Круг жизни профессора Василия Ивановича Синайского
Наталия Синайская (Бельгия)
5. Адвокатура (продолжение первой части)
5. Адвокатура (24)
Записавшись в адвокатуру при Московском округе, Василий Иванович начал самостоятельную практику в одном из губернских городов России, кажется, в Смоленске.
В течение первого полугодия у моего отца не было частной клиентуры, он вел уголовные дела воров-рецидивистов в качестве казенного защитника по назначению. Выступая с защитой первого своего клиента, Василий Иванович обратился к социальному устроению общества, горячо просил о снисхождении. Председатель судебного заседания в своем резюме выдвинул мотив защиты общества от воров-рецидивистов. Однако молодой горячий голос защитника произвел впечатление: наказание было смягчено. Во втором деле (кража калош) Василий Иванович добился полного оправдания. Он торжествовал: есть еще в мире общественная совесть! Однако, каков же был его ужас, когда позднее защитник узнал, что его подзащитный впоследствии убил человека. Василий Иванович осознал, что косвенно смерть невинного человека лежала на совести и самого защитника. После этого случая юрист стал впервые колебаться: продолжать ли ему адвокатскую практику. Тогда эта мысль еще не созрела окончательно в его сознании, и он не оставил деятельности, в которой чувствовал себя нужным и полезным людям.
Тем временем, успехи Василия Ивановича в защите уголовных по казенному назначению уже составили ему репутацию, и к адвокату стали приходить клиенты по своей инициативе. Так, однажды, по совету швейцара суда, к нему обратилась крестьянка с просьбой взять на себя защиту мужа, в нетрезвом виде невольно убившего своего соседа. Прокурор, сравнительно молодой человек, требовал для подсудимого строгого наказания. Допросив свидетелей, защитник в своей горячей убежденной речи нарисовал образ подсудимого как честного, доброжелательного, верующего, обычно непьющего крестьянина, которого с определенной целью подпоили. Следовательно, преступление совершено в нетрезвом виде, и подзащитный требует снисхождения. Наказание подсудимый получил минимальное.
Вскоре после этой защиты к Василию Ивановичу подошел председатель суда, который и на этом заседании в своем резюме мастерски изложил присяжным заседателям свою теорию о защите судом общественного интереса. Заговорив с моим отцом, он предложил ему "пойти по прокурорской части", стать защитником общества и государства. Председатель суда был глубоко уверен в необходимости соблюдать синтез между частным и общественным интересом, с предпочтением последнего. "Почему же, - возразил ему Василий Иванович, - разве человек существует для общества, государства, а не наоборот? Разве общество и государство невиновны в преступлениях, создавая условия для преступного поведения? Разве наказанием вы не исправляете осужденных, не толкаете их на дальнейшие преступления? Вы их изолируете, но ведь изоляция временная, разве вы не знаете, какое огромное количество рецидивистов? Нужна коренная реформа всей общественной жизни, в особенности материальных условий существования человека".
- "Я понимаю вас, но все делается в свое время, а пока что необходим синтез. Жаль, что вы не хотите стать прокурором. Вы оказали бы большую услугу обществу и народу, большую бы сделали карьеру".
- "Карьеру! - воскликнул мой отец в негодовании. - Я бы презирал себя, если бы желал ее".
- "Не горячитесь, молодой человек, опыт многому учит в нашей жизни".
Василий Иванович негодовал : разве мы не равны в суде? Как председатель смеет делать свое резюме в форме своего рода прокурорского обвинения!
За этим делом последовал целый ряд других, в частности, в военном суде. Во время русско-японской войны Василий Иванович был назначен казенным защитником солдата, обвиненного в краже церковной утвари и святотатстве. В военное время подобные преступления карались весьма строго - каторжными работами. Защитник представил дело в ином свете: отправляясь на фронт, по дороге на вокзал, солдат в нетрезвом состоянии зашел в открытую ремонтируемую церковь помолиться и захватил с собой крышечку с крестом от кадила и иконку, не с целью обогащения, а как благословение, в надежде, что они спасут его на войне. Защитник указал на веру солдата, в силу священных предметов, которые к тому же не представляли большой материальной ценности. Подчеркнул отсутствие намерения их утаить, т.е. украсть. После заседания председатель военного суда выразил защитнику благодарность от имени судебной коллегии за то, что он избавил их от возможной судебной ошибки. - "Вы спасли человека!" - сказал он. Солдат был наказан гауптвахтой на две недели.
