингию, работал монтажником. Там ко мне, перетерпев страшную бомбежку в Дрездене, присоединились родители. Здесь мы дождались прихода американцев. Когда же выяснилось, что Тюрингия отдается советам, мы двинулись дальше на запад и попали в город Детмольд, находившийся под британской администрацией.

Валентин Муйжнек:
События второй половины июля 1944 года  развивались с быстротой, опрокинувшей все прогнозы и ожидания нашего «треста мозгов» - Димы, Гартмана, Францмана и др.. Было много проектов и планов. Одним из основных был «идти до лясу», т. е. переждать, т. к. все указывало на приближающийся конец. Все пошло быстрее. Когда я в субботу 29-го июля 44-го /через день после падения Двинска и в день появления танков в Митаве/ говорил с Гартманом, то оказалось, что наше положение не совсем «кошер» и конкретно трудно что-либо предпринять, но что совершенно ясно,- жен и детей пусть каждый спасает, как может. Тогда я сильно призадумался, и было о чем: Кире было 6 месяцев, а Галя еще не совсем оправилась.
Через полчаса после разговора с Гартманом, я встретил соседа по Царскому лесу (Кайзервальд, ныне – Межапарк, один из районов Риги – примечание сост.), который внезапно предложил выбраться с ним из котла. Ответ я должен дать немедленно и через 3 часа быть с семьей на лодке. Это было около 2 часов дня в Старом городе. Представив себе возможность и «прелести» другой, пожалуй единственной тогда акции - поездки в Германию и то, что меня, ни в коем случае, не пустили бы вместе, я пожал ему руку и обещал в условленное время быть у Киш-озера.
Остальное происходило с кинематографической быстротой. Оседлав велосипед полетел домой. Дома разговор был короткий: «Собирайся, едем!» - «Куда?» - «В Швецию». – «Мне плакать?» -«Потом, у нас только полчаса на сборы». Стараясь взять необходимейшее для ребят и «что на зуб положить», успел едва черкнуть маме (она была на Взморье) несколько слов, что уезжаю в неизвестном направлении. Взяв ребят «за пазуху» мы кинулись на Киш-озеро. При такой спешке сообщить что-либо другим, не было никакой возможности.
Наш «ковчег» - рыбачья лодка, 9,5 м в длину, с мотором и парусами, принял нас последними. «Путешественников» было: 5 ребят, 4 мужчин и 3 дамы. - По прошествию 100 часов, в течении которых мы 3 раза разбирали до основания и собирали «бастующий мотор», чинили паруса и веревки, и после  множества других мелочей (вроде летавших над нами немецких истребителе), добрались до обетованной земли, где были на редкость заботливо приняты. Забыв все и вся, после неспокойного, из-за налетов в Риге и ночей путешествия, в котором познакомились со «свежим ветерком», основательно нас потрепавшим, заснули сном праведников. На утро нас разбудили новостью, что наш «ковчег» ночью тихо погрузился на дно фиорда. Только тогда мы признались нашим дамам, что две течи мучили нас всю дорогу беспрерывным откачиванием и довольно определенными сомнениями.

Ростислав Дидковский:
Осень 1944 года, Рига. Смотрю с сомнением на будущее: что оно нам готовит? Картина не радостна. Советская армия наступает, не встречая сопротивления, Лифляндия уже занята, Рига под ударом. Надо «подаваться» дальше на запад, возможно только в Курляндию. Германские власти не выпускают мужчин военнообязанного возраста, иначе я бы давно уже был в Германии, куда морским путем эвакуировалась оставшаяся часть семьи - мать и тетка (отец с 41-го года в сталинском лагере; там находятся и многие рутены). Сухопутное отступление на запад прервано, осталась лишь Курляндия. Русский Преображенский батальон, сформированный в Риге из русского населения под командованием ст. лейтенанта Евгения Гакмана (ветерана Ливенской кампании времен революции), сражавшийся лишь недавно против Красной армии в Лифляндии, начинает отступление через Двину. В составе батальона много личных старых приятелей по Риге, рутенов и не рутенов. Общее направление на Курляндию. Проездом навещаю друзей, скрывающихся на Рижском взморье от военного призыва. Наблюдаю различный подход к создавшемуся положению среди знакомых: одна часть, как и я, стремится уйти в Германию, а другая, также убежденно, желает остаться на месте. Мотивировка: чего хорошего искать у немцев, конец войны предрешен, а тут все же своя страна, а с большевиками как-то «уладится». Больше половины батальона «смывается».
Наступает и проходит зима, во время которой заболеваю желтухой и попадаю в госпиталь. Больница - гражданская, латвийского времени, во время войны перенята германской армией. Отношение к гражданскому населению хорошее. Лежат все вместе: - германские военные, латышские легионеры, советские «добровольцы» и гражданские больные. Лечат всех бесплатно. Через пару недель выздоравливаю. Еду в центральную часть Курляндии за моими скудными, вывезенными из Риги пожитками: то случайно на поезде, то на машине и не случайно - пешком. Жандармерия всюду пропускает беспрепятственно. Помогает мой немецкий язык. Нахожу мою главную вещь - пишущую машинку, которая мне потом верно служила в Германии, до эмиграции в США.
