Другие русские академические организации. (Продолжение второй части)

Круг жизни профессора Василия Ивановича Синайского

Наталия Синайская (Бельгия)

Общество русских студентов Латвийского университета (ОРСЛУ) было основано в 1925 г. с целью удовлетворения запросов тех русских студентов, которые по тем или иным мотивам не были склонны к поступлению в корпорации. Кроме того, в те годы женская часть студенчества вообще была еще не организована (51). Общество преследовало цели защиты "национальных, религиозно-нравственных и экономических интересов русских студентов; организации взаимной помощи в прохождении курса университетских наук, а также воспитательные цели в духе христианской морали и веры. Девиз ОРСЛУ: Вера и честь(52). Почетными членами Общества состояли: архиепископ Иоанн, профессора В.Буковский, Б.Виппер, А.Лабутин, В.Косинский, А. Круглевский, Б.Попов, директор Ломоносовской гимназии (РГРГ) А.Моссаковский, а также и мой отец.

Профессура, представители русской общественности и писатели приглашались Обществом для чтения докладов. Так, в 1936-1937 гг. В.Синайский прочел доклад на тему: О проблеме бессмертия, И.Н.Заволоко: О кризисе безбожия и Развенчанный человек, П.Н.Якоби: О Пушкине, Шенье и революции (53). Приезжавший из Парижа И.С.Шмелев, выступил с чтением своих произведений... В 1937 г.были устроены вечера памяти Пушкина и Ломоносова. Общество приняло также участие в праздновании Дня русской культуры, прошедшего под знаком Пушкина, в связи со столетием со дня его кончины (54).

Русское академическое общество в Латвии

Основано в 1921 г. Его деятельность выражалась в докладах философского, исторического и религиозно-нравственного характера, в издании некоторых сочинений профессора И.А.Ильина и писателя И.С.Шмелева, в участии в Юбилейном комитете в память столетия со дня кончины А.С.Пушкина в1937 г. (55).

5. Русские общественные организации и кружки. Общественные начинания

Помимо русских студенческих корпораций и упомянутых академических организаций в Риге было множество всяких объединений, обществ, кружков, преследовавших цели сохранения и развития русской культуры, духовного развития, взаимопомощи и т.п.

В "Русском ежегоднике на 1938 год", изданным Русским Национальным объединением (РНО) в Латвии, указывается, что в Объединение это входили 38 разных организаций, обязанных давать сведения о себе. Действительно, многие из них три года подряд выполняли эту обязанность, но не все. Из тех, которые, вероятно, не входили в РНО, упомянем следующие, т.к. в них принимал деятельное участие мой отец.

а) Общество ревнителей искусства и старины "Акрополь"

Возникло оно в 1930 г. по инициативе Е.Е.Климова, возгоревшегося желанием устроить выставку русского искусства в Риге. Но для этого надо было создать какое-нибудь общество, от имени которого можно было бы приступить к реализации этого проекта и прежде всего получить помещение музея. Так появился Акрополь, получивший статус юридического лица. Его председателем был избран и оставался им вплоть до ликвидации Общества в 1937 или в 1938 г. - В.И.Синайский. Товарищем председателя был С.Н.Антонов, казначеем - Л.Л.Шульц, секретарем Е.Е.Климов, а членами Общества состояли художники, искусствоведы, культурные и общественные деятели, меценаты...

В 1932 г. этим Обществом была устроена в Рижском гордском музее обширная выставка Русская живопись за 200 лет, имевшая блестящий успех. Экспонаты были получены из частных собраний. Газета Сегодня

откликнулась на выставку большой статьей, озаглавленной Как рижские Акропольцы устроили выставку русского искусства. Из деятельности Акрополя следует еще отметить две закрытые выставки: С.Н.Антонова - архитектора, художника-декоратора Театра Русской драмы, старшего ассистента Латвийского университета, а также Е.Е.Климова - художника и искусствоведа, в послевоенные годы жившего в Канаде и погибшего в автокатастрофе 29 декабря 1990 г.

Было также послано письмо художнику Н.Н.Лохову, во Флоренцию, с присуждением ему звания почетного члена Акрополя за его заслуги в области искусства. Художник был этим очень тронут.

б) Кружок ревнителей русской старины

Возник в 1927 г. с целью изучения и сохранения древней русской культуры Прибалтики, сбора этнографических материалов, народных верований, обрядов, правовых воззрений, а также произведений народной словесности и материальной культуры. Кружок этот возглавлял Иван Никифорович Заволоко, знаток иконы, русского фольклора и старины. В.И.Синайский принимал деятельное участие в работе Кружка, для которого составил методологическую программу по обычному праву для собирателей материалов (56) (см. в Приложении).

По поручению, созданной в 1930 г. при Русском отделе Министерства образования Комиссии по собиранию и изучению русского фольклора в Латвии, предпринимались поездки по Латгалии, восточной части Латвии, где проживала большая часть русского коренного населения(57). Были также созданы филиалы Комиссии по собиранию русского фольклора в Яунлатгале и Режице. Во время одной из таких поездок были найдены рукописи XVII - начала XVIII века, украшенные красочными миниатюрами, под заглавием Лицевая книга, Зеркало

таинств и Меч духовный, переданные после войны, вместе с архивом И.Н.Заволоко, в фонд его имени № 257 при Институте русской литературы (Пушкинский дом) в Петербурге. Копия этой рукописи с цветными иллюстрациями, исполненными художником Андабурским по поручению В.И.Синайского, была им вывезена в 1944 г. из Риги в Брюссель, где мой отец прочел о ней небольшой доклад, опубликованный с некоторыми иллюстрациями в "Записках Русской академической группы в США", том XXVIII, Нью-Йорк, 1996-1997 г., стр.389-408.

По инициативе и при содействии Кружка в Риге был устроен вечер русского фольклора, на котором выступили сказители и сказительницы из Латгалии, была представлена старинная русская свадьба в народных праздничных костюмах. Вечер этот явился событием в культурной жизни Риги и вызвал самые благожелательные отклики в печати.

И.Н.Заволоко, старообрядец, человек старого закала и большой воли, был арестован в 1940 г. Пережил лагерь, а затем ссылку в Сибирь. Вернулся в Ригу лишь после смерти Сталина, будучи инвалидом (в 1946 г. ему ампутировали левую ногу), не потеряв однако ни бодрости духа, ни интереса к своей археографической работе. Привожу строки из его письма ко мне в апреле 1981 г.:

"Юные годы, счастливые дни! Как вешние воды умчались они!" Но тургеневского пессимизма ("Как хороши, как свежи были розы..."), я не разделяю. Жизнь - в движении, в творчестве. А области творчества - различны".

И.Н.Заволоко скончался в Риге в 1984 г, оставив по себе добрую память.

в) Общество духовной помощи

Возникло по частной инициативе и находилось в помещении Занетти. В нем давались бесплатные консультации всем тем, кто зайдя в тупик, нуждался в руководстве или просто в совете. Консультации давали специалисты, проникнутые любовью к человеку и желанием ему помочь. Среди них были ученые, в их числе и мой отец, всегда отзывавшийся на просьбы о помощи. Среди членов Общества были адвокаты, врачи, философы, мыслители и представители других профессий, общественные деятели. Содержание бесед никогда не разглашалось. Не помню, сколько времени просуществовало это замечательное частное русское начинание, необходимость в котором ощущается и в нашу эпоху.

г) Общество оказания помощи неимущим больным без различия национальности

Основано Евгенией Александровной Гартье, супругой профессора университета, медика Эдуарда Эдуардовича Гартье. В нем принимала участие и моя мама - Ксения Алексеевна Синайская. Средства собирались при помощи ежегодной лотереи и других благотворительных инициатив. У Евгении Александровны были широкие знакомства. Общество сделало много добра, главным образом, русским неимущим больным. Прекратило свое существование оно, как и все другие общества, в 1940 году.