Все эти, и многие другие успехи в области защиты человеческой личности в уголовных делах, отразились благоприятно и на начавшейся практике по гражданским делам. Число клиентов возрастало, чему способствовало также отношение к ним защитника: с неимущих он не требовал гонорара и вел дело бесплатно, руководствуясь тем же принципом помощи людям, нуждавшимся в правовой защите. Другой его принцип был не браться за дело, если для него совершенно было ясно, что оно неправое, и проигрыш неизбежен.
Как это ни странно, но практика сопровождалась неожиданностями, даже опасными для жизни адвоката. Однажды явился к нему 80-летний благообразный маленький старичок, которого выгнали из дому четверо здоровых сыновей. Он имел неосторожность перевести на их имя свое имение и теперь оказался в нищете, жил в городе в подвале. Рассказав свое дело, старичок поднялся, и еле передвигая ногами, отошел к окну. Став спиной к адвокату, вынул красный носовой платочек и вытер им слезы. Затем он также медленно направился снова к адвокату и опустился в кресло.
"Вы думаете, - сказал он, - я плачу от того, что не имею средств к жизни, умираю нищим? Нет, как же могли мои дети так поступить со мной!?". И снова еле сдерживаемые слезы появились на его глазах.
Василию Ивановичу удалось наложить запрещение на имение, обеспечить интересы старичка. Некоторое время спустя, мой отец получил приглашение явиться к этим четырем сыновьям и их отцу для заключения мирового соглашения. Ничего не подозревая и радуясь, что дело может окончиться полюбовно, Василий Иванович отправился по указанному адресу, вместо того, чтобы вызвать их всех к себе. Оказалось, свидание было назначено в трактире и, когда мой отец вошел в очень маленькую комнатку, то там оказались четверо сыновей - дюжих мужчин и подпольный адвокат, такой же здоровенный крепыш, как и они. А старика-отца не было. Немедленно все пятеро предъявили Василию Ивановичу, как поверенному старика, заранее заготовленную для подписи бумагу. Мой отец отказался ее подписать. В ответ поднялись кулаки и он услышал: "Если не жалко своих костей - подписывай!"
Минута была решительная. Быстро поднявшись, Василий Иванович крикнул им: "Долой руки! Ответите за насилие строго. Я при исполнении своих служебных обязанностей". И не давая им опомниться, быстро повернулся и вышел. Дверь, к счастью, была тут же за спиной.
Позднее сыновья были вызваны адвокатом к нотариусу и подписали соглашение с отцом, положив на его имя некоторую сумму денег и обещав принять его, если он пожелает вернуться к ним, обеспечить его отдельной комнатой, деньгами, пищей, уходом, быть с ним почтительными и ласковыми.
Вскоре после того явился к Василию Ивановичу и старичок: веселый, радостный жал он адвокату руку, долго не выпуская ее из своих по-старчески дрожащих рук. Он жил у своих детей, окруженный полным вниманием и лаской. Василий Иванович был счастлив, что смог помочь этому несчастному, восстановить согласие и мир в семье.
В своем кабинете мой отец видел как много слез, так и слышал радостный смех своих клиентов.
6. Снова Юрьев и революция 1905 года
Однако, несмотря на успехи и хороший заработок (на третий год своей адвокатской практики мой отец зарабатывал 12 000 золотых рублей в год), его влекли наука и профессура. Приняв предложение профессора Пассека, давно оценившего способного студента и предложившего оставить его при университете для подготовки к профессорскому званию при кафедре Истории и догмы римского права, Василий Иванович возвращается в Юрьев и переходит на оклад в 1200 зол.рублей в год . С воодушевлением берется он за научную работу Подушный надел в древнем Риме. Делает первые шаги к получению права на чтение лекций.