Затем Виндава, в кот. находилась нем. пропагандная часть, издававшая фронтовую газету на русском языке. Начальник, фельдфебель Вилли Берг - немец из Западной Пруссии, помог спасению многих, не желавших попасть под власть советов после сдачи Виндавы. Без его помощи я не писал бы этих мемуаров...
6 мая 1945 г. погрузились на танкер, простоявший всю зиму в Виндавском порту. Казалось сомнительным, что он двинется. Но чудо! Машины заработали и мы поплыли. «Корабль» до бортов был переполнен беженцами, военными и гражданскими. И тут представилось уникальное зрелище, которого никогда не смогу забыть: все находящиеся в порту корабли, кораблики, лодки, яхты - как один поплыли в море. Поистине библейский Исход! Порт остался пустым. Все, кому удалось уместиться на отплывающих судах, решились расстаться с родной землей, друзьями и имуществом, лишь бы не попасть повторно под советскую власть. Места для всех не хватило.
Как оказалось, эвакуация - военная и гражданская - совершалась вопреки официальному приказу капитулировавших германских властей оставаться на местах. Местное командование отказалось выполнить этот приказ и не препятствовало Исходу!!! Это один из многих случаев невоспетого историей героизма. Нашему ковчегу Бог помог проскользнуть в Шлезвиг - Гольштейн, а многим беженцам не повезло, и они были перехвачены советскими судами.

Мирослав Гроссен:
Отчасти из-за моей поездки в Швейцарию весной 1944 года, отчасти ввиду моих русских знакомств в Германии, гестапо меня арестовало в июле 1944 года, обвиняя в антигерманской работе и в сотрудничестве с союзниками. Многое пришлось пережить: был несколько месяцев в концлагере, а затем, до апреля 1945 года в берлинской тюрьме. Благодаря интервенции швейцарского посольства, и тому, что обвинения были построены на песке, я был освобожден 3 апреля, накануне сдачи Берлина. Сразу направился в Берн через Карлсбад, Пильзен. В Карлсбаде виделся со многими рутенами: Левицким, Трофимовым, Львом Раром, Игорем Мамантовым, Никаноровым. Все направлялись на юг Германии. Вместе со мной в поезде находились: семьи Никанорова, Игоря Мамантова, Трофимов.
В ночь с 16 на 17 апреля на товарной станции в Пильзене наш поезд попал под ураганную бомбежку американцев. Мы никогда этой ночи не забудем. Масса убитых, раненых. От вагонов и наших вещей ничего не осталось. Бедный Толя Никаноров с женой были убиты, жена на месте, а он - тяжело ранен. Мы с Игорем старались ему помочь, но ни врача, ни санитарной помощи не было. Как могли, облегчили его страдания. Через несколько часов Толя тихо скончался на краю дороги, куда мы его перенесли, напрасно ожидая кареты. Чудом уцелел его полугодовой сын Андрей. Силой воздуха он был выброшен из рук матери и совсем не пострадал.
В 30 км от Пильзена от нас отделился Трофимов. Мы же с Мамантовыми переждали конец войны и приход американцев в маленьком городке Нижней Баварии. В середине мая я с ними распрощался, они двинулись к родителям в Унслебен. Я же пешком, на велосипеде и потом на грузовике Красного Креста 31 мая 1945 года благополучно добрался до Швейцарии

После окончании войны в 1945 году, большинство эвакуировавшихся рутенов оказались в Германии. Первоочередная задача беженцев была найти своих, в суматохе конца войны потерянных родственников. Газеты в Германии («Эхо», «Посев» и др.) печатали длинные списки разыскиваемых лиц. И семьи рутенов были разбросаны по трем западным оккупационным зонам.
Д. А. Левицкий так описывает «собирание рутенов» в 1945/46 гг.:
К моменту разгрома Германии в начале мая 45 года, судьба забросила нас троих рутенов: Рышкова, Рара и меня в предгорья баварских альп, в городок Фюссен. Адресов рутенов, попавших в Германию, сохранилось немного. В течении мая удалось выяснить, что по соседству с нами, в Баварии, проживают с семьями: Иноземцев, Гороховников, Трирогов, Мамантов. Обрадовал нас своим внезапным приездом последний рижский сениор Флауме, нашедший нас во время розысков своей жены, с которой потерял временную связь.
По инициативе Мамантова  в июле мы с ним пробрались на угольном поезде в Мюнхен. Побывали в Латвийском комитете и условились, там встретиться в обеденное время. Когда я в назначенный час приближался к зданию комитета, то к моему величайшему изумлению увидел, что перед входом Мамантов разговаривает с... нашим основателем Маламетом! А мы все думали, что он где-то в Австрии! Оказалось, что он оттуда и приехал недавно. Решили все вместе где-нибудь и как-нибудь пообедать. Радость неожиданной встречи примирила нас с довольно противной похлебкой, которую нам предложили в кабачке. Делились всем пережитым и неясными планами на будущее, вспоминали рутенов и обменялись сведениями о них и адресами. В тот же день надо было расставаться. Перед прощанием было в шутку как-то сказано: «Хорошо бы нам всем, оказавшимся в Германии, устроить коммерш!» - «Устройте» -, сказал нам Маламет.
