Свидание в Ерсике
Александр Гурин
Глава III. Владимир Псковский
Я находился в своих покоях, когда ко мне явился монах и сказал, что Его Преосвященство епископ Альберт хочет посоветоваться со мной и просит зайти к нему и епископу Теодориху. Отчего бы не дать совет родственнику и другу? Я незамедлительно направился к епископу.
Когда проходил мимо покоев Дитриха, из-за двери не раздалось ни звука – либо моя дочь и ее муж спали после сладостных утех, либо молча предавались любви. О, брат епископа умел нравиться женщинам: сильный, отважный воин и, по слухам, отменный любовник. С моей дочерью он ворковал, как голубок, чувствовалось, что молодые супруги весьма довольны друг другом и желают и дальше наслаждаться обоюдным обществом. Учтивый, аккуратный, почти непьющий, знатный – где взять лучшего мужа любой женщине? Но не потому я согласился отдать свою красавицу за отважного заморского рыцаря!
Епископ Альберт и я хотели породнить не только латинского мужчину и русскую женщину, но и Ливонию с Псковской землей! Чтобы был вечный мир, не прекращалась торговля, вместе сражались против язычников псковские христиане. Ах, если бы я был не просто князем, а владыкой, так бы все и получилось!
Увы, жизнь моя с детства была непроста. Быть может, это и научило меня смотреть на вещи иначе, чем это делают остальные. Ни я, ни брат мой, знаменитый ныне новгородский князь Мстислав Удалой, не унаследовали княжеств. Род знатен, слава большая... а земли нет. Потому я так рад был сесть в Пскове, хотя власти там у князя ненамного больше, чем у льва в клетке. Всё решает вече, князь должен думать, как обеспечить выгоду горожанам. Вот я и удумал. Псков город небольшой, своего рода слуга Великого Новгорода. А все почему? Новгородцы с заморскими гостями торгуют, а у Пскова пути к морю нет. Но ведь теперь заморские гости тут, рядом. Не так уж и далек путь до Риги. А значит будет мир, торговля - появится богатство, станет Псков равен Новгороду, не будет на Руси города богаче Пскова. А на немцев любо-дорого поглядеть: их рыцари Богу служат, ремесленники искусны, предводитель мудр. Глядишь, и наступит в Ливонии мир и покой. А я думал стать не менее влиятельным, чем мой знаменитый брат.
Вот и сыграли свадьбу моей дочери и славного рыцаря Дитриха. А как прознали об этом горожане, заговорил в городе вечевой колокол. Меня на вече и слушать не захотели. Попробовал говорить, да кто меня услышит, когда тысяча глоток ревет: «Вон! Вон из города!».
С обидой покидал я Псков. Оставил там жену, сыновей, а сам отправился в дальний путь – к Владимиру Полоцкому. Думал, примет меня хоть в услужение, даст удел. А там и семью перевезу.
Долго добирался до Полоцка. А князь даже видеть меня не захотел. Чуть взашей из города не вытолкал! Верный конь сам повез меня к Риге. Ехал со страхом – люди хорошие, а все же чужеземцы. Как узнал, что епископ уехал в Германию, совсем приуныл. А зря. Немецкие переселенцы – люди отзывчивые, сердечные. Одарили меня, изгнанника, щедро, чтобы мог жить, как знатному подобает, всяческое уважение проявляли.
Помню, помню, помню эти разговоры: мол, эсты, ливы, латгалы – данники Руси, защищать их надо от крестоносцев. Знаю я этих данников. Два года назад ходили мы с братом в нашу эстскую вотчину, дань собирать. Есть там такой городок – Медвежья Гора называется, по-эстски Оденпе. Неделю мы эту Медвежью Гору осаждали, прежде чем кичливый старейшина Лембит согласился дань выдать, как его предки платили. Тут уж рассердился страший брат мой – потребовал дань не мехами, как в старину делалось, а серебром. И что же? Не моргнув глазом, заплатил 200 гривен бедный эстский старейшина. А на следующий год напал на Псков, как раз тогда, когда меня с дружиной не было в городе. Горе пришло к тем, кто не спрятался за укреплениями. Кто из девушек понравился, увели с собой, язычникам поганым во грехе детей рожать. Правда, вели себя эсты не так зло, как обычно, видно, прогневить меня боялись. Мужчин убивали быстро, а не жарили на кострах и не вырезали крестов на спинах, как они любят это делать с пленными крещенными ливами. Те, впрочем, тоже хороши: в прошлом году загнали детей эстов в глубокие пещеры, а потом три дня и три ночи жгли дымные костры – тысячи эстов задохнулись в дыму. Дикари, одним словом! Нет, чтобы взять в плен, а потом продать в рабство какому-нибудь заморскому купцу.
Надеюсь, епископ быстро наведет здесь порядок, добьется, чтобы заповедь Божью «не убий» блюли. А там и войны кончатся, не будут же рыцари с христианами воевать. Думаете, я не прав?
Но все, хватит о своем рассуждать, настало время слушать рассказ епископа...
Только закончил Альберт говорить, епископ эстский Теодорих глазами сверкнул:
- Войны не миновать!
Смотрел я на него, и очень он мне показался похожим на псковского тысяцкого, когда тот на вече орал – мол, этих поганых латынян надо гнать за море, а не дочерей за них выдавать. Видно, так же, как и этот Теодорих, войны желал.
Зло меня, признаться, разобрало, вновь псковское унижение вспомнил. Чтобы успокоиться выпил кружку доброго пива. Умеют же немцы готовить напитки!
Теодорих тем временем говорил:
- В Ерсику ехать – зря время терять, да себя опасности подвергать. Ригу укреплять пора.
Тут и настал мой черед. Спокойно, очень тихо, я произнес:
- Конечно же, в Ерсику ехать надо.
Епископ Альберт вопросительно посмотрел на меня. Я пояснил родственнику:
- Есть у меня одна мысль. Но держать ее лучше в тайне...
Брат мужа моей дочери знаком указал Теодориху – выйди вон. Тут я даже зауважал эстского епископа – вышел он из комнаты, ничем не выдав своего недовольства: вот она, немецкая дисциплина.
Я изложил епископу свой план, и он решил: едем в Ерсику!