Но мирное течение жизни молодого ученого снова было прервано разразившейся в 1905 году революцией, взрыв которой был особенно яростным в Прибалтике. Революционеры поджигали усадьбы балтийских помещиков, владевших большими земельными угодьями, на которых работали батраками местные безземельные крестьяне, ненавидевшие эксплутировавших их владельцев поместий. Дети этих батраков, получившие образование, составляли первый тонкий слой новой балтийской интеллигенции, состоявшей из латышей и эстонцев, требовавшей автономии Прибалтийского края, по примеру Финляндии.
Хотя Василий Иванович не принадлежал ни к какой революционной группировке, не принимал никакого участия в революционных кружках, он разделял умонастроение либеральной части русской интеллигенции и имел основания опасаться репрессий, тем более, что его брат, вернувшийся из ссылки и принимавший участие в студенческих демонстрациях, был снова арестован. Юрьевский университет был временно закрыт. По совету сведущих лиц, во избежание возможных репрессий, отец через Финляндию уехал на время за границу, в гостеприимную Бельгию, известную своим доброжелательным отношением к политическим беженцам.
Поселившись в Брюсселе, Василий Иванович стал работать в Королоевской библиотеке и в библиотеке Социологического института Сольвей (эту библиотеку он застал в том же, неизменившемся виде, когда вновь приехал в Брюссель - политическим эмигрантом, после Второй мировой войны, т.е. 40 лет спустя).
Интерес отца к социологии, а также знания, которые он приобрел в этой области, нашли отражение в развитой им в дальнейшем теории о нормативном гражданско-правовом обществе, как предмете науки гражданского права и его видах (25).
Проведя около года в Бельгии, Василий Иванович возвращается в Юрьев, где представляет свою работу " pro venia legendi " на тему Подушный надел в древнем Риме (26). В 1907 г. факультет избирает его приват-доцентом на кафедру Истории и догмы римского права, а затем в 1909 г., после защиты магистерской диссертации - экстра-ординарным профессором - на кафедру Гражднского права. В 1910 году мой отец избирается профессором на кафедру Римского права в Варшавский университет, а осенью 1911 г. по пригашению университета Св.Владимира в Киеве переходит туда на кафедру Гражданского права, где в 1913 г. защищает докторскую диссертацию. Тема обеих диссертаций: Очерки по истории землевладения и права в древнем Риме (27). Кроме того, в 1915 г. выходит другой значительный труд, явившийся плодом долголетних исследований и командировки на Кавказ, под заглавием: Древнеримская община в сравнении с казачьей общиной (28), за которой следует Русское гражданское право в двух томах (29).
Помимо лекций, Василий Иванович ведет основанный им в университете научно-исследовательский семинар по вопросам гражданского права. Научные труды этого семинара были опубликованы в Киеве в трех томах.
Наряду с работой в университете, профессор Синайский читает лекции в других высших учебных заведениях и принимает активное участие в юридической прессе, главным образом, в Вестнике гражданского права.
Годы, проведенные в Киеве, оказались не только плодотворными в научном отношении, но и счастливыми в личной жизни. У своего коллеги Андрея Митрофановича Лободы, профессора-филолога, Василий Иванович познакомился с его двоюродной сестрой - Ксенией Алексеевной Гегелло, курсистской Высших женских курсов в Киеве, ставшей впоследствии верной спутницей его жизни.
7. Ксения Алексеевна Гегелло
Моя мама происходит из старинного дворянского рода. Предки ее когда-то жили в Литве, а позднее выселились на Украину. Бабушке принадежало поместье Гегелловка в Екатеринославской губернии и собственный дом в Екатеринославле, проданный в 1910 г. при разделе наследства между десятью наследниками (у бабушки было 14 детей, из которых в живых остались 10).