Осенью в Мюнхен первым перебрался Мамантов, за ним к нему в пансион приехал я, потом наездами стал там бывать Рышков. Зимой встретились с Геричем, который переехал в лагерь в Мюнхене из Австрии. Мы писали всем рутенам, адреса которых были нам известны, прося ответить и сообщить другие адреса. Уже к Рождеству 45 года удалось наладить связь с большим количеством друзей. Нас оказалось около 30 человек в трех зонах оккупации. На праздники мне удалось побывать в Вангене и переговорить там с сениором Флауме о конвентских делах. Я предложил ему попытаться организовать съезд рутенов к 17-й годовщине корпорации. Наша мюнхенская группа получила от сениора полномочие на устройство съезда и благополучно закончила вовремя все работы по подготовке встречи. К этому времени мы уже смогли восстановить связь и с братьями Гроссен в Швейцарии, и один из них - Мирослав - умудрился, несмотря на все трудности, прибыть к нам на торжество.
В заключение, не могу не повторить сказанного мною тогда на съезде при его открытии: вряд ли наша встреча была бы столь удачной, если бы не старанья и уменье Мамантова справляться с хозяйственными затруднениями. Разъезжались мы после первой встречи с чувством: не в последний ли раз мы все собрались в таком количестве? Все же судьба судила иначе - мы снова встретились и весной 1947 года и 1948 года, а теперь справляем нашу 20-ю годовщину.
Страх насильственного увоза был не без обоснования. По западным зонам Германии разъезжали советские репатриационные комиссии выискивая советских граждан не только среди военнопленных, но стремясь проникнуть и во все гражданские скопления беженцев (20). Кто имел право легально не возвращаться, было неясно. Была учреждена международная организация помощи беженцами - УНРРА, но на пленуме Объединенных Наций все время происходили столкновения мнений представителей СССР, Югославии и Польши и делегатов западных стран. Предложение СССР сводилось к тому, чтобы всех беженцев разделить на две группы: 1) квислинговцы, коллаборанты и др. «военные преступники» и 2) действительно беженцы. Для проведения этой операции были образованы специальные проверочные комиссии.
В печати появлялись весьма неясные сообщения. Так немецкая газета «Гессише Нахрихтен» писала:
По распоряжению военного управления, граждане Объединенных Наций, прибывшие после 2-го сентября 1939 г. в Германию добровольно или в принудительном порядке, будут разыскиваться властями во всех зонах. Должны быть также предъявлены сведения об умерших за этот период (журнал «Посев», 7/1946).

Первый съезд в Мюнхене (6 апреля 1946 г.)
(по записям Мирослава Г.Гроссена)
6 - 7 апреля в Мюнхене состоялся первый зарубежный съезд филистров и комильтонов, первый большой сбор нашей тесной рутенской семьи в условиях изгнания. И если в моем отчете  об этом, для нас столь крупном событии повествовательный и статистический характер будет перемешан с чисто эмоциональными переживаниями и лирическими отступлениями, то это будет вполне соответствовать радостно-грустному настроению в котором проходила наша встреча. Ведь с одной стороны, разве можно было быть равнодушным, когда в течениe вечерних часов 5-го и утра 6-го апреля из разных концов и зон Германии прибывали рутены, пережившие и перестрадавшие по- разному военное время. С другой стороны, до боли тяжело было сознание, что многих нам не досчитаться на перекличке, что судьба многих, оставшихся в Риге, нам неизвестна. Идея, почин и инициатива устройства съезда принадлежат одному из давнейших двигателей и ревностных рутенов - филистру Димитрию Александровичу Левицкому, при ближайшей поддержке, в особенности по хозяйственной части, фил! Ильи Мамантова, ком! Андрея Герича и ком! Павла Долгова.
При участии сениора Анатолия Яковлевича Флауме была разработана следующая программа съезда:
6 апреля    
7 апреля    
Присутствовали на съезде:
Герич А.В., Гороховников Н.А., Грепер В.Б., Гроссен М.Г., Данилов-Милковский А.В., Дидковский Р.М., Иллюкевич А.А., Конради-Кондрашев В.А., Ланевский В.П., Левицкий Д.А., Маламет С.Г., Мамантов Илья, Мамантов Игорь, Осипов Анатолий А., Осипов Евгений, Рышков Н.Н., Трирогов К.Н., Федоров В.П., Флауме А.Я., Шатров Г.П., Пресняков Б.А.
Были оповещены, но не смогли приехать, находящиеся в Германии: Блюм Г.Ф., Вологин Н.А., Иноземцев В.М., Климов О.Г. Ковалев Н.Д., Некрасов О.В., Перехвальский А.Н., Рар Л.А., Соколов Серафим, Соколов Сергей, Трофимов, В.В.
На кратком торжественном конвенте 6 апреля был единственный пункт в повестке дня: отчет обзор сениора Флауме. Все другие дела были перенесены на конвент последующего дня. В мастерской по форме и по глубине речи сениор нарисовал картину исхода из Риги и нынешних скитаний, подчеркнув незыблемость наших рутенских основ и верность нашим девизам и идеалам. Затем Д.А. Левицкий кратко рассказал о созыве этого съезда, идея которого возникла почти год тому назад, сразу после разгрома Германии, в Мюнхене, за скудным обедом и паршивым пивом он встретился с фил! Маламетом и фил! Мамантовым.
