'Волга' на берегах Даугавы

Промежуток между прошлым и настоящим всегда заполнен как бы анфиладой пространств, по которой можно мысленно перемещаться далее и далее, насколько позволяет заданность поиска или литературной игры. Настоящее строится на реальном фундаменте прошлого, но если от реального осталась только память, то уже на “новоделе”. Таким “новоделом” является, наряду с Домом Черноголовых, возникшая на полвека пустовавшем пространстве гостиница “Отель де Ром”. До 1944 года здесь так же была Римская гостиница, разрушенная во время ухода немцев из Риги. В отличие от нынешнего дорогого заведения, прежняя гостиница была сравнительно демократической по духу и ценам. Известность этому зданию придавало легендарное “Кафе Шварца”, где встречались все со всеми — журналисты, актеры, художники, кокотки, финансисты, депутаты Сейма и шахматисты. И хотя многие только забегали туда, чтобы “отметиться”, создавалось впечатление, что “вся Рига” только и делает, что проводит время там. И это дало основание фельетонисту Льву Максиму сделать шутливый эскиз в духе Аверченко-Тэффи: “Рижане. Краткая историческая справка”, в котором он набрасывал эту самую временную анфиладу, с помощью которой сегодня виделось в юмористическом плане, но и в достаточно правдоподобном свете. Во всяком случае это позволяет почувствовать атмосферу тех лет.

“Судя по разным историческим источникам, люди, населявшие Ригу, всегда были одинаковы. Так, летопись XII века говорит, что когда иноземные купцы впервые прибыли в Ригу, ливы — тогдашние хозяева города, очень добродушный народ — сейчас же привели их в какое-то помещение, видимо, игравшее тогда роль современного кафе, уселись с ними за стол и сидели так до утра, ничего не делая, весело глазея на проходящих, болтая и сплетничая. Тех же из купцов, которые хотели обратить их в свою веру, ливы не приняли в свое общество, осыпали насмешками, прозвали черноголовыми и так жестоко донимали, что те скоро поняли, что если они не построят себе отдельного дома-убежища, им вряд ли спастись. И они себе выстроили известный дом на Ратушной площади — дом Черноголовых...Все-таки некоторых из купцов ливам удалось утопить в Двине.

Такой порядок, продолжавшийся довольно долго, вызвал в Европе большое удивление. Римский папа, необыкновенно заинтересованный, даже объявил на рижан крестовый поход...Но из этого ничего не вышло. Меченосцы, несмотря на то, что разрядились в самые свои шикарные белые плащи с красными крестами, способные сами по себе кому угодно вскружить голову, не сумели рижан выманить на улицу. Те продолжали заседать в своем веселом помещении и, поглядывая в окна на меченосцев, потешались что было сил...Так что в конце концов меченосцы сочли за лучшее присоединиться к ним и тоже посидеть в тепле, в хорошей компании... А вскоре и совсем ушли из Риги...

Но больше сделали пришедшие за ними поляки. Наиболее умные из них, сейчас же смекнув, в чем дело, не задаваясь никакой политикой, сами мирно спустились к туземцам в погребок и там стали ждать, чем кончатся события... Время это известно в истории под названием “календарной смуты”. Эта календарная смута до того надоела Европе, что она была рада-радешенька, когда измученные поляки оставили наконец Ригу и уступили место шведам.

Но и шведам, кроме шведского пунша, ничего не удалось рижанам привить. Рижане продолжали вести тот же свой простодушный, исторический образ жизни. Стало вообще законом, что кто к ним ни являлся с исторической миссией, должен был или оставить свою миссию и сделаться душой, как они, или, если он на своей миссии настаивал, находить тихую безвременную кончину в Двине.

Так что народы в конце концов совершенно оставили свои попытки. Тут не приходится ни гадать, ни спорить — факт налицо: все ушли. Даже большевики.

Эта ясность исторического характера, казалось бы, должна делать необыкновенно легким и дальнейшее изучение народа и его путей, между тем, как это ни странно, до сих пор находятся историки и очень серьезные, которые еще бьются над вопросом, почему это, кто бы ни приехал в Ригу, сейчас же делается тут своим, начинает посещать кафе Шварца и болтать, как сорока?”

Но это зарисовка Риги, так сказать, космополитической, когда здесь еще существовали респектабельные немцы, шумные и деловые евреи, озабоченные проблемами молодого государства латыши и медленно приходящие в себя после смены комплекса имперского величия на меньшинственный комплекс русские. Но, разумеется, кроме общего для всех “Кафе Шварца”, были и заведения соответственно профессии, менталитету и кошельку. Благополучно покинувший Ригу в январе 1941 года журналист и педагог Генрих Гроссен провел последние годы в Швейцарии, где писал воспоминания о Риге (см. журнал “Даугава”, 1994, №№ 1–4). В 1971 году он выпустил во Франкфурте книгу “На буреломе”, в которой рассказал, что петербуржцы А.М.Фокин (брат известного хореографа Михаила Фокина и муж владелицы балетной школы Федоровой), П.Мельников (бывший режиссер Мариинского театра), Петр Пильский (известный литературный критик), А.Риттер (известный театральный меценат) и сам Генрих Гроссен составили “Содружество доброй надежды” и “раз в месяц собирались у кого-нибудь из нас, но чаще всего в трактире “Волга” на Московском форштадте.