Отец Ксении Алексеевны - Алексей Григорьевич, окончил реальное училище в Вильно, а затем Петровско-Разумовскую академию в Москве со званием ученого-лесовода. Поступив в Лесной департамент, работал в разных губерниях России, дослужился до высоких чинов. По семейному преданию его величали Ваше превосходительство. Значит он мог быть действительным статским советником.
В 1888 г. Алексей Григорьевич женился на Эмилии Матвеевне Голдобиной, воспитанной гувернанткой англичанкой. От этого брака у него было пятеро детей, из которых трое умерли в раннем детстве во время эпидемии дизентерии в Оренбургской губернии. В живых остались - семилетняя Ксения, старшая дочь, и младшая, двухлетняя - Зинаида. Несколько лет спустя, в Уфе, Алексей Григорьевич женился во второй раз на Нине Александровне Размахниной. От этого брака у них было четверо детей. Одно время отец Ксении Алесеевны работал ученым-лесоводом в Орловской губернии и жил с семьей в Брасове (недалеко от Брянска), в имении, принадлежавшем сначала Воейкову, затем великому князю Михаилу Александровичу, женатому морганатическим браком на г-же Вульферт, рожденой Шереметьевской, получившей титул графини Брасовой (30).
В брасовском доме было 12 комнат, полуторасветный зал, кухни, людские, оранжереи, фруктовый сад, лес, ягоды, овощи - все свое. Недалеко от дома находилось село с церковью и почтой. В трех верстах от Брасова было имение Локоть, резиденция великого князя Михаила Александровича. Оттуда, в Брасово, иногда приезжала графиня Брасова с дочерью в возрасте детей Алексея Григорьевича. Она всегда была одета в кисейные платья с воланами, кружевами, бантиками, в крахмаленные юбочки. Девочке разрешалось играть с детьми Алексея Григорьевича, но только под наблюдением гувернантки, и не в так называемые свободные игры (лазить по развесистым деревьям, кувыркаться и т.п.), ведь можно было порвать платье или нарушить красу туалета.
Прожив несколько лет в Брасове, Алексей Григорьевич с семьей переехал в казенный дом, специально для него выстроенный в лесу, недаалеко от Брасова, около деревни Кокоревка, в Орловской губернии. В то время Алексей Григорьевич был уже лесным ревизором и заведовал многоми лесничествами.
Еще до революции Алексей Григорьевич был переведен по службе в Тамбов, в Управление земледелия Государственных имуществ, сначала помощником начальника Управления Юрина, а затем сам стал начальником. Несмотря на высокое положение, он оставался скромным, в высшей степени порядочным и корректным человеком, справедливым и гуманным в отношениях с подчиненными, т.е. соединял в себе лучшие черты русской интеллигенции. Все его ценили и любили. Сохранилась его фотография в форме чиновника Лесного департамента, сделанная в Самаре.
В Тамбове прожил Алексей Григорьевич до революции и, выйдя на пенсию, переехал в Москву, где скончался в возрасте 84-х лет.
Его старшая дочь Ксения начала учиться в Уфе, но после второй женитьбы отца, когда девочке было лет 9-10, ее определили в 3 класс гимназии Дучинской в Киеве. Там она жила у тети - Марии Григорьевны Лобода, вдовы офицера, полк которого раньше стоял на Кавказе. У Марии Григорьевны было трое детей: Андрей, будущий филолог, профессор Киевского университета и коллега Василия Ивановича. Раиса - окончила Фундуклеевскую гимназию в Киеве и работала в Синдикате. И, наконец, хорошенькая Наташа - она училась в Ксеньинском институте в Санкт-Петербурге.
Тетя Маша, отличавшаяся сильным характером и свойственным всей семье достоинством, не была лишена юмора. Когда она плавно ходила по рынку, и бабы кричали
ей: "Барыня, барыня, купите лободы..."(31), она невозмутимо отвечала через плечо: "Мне не надо лободы, я сама Лобода", на что бабы с удивлением отвечали: "Що це вона бормоче? С глузду ссунулась, чи що?"