Коммерш происходил в немецкой пивной, напротив квартиры Ильи Мамантова (Изабелла штр. 26). За т-образно составленными столами во главе сидел президиум: А.Я. Флауме, Е.А. Осипов и К.Н. Трирогов. У некоторых были декеля, ленты, много рутенских значков. Не пели, чтобы не вышло неприятностей. В непринужденной веселой беседе делились впечатлениями, переживаниями и планами на будущее. Илья Мамантов закатил не то что обед мирного времени, но настоящий пир. Общее грустное настроение не располагало к речам, говорили всего двое: Р.М. Дидковский, рассказавший о рутенах, попавших в Курляндский котел, там погиб Данилов-Архипов. Сам рассказчик спасся в последний момент. Алексей Данилов-Милковский в остроумной и шуточной форме рассказал о своих мытарствах в латышском беженском лагере.
Коммерш затянулся не по программе за 11 часов. Вполголоса было спето несколько кантусов, проведенных фуксом Грепером, которого «отпевал» (прим. - последний акт перед принятием новичка в конвент) ольдерман Илья Мамантов. Под конец пили настоящий кофе. Скрипя сердцем и щадя хозяина пивной, разошлись далеко не в рижский час.
Конвент 7 апреля. Сбор был назначен у Андрея Герича в казармах. Конвент происходил в помещении клуба русской молодежи, украшенном репродукциями русских художников. Вначале был введен в конвент и получил цвета Василий Грепер, накануне «отпетый» ольдерманом (первый рутен, получивший цвета заграницей). В порядке дня значилось:
•    о будущей структуре «Рутении»,
•    о переселении за океан,
•    о сохранении рутенских реликвий и архива, вопросы и ответы.
По первому пункту фил! Д.А. Левицкий предложил: принимая во внимание нынешнее переходное время, корпорация «Рутения» временно отменяет все существующие по нашему уставу различия между филистрами, комильтонами и фуксами. Все члены конвента имеют одинаковые права и обязанности. В остальном устав по возможности соблюдается. Возглавляет корпорацию сениор с двумя помощниками (вице-сениор и секретарь), избираемые в условиях наибольшего скопления рутенов. Для контакта с рассеянными группами назначаются «связисты». Это предложение было единогласно принято (с маленьким редакционным уточнением фил! Дидковского). В президиум были избраны: сениором - Д.А.Левицкий и, затем, Андрей Герич и Евгений Осипов. Столь жизненный вопрос, как переселение за океан или дальнейшее пребывание в Европе, долго и горячо дискутировались. Из присутствовавших 95 % высказалось за переселение, по возможности «рутенским коллективом», вместе с семьями.
Конвент закрылся так и не договорившись, когда и где рутенам удастся собраться в следующий раз. После конвента в лагерной церкви местный священник отслужил молебен и панихиду по погибшим рутенам. Рутенский съезд закончился общим обедом в лагерной столовой. Вечером начался разъезд, хотя часть рутенов еще несколько дней провела в Мюнхене.

«Перемещенные лица»
Р.М. Дидковский, выбравшийся из курляндского котла одним из последних, так описывает первый беженский год:
Условия жизни в побежденной и разрушенной стране оказались несколько другими чем «привычные» обстоятельства военного времени в Латвии.  Для беженцев началась эпопея жизни под крылом заботящихся организаций - сначала УНРРА (примеч. - Администрация Объединенных Наций), потом ИРО (примеч. - Международная организация помощи беженцам). Стали воспринимать жизнь в страдательном залоге: нас поведут, нас накормят, нас оденут, одним словом «о нас позаботятся». И было бы трудно обойтись без внешней помощи: раньше, «дома», можно было достать питание на черном рынке,- продовольственные карточки были недостаточными для существования; раньше у каждого была своя квартира; раньше у каждого была работа; были сбережения, были вещи, которые можно было «загнать» или выменять на другие необходимости. Всего этого в чужой стране и при новых условиях жизни больше не имелось. Но ангельские организации победоносных союзников взяли под свою опеку нас, «Ди-Пи» (deporteed persons - перемещенных лиц), и в первую очередь предложили нам поселиться в беженских лагерях, на всем готовом. Кто не хочет - отвечай сам за себя. Потом сменили гнев на милость и стали помогать продуктами питания и тем, которые остались жить «на привате», пригрозив, что когда придет возможность эмигрировать, преимущество будет оказано лагерному населению. Стали также давать пакеты с консервами, кофе, сахаром, сигаретами. Это стало новой валютой.
Необходимо упомянуть одно психологическое явление, которое я наблюдал. У большинства беженцев было твердое убеждение, что в любой момент начнется война между западными союзниками и СССР. Почему?
Во-первых, из-за гуманитарных соображений (фантастические представления, когда очень хочется верить!): западные демократии «не могут» допустить существование деспотической советской власти заполонившей восточную Европу.
Во-вторых, ведь США и Англия имеют договоры с балтийскими государствами, независимость которых они гарантировали, и оккупацию которых Советским Союзом они не признали. Что Запад очарован «милейшим дядей Джо» никому и во сне не снилось! И, что демократическая страна войну не может начать без видимой причины, нам тоже не было ясно.
После всех переживаний советизации и военного времени главной нашей движущей эмоцией был страх новой встречи с большевицкой властью. Припадки ночных кошмаров возвращения к недавним ужасам были частым явлением.