Владелец этого питейного заведения Тарасов славился изготовлением вкусной селянки, на которую надо было заранее записываться, особенно на рыбную. Тарасов был известен своей селянкой не только в Риге, но даже за пределами Латвии. Приезжие из Берлина, Парижа или Лондона артисты, как например Шаляпин, Михаил Фокин, Дмитрий Смирнов или русские писатели и профессора, приезжавшие в Ригу читать лекции, считали своим приятным долгом посетить Тарасова, “отведать селяночку”. У него для почетных гостей, а почетным гостем был каждый русский, заказавший заранее селянку, — отводилась особая комната, где за буфетом восседала жена хозяина, типа малявинских баб, румяная, с розовыми щечками, и разливала в стаканы чай из чайников с красными розами. А когда половой подавал дымящуюся в белой суповой миске селянку, то он произносил одну и ту же заученную фразу: “Кушайте на здоровье, Федор Иванович очень жаловали эту селяночку!” К нашему столу подходила сама Тарасова и добавляла к словам полового: “Селянка, изготовленная по вашему рецепту, Александр Михайлович, пожалуй, не хуже Шаляпинской...” — “Лучше, дорогуша, лучше: по Фединому рецепту хоть и нежнее, да приятной остроты меньше, я-то его рецепт знаю!” — смеялся наш изысканный гастроном, он в ресторанах “командовал парадом”, а здесь — Фокин...

...Приоткрылась дверь в биллиардную, откуда показалась курчавая голова извозчика, который делал знаки Фокину; тот поднялся и вышел...

Вернулся Фокин:

— Только что сыграл в биллиардной партию с извозчиком Петуновым: проиграл ему пару пива... Люблю... Здесь самое русское место... “Волга” — имя-то какое русское!.. Ну, дорогие, засиделись, а мне пора в балетную студию...”

Приводимая здесь фотография запечатлела почти в полном составе редакцию газеты “Сегодня”, так же наведывавшуюся в “Волгу”. Цветастые чайники содержат в себе отнюдь не чай, а коньяк, потому что заведение не имело права держать горячительные напитки (недаром звание у него было “Чайная”), так что форма здесь не гармонировала с содержанием.

В ходе поисков удалось выяснить, что находилась “Волга” на углу улиц Дзирнаву и Московской. Выяснилось, что живы и дети Дмитрия Ивановича Тарасова (сам он умер в 1942 году), живущие в другом его доме на Ильинской. При ознакомлении с сохранившимися у них фотографиями выяснилось, что Д.И.Тарасов заработанные приманчивой солянкой деньги употреблял в подлинном смысле на богоугодное дело.

Храм Иоанна Крестителя на Большой Горной (Лиела Кална) был построен еще до Мировой войны, но отделка и освящение его состоялись лишь в 20-х годах. И вот на одной из фотографий была обнаружена надпись:“Стенопись св.Троицы в славе со св. ангелами сооружена 29 августа 1932 г. в Рижском Иоанновском соборе усердием Дмитрия Ивановича Тарасова и Петра Гавр.Савловского. Работа художников Евгения Евг. Климова и Юрия Георг. Рыковского. Господи! Освяти любящие благолепие дому Твоего! Ты тех воспрослави Божественною Твоею силою!”

Вот и еще прикрепились имена к цепочке других имен. История русской Риги без них неполная. Юрий Рыковский известен был как художник театра Русской драмы и как мастер стенной росписи. В работу над росписью храма он вложил много души и как бы сросся с ним, недаром завещал похоронить себя подле храма. Умер он в 1937 году, сведенный в могилу тяжелым туберкулезом, который настиг его во время трехлетнего пребывания в германском плену.

Евгений Климов был самым крупным местным русским художником тех лет, в творчестве его нашли место и старая Русь, и русская Рига, и то, что можно назвать “ганзейский дух”. Работы его рано оценили знатоки, в частности, одобрял Бенуа в письмах из Парижа. Многие работы ему удалось сохранить, так как он в 1944 году уехал в Прагу, а потом перебрался в Канаду, где жил и работал до своей гибели в автокатастрофе в 1990 году. На Покровском кладбище стоит часовня, в которой погребен убиенный архиепископ Иоанн. Мозаика на ней работы Е.Е.Климова. Вот таким видится сквозь временную анфиладу кусочек прошлого русской Риги.

Даугава, 1999, № 3