Из других культурных начинаний отмечу Дни русской культуры, которые устраивались почти ежегодно в мае месяце. Особенно торжественно был отмечен в 1937 г. столетний юбилей со дня кончины А.С.Пушкина. По приглашению устроителей В.И.Синайским был прочитан доклад на тему: Пушкин о праве (Правовые воззрения Пушкина) (58).

Не могу не упомянуть устройство общедоступных публичных лекций в Риге и Латгалии, читавшихся представителями русской интеллигенции, как правило, по приглашению той или иной русской организации.

Примечательным явлением были и Курсы по истории русской культуры, организованные группой русской интеллигенции в помещении Занетти. С.Н.Антонов читал об архитектуре, М.Д.Вайнтроб (59) о русской философии и литературе (о Достоевском), Е.Е. и К.Е. Климовы - о русской живописи и музыке, Ю.Г.Рыковский - об иконописи. В.И.Синайский читал о фольклоре, как хранилище древненаучного знания. Среди слушателей преобладали взрослые посетители, было и юношество.

Публичные лекции читали не только представители местной интеллигенции, но и Бунин, Зайцев, Шмелев, молодой иеромонах Иоанн Шаховской, в будущем архиепископ, Вышеславцев, Ильин и др.

По приглашению Русского академического общества, в августе 1936 г., после смерти жены, скончавшейся весной того же года, в Ригу приезжал И.С.Шмелев. Остановился он в гостеприимной семье Климовых, которая в то время жила на даче, на Белом озере, вблизи Риги. Там, с его участием, был устроен небольшой литературный вечер, на который хозяева пригласили своих родных, друзей и знакомых. И.С.Шмелев мастерски читал отрывки из своих произведений, в частности, из еще незаконченного тогда романа Пути небесные, сравнительно мало известного, но заслуживающего внимания как по глубине мыслей, так и по художественному изображению характеров дореволюционной эпохи, не говоря уже о красоте, богатстве и сочности языка. Особенно запомнилась тема этого произведения: о "вехах", указывающих на свободный выбор направления в жизни, что является для данного человека правильным и непременно благостным. Надо заметить и распознать эти направляющие вехи и уметь их истолковать. Иногда только много времени спустя понимаешь их.

Как вспоминает Е.Е.Климов, приезд в Ригу И.С.Шмелева был отмечен в русских организациях, школах и в прессе. В частности, он был приглашен в Рижскую правительственную гимназию, где прочитал свой рассказ Как я победил немца, а также в русскую гимназию в Режице (Латгалия). Побывал он и в Эстонии, в Псковско-Печерском монастыре, в старом Изборске и даже на русской границе, где захватил горсточку русской земли (60).

6. Досуги: каникулы, поездки, путешествия

а) Жизнь в деревне

Университетские занятия завершались в конце мая и начинались 1 октября. В июне и сентябре бывали экзамены, на которые Василий Иванович приезжал из деревни, где у него была своя дача - в Лиелварде, в 50 км от Риги. Часть своего летнего досуга он проводил с семьей на даче, где однажды во время своего путешествия по Европе его навестил профессор Васильев из США. Сохранилась фотография, на которой все сидят за круглым столом под дубом, и распивают чай.

Проводя каникулы в живописной деревенской местности, мой отец с его творческой натурой любил на досуге отдаваться своему любимому занятию - живописи, которой он начал заниматься еще в Киеве, в трудные годы революции и после нее, с художницей Шор, а позднее, наездами из Риги в Париж, работал в ателье известного французского художникка Андре Лота и, наконец, в Риге, в студии академика Виноградова. Больше всего ему удавались рисунки цветными карандашами, акварель, гуашь, меньше - этюды маслом. Как отмечает Е.Е.Климов, Василию Ивановичу "было свойственно видеть природу как-то по особенному, чувствовать ее космичность" (61).

Будучи очень общительным, мой отец был окружен молодыми русскими художниками, которых приглашал погостить к себе в деревню, где они все вместе ходили на этюды. Верхний этаж своего дачного дома он перестроил так, что получилось ателье с верхним и боковым светом. Здесь приятно было работать. На даче проводил Василий Иванович свободные дни и зимой (дом отапливался) и летом, занимаясь в тиши наукой и искусством, а также немного литературой (писал стихи). До последних дней своей жизни не оставлял он научно-исследовательской работы и искусства - без чего не могла существовать его творческая натура.

Помимо пребывания в деревне, отец любил какой месяц провести на Взморье, где снимал дачу у одного из университетских коллег. Он считал, что морское купанье полезно для нервной системы, да и вообще для отдыха организма.

Иногда профессор Синайский ездил за границу на научные съезды, в частности, в Париж, который особенно любил, и где также работал в библиотеках. Среди его русских знакомых в Париже следует упомянуть художника Ростислава Мстиславовича Добужинского с женой, бывшей артисткой МХАТа. Они, в то время (20-е годы), очень бедствовали, не имея постоянной работы. Между прочим, познакомились они в Риге.

б) Поездка в Псково-Печерский монастырь (Эстония)

Когда рижский купец-меценат Сергей Алексеевич Кузубов (62), пожертвовал довольно значительную сумму на издание монографии о Псково-Печерском монастыре, чистый доход от которой предназначался монастырю, Василию Ивановичу было поручено составить Общий культурно-исторический очерк (63), запечатлеть виды монастыря маслом и зарисовками. В этой работе участвовал и Л.Ф.Зуров - молодой писатель, занимавшийся изучением Печерского края с точки зрения исторической и этнографической. Впоследствии он опубликовал повесть под заглавием Отчина (64), введя Печеры и Псковщину в современную художественную литературу (65). Стараниями Л.Ф.Зурова, храм Николы Ратного был очищен от уродовавших его деревянных надстроек, и предстал во всей красе своей церковной архитектуры XVI века.

Захватив с собой и меня (девочку-подростка) - Василий Иванович в 1928 г. отправился в Печеры, где всем, безвозмездно работавшим для монографии, отвели комнаты в монастырской гостинице, куда по утрам служка приносил кипяток для чая, свеже-испеченные булочки, вазочку с ароматным медом из монастырского пчельника. Днем все получали суп из снетков (мелкая рыбешка из Псковского озера), чем питались вечером - не осталось в памяти.

Монастырь расположен в ложбине, окруженной холмами. По преданию, записанному монастырским летописцем, жители Изборска, отстоявшего приблизительно в 8-10 км от Печер, охотясь в местных лесах, слышали пение, исходившее из горы, но никого не видели. Изборяне приобрели у псковичей право на некоторые земли у немецкого рубежа, причем земельный участок теперешнего монастыря достался Ивану Дементьеву, поселившемуся у речки, положив начало деревне Пачковке (она существует до сих пор). Когда однажды он срубил дерево, стоявшее на крутом обрыве горы, то оно, падая, увлекло за собой другие. Из-под их корней обсыпалась земля и открылся вход в пещеру с надписью: Богом зданная пещера. Это событие относят к 1392 г. Однако, первый храм, воздвигнутый в 1472 г. в честь явления в пещере иконы Успения Богородицы, называемой старою (икона прославилась в 1473 г. исцелением женщины). Этот же год принято считать датой основания Псково-Печерского монастыря.

В XVI веке заботу о монастыре взяли в свои сильные руки - сперва дьяк Михаил Григорьевич Мунехин-Мисюрь, один из образованнейших людей того времени, а затем славный игумен Корнилий (1529-1570), родившийся в 1501 г. в боярской, по мнению историка Н.Е.Андреева, новгородской семье.