Английское радио (ВВС) 19 сентября 1946 г. сообщало:
«Мак Нерни (примеч. - генерал, военный губернатор американской оккупационной зоны) обратился ко всем Ди-Пи, кроме евреев, с призывом возвращаться возможно скорее на родину, так как США не в состоянии содержать Ди-Пи в течении долгого времени, а надежд на массовое переселение в другие страны не имеется».
Судьба власовцев, попавших в плен американской армии, была уже заранее определена Ялтинским соглашением от 11 февраля 1945 года. Тогда США, Англия и Франция обязались выдать Сталину всех лиц, даже против их воли, которые на 1 сентября 1939 года были гражданами Советского Союза и были чинами Красной армии 22 июня 1941 года, или тех, которые, как доказано, добровольно сотрудничали с врагом. Американская армия выполняла ревностно это соглашение. Сергей Фрёлих, близкий свидетель насильственной выдачи власовцев из лагеря в Платтлинге (Бавария), описывает одну из таких выдач:
24 февраля 1946 года в 6 часов утра лагерь был окружен американскими отрядами особого назначения с танками, броневиками, автомобилями, лафетами, машинами на гусеничном ходу и джипами с пулеметами. Американские солдаты, вооруженные дубинками, которые скоро окрасились в красный цвет, атаковали ярко освещенные прожекторами бараки и подняли спящих пленных. Им не дали даже времени одеться. В подштанниках, трусах и рубахах, как они пошли спать, стояли они тут, их обыскивали и вызывали по списк,. учитывая опыт с баррикадированием, попытками поджога бараков и покушений на самоубийство со стороны пленных, все выполнялось стремительно. Вызванные должны были влезать на грузовики, ложиться там плашмя и под строжайшей охраной препровождаться к ожидающим на станции Платтлинг поездам. И беда, если они шевелились: тогда их начинали избивать. На вокзальной площади выстроился американский оркестр, который с предельной силой трубил военные марши, чтобы заглушить крики. Живущим на соседних улицах было запрещено подходить к окнам» (21).

Университеты беженцев
В лагерях Ди-Пи, по инициативе самих беженцев (и с согласия опекавшей их администрации), уже с середины 1945 года стали основываться школы и гимназии. Так при лагере Менхегоф (в американской зоне, возле города Кассель) русская гимназия в 1946 г. насчитывала 186 учеников.
В ноябре 1946 г. в Мюнхене, в помещении Немецкого музея, открылся университет УНРРА. На 6 факультетах преподавало 200 профессоров и доцентов (примеч. – рутен А.А.Иллюкевич преподавал там на кафедре биологии). В 1946 г. было зарегистрировано 2174 учащихся, среди них около тысячи россиян и 622 из Прибалтики. В том же году в Мюнхене было создано Объединение русских студентов (примеч. - рутен А.В.Герич был председателем Шлейгеймского отдела ОРС в 1949 г.) целью которого являлась защита правового положения русских бесподанных студентов. Благодаря энтузиазму профессоров и студентов-беженцев в университете УНРРА были быстро налажены практические занятия, не хуже, чем в тогдашних, разбитых бомбами немецких университетах. Декан естественно-научного факультета, М.М.Новиков (последний свободно избранный ректор Московского университета, с 1922 г. в изгнании), так описывает краткую жизнь УНРР-овского университета:

Учебные занятия велись на немецком языке, как на наиболее понятном для слушателей различных национальностей... Наиболее поразительным фактом, характерным не только для студенческого, но и преподавательского состава, было полное отсутствие национальных распрей. Наша академическая семья слагалась из 24 народностей, в подавляющем большинстве выходцев из дореволюционной и беглецов из советской России. Поляки, евреи, русские, украинцы и т.д., между которыми в других беженских организациях велись бесконечные споры, дружно объединялись у нас в общий союз, в котором преобладали интересы науки и забота о процветании нашей аlma mater. Университет был закрыт очень некрасиво (с участием полиции УНРРА) по политическим мотивам, а его имущество разграблено «конгломератом авантюристов» и спекулянтами из персонала беженских организаций (22).

В Гамбурге (британская оккупационная зона) инициативная группа академиков из Прибалтики летом 1945 г. начала хлопоты о создании Высшей школы для беженцев, и в январе 1946 г. был открыт т.н. Балтийский университет, насчитывавший к концу года на 6 факультетах около тысячи студентов и 193 преподавателя. Университет считал себя продолжателем традиций Латвийского университета (2/3 учащихся были латыши). Оккупационные власти чинили разные препятствия. Университет должен был в январе 1947 года перебраться из Гамбурга в лагерь Пиннеберг, где просуществовал до ноября 1949 г. За 9 семестров было имматрикулировано 2 тысячи студентов, из которых 76 закончили университет с дипломом, а 250 смогли продолжать ученье в германских университетах.

В довоенный период (1929-1940) рутены встречались в своем помещении в Риге, на своем Це!Ку! Встречались часто на конвентах, пирушках, коммершах, докладах или просто, чтобы провести пару часов с друзьями. Фуксы, кроме того, были обязаны посещать уроки фехтования, чтения устава, пения и также по очереди дежурить.
В военное время нормальная корпорационная жизнь прекратилась. Мы очутились вне закона, потеряли свое помещение и, в зависимости от политической и военной ситуации, встречались редко и осторожно.
