Свидание в Ерсике
Александр Гурин
Глава V. Вячеслав Борисович
Дружина князя Владимира покидала Полоцк ранним утром. Я замыкал колонну всадников. Ехали по Полоцку долго: город раскинулся на несколько верст. Мы скакали мимо величественного каменного Софийского собора, проехали утопавшие в небольших садах кварталы кузнецов, бондарей, ювелиров, кожевенников, косторезов, миновали прекрасно укрепленный Спасский монастырь. Я не испытывал горечи, разглядывая огромный город, который должен был по праву принадлежать мне. Да, я законный наследник Полоцкой земли. Я, считающийся бедным изгнанником.
Полоцком владел еще мой отец, князь Борис. После его смерти престол должен был достаться мне. Мои несчастья начались, когда умерла мать. Отец вскоре женился во второй раз. Его супругой стала Святохна – славянская католичка из захваченного немцами Поморья. Какая ирония: почти из тех же мест прибыл еще один человек, принесший мне не меньше зла – епископ Альберт. Святохна была молода, жеманна, хитра и необычайно красива. Князь Борис буквально отойти от молодой жены не мог. И когда я слышал, какие сладострастные стоны звучат из их опочивальни, то завидовал родителю. Вскоре моя мачеха понесла. И почему-то, забеременев, стала живо интересоваться государственными делами, давать советы отцу. Очень ее беспокоил Кукейнос – самое дальнее из владений отца. В лесном краю жили крещенные латгалы, платившие дань полоцкому князю. Крошечный городишко, ничтожная дань...
Еретичка, даже на ночь не снимавшая католического креста, доказывала:
- А ну как враги захватят Кукейнос и перекроют торговлю по Двине? Полоцкие купцы обеднеют, город захиреет, враг – минчане, смоляне, литовцы – завоюют нас и заберут меня на поругание.
Князь ласково целовал ее в полные губы, нежно гладил округлившийся живот и говорил:
- Ты, как всегда права. Надо укреплять Кукейнос.
Лишь после того, как отец услал меня в Кукейнос, я понял – коварная латинянка желала лишь одного: освободить престол в Полоцке для своего еще не родившегося чада. Родитель же мой вскоре умер при странных обстоятельствах. Полоцк не достался Святохне – его сумел захватить князь Владимир из маленького городка Минска. Но меня это уже не волновало. Я, почти отрок, зажил в Кукейносе новой жизнью: муштровал крошечную дружину, собирал дань с латгалов и пошлины с торговых кораблей, вершил суд, укреплял замок...
Сильно досаждали мне литовцы: когда они совершали набеги, латгалы не пытались сопротивляться, а бежали в дремучие леса. Князю не подобает прятаться в непроходимых болотах. С трудом оборонялся я в деревянном замке.
Соседним княжеством правил латгал Висвалдис. Православный князь Ерсики, он решил проблему набегов соседей просто: женился на дочери влиятельного литовского вождя Даугерута и тем обеспечил себе безопасность. Смекалистый Висвалдис, добрый сосед и милосердный от природы человек и мне советовал сыграть свадьбу с литовкой. Я же не стал этого делать: негоже Рюриковичу жениться из страха.
Постепенно богател, рос Кукейнос, увеличивались мои владения. Однажды у озера я повстречал дочь вождя селов, очаровательную белокурую девушку. Увидел и понял – вот самое ценное, что есть на этой земле. Она согласилась стать моей женой, приняла мою веру и уже много лет скрашивает мою жизнь.
Шли годы... Когда епископ Альберт стал крестить ливов, я по странной наивности посчитал: будет еще один добрый сосед. Я правил в Кукейносе, а в соседнем Лиенвардене (Лиелварде – прим. автора) властвовал рыцарь Даниил. Вместе следили за тем, чтобы никто не мешал судоходству по Двине, вместе отразили набег литовцев.
Такая идиллия продолжалась, пока однажды я не проснулся ночью от того, что к моему горлу приставили меч. Я видел, как куда-то тащили мою полуодетую супругу, волокли маленькую дочь. Немцы рылись в моих сундуках, забирая все ценное. Пока я спал, рыцарь Даниил обманом захватил мой замок!