По словам В.И.Синайского, "Преподобный Корнилий принадлежал, как и Феодосий Киево-Печерский, к людям, которые одарены огромной энергией не только тела, но и духа. Их жизнь поэтому может служить образцом деятельной любви к Богу и человеку. Такие люди не могут оставаться только созерцателями и вести исключительно аскетическую жизнь вдали от мира, в пустынях и лесах, они ищут прежде всего возможности помочь людям, в частности, распространить христианскую веру (в то время среди племени сетов, живших вблизи монастыря). Они хотят быть воинами Христовыми, они тот идеал монаха, о котором мечтал Максим Грек"(66).

На мой взгляд, в этом отрывке отразился и идеал самого Василия Ивановича - это деятельная любовь к человеку и оказание помощи людям, идеал, которым он, по мере своих возможностей, руководствовался всю свою жизнь.

Не буду перечислять всего, что сделал за 41 год своего управления Преподобный Корнилий, обладавший не только силой духа, но и недюжинным и дальновидным умом государственного деятеля. Отмечу лишь, что он соорудил вокруг монастыря каменные стены с бойницами и башнями, превратив его в крепость. Построил в 1564 г. каменную церковь "на воротах монастырских" во имя Святителя Николая Чудотворца, Николы Ратного, с позднее пристроенной Малой звонницей. С 1558 г. вел хозяйственную Кормовую книгу, написал первоначальную летопись монастыря, завел церковный синодик-поминальник усопших... Историк Карамзин отмечает, что игумен Корнилий <..>, по свидетельству, видимо, князя Андрея Курбского, был еще летописцем и в общегосударственном масштабе, "оставил для потомства историю своего времени"(67). Вероятность этого предположения, однако, до последнего времени не подтверждена.

С 1558 года поле деятельности Преподобного Корнилия расширилось, поскольку Иван Грозный начал войну с Ливонским орденом. В качестве миссионера Преподобный Корнилий шел в завоеванные города, проповедывал там христианство, строил храмы.

Ревностный распространитель правослаия доходил даже до Нового городка (Нейгаузена), лежавшего уже за пределами Русской земли, обращал в православную веру и крестил многих лифляндских туземцев этого городка. Пришедшие русские, мирно уживались с эстами, ливами и другими финскими племенами. Однако, немостря на его несомненные заслуги перед Церковью и Государством, в свои 69 лет не избежал игумен мученической кончины от руки гневного царя Ивана. Монастырским летописцем его смерть датируется 20 февраля 1570 г. и определяется так: игумен Корнилий "от тленного сего жития земным царем предпослан к небесному Царю в вечное жилище" (68).

Что касается обстоятельств его смерти, то в одной старинной рукописи, хранящейся в библиотеке Троице-Сергиевской Лавры в Загорске, значится, что когда игумен Корнилий вышел с крестом за монастырские врата навстречу государю, лично знавшему его, царь заранее разгневанный на него по подозрению в измене, своей рукой отсек ему голову, но тотчас же раскаялся и, подняв тело его, на своих руках понес его в монастырь. Обагренная кровью Преподобного Корнилия, дорожка, по которой царь нес безжизненное тело к церкви Успения, в память этого печального события названа кровавым путем (69). Согласно Печерскому преданию, убитый царем "игумен Корнилий идет за ним по дорожке, держа в руках отрубленную голову, и умирает только тогда, когда Грозный раскаивается и начинает молиться" (70). Свидетельством раскаяния царя служат его щедрые пожертвования Псково-Печерскому монастырю в память этого мученика (71).

Благодарная память о высоком духом и мудром игумене Корнилии, и о том, что он сделал для монастыря, подтвердилась в свете дальнейших исторических событий. Так, воздвигнутые им стены, помогли монастырю выдержать пятимесячную осаду Стефана Батория, война с которым закончилась Запольским миром 15 января 1582 г.

В 1697 г. Петр Великий по дороге в Западную Европу заехал в монастырь, а в июле 1701 г. снова побывал

в нем. Осмотрев стены, он отдал приказ, ввиду вероятности близкой войны со шведами, спешно возвести вокруг стен земляные укрепления, которые и спасли монастырь от взятия его шведами. Последний крупный бой у стен монастыря произошел 13 июля 1703 г., когда туда пришло более 2 000 шведов.

Более 150 лет со времени своего основания служили стены монастыря до заключения Ништадтского мира в 1721 г., положившего конец воинской деятельности обители. Историки отмечают, что ни в одном бою неприятелю не удалось преодолеть монастырских укреплений, и крепость с честью выдержала множество штурмов.

В начале XIX века монастырь оказался в сфере военных действий, развернувшихся между Россией и Францией. В память этого события - в 1813 г. был воздвигнут Михаило-Архангельский собор в дорическом стиле, тем самым, значительно возрос статус монастыря в целом (72).

Как в Первую, так и во Воторую мировые войны - сооружения монастыря почти не пострадали. Правда, в ходе последней войны, была разрушена артиллерийским снарядом верхняя часть звонницы церкви Николы Ратного. К счастью, звонницу восстановили. Но некоторые ценности из ризницы и библиотеки оказались расхищенными. После войны территория, на которой стоит монастырь, отошла от Эстонии к РСФСР (ныне России). Но монастырь остался действующим, т.е. не являлся просто историко-художественным памятником. По последним сведениям в монатсыре обитает 72 монаха, причем некоторые из них весьма высокообразованны. Монастырь открыт для посещения туристов, съезжающихся сюда со всех концов мира, и содержится в полном порядке. Как и в других странах, туризм является прекрасным доходом для монастырей. В Советском Союзе они не получали субсидий от государства. Летом 1987 г. мне посчастливилось побывать в монастыре и отстоять всю литургию в Михаило-Архангельском соборе. Он был преобладали женщины всех возрастов, молодые матери с детьми, все подходили к причастию.

Я остановилась так подробно на описании этого интереснейшего монастыря потому, что для его прославления работали академик Виноградов, Л.Ф.Зуров, меценат С.Кузубов, а также мой отец, но и потому, что в связи с тысячелетним юбилеем крещения Руси, он свидетльствует о преемственности и непоколебимой силе православной традиции, несмотря на испытанные притеснения.

в) Италия

Из других поездок, в особенности, хочу упомянуть путешествие Василия Ивановича в Италию в 1934 г. Ездил он туда вместе с художником Е.Е.Климовым, его женой и свояченницей. Была в этой поездке и я. Все вместе мы посетили Сиену, Сан Джиминьяно, Равенну, Венецию и Флоренцию, где познакомились с замечательным русским художником Николаем Николаевичем Лоховым.

В бытность свою студентом факультета естественных наук и, изучая химию, Лохов еще в России заинтересовался старинной живописью и стал работать над копиями старых мастеров. Знакомство с технологией красок облегчало его задачу, помогало более глубокому изучению техники старых мастеров. У него созрел план создания музея в России для знакомства с главными произведениями мировой живописи, особенно эпохи итальянского Возрождения. Предложенный Лоховым Музею изящных искусств в Москве план работы, получил одобрение, и за несколько лет до Первой мировой войны он едет в Италию, где мастерски исполняет ряд копий, из которых некоторые попадают в московский музей. Война и революция застают его в Италии. Связь с родиной прерывается. Начинается тяжелая борьба за существование. Однако, он не отказывается от своей задачи и продолжает создавать коллекцию, подрабатывая на жизнь реставрационными работами, или продавая заграничным музеям и коллекционерам дубликаты им копий, всегда сохраняя один экземпляр для своей коллекции, предназначавшейся им для России. Как подвижник, он безвозмездно служил родине своим искусством.