После войны большая часть рутенов, покинувшая в свое время Латвию, очутилась в Германии. Контакт, который в разные периоды военного времени поддерживался отдельными рутенами и который во время неразберихи последних дней войны был нарушен, начал снова устанавливаться. С каждым днем все больше и больше рутенов «обнаруживались» в разных городах и в различных лагерях «перемещенных лиц» в Западной Германии. Самым большим пунктом концентрации рутенов стал город Мюнхен, главным образом лагерь в Шлейсхейме. Туда начала направляться вся переписка, и Мюнхен стал как-бы «адресным столом» «Рутении».
В целях экономии времени, энергии и денег для индивидуальных ответов на письма, сениор «Рутении» Д.А.Левицкий 31 октября 1947 года разослал печатное письмо-циркуляр, извещая рутенов о текущем положении дел. По поводу издания «Циркуляров» Д.А.Левицкий вспоминает:
Конец войны застал нас, троих рутенов: Н.Н.Рышкова, Л.А.Рара и меня, в городке Фюссен, в баварских Альпах. Рар вскоре отправился на велосипеде на север, разыскивать свою семью. Рышков пока оставался в Фюссене, а я к осени 1945 г. перебрался в Мюнхен, где уже обосновался Илья Мамантов. Там удалось подготовить и провети первую встречу рутенов весною 1946 г., а затем и вторую, 20 апреля 1947 года. 
Подготовка как первой, так и второй встречи была связана с интенсивной перепиской с отдельными рутенами. Пришлось подумать о том, как эту переписку упростить и превратить ее в орган постоянной связи. В то время машинописные тексты размножали на ротаторе. Но прибегнуть к этому способу в тогдашних условиях было не так просто.
Жил я тогда одиночкой: мать оказалась во французской зоне оккупации, а сестра с мужем где-то в Австрии. Удалось устроиться, снимая приличную комнату у доброй баварской четы на окраине Мюнхена, который тогда стал как бы центром русской эмиграции в Германии, и в нем обосновалось немало знакомых. Однако было и голодно и холодно в нетопленной комнате. И по вечерам, когда я возвращался с работы, нелегко было приниматься за писание писем окоченелыми пальцами. Но как обзавестись пишущей машинкой с русским шрифтом?
В свободное от работы время я начал справляться в открывавшихся немецких бюро по переписке, не возьмутся ли напечатать и размножить русский текст? В одном бюро, наконец, повезло: да, есть у них русский господин, который печатает на русской машинке, приходите завтра.
Русский господин оказался неразговорчивым, угрюмым человеком, видимо, одним из многочиленных несчастных подсоветских, которые, опасаясь высылки в СССР, уклонялись от соприкосновения с американскими властями и всячески старались оставаться в немецкой среде, дожидаясь более безопасных времен. Он сразу согласился отпечатать и размножить заготовленный мною текст, но хотел получить в виде уплаты  не немецкие марки (до денежной реформы 1948 г. все время терявшие ценность), а тогдашнюю «солидную валюту», т.е. американские консервы или кофе. Сам я сидел на немецком голодном пайке, но, к счастью, изредка получал от знакомых (живших в лагерях или имевших «ходы» на черном рынке) пополнение к пайку. Как раз тогда дома у меня было несколько банок с консервами, и этой «валютой» я смог через день расплатиться с «печатником». Так произошло рождение нашего «Циркуляра». Не зная, как повернутся дела и не останется ли он единственным, я не проставил на нем номера. Но, следующие выпуски стали нумероваться, и «Циркуляр» от 31 октября 1947 г. стал называться №1.
Своим внешним видом первый номер не ласкал глаз: бумага была скверная, печать неотчетливая. Не было на нем и эмблемы корпорации. Соответствующий штемпелек я заказал позже, когда выяснилось, что удастся продолжать выпуск циркуляров. Тогда на их первой странице, в верхнем левом углу, неизменно стал красоваться оттиск нашего «циркеля». Первый «Циркуляр» (как затем и последующие) я разослал по германской почте, которая к тому времени уже действовала исправно, и я не помню, чтобы были нарекания на недоставку моих посылок.
С благодарностью вспоминаю, что в деле печатания, а иногда и рассылки, мне вскоре стал помогать Андрей Владимирович Герич. Он жил с семьей в одном из лагерей Ди-Пи под Мюнхеном. Из города туда ходил автобус, и это позволяло нам встречаться. Я передавал составленный мною текст Андрею, который находил возможность отпечатать его на матрице в лагерной канцелярии, а размножить материал было уже не трудно. Таким образом нам удалось из Мюнхена разослать 11 «Циркуляров».  
С 1 апреля 1949 г. я переехал в Обераммергау (в 2 часах езды по ж.-д. от Мюнхена), где начал работать учителем русского языка в американской армейской школе языков. Там уже преподавали друзья-рутены: К.Н.Тригоров, Н.Н.Рышков-Карр, А.Я.Флауме, а также наш приятель Ю.А.Сорокин из дружественной русской студенческой корпорации «Фратернитас Этерна» из Эстонии. Учительствовали в школе также жена Флауме, Татьяна Борисовна, и жена Сорокина, Ольга Николаевна. Таким образом, наша группа «рижан», к которым причислялись и Сорокины, составила восемь человек, образовав сплоченное дружное ядро – почти половины преподавательского состава русского отдела школы.