Тетя Маша была строга к племяннице и более снисходительна к своим детям. Приведу для примера сценку со знакомым студентом, репетитором по математике, неравнодушным к Ксении, когда она была гимназисткой 8 класса.
Однажды, в перерыве между занятиями, молодые люди вышли погулять по садику, прилегавшему к дому. Вероятно, юноша взял девушку под руку, но вдруг появилась на горизонте фигура тети Маши. Она молча посмотрела на молодых людей и плавной походкой проплыла мимо. Когда студент уходил и стал прощаться, тетя Маша сказала ему: "Молодой человек, зайдите ко мне, я хочу с Вами поговорить. Вы не взыщите, но я должна Вам сказать, что вы ведете себя непристойно".
- "Помилуйте, Мария Григорьевна, я, кажется, человек воспитанный, разве я мог бы себе позволить вести себя непристойно в Вашем доме?"
- "Я заметила, что Вы позволили себе лишнее с моей племянницей".
- "Но может быть у меня имеются серьезные намерения!"
- "О Ваших намерениях говорить преждевременно. Она еще гимназистка, а Вы, молодой человек, еше не окончили Вашего высшего образования (он учился в Политехникуме) и не имеете положения, чтобы содержать семью. Я прошу Вас больше в моем доме не бывать".
Итак, в течение всей своей гимназической жизни, Ксения жила у тети Маши, которая кстати каждый год меняла квартиру, поскольку ее не удовлетворяла предыдущая. В гимназии Дучинской воспитанницы носили форму. В 7 классе это была юбка желто-зеленого цвета и такая же кофточка под юбку и черный передник, а на выход - белый, институтского типа. Так как весной и осенью в Киеве бывало жарко, то носили чесунчевую блузку к той же юбке.
По возвращении из гимназии, около трех часов, Ксения сразу же заходила на кухню, где работала молодая Парася.
- "Ну, Парасю, - спрашивала она, - что сегодня на обед?"
-"Идыть, барышня витсель, я тут жарю, чад сядет на платье и на волосья. Барыня будут недовольные".
- "Ну, Парасю, а что сегодня будет на третье?"
- "Ну, идыть, я Вам ховорю желе з лимонов".
Вдруг раздается голос из гостиной:
- "Парасю, що ты там с барышней балакаешь, а тим часом жаришь? Чад сядет на платье и на волосы".
-"О, бачь!" - восклицала Парася и бралась за ручку двери. Ксения выходила, и тетя Маша ей говорила:
- "Ну, Ксеничка, ты еще форму не сняла, посадишь пятно и надо будет отдавать в чистку. Это дорого и материя портится. До обеда всегда надо снимать форму".
Тем временем возвращалась Раиса, и они садились за обеденный стол.
Обычно Ксения проводила учебные и летние каникулы в деревне у отца. Но однажды дядя Василий Петрович, богатый бездетный помещик из Екатеринославской губернии, предложил Ксении сопровождать его за границу. Дядя каждый год ездил на воды и охотно брал с собой кого-нибудь из молодых племянниц. Ксении тогда был 21 год, и это путешествие осталось памятным на всю жизнь.
Все лето катались они по Европе в спальном вагоне первого класса. За границей все поражало Ксению: чистота, красивое убранство гостиниц, комфорт (в Вене, например, ванна, выложенная изразцами в полу, со спускающимися в нее ступеньками), любезность (дядюшка хорошо давал на чай), музеи, природа, Рейн, горы. Они посетили Германию (Берлин, Лейпциг, Дрезден, Кёльн, Мюнхен, Боденское озеро, Франкфурт, Висбаден, Баден-Баденские воды, катались по Рейну) и Австро-Венгрию (Вену, Зальцбург, Прагу, Карлсбадские воды, Будапешт...). Из произведений искусства неизгладимое впечатление на нее произвела Сикстинская мадонна в Дрездене, а из архитектурных памятников - Кёльнский и Венский соборы. Очень понравилась Вена, где дядя и тетя подарили Ксении много красивых вещей: блузки, платья, белье, чудную зеленую под цвет ее глаз фетровую шляпу, золотое кольцо и браслет с брильянтами и сапфирами, а в Карлсбаде купили ей две гранатовых брошки (палочку и ящерицу) и браслет.