Как отмечал Е.Е.Климов, "все делалось им с максимальным приближением к подлиннику, воспроизводились все изъяны времени, отпадения красок, действие солей, помутнение позолоты. Если оригинал был исполнен на доске, и доска проедена червем, то и эти детали вносились Лоховым" (73).

Нельзя не указать на опыты Лохова: копия одного из ангелов Мадонны Джотто была исполнена в том виде, в каком, по мнению Лохова, он должен был быть 600 лет тому назад, т.е. свеженаписанный сочными красками. В совершенстве зная технику живописи, все изменения красок и изъяны времени Лохов наносил на толстое стекло, которое ставилось перед картиной, и она являлась зрителю в современном ее состоянии. Другой аналогичный опыт он проделал с копией фрески Giotto, Santa Chiara, Assisi, изобразив ее в двух вариантах: на одной копии - фреска в ее современном состоянии, на другой - в первоначальном виде. Поставив их рядом, реставратор предложил зрителям высказать свое предпочтение. Василий Иванович предпочел фреску в ее нынешнем состоянии (т.е. в том, в каком он видел ее в 1934 г.), добавив, что время тоже является в известной мере художником.

Е.Е.Климов сравнивал Н.Н.Лохова с "великим подвижником русского искусства - Александром Ивановым", тоже мечтавшим, живя в Италии, о Пантеоне живописи в России, где был бы цикл монументальных картин на библейские темы, для чего он готовил свои экскизы..." (74). Как русское общество середины прошлого столетия осталось равнодушным к грандиозным планам А.Иванова, так и надежда Лохова, что работы его попадут в конце концов на родину, не осуществилась. После его кончины в 1948 г., на предложение семьи, пришел следующий ответ из Советского Союза: "У нас сейчас много оригиналов, в копиях мы не нуждаемся".

Из намеченного списка, приблизительно в 150 работ, Лохов успел написать около 40. - Вся его коллекция была приобретена дочерью известного коллекционера Фрика, чей музей находится в Нью-Йорке. Госпожа Фрик подарила коллекцию картин Лохова Питтсбургскому университету и финансировала строительство для нее здания в центре Питтсбурга (75).

Е.Е.Климов также вспоминал, как посещая музеи, Василий Иванович интенсивно воспринимал искусство. Пройдя несколько залов, он закрывал лицо руками и говорил: "Не могу больше воспринимать!" Остро переживая все виденное, отец был не в силах впитывать еще новые впечатления (76).

В Уффициях большое впечатление на нас произвела картина Джованни Беллини Души чистилища, которую ранее определяли как Аллегорию древа жизни. Описание ее и толкование можно найти у П.Муратова в его книге Образы Италии. Автор называет "протекающую за мраморной баллюстрадой реку - Летейскими водами" и добавляет: в этой картине "запечатлено единственное мгновение равновесия между жизнью и смертью" (77).

Картина эта запомнилась Василию Ивановичу на всю жизнь. Не она ли навеяла ему образное представление о жизни, как об утекающей реке?

Во Флоренции мы на время расстались с Е.Е.Климовым и его близкими и направились в Рим, который Василий Иванович непременно хотел видеть. Он говорил: "Всю жизнь изучал и был специалистом по истории римского права, как же можно уехать из Италии, не побывав в Риме!" Для посещения достопримечательностей этого вечного города у нас был составленный нашими знакомыми, хорошо знавшими Рим, план на каждый день. За десять дней мы успели осмотреть много. Особенно мне памятен целый день, проведенный на Форуме, где Василий Иванович оказалася прекрасным гидом, объяснил мне все так, как если бы он читал лекцию в аудитории. Покидая Рим, мы не забыли бросить монеты в воды фонтана Треви, но вопреки примете, ни отецу, ни мне - не довелось более побывать в этом городе. Так сложилась жизнь!

Из Рима мы поехали в Неаполь, где нанесли визит специалисту по фольклору Рафаэлю Корсо, профессору Неапольского восточного института, в анналах которого Василий Иванович публиковал до войны свои исследования по фольклору.

Живя в Неаполе, мы посетили Позитано, Капри и Помпеи, где нашим любезным гидом была Татьяна Варшер, работавшая тогда там. Отдохнув в Позитано, у гостеприимной рижанки госпожи Кюзис, и познакомившись там с русским художником Джованни Загоруйко, мы направились назад в Венецию, где должны были встретиться с Е.Е.Климовым и его семьей. Там мы провели около 10 дней, восхищаясь красотами и памятниками искусства этого единственного в своем роде города, хотя Флоренция была нам более по душе.

Вспоминается один забавный эпизод. Услышав, что мы говорим между собой по-русски, с нами заговорил сравнительно молодой мужчина, оказавшийся артистом Александром Веселовским (Alessandro Vesselovsky). Его имя мы заметили на театральных афишах. Он должен был выступать в Риголетто и, почувствовав симпатию к соотвечественникам, пообещал прислать нам пять билетов на его выступление в оперном театре. К сожалению, слова своего он не сдержал, или не мог сдержать, или просто забыл. И нам, в особенности мне, наивно поверившей в его обещание, пришлось пережить разочарование.

Отголоском путешествия в Италию явилось устройство венецианского карнавала в нашей просторной рижской квартире - в 1935 г., во время масленицы. Вся квартира была декорирована в венецианском стиле. С помощью молодых художников и студента-архитектора из столовой в гостиную, через переднюю, был переброшен венецианский мост, построенный из дерева и

декорированный. За мостом было выставлено красочное панно, изображавшее перспективу одного из венецианских каналов, уходившего вдаль. Три больших окна в гостиной и столовой были закрыты темными панно, в цвет стен, с прорезанными в них венецианскими стилизованными мотивами ( площадь Св.Марка, силуэты фигур в плащах и масках-баутах). С обратной стороны, контуры прорезанного в панно рисунка, были оклеены прозрачной разноцветной бумагой, пропускавшей свет электрических лампочек, установленных в окне со стороны улицы. Изнутри они казались загадочно эффектными панно, фон которых сливался с цветом стен (синих в гостиной и темно-серых в столовой).

Подготовительные работы, осуществленные своими руками, т.е. студентом архитектором и знакомыми молодыми художниками, под наблюдением моей мамы - Ксении Алексеевны Синайской, продолжались около двух недель. На это время Василий Иванович благоразумно удалился в свои пенаты, на дачу в Лиелварде, откуда вернулся только к карнавалу. Празднование это продолжалось в общей сложности три ночи, с перерывом в дневное время. Все участники (человек 30) были в костюмах и масках. Преобладали кринолины и белые парики, но были и другие. Например, супруги Дзелзитис были одеты в венгерские костюмы.

Когда на другое утро к Василию Ивановичу зашел его ассистент, ему, чтобы пройти в кабинет, пришлось подняться на мост, конструкция которого была солидной, пройти через затемненную гостиную, где на диване красного дерева лежал брошенный кем-то кринолин, напоминаший о недавно кончившемся бале, и, наконец, достигнуть кабинета, оставшегося неприкосновенным. Весело жилось тогда! И творческим затеям не было конца, но эта затея была одной из наиболее удачных. В память о ней сохранилось немало фотографий.

Еще до того, как отец приобрел деревенский дом с большим садом и лугом, он с Е.Е.Климовым, лето 1924 г. провел в запущенном курляндском имении. Там мой отец немало пообщался с окружающими крестьянами, арендаторами и другими латышами, говорившими по-русски. С каждым из них Василий Иванович умел найти общий язык, узнать его нужды, в случае необходимости что-то посоветовать. В этом сказывалась его общительность, благожелательность к людям, желание им помочь - советом или просто сочувствием.