Среди нас был только один профессиональный педагог и специалист по славянской филологии – Анатолий Яковлевич Флауме. На его долю выпала задача быть нашим советником по вопросам преподавания и высшим арбитром, когда возникали недоумения или споры насчет неясностей или сложностей русской грамматики и стилистики.
Очутившись в Обераммергау, я продолжал переправлять рукописи для «Циркуляров» Андрею в Мюнхен, где он их печатал, размножал и рассылал.
 Но, когда он присоединился к нашему «центру», «Циркуляры» стали выпускаться на месте. Опять Андрей брал на себя печатание на матрице в канцелярии школы. Но размножать материал в нашей деревне не было возможно. Для этого надо было ездить в ближайший город – Гармиш-Партенкирхен. Туда ходили автобусы /для американского персонала школы и ее курсантов/, которым и мы имели право пользоваться.
Припоминаю, как в первый раз с матрицами в Гармиш поехал Котик Тригоров. Он вернулся с размноженным материалом, который мы рассортировали, снабдили оттиском рутенского «циркеля» и разослали. На следующий день меня неожиданно, прямо с урока, вызвали к американскому капитану, офицеру безопасности школы. Держа в руке какие-то бумаги, он стал меня расспрашивать: что это такое, кому, почему и как все это рассылается. Листы оказались нашим «Циркуляром», но на первой странице не было оттиска нашего «циркеля». Значит, этот экземпляр попал в руки капитана не из числа посланных по почте, а, по-видимому, из бюро в Гармише, где его размножали.
На своем скверном английском языке я постарался рассказать капитану о рижских студенческих «фратернити» и о желании их бывших членов оповещать друг друга о возможностях эмиграции из Германии и о том, кто куда собирается уехать. Мое объяснение капитана удовлетворило, но он сказал, что о такой деятельности полагается заранее сообщать прямому начальнику. Так окончился единственный в моей практике эпизод, который напомнил, что рассылаемые нами в разные стороны мира «Циркуляры» могут вызвать неожиданный интерес «властей предержащих».
Разъезд рутенов из Германии тем временем шел уже полным ходом, и это сказывалось и на составе нашей группы. Об этом регулярно писалось в «Циркулярах». В 23-м номере сообщалось, что 31 августа 1951 года состоялось последнее в Германии заседание президиума, на котором было решено, что остающийся последним в Обераммергау член президиума исполняет функции «центра Рутении». Мне поручалось по прибытии в США «при первой возможности снова взяться за исполнение обязанностей сениора и восстановить деятельность президиума». Оставшийся в Обераммергау вице-сениор  Н.Н.Рышков перенял дела «Рутении» и закончил начатый мною циркуляр № 23.
К началу 1952 года в издании «Циркуляров» наступил полугодовой перерыв, вызванный переселением рутенов из Германии. Создалась новая обстановка для деятельности президиума. Выяснилось, что наиболее многочисленная группа рутенов обосновалась в Нью-Йорке, а я с семьей оказался одиночкой в Винчестере, небольшом городе штата Вирджиния. Там у меня не было технических возможностей для издания очередного «Циркуляра», и надо было сперва наладить связь с рутенами в Нью-Йорке, куда в марте 1952 г. приехал из Германии и вице-сениор Н.Н.Рышков. С его помощью удалось издать под номером 24 первый «Циркуляр» в Америке.
Конечно, в те годы не от одних лишь технических трудностей зависел регулярный выход нашего органа. Об этом приходилось заботиться в трудных бытовых условиях на новом месте и при неясности будущего. Страдала от этого и переписка. Чтобы технически обеспечить регулярный выпуск «Циркуляров», нью-йоркские рутены (навещать которых изредка удавалось), оказали мне денежную помощь для покупки русской пишущей машинки. Теперь я смог составлять тексты и посылать их в Нью-Йорк, где Рышков заботился о матрицах и размножении.
Вскоре мы с женой переехали на постоянное жительство в Вашингтон. Здесь, в столичном городе, уже легче было технически наладить издание, так как знакомая дама взялась печатать матрицы, которые я затем сдавал для размножения в бюро. В таком порядке продолжалось издание «Циркуляров» до №37, когда в Нью-Йорке на средства корпорации был приобретен домашний ротатор и передан в мое распоряжение.
Нашими с женой стараниями в июле 1958 г. на новой машине был отпечатан очередной №38. Но первый блин вышел комом. Не все страницы были удобочитаемы и, в связи с полученными жалобами, пришлось разослать «Дополнение».
«Освоение техники» печатания на ротаторе оказалось для меня не таким простым, и для новичков оно было связано с неприятной пачкотней. Все же, необходимую сноровку вскоре приобрела моя жена, в связи с чем впредь нагрузка по печатанию легла главным образом на нее. Это отметил А.Я.Флауме. Приехав однажды навестить нас из Филадельфии, где он в то время был профессором университета, Анатолий Яковлевич застал нас за печатанием. Умелая работа моей жены произвела на него (подобно мне, «антитехнического человека») большое впечатление. Он потом в шутливой форме писал: Эстер Левицкая – ответственный типограф-размножитель /Циркуляр, №52/.
Домашнее ротаторное размножение постепенно наладилось и продолжалось до декабря 1964 года /№53/. Следующие номера копировались способом «ксерокс». На номере 57 закончилась моя деятельность по изданию «Циркуляров». Стало слишком трудно совмещать ее с работой над моей докторской диссертацией, срок подачи которой надвигался. Тем временем на посту сениора меня сменил Р.М.Дидковский, продолжавший с №58 /1967/ в Нью-Йорке дело издания нашего органа связи.