Посещали они концерты в курортных парках. Пока дядя и тетя принимали ванны и пили воды, Ксения с кем-нибудь из русских знакомых ходила по музеям, осматривала достопримечательности города или совершала прогулки. Дядя не играл в рулетку, но посещал игорный зал, чтобы посмотреть на игру, и иногда брал с собой племянницу.
Это было исключительное лето. Обычно Ксения ездила к отцу и проводила все каникулы в семье. Сохранились некоторые старинные фотографии, напоминающие по стилю чеховскую эпоху. Ксения Алексеевна была очень хороша собой: зеленовато-бутылочного цвета светлые глаза на фоне безукоризненной кожи лица, обрамленного густыми темнокаштановыми волосами, длинная, ниже талии коса, хорошая фигура, держалась очень прямо, движения были полны очарования, хороший слух и небольшой, но приятный голос, прекрасный вкус. Неудивительно, что у девушки было много поклонников, которых мой отец, однако, велел не поощрять. Неудивительно также, что Василий Иванович, встречавший Ксению Алексеевну по четвергам на журфиксах своего коллеги Андрея Митрофановича Лободы, хотя и не сразу, но заметил ее. Особенно обратил внимание на ее быстрые руки, когда на одном благотворительном балу она работала в лотерее Аллегри. С этого вечера мой отец стал проявлять к девушке внимание, приглашал в театр, в оперу, вел с ней беседы в кабинете Андрея Митрофановича Лободы, и однажды спросил ее: "Мы могли бы пожениться?" Но она не дала определенного ответа, и на Рождество уехала домой к отцу, где весело проводила время, окруженная поклонниками, к которым даже на расстоянии Василий Иванович ревновал.
Не дождавшись от Ксении письма, мой отец послал ей телеграмму, настаивая на решительном ответе. Она ответила телеграммой: "Выезжаю. Встречайте".
- Нет не ему, а мне кольцо," - написал Василий Иванович в своих стихах, посвященных будущей невесте. И, действительно, он заказал ювелиру сделать кольцо из оброненной Ксенией Алексеевной железной шпильки для волос, которую он когда-то поднял и положил себе в карман. Ювелир позолотил ее, поставил на золотую пластинку и вставил брильянт прекрасной воды. Сначала Василий Иванович носил это кольцо на мизинце, а впоследствии подарил его теперь уже, жене.
Незадолго до свадьбы, во Владимирский собор в Киеве привезли чудотворную икону Тихвинской Божьей Матери. Бабушка Размахнина сказала: "Ксеничка, ты выходишь замуж, это серьезный шаг в жизни женщины. Поедем приложиться". Когда они приехали, то увидели толпу на паперти, которую пыталась раздвинуть полиция. Надо было подниматься по высокой лестнице, но полицейский толкнул Ксению в грудь, и она упала навзничь, поранив голову, текла кровь. К счастью, густая коса, приколотая шпильками на затылке, спасла ее от более глубокого ранения, а шпилька лишь оцарапала кожу. Ксения Алексеевнв отчитала полицейского, а растерявшаяся бабушка вызвала извозчика и поехала прямо к Лободам. Приехавший доктор наложил пластырь, с которым Ксения Алексеевна так и венчалась. Возмущенный Андрей Митрофанович воскликнул : "Я министру заявлю! Как можно толкать людей со ступенек!" Когда все успокоились, бабушка сказала: "Это тебя, Ксеничка, Божия Матерь благословила".