Мой отец, вместе с Е.Е.Климовым, побывал и в Изборске. Посетил Василий Иванович и женский монастырь в Пюхтицах, также расположенный в Эстонии. Собирался на Валаам, но как-то не получилось.

После провозглашения независимости Латвии 18 ноября 1918 г. и определения ее границ, на ее территории оказались некоторые русские помещичьи усадьбы, расположенные в восточной части Латвии - в Латгалии. На востоке страны была сосредоточена и большая часть русского населения. Согласно статистике 1935 г. там проживало около 166 тыс. русских(78).

Законом об аграрной реформе, принятым Учредительным собранием 16 сентября 1920 г., преследовалась цель создать мелкие хуторские хозяйства, размером до 22 га, за счет отнятой у помещиков части земли. В вознаграждение за безвозмездное отчуждение земель бывшим владельцам предоставлялось известное количество гектаров, иными словами - они имели право оставить за собой или центр имения с домом и другими строениями, или другой участок земли, где они могли бы построить себе новый дом. Насколько мне известно, русским помещикам иногда удавалось сохранить центр имения, с домом и прилегающими угодьями, в пределах дозволенной им нормы. Так как урезанные земли не приносили достаточного дохода, то хозяева-помещики, чтобы подработать, держали летом пансион для платных гостей-дачников. Самых известных поместий было два - Лоборжи (79) и Жоготы.

Первое из них принадлежало семье Вощининых. Госпожа Вощинина, урожденная Жемчужникова, была в родстве с поэтом Жемчужниковым. До революции, братья Жемчужниковы, кузены поэта Алексея Константиновича Толстого - все втроем гостили в имении Лоборжи, где будто бы ими был создан общий псевдоним Козьма Прутков.

В милой культурной семье Вощининых было две дочери, обе вышедшие замуж за офицеров латвийской армии, полк которой стоял в тех местах. Младшая Муся, очень музыкальная, впоследствии вместе с мужем и детьми эмигрировала в США. О судьбе старшей мне ничего неизвестно.

В этой усадьбе наша семья провела лето 1926 г. Просторный белый дом Вощининых был добротной постройки. Высокие окна с очень широкими дубовыми подоконниками указывали на толщину стен. К гостиной примыкала широкая веранда, боковые стены которой были украшены резьбой по дереву и разноцветными стеклами. Веранда выходила в сторону прекрасного парка, который террасами спускался к озеру. Вековые липы и другие деревья обрамляли тенистые аллеи, за ними начинались холмистые поля с вкрапленными среди них небольшими голубыми как бирюза озерами. Вся живописная окружающая местность привлекала к себе гостивших там русских художников, которые со своими учениками любили уходить на этюды. Среди них Николай Петрович Богданов-Бельский, больше жанрист и портретист, чем пейзажист, не удалялся далеко от гостеприимного дома, а находил мотивы для своих картин тут же на месте. Он писал крестьянских ребятишек, нарядив их в купленные им красные и синие рубашки и усадив их в саду за чайный стол, на котором стоял пузатый медный самовар, лежали баранки и другие лакомства, на которые с вожделением смотрели детские глазки. Так Николай Петрович создавал свои известные картины, как например, В гостях у учительницы (учительница на картине разливает чай). Моделью этой учительницы послужила хорошенькая брюнетка - Ирина Ивановна Келлер, охотно позировавшая художнику. Вся эта сцена, в тени под деревом, была пронизана теплыми солнечными бликами, падавшими сквозь листву на казавшуюся голубоватой белую скатерть, и на всю группу.

Николай Петрович Богданов-Бельский родился 8 декабря 1868 г. в Смоленской губернии, в крстьянской семье, и уже в детстве обратил на себя внимание известного педагога С.А.Рачинского, благодаря которому был принят в школу рисования при Троице-Сергиевской Лавре. Тринадцати лет он поступил в Школу живописи и ваяния в Москве, которую окончил в 1889 г. Затем совершенствовался в Париже. В 1887 г. художник выставил картину Будущий инок, обратившую на себя внимание. На ней изображен крестьянский мальчик, внимательно слушающий рассказ монаха. С тех пор Богданов-Бельский стал постоянным участником передвижных выставок. Его картины, мастерски изображающие крестьянских детей, попадают в музеи и репродуцируются в хрестоматиях и учебниках. В 1913 г. художник получил звание академика. В 1914 г. его избрали действительным членом Российской Академии художеств. В 1921 г. он обосновался в Латвии, где писал портреты и жанровые сценки, как например, У больной учительницы. Маленький мальчик, с корзиночкой собранной им земляники в руках, навещает больную учительницу. Если фигуративная живопись художника носит отпечаток реализма, то в его манере сказывается влияние импрессионистов. Со времени своей работы с художником Коровиным в 1918-1919 г., Богданова-Бельского стала занимать проблема света. Он был мастером красок, пронизанных светом. Был он также прекрасным портретистом, с любовью выписывавшим фактуру материи (бархата, шелка, парчи), обуви, драгоценностей, как например, на портрете Ольги Далматовой-Шмидт (80), поэтессы, публиковавшей свои стихи в рижском журнале Перезвоны. Николай Петрович Богданов-Бельский скончался в больнице в Берлине 19 февраля 1945 г. Все отпрвленные им из Риги в Германию картины погибли во время налетов (81).

Другим художником, гостившим в то лето в Лоборжах, был академик Сергей Арсеньевич Виноградов, писавший главным образом пейзажи, иногда с выявленными в них небольшими фигурами. Оба художника были великолепными рассказчиками, часто вспоминали какой-нибудь эпизод из жизни в России, или мастерски передавали, точнее разыгрывали, старые русские анекдоты из далекого прошлого.

По вечерам Николай Петрович Богданов-Бельский, обладавший прекрасным бархатным баритоном, напоминавшим по манере исполнения Шаляпина, пел под аккомпанемент Муси Вощининой русские романсы Чайковского, Рахманинова, или народные песни, к огромному удовольствию восторженных слушателей. Они собирались после ужина, в обставленной старинной мебелью красного дерева гостиной. Это были незабываемые вечера.

Днем художники со своими учениками уходили на этюды. Уходил и Василий Иванович, который невольно учился у Сергея Арсеньевича делать зарисовки цветными карандашами. Осенью, в Риге, отец поступил в студию Виноградова и занимался там постольку, поскольку позволяло ему время, занятое прежде всего университетом и научно-исследовательской работой.

В усадьбе Жоготы "царил" художник-анималист Константин Семенович Высотский со своими учениками, друзьями и почитателями. Туда же часто приезжал писатель Леонид Федорович Зуров, друживший с сыновьями хозяина. Жоготы принадлежали русской ветви баронов Нольде. В ту эпоху (20-30-е годы) была еще жива старая баронесса Нольде и ее сыновья Сергей и Леонид Николаевичи, дочь - Ольга Николаевна. К литературе отношение имел только Л.Н.Нольде. Ободренный своим приятелем Л.Ф.Зуровым, он написал книжку Не ржавели слова.

Ездили туда и художники Н.П.Богданов-Бельский и С.А.Виноградов. Был однажды академик Горбатов, проживавший в Берлине. У Милицы Эдуардовны Грин, урожденной Гартье (82), сохранился его этюд. Академик Горбатов писал ее портрет, но окончив его, подарил не портрет, а пейзаж.

Природа в Жоготах была изумительная. Дивное озеро, купанье, прогулки и интересные разговоры за ужином или в беседке Монплезир. Там бывало много молодежи, которая жадно слушала и впитывала рассказы о прошлом.