В «Циркулярах» я пытался осведомлять о положении, планах и судьбах разъезжавшихся из Германии рутенов. Постепенно обозначились такие разделы содержания: вводное обращение и приветствие сениора, сообщения президиума и отчеты о встречах, ход переселения, семейная хроника. Прилагались протоколы состоявшихся конвентов и отчеты должностных лиц, адресные списки.
Объем «Циркуляров» по началу имел всего две-три страницы, но постепенно он увеличивался. Вышедший по случаю 20-летия корпорации юбилейный номер (№14) имел 10 страниц и цветную обложку. Номер был разукрашен архитектором В.М.Иноземцевым рисунками из корпорационного быта. Обложку «Циркуляра» №19, изданного в 1950 г. в Обераммергау, украшал проспект, посвященный возобновившимся там представлениям Страстей Господних. Уже в американский период, другой наш архитектор, Н.Н.Рышков, исполнил обложку «Циркуляра» №31, вышедшего по случаю 25-летия «Рутении», которое было отмечено встречей в Нью-Йорке.
Президиум в Америке издал 54 «Циркуляра» (№24-78). Перемены в составе президиума, безусловно, отражались на форме и содержании, «Циркуляров». Ежегодное их число, содержание и объем, менялись в зависимости от усердия рутенов в переписке с президиумом.
После 5-летнего послевоенного пребывания президиума в Германии и 26-летнего существования в США (1951-1977), руководство корпорацией перешло в Австралию, в город Ньюкасл. Новый президиум был выбран в следующем составе: сениор Алексей Данилов-Милковский 2-й, вице-сениор Георгий Шатров и секретарь К!Т!К! – Евгений Осипов 2-й. Поскольку Шатров проживал в Сиднее и не мог принимать активного участия в работе президиума, то вся деятельность последнего находилась в руках сениора и секретаря. С июля 1977 г. (с №79) «Циркуляры» издавались в Австралии. С помощью Н.А.Гороховникова была приобретена русская пишущая машинка и заказаны бланки с цветным щитком на верхнем левом углу для официальной корреспонденции и передовых страниц «Циркуляров».
По поводу этой издательской работы в Австралии Е.А.Осипов вспоминает:
Работа президиума распределялась между нами приблизительно поровну. Я обычно печатал текст «Циркуляров» на машинке, Алексей размножал их иногда у себя на службе, а большей частью в фирме знакомых землемеров. За это они с нас ничего не брали, но к Рождеству мы приглашали их на обед в ресторан. Писание писем и приписок и рассылка «Циркуляров» также делились между нами поровну. В начале мы печатали «Циркуляры» на одной стороне листа, но вскоре, в целях экономии, стали их печатать на обеих сторонах. Мы решили, что название «Циркуляр» уже больше не подходит к содержанию и объему этого издания и начиная с №85, в октябре 1978 года, переименовали его в «Вестник Рутении». Рутены на перемену отозвались положительно, участились письма в президиум. В 1980 году фил! М.Г.Гроссен писал из Швейцарии:
«Чрезвычайно благодарен за чудные Вестники! Сперва глотаю, а потом читаю вдумчиво по нескольку раз. Все новости интересуют. Сердечное вам спасибо за ваши труды, усилия, кропгтливую работу. Мои «эмоции» я сформулировал в следующих виршах:

    
С 1958 по 1975 гг. фил1 В.О.Келлер в Германии издавал, параллельно с общерутенскими циркулярами, локальный информационный листок под заголовком «Циркулярное письмо Европейской конвентской группы» - Е!К!Г! Всего вышло 48 писем, основной тематикой которых была внутриуставная дискуссия и слеты Е!К!Г!, происходившие почти всегда в Германии в городе Лаге, в доме Келлера. Лишь в 1965 году встреча состоялась в Швейцарии у Г.Г.Гроссена в Локарно.
На опыте полувекового рассеяния рутенов по всему свету подтвердилось значение «Циркуляров» и «Вестников Рутении». Их немалая заслуга в том, что они, регулярно, в течении 48 лет, обращаясь к каждому из рутенов, напоминали о дружеской спайке юношеских лет и крепили сознание принадлежности к их немногочисленному, но тесному содружеству и на чужбине.
В последние годы установился регулярный контакт с некоторыми рутенами в Латвии и, таким образом, «Вестники» теперь посылаются и им. Поскольку конвенты, пирушки регулярные встречи теперь по понятным причинам больше не устраиваются, то раз в год, в августовском издании помещается годовой отчет президиума, а также финансовый отчет и текущий список адресов.
Итак, семя «циркуляров», посеянное в октябре 1947 г. в Мюнхене, несмотря на все географические, политические, финансовые и другие препятствия и трудности, благополучно выросло и продолжает цвести по сей день.

Статистика изданий:
№1-23 – «Циркуляры» 1947-1951 гг.  - Мюнхен, Германия
№24-78 – «Циркуляры» 1952-1977 гг.  - Нью-Йорк, США
№79-84 – «Циркуляры» 1977-1978 гг.  - Ньюкасл, Австралия
№85-148 -  «Вестники Рутении»   1978-1997  - Ньюкасл, Австралия

____________________________________________