Венчанье было назначено на 15 февраля в небольшой церкви недалеко от дома Лобод, когда в Киеве уже веяло весной и цвели фиалки. После венчанья, во время которого Василий Иванович шепнул Ксении, чтобы она первая поставила ногу на расстеленный белый атласный плат, и обеда в ресторане, молодые уехали в свадебное путешествие в Москву, где еще лежал снег и был мороз. Не предполагая этого, Ксения Алексеевна выехала в черном бархатном костюме и бархатной шапочке, украшенной белым эгретом, и в ботинках. Поэтому из Москвы пришлось спешно телеграфировать в Киев, чтобы выслали ее шубку на беличьем меху, а чудные серые, фетровые, легкие как перышки ботики были куплены в лучшем магазине Москвы. Как только была получена шубка, Василий Иванович с женой начали выезжать. Первый их выезд был к Иверской часовне. Сели в сани. Извозчик в тулупе покрыл их выше пояса медвежьей полостью, и сани под звук бубенцов покатили по улицам заснеженной морозной Москвы. Часовня вся в свечах, много народу. - "Мы стояли, - рассказывала Ксения Алексеевна, - и вдруг я чувствую как кто-то меня хлопает по спине. Я оглядываюсь, оказывается мой эгрет на шляпе загорелся. Божия Матерь благословила меня во второй раз".
Из этой часовни, давно снесенной, у Ксении Алексеевны сохранилась маленькая иконка в серебряной ризе с изображением Иверской Божией Матери, с которой она никогда не расставалась.
Почти каждый вечер ездили они в театры, особенно в Художественный, где видели Вишневый сад, Дядю Ваню, Трех сестер, Чайку Чехова, Синюю птицу Метерлинка, а в Большом - оперу Евгений Онегин и другие оперы и балеты. Всю жизнь мои родители помнили постановки Станиславского и большое мастерство артистов. Художественный театр покорил их на всю жизнь.
Брак Василия Ивановича и Ксении Алексеевны оказался счастливым. Они прекрасно дополняли друг друга. Ксения Алексеевна - умная, волевая, энергичная, глубоковерующая, никогда не падала духом, была наделена организаторскими способностями и "золотыми руками", умевшими делать все, чего не умел Василий Иванович, и незаменимыми в трудные времена. Ей был присущ авторитет, с ней считались, ее все уважали, включая домашнюю прислугу и даже домашних животных, которые по одной интонации ее голоса понимали, что провинились.
Кроме того, она была общительным, сердечным и добрым человеком. Воспитанная в духе традиций и принципов, соблюдавшихся в среде русской интеллигенции, к которой принадлежали ее родители, на нее во всем можно было положиться. Она была человеком слова и дела.
По возвращении в Киев, Василий Иванович с удвоенной энергией принялся за свою научную и педагогическую работу. В 1913 г. он защищает докторскую диссертацию. Его избирают ординарным профессором на кафедру Гражданского права в том же университете в Киеве. Казалось бы жизнь улыбалась ему, но на горизонте уже назревали исторические события, которые нарушат мирное течение его счастливой жизни.
Первую мировую войну, революцию и гражданскую войну родители провели в Киеве, за исключением периода эвакуации университета в Саратов. В 1917 г. в Киеве организуется Юридический институт, директром которого становится Василий Иванович. В 1920 г. этот институт преобразуется в Социологический, где мой отец читает курс социологии. Но к гуманитарным наукам, особенно к юридическим, в то время отношение властей было скорее прохладным, если не отрицательным. Возможности научной работы все суживались. Научная мысль оказалась в тисках. Попытки Василия Ивановича работать юрисконсультом окончились неудачей. Из-за его принципиальности и нежелания идти на компромиссы в юридических делах, его трижды увольняли. Новые принципы революционного права, правового мировоззрения - сделали ненужным то право, в котором мой отец специализировался. Он почувствоал свою ненужность. Учиться новой специальности, но какой, к чему другому он способен, где мог бы применить свои силы? Поэтому, когда мой отец получил иносказательное приглашение (32) от профессора- медика, бывшего коллеги по Киевскому университету, занять кафедру в Латвийском университете, в Риге, он решил уехать. Но как? Получить разрешение на выезд - немыслимо. Значит остается нелегальный путь, полный риска.
© Наталия Синайская