Константин Семенович Высотский, приехавший в Ригу в 1919 г., ежегодно любил гостить в Жоготах. Как отмечал в своей статье Петр Пильский (83), "Высотский отдал свою любовь миру животных, стал портретистом зверей, подстерегающим их <..> в их собственном быту, на свободе - тогда, когда они вдали от человека <..>. Он был психологм животных <..>. Будучи охотником, он шел на зверя с ружьем, но влекла его не добыча, а изучение звериного тела, строение его "души". Немецкий критик Крузе оценил его как редкого художника, отмечая, что "жанр анималиста требует сочетания таланта с глубоким знанием зоологии и биологии" (84).

Действительно, среди анималистов К.С.Высотский занимал одно из ведущих мест, был известен далеко за пределами Латвии. Его работы выставлялись за границей. В 1932 г. его картины были показаны на Олимпийской выставке в Лос-Анджелосе. За два года до своей кончины, художник закончил альбом фауны Латвии, который должен был выйти в издательстве Э.Беньямин.

Но К.Высотский не ограничивался только этим жанром. Был он и неплохим портретистом, писал пейзажи и натюрморты. В Риге у него была своя школа. В манере преподавания художника царил принцип свободы. В своих учениках он искал и ценил индивидуальность. Будучи реалистом, он "допускал и символику, и мистические мотивы, и сказочный сюжет, и бытовые сцены, и натюрморты. Хороший педагог, он выдвигал на первый план композицию, в которой видел секрет истинного художника" (85). Заканчивая свою статью о художнике, Петр Пильский добавляет: "Чем больше мы узнаем людей, тем больше научаемся любить собак. Высотский любил и тех и других" (86).

Василий Иванович был хорошо знаком с семьей Высотских и запросто бывал у них. Но, помимо маститых мастеров старшего поколения, в Риге была группа молодых русских художников, окончивших уже Латвийскую Академию художеств. Наиболее известным из них стал Евгений Евгеньевич Климов. Академию художеств он закончид в 1929 г., получив степень Master of Arts. Специализировался он и по истории русского искусства. Оттачивал свое мастерство в Париже, Москве, Италии, Австрии. В 1933 г. стал секретарем общества Акрополь, о котором говорилось выше. В 1941 г. он был заведущим Русским отделом, а позднее вице-директором Художественного музея в Риге. В 1944-1945 гг. продолжал работать как художник и график, а также реставратор русских икон в Институте имени Кондакова в Праге. В 1949 г. Евгений Евгеньевич перебрался в Квебек, в Канаду, где участвовал в выставках, устраивал свои собственные выставки, опубликовал множество альбомов литографий с обширной тематикой. Один из них был посвящен Печерам и Псково-Печерскому монастырю (Эстония, 1937 г.). Помимо творчества, Е.Е.Климов занимался и педагогической деятельностью: читал лекции по русской литературе и по истории русского искусства (в университете Лаваля и в колледже Middlebury, в университете Индиана и др.). Помимо иконописи, хорошо знал еще и технику мозаики. Одна из его мозаичных икон находится в Троицком соборе в Пскове, а другая - Иоанн Креститель, на Покровском кладбище в Риге, на часовне, где покоится архиепископ Иоанн Поммер.

Творчество Климова представлено в музеях Риги, Пскова, Москвы, Петербурга и Квебека (Канада). Как я уже отмечала, он погиб в автомобильной катастрофе 29 декабря 1990 г.

Из других русских художников, проживавших в Риге, хочу упомянуть еще Маврикия Петровича Якоби, Юру Матвеева и Андабурского. Маврикий Петрович Якоби - весельчак, любивший петь под аккомпанемент гитары песенки Вертинского и других композиторов, был душой молодежных вечеринок. Его отец, известный юрист П.Н.Якоби, о нем говорил: "Главное занятие Маврика - это ходить в гости". Так много он получал приглашений! Но жизнь его закончилась трагически: во время прогулки на большой моторной лодке, при повороте, он случайно соскользнул в Двину и утонул. Несмотря на все поиски, тело его было найдено лишь спустя много времени. На панихиде по нем в Кафедральном соборе была не только русская Рига, но и его знакомые-латыши.

Из других русских художников нельзя не упомянуть талантливого Юру Матвеева, стипендиата Академии художеств в Антверпене (Бельгия), где он провел один учебный год. Талантлив был и рижский художник Андабурский. Оба художника также состояли в Обществе ревнителей искусства и старины Акрополь, председателем которого был Василий Иванович. Летом, некоторые из них приезжали к нему на дачу. В гостеприимной дачной обстановке вели они нескончаемые беседы на тему об искусстве и ходили вместе на этюды.

Кстати, Е.Е.Климов записал высказывания моего отца об искусстве, сделанные им во время этих бесед. А в архиве В.И.Синайского сохранились его стихи об искусстве, некоторые из которых воспроизведены в этой книге. Как из высказываний моего отца, так и из его стихов видно - до какой степени его увлекало творчество.

<..>

В сверканье цвета переливов,

В движеньи линии живой

И в бесконечности мотивов

Язык искусства - твой родной.(№ 23)

Творческая натура Василия Ивановича не удовлетворялась одним лишь изобразительным искусством, которому он остался верен до конца своих дней. С юности мой отец писал стихи. Его привлекала тема рока. Так он озаглавил свою поэму, героем которой являлся Ясон. Работал он над ней много и с любовью. В прологе этой поэмы читаем:

<..>

И рока цепь та золотая,

Любовь и страсть за ней вослед

Куется в жизни роковая

И от нее спасенья нет.

Конец цепи той обожанье,

Обман, мечта души, страданье.

Проскальзывает в стихах и свойственное Василию Ивановичу космическое мироощущение.

Все слиянно, едино, что во мне, то и вне,

И в былинке лесной и в ручье что журчит,

Отражая листву средь высоких стволов.

И в вечернем луче на стекле, что блестит

И румянит лицо, исчезая во тьме.

Моя мысль, как волна обтекает весь мир,

Все, что было хранит, все что будет таит

И в дыханьи моем мир весь дышит в огне,

И в дыханьи его я дышу вместе с ним;

И я мал и велик, как и все, что во мне.

Отделенный я мал, а слиянный велик,

Все едино со мной, отделенным на миг.

№ 14, из цикла Думы.

7. Рига - один из очагов русской культуры за рубежом

Став столицей Латвии, Рига не утратила своего значения города-порта и международного центра торговли. Этим фактом, а также изгибами исторической судьбы, объясняется наличие в Риге, с давних пор, многонационального населения, при преобладании, в 1920-1930-е годы - латышей. Напомню, что по статистике 1935 г., все население Риги составляло 385 063 жителей, из которых около 33 000 было русских, 39 000 немцев и 43 000 евреев. К ним следует добавить небольшой процент поляков и представителей других национальностей.

Как и представители других меньшинств, почти все русские в Латвии (233 366) были ее полноправными гражданами, за исключением каких-нибудь 4000 бесподанных (нансенистов) (87).

С 1920 по 1934 г., т.е. в период парламентарно-демократического строя, русские, как и другие меньшинства, были представлены в Учредительном собрании и в четырех Сеймах. Хотя, к сожалению, русских выборных депутатов было не более 6, несмотря на то, что русские составляли около 12% населения страны. Депутаты защищали культурные интересы русского меньшинства, особенно, в вопросах просвещения.

Как отмечает Д.А.Левицкий, закон от 8 декабря 1919 г. Об организации школ национальных меньшинств "служил основой того, что расширительно толковалось не только как школьная, но и как культурная автономия вообще". На его основании русское меньшинство имело свой Русский отдел при Министерстве образования во главе которого стоял начальник, избиравшийся русскими депутатами Сейма и утверждавшийся Кабинетом министров. (В 1934 г. Отдел был ликвидирован. Референтом по делам русских школ был назначен бывший депутат Сейма С.И.Трофимов).