Я боялся не за себя. Думал, не осквернили бы похотливые немцы княгиню Кукейноса. К счастью, обошлось. А епископ Альберт велел снять с меня оковы и пригласил в гости. Почтительны были дружинники Даниила, составившие мою охрану на пути в Ригу, но мне они казались конвоирами. Альберт просил простить его неразумного вассала, в знак своей дружбы подарил мне трех добрых коней, дорогое заморское одеяние. Он ворковал, словно голубь, что лично позаботится о моей безопасности: немецкие каменщики с Готланда построят мне прочный каменный замок вместо старого деревянного, а немецкий гарнизон будет надежно защищать меня от врагов. Достаточно лишь признать себя вассалом епископа.
Альберт был добр и учтив, но я ясно понял: если откажусь, меня закуют в железо, сгноят в какой-нибудь рижской темнице. А что станет с моей женой, не хотелось и думать! Я согласился. Поинтересовался лишь: каменщиков кормить надо, деньги им платить, кто это будет делать? Тут епископ и выдал себя. Произнес с довольной улыбкой:
- Деньги я давно приготовил.
Сказал, и по глазам увидел, что я все понял. А я распознал: он уразумел, что я его раскусил. Оба мы ничего больше не сказали. Что было говорить?
Епископ устроил пир, весь вечер подливал мне вино. Я покорно напился допьяна, и Альберт решил, что все же перехитрил меня. Для начала он прислал в Кукейнос 20 немцев – воинов и каменщиков. Они были начеку, даже камни тесали, не снимая панцирей. И все же я сумел застать их врасплох. Трупы пустил вверх по реке – к Риге, а сам сжег деревянный замок и отправился в Полоцк. Но не с пустыми руками я возвращался домой. Арбалеты? Теперь и в Полоцке умеют их делать. Баллисты? Четыре года назад я привез в Полоцк несколько баллист, которые предназначались для недостроенного замка. Одного не предвидел: что Альберт окажется таким жестоким. После моего бегства в Полоцк по лесам вылавливали крестоносцы латгалов и селов, моих бывших подданных, чтобы покарать лишь за то, что вынуждены были платить мне дань.
Многие до сих пор недоумевают: почему князь Владимир не пришел мне на помощь? Но я не в обиде. От Риги до Кукейноса – рукой подать, а от Полоцка – может, и тысяча верст. Что было делать князю? Идти на Ливонию со своей дружиной? Так ведь ходил уже, но ничего не добился. Собирать всех бояр, горожан? Да хоть сожги князь Ригу, что дало бы это, подойди в тот день литовцы или смоляне к беззащитному Полоцку? Можно было бы, конечно, собрать ополчение со все полоцкой земли. Тогда бы воинов хватило на все – и на то, чтобы защищать Полоцк, и на то, чтобы идти брать Ригу. Вот только, если бы князь подобным образом выиграл, он бы все равно... проиграл. Что значит летом собирать землепашцев и отправляться в поход за тысячу верст? Это значит оставить крестьян без урожая. А много ли военной добычи можно захватить в крохотной Риге, где нет и тысячи человек?! После такой победы остался бы Владимир без денег, с голодной дружиной. Глядишь, кликнули бы вече, да избрали бы другого князя.
А я вдруг понял, что я – ливонский русский. Уже не такой, как другие в Полоцке. И что город стал мне немного чужд. Нет, в Полоцке приняли меня с почетом, князь Владимир благодарил и за баллисты, и за арбалеты. Дал удел, неподалку от границы с Ливонией. А что до моей тоски, кому до нее дело? Подумаешь, кручинится бывший князь от того, что в далекой Ливонии Альберт лишает свободы латгалов, да селов. Насильно крестит, убивает непокорных... Нехристь она на то нехристь, чтобы креститься. Недаром, когда один из предшественников Альберта, икскюльский епископ Мейнард начал проповедовать в Ливонии и просил на то разрешения у тогда еще молодого князя Владимира, тот даже одарил немца : благое дело - прививать язычникам веру в Христа. Но у меня все равно душа болит за латгалов. Если понадобится, жизнь в борьбе с немецкими рыцарями отдам! (Более чем через десять лет после описываемых событий, Вячеслав Борисович гордо отказался сдаться и героически погиб, защищая от крестоносцев крепость эстов, позвавших его на помощь).
Впрочем, хватит мне размышлять, надо не отставать от остальных – путь до Ерсики долог.