До ульманисовского переворота русская культурная автономия проявлялась не только в вопросах просвещения, но и других сферах культурной жизни вообще, прежде всего, в широком праве пользования русским языком на общественных собраниях, в печати, в торговле, промышленности и бытовом общении. Исключалось оно лишь в армии и флоте, в государственных и коммунальных учреждениях. Большое значение имело право основывать русские организации, устраивать публичные лекции и Дни русской культуры, иметь свой театр, наряду с несколькими латышскими театрами, немецким и еврейским.

В свое время известный режиссер и театральный деятель Михаил Чехов отмечал, что "Рига была городом театральным" (88) и среди ее театров, заметное место занимал Театр Русской драмы, в труппе которого работали блестящие артисты и талантливые режиссеры (Незлобин, Унгерн и др.). Возглавлял труппу прекрасный актер и режиссер Юрий Яковлев. Некоторые актеры постоянно работали в труппе, другие же - один-два сезона, третьи - лишь приезжали на гастроли. Успеху спектаклей весьма способствовали талантливые декораторы С.Н.Антонов и Ю.Г.Рыковский (специалист по экскизам костюмов). С.Н.Антонов окончил в 1914 г. архитектурное отделение Петербургской Академии художеств со званием архитектора-художника. В Риге он работал старшим ассистентом в Латвийском университете и одновременно художником-декоратором в Театре Русской драмы. Скончался он в Риге, в 1956 г. Ю.Г.Рыковский, женатый на сестре С.Н.Антонова, в Тетаре Русской драмы заведывал костюмерной частью. Его жизненный путь оборвался в 1937 г. Из артистов, игравших на сцене Русской драмы, следует упомянуть М.Ведринскую, бывшую артистку Александринского театра, Е.Рощину-Инсарову, Е.Жихареву, Е.Бунчук, Е.Полевицкую, Александрову и др., из актеров - Юрия Юровского, Н.Барабанова, В.Орлова, брата пианиста, Г.Терехова и др. На гастроли презжали известные актеры МХАТа Качалов и Москвин (из Москвы), Павлов и Греч (из Парижа), Папазян и многие другие.

Несколько раз гастролировал и даже жил в Риге Михаил Чехов, его ценили и любили, и он сам испытывал чувство радости, работая над постановкой Ревизора на сцене Русской драмы. В своих Воспоминаниях он писал, что "Рига оказала московский прием моему Хлестакову и репитиции проходили как в Москве <..>, в благоговейной тишине, сосредоточенно и любовно. Актеры подтянулись. Душа моя отдыхала. Я снова почувствовал, что я актер, что халтуры здесь не хотят, что все готовятся к хорошему спектаклю <..>. Государственные Опера и Драма стоят на большой высоте. Частные театры (например, театр Смилгиса) смело экспериментируют, ищут новые формы игры и постановок. Рецензенты не отделываются фразами, но разбираются подробно и обстоятельно в достоинствах и недостатках каждого спектакля. Молодежь ищет серьезного театра, серьезной школы <..>. Даже Цирк в Риге один из лучших. Спектакли Ревизора проходили с большим подъемом <..> , на одном из них присутствовал Шаляпин, на другом Рейнгардт..." И тот и другой лестно отозвались о постановке и игре Чехова.

Сохранив столь приятное воспоминание о своем последнем опыте в Риге, и получив вскоре предложения от директоров Латвийского Национального театра и Театра Русской драмы принять постоянную работу в их театрах в качестве режиссера и актера, Михаил Чехов с женой покинули Париж и с радостью переехали в Ригу, где провели несколько лет.

На сцене Русской драмы в его постановке и с его участием шли гололевский Ревизор, Двенадцатая ночь Шекспира, Потоп. В течение некоторого времени, по его собственным словам, шла неудавшаяся постановка Села Степанчиково Достоевского. Незабываемым осталось исполнение им ролей Хлестакова и Мальволио. Он обладал таким даром и техникой перевоплощения, что становился неузнаваемым. В роли Хлестакова он казался небольшого роста, мешковатым, с порывистыми движениями, тогда как Мальволио, затянутый в облегающее трико, в туфлях на каблуках, был представлен высоким и худым с медленными и скупыми жестами.

На сцене Национального театра, расположенного в очень красивом, еще до Первой мировой войны выстроенном специально для театра здании, в постановке Михаила Чехова и с его участием, с огромным успехом шли Гамлет, Смерть Иоанна Грозного и Эрик XIV. Чехов играл по-русски, вся труппа по-латышски. Но в Риге, в то время, латышская публика в большинстве своем знала русский язык.

Помимо режиссерской и актерской работы, М.Чехов состоял руководителем и преподавателем в основанной латвийским правительством Театральной школе. Вышедшие из нее молодые актеры, создали впоследствии в Риге новый частный латышский театр Ансамбль латвийской драмы, с любовью оборудованный своими силами в скромном помещении, в торговом квартале города. Вместо занавеса, сцена от зала была отделена натянутым прозрачным тюлем, над рампой находился сильный электрический прожектор, обращенный к залу. Он зажигался до начала спектакля и в антрактах, тушился когда на сцене шел спектакль со своим освещением. Совершенно не мешавший смотреть тюль, придавал неуловимую художественную вуаль, совершавшемуся на сцене действию, где декорация была сведена до минимума. (Такое же решение отстутствия занавеса при сильном прожекторе, обращенном к публике, я видела уже после Второй мировой войны в театре Шекспира в Стратфорде, в спектакле Макбет.

В театре Ансамбль латвийской драмы с большим успехом шли Сестра Беатрисса Метерлинка и Прздник цветения вишни Клабунда. В первом спектакле с успехом играла талантливая ученица Михаила Чехова - Гермина-Альма Гулбис, эмигрировавшая после Второй мировой войны в Бельгию и скончавшаяся там в 1985 г. В этом театре поражала безупречная спаянность ансамбля, в котором не было ничего случайного, лишнего, каждый жест и каждая деталь были оправданы и продуманы. Может быть, среди участников не было выдающихся актеров, но весь ансамбль был великолепен.

Одновременно Михаил Чехов работал в Каунасе, в Литовском Государственном театре, куда он ездил два-три раза в неделю. Там он поставил Гамлета, Двенадцатую ночь и Ревизора. Там же он встретился с художником М.В.Добужинским, работавшим в качестве декоратора. Подробности этих встреч Чехов описал в своих воспоминаниях Жизнь и встречи.

Наконец, по предложению и настоянию директора Латвийской Национальной оперы, М.Чехов взялся за постановку Парсифаля, получив для этого значительные средства и располагая для работы неограниченным временем. Но, когда были поставлены уже две сцены, у Чехова случился сердечный приступ, и он должен был слечь в больницу на месяц. Все же - с помощью ассистента, который работал по его указаниям, постановка была доведена до конца. В день премьеры, после спектакля, овациям и вызовам не было конца.

Однако пошатнувшееся здоровье Михаила Чехова не позволяло ему больше играть самому, а также ездить в Литву, но в Риге он еще иногда посещал свою Театральную школу и заседания. Немного оправившись, и получив от одного берлинского антрепренера предложение совершить поездку по Америке с Ревизором, Михаил Чехов покинул Ригу, где в связи с изменившейся в мае 1934 г. политической ориентацией, ему уже нечего было больше делать.

В силу своего географического положения Рига, расположенная на рубеже двух миров - российского и западноевропейского, охотно приглашала к себе артистов, как с Востока, так и с Запада. Направлявшиеся на Запад русские артисты и музыканты, не могли миновать Ригу, тепло и восторженно их приветствовавшую. В Риге гастролировали известные солисты Большого театра: Барсова (колоратурное сопрано), замечательно исполнявшая роль Розины в Севильском цирюльнике; Максакова (Кармен), Собинов, Жадан - в роли Ленского в Евгении Онегине и др. С Запада же приезжал Шаляпин, певший в Опере по-русски партию Бориса Годунова, выступавший в Русалке, а также в концерте. Билеты были распроданы за несколько месяцев вперед. Его выступления были событием, к которому готовились, и о котором долго вспоминали рижане всех возрастов и национальностей. Мы, гимназистки, переживали его гастроли, как самое большое событие года в нашей жизни.

В Риге жил замечательный лирический тенор Дмитрий Алексеевич Смирнов. Его высоко ценил Шаляпин, и считал его одним из лучших своих партнеров, когда оба они еще выступали на российской сцене. В Риге Д.А.Смирнов занимался педагогической деятельностью, время от времени давал концерты. В этом городе он и умер - 27 апреля 1944 г.

Иногда в Риге гастролировала знаменитая японская певица Тейко Киво, исполнявшая роль Чио-Чио Сан.

В Латвийской Национальной опере балетом руководили талантливые русские балетмейстеры: Александра Федорова и Михаил Фокин. На гастроли приезжали Тамара Карсавина, Юдифь Мессерер, Вера Коралли, Викторина Кригер, Ольга Лепешинская, Марина Семенова... В последнее турне Анны Павловой были включены ее выступления в Риге, но к великому горю всех рижан, за две недели до того, как должны были начаться ее гастроли - она скончалась в Гааге. Эмиль Купер был приглашен на несколько сезонов главным дирижером в Латвийскую Национальную оперу.

Когда Рахманинов должен был давать концерты в Берлине, представители русских рижских музыкальных кругов поехали туда, чтобы уговорить его "заехать" в Ригу, дать хотя бы один концерт. Прельщали его русским укладом жизни, извозчиками, которые зимой меняли экипажи на сани с медвежьей полостью и бубенцами на сбруе, русским хлебосольством, российским обликом Московского форштадта, где процветали русские трактиры, где угощали прекрасной рыбной селянкой, и куда любили захаживать и русские художники, и приезжие иностранцы. К сожалению, Рахманинов от этого предложения отказался, а Николай Карлович Метнер, известный композитор и пианист, бывший профессор Московской консерватории, с большим успехом концертировал в Риге зимой 1932 г.

Из известных пианистов в Ригу приезжали еще Артур Рубинштейн и Николай Орлов - замечательный исполнитель произведений Шопена. У последнего в Риге жили мать и брат Всеволод Орлов - артист Театра Русской драмы. Концерты Николая Орлова пользовались неизменным успехом.

Слышала Рига и молодых победителей конкурса имени Шопена в Париже : Н.Унинского и Имре Унгара, а также юного скрипача Давида Ойстраха, в 1937 г. получившего первый приз на Международном музыкальном конкурсе Эйжена Изаи в Бельгии. Наконец, Рига имела честь принимать также других знаменитых скрипачей: Яшу Хейфеца, Эфраима Цимбалиста, Бронислава Губермана, Жака Тибо... Перечень этот далеко неполный. Каждый театральный сезон блистал каким-нибудь событием, а иногда и несколькими.

Помимо зарубежных знаменитостей, в Риге были и свои музыканты, пианисты-педагоги, иногда дававшие концерты, как например, В.Пастухов, К.Климов (после войны оба эмигрировали, один в США, другой в Канаду), пианист, аккомпаниатор и педагог Сухов, переехавший впоследствии в Париж, камерная певица Клавдия Константиновна Сигирская, ученица Жеребцовой-Андреевой и Ирецкой-Акцери, меццо-сопрано с хорошей музыкальной культурой, тонко исполнявшая русские романсы и детские песенки Мусоргского. Она была замужем за Александром Ивановичем Сигирским, экономистом по образованию, а в Риге представителем фирмы Едвабник по торговле льном. После войны оба эмигрировали сначала в Париж. затем в США, где и завершили свой жизненный путь. Они были дружны с нашей семьей, которая принадлежала к числу постоянных посетителей театров, оперы, балета и концертов.

В Риге выходили русские газеты Сегодня (редактор М.С.Мильруд), Сегодня вечером (редактор Б.И.Харитон) (89). В 1925-1929 гг. издавалась газета Слово под редакцией Н.Г.Бережанского и при участии Ивана Лукаша. В Сегодня печатались местные писатели и журналисты: Петр Пильский, Лери, Юрий Галич, Сергей Минцлов, а также зарубежные авторы: М.Алданов, И.Бунин, Б.Зайцев, З.Гиппиус, Д.Мережковский, Иван Лукаш, Тэффи и др. Время от времени давал свои статьи и В.И.Синайский.

С 1925 г. на русском языке С.А.Белоцветовым издавался литературно-художественный журнал Перезвоны, литературным редактором которого был проживавший в Париже Б.Зайцев. Многие известные писатели-эмигранты участвовали в Перезвонах: Адамович, Алданов, Бальмонт, Бунин, Зайцев, Маковский, Минцлов, Тэффи, Чириков, а также академики Н.П.Богданов-Бельский, С.А.Виноградов и художник М.В.Добужинский. В 1929 г. на 43-м номере журнал прекратил свое существование.

С 1929 по 1938 г. выходил единственный за рубежом русский юридический журнал Закон и суд, основанный П.Н.Якоби, и под его редакцией. А с 1933 г. выходил популярный еженедельный иллюстрированный журнал Для Вас.

Из молодых тогда местных писателей в литературу русского зарубежья вошли Л.Ф.Зуров, Ирина Сабурова, поэты Игорь Чиннов и Юрий Иваск, историк и литературовед Н.Е.Андреев ... (90).

Между двумя мировыми войнами Рига была одним из крупных зарубежных центров, в котором наследие и влияние русской культуры сказывалось в жизни государственной и бытовой...

В Латвии, со времени ее основания, было в силе российское Уголовное уложение 1903 г. с некоторыми небольшими изменениями. Уже в начале 20-х годов была создана Комиссия по переработке этого уложения. Постоянным членом Комиссии и ее докладчиком был Петр Николаевич Якоби. Состав Комиссии несколько раз менялся, но Петр Николаевич оставался ее неизменным членом. (Кроме того, он был еще и членом Консультации при Министерстве юстиции). Якоби издал два тома работ Комиссии: "Проект Латвийского Уголовного уложения с мотивами, извлеченными из протоколов Комиссии по выработке сего Уложения". Том 1 - Рига, 1923 и том 2 - Рига, 1928. - Новое Латвийское Уголовное Уложение вступило в силу 1 августа 1933 г. В работах Комиссии по составлению Уложения работало, помимо П.Н.Якоби, еще несколько русских юристов: обер-прокурор Харитоновский, приват-доцент Угрюмов, товарищ прокурора Студенцов, член Консультации Лаврентьев.

Следует также отметить, что в Комиссии по составлению нового Латвийского гражданского кодекса (LCL), вступившего в силу 1 января 1938 г., принимали участие и русские профессора-юристы, работавшие в Латвийском университете. Таким образом, русские юристы внесли немалый вклад в развитие правовой мысли в Латвии.

Теперь, уже на расстоянии, масштабы воспринимаются в правильных отношениях, и видишь насколько Рига была богата представителями русской культуры. Она была своего рода центром, где бился пульс и научный, и художественный, и театральный. Все это отошло в область воспоминаний.