Русские художники

Евгений Климов (Канада)

Портретисты XVIII века

Любите живопись поэты!
Лишь ей единственной дано
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно.

Н.Заболоцкий

Что особенно свойственно русскому
портретному искусству– психологичность или, точнее, душевность.

М.Добужинский

Греческая легенда повествует о том, как в далекое время молодой воин уходил на войну, а девушка решила оставить себе на память образ любимого человека и обрисовала линией падающую от него на стену тень. Так, по греческому преданию, родилось искусство живописи и смысл этой легенды в том, что живопись родилась из чувства и желания сохранить в памяти уходящее и виденное.

Нередко предполагают, что портрет тем лучше, чем больше в нем сходства с оригиналом, то есть что ценность портрета зависит от сходства. Но ведь если бы портреты оценивались только сходством, то раскрашенные восковые статуи в музеях восковых фигур должны были бы считаться высшими достижениями портретного искусства. Но, напротив, при виде этих мертых кукол охватывает даже чувство отвращения, а совсем не радость от созерцания подлинного произведения искусства.

Микеланджело было указано, что фигура Лоренцо Медичи совершенно не похожа на живого Лоренцо. Микеланджело ответил: «Кто об этом будет спрашивать через 500 лет?»

Можно спросить, почему русское портретное искусство получило в 18-м веке столь быстрое и блестящее развитие?

Идея портрета весьма древняя и родилась не в 18-м веке, но приняла в новое время особые формы. Известны египетские погребальные портреты в память умерших, которые ставились около мумии скончавшегося. И в Московской Руси около гробниц царей, великих князей и митрополитов в Архангельском соборе писались на стенах поминальные портреты. В миниатюрах бывали также изображения царей, князей и святых, но это были скорее портреты-символы, уводившие из мира реального в мир возвышенный. С 17-го века повысился интерес иконописца-художника к окружающей жизни и в первую очередь объектом наблюдений русского живописца становится человек, и на путь освоения образа человека вступили русские художники в 18-м веке.

В так называемых «парсунах», то есть портретах 17-го века, художник еще не знал, чему отдавать предпочтение, и с одинаковым вниманием отмечал черты лица портретируемого и орнаменты на его одежде. Глаз зрителя бегал по полотну, ища главного, Но главное в человеке открылось русским художникам не сразу.

В конце 18-го века в книге «Понятие о современном живописце» скульптор Архип Иванов излагал задачи художника-портретиста следующим образом: «Живописец весьма должен стараться о том, чтобы избирать токмо выгодные лица или хорошие моменты» и добавляет: «все те недостатки, без которых познается осанка и сложение людей, должны быть поправляемы и выпускаемы в портретах женщин и молодых мужчин; например, нос кривоватый можно попрямить, грудь гораздо сухую, плечи слишком высокие также можно приноравливать к потребуемой хорошей осанке». О постановке натуры Архип Иванов говорит: «Постановление должно быть прилично возрасту, званию людей и сложению их. Для женщин, например, надобно, чтобы оно было благородной простоты и смиренной веселости, ... надобно, чтобы каждый был одет по чиностоянию своему, поелико одни только наряды могут показать в живописи различие между людьми...»

Эти взгляды на задачи портретного дела не выходили за пределы внешнего восприятия людей, но через эти фазы восприятия человека надо было пройти, чтобы в чертах лица художнику раскрылся характер в внутренний мир портретируемого.

Нельзя миновать роль работавших в России иностранных художников. Если в 17-м веке в Москву приезжали второстепенные заморские живописцы, то в 18-м веке Россия видела блестящих и умелых портретистов иностранцев. (Можно назвать таких, как: Каравак, Гроот, Лагрене, Вуаль, Токкэ, Лепренс, Ротари, Торелли, Лампи, Рослэн, Эриксен, Аткинсон, Виже-Лебрэн и др.)

В лице русских художников русская портретная живопись оказалась на такой высоте, что ее достижения во многих случаях превзошли работы заезжих иностранцев, и русские мастера выдвинулись в ряд прекрасных портретистов, доходя в своих произведениях до высот английских портретистов 18-го века во главе с Генсборо.

Среди большого числа русских портретистов 18-го века ограничусь указанием только на Рокотова, Шибанова, Левицкого и Боровиковского. Все они были тонкими живописцами, обладали высокой технической подготовкой и каждый из них умел по особому воспринимать людей.

О жизни Рокотова известно только то, что родился он в 1735 году и происходил из крепостных крестьян князей Репниных, которые ему покровительствовали; точно неизвестно у кого он учился. С 1760 года Рокотов оказывается в Петербурге и в 1761 году исполняет парадный портрет императрицы Екатерины II, императорв Павла I в детском возрасте и ряд других портретов, сделавших имя Рокотова сразу известным. Эти портреты должны были показывать значительность, представительство, или милостивую державность портретируемых. В мягкости и согласованности красок сразу чувствовался большой мастер. В конце 1760-х годов Рокотов переезжает в Москву и здесь им написаны лучшие его портреты – Орловой, Суровцевой, Суровцева, Санти и многих других.

Какая-то волшебная и музыкальная тайна окружает женщин на портретах Рокотова. Фон и одежда переливаются оттенками приглушенно-зеленоватых тонов; прозрачные кружева легко ложатся на плечи и грудь, а к платью приколоты цветы и муаровые ленты. Овальный размер портретов ритмично завершает нарядный и хрупкий облик женщин; они сдержанно улыбаются и смотрят на зрителя чуть прищуренными удлиненными глазами.

Есть у Рокотова и другое понимание человека. Квашнина-Самарина показана им на портрете уже пожилой женщиной, вдумчивой и благородной. Чувствуется, что она перенесла много горя, но нашла внутреннее успокоение. Рокотов заметил не только внешние черты лица, но увидел скромное достоинство и внутреннюю борьбу чувств, которая завершилась умиротворенностью.

Тонкая поэтичность портретов Рокотова заставляет причислить их к произведениям высокого искусства.

Как складывалась жизнь Шибанова известно также сравнительно мало. Он был крепостным князя Потемкина; деятельность его, как портретиста, относится к 1770-м годам, когда он попадает в Петербург, занимается под руководством Левицкого, а к концу 1770-х годов работает в Москве, стремясь передавать в обликах моделей человечность и душевный мир. С работами Рокотова его сближает преобладающее внимание к характерным особенностям человека, а не к внешним признакам. Кроме заказных портретов Шибановым написаны две жанровые картины (в 1774 г. и в 1777 г.) на темы крестьянской жизни. Это «Крестьянский обед» и «Празднество свадебного договора». Картины эти можно считать групповыми портретами крестьян, жизнь которых была Шибанову хорошо знакома. Без идеализации, очень правдиво передает Шибанов простые крестьянские лица, явно симпатизируя молодым и старым участникам бытовых сцен.

Надо отметить еще два портрета кисти Шибанова, относящиеся к 1787 году. Портрет Дмитриева-Мамонова, секретаря Потемкина, ставшего одним из фаворитов имп. Екатерины II. Не польстил Шибанов своей модели, подчеркнув широкие скулы калмыцкого лица Мамонова. Прекрасно написан меховой воротник и орден св. Анны, пожалованный Мамонову имп. Екатериной II. Шибанов уловил черты горделивости в облике одного из приближенных императрицы. Портрет имп. Екатерины II в дорожном костюме и меховой шапке представляет стареющую императрицу во время ее знаменитого путешествия на юг. Портрет привлекает своими удивительными качествами мягкой светотени, съедающей все чёткие границы. Императрица приветливо улыбается и как-бы милостиво призывает оказывать ей доверие и почитание.

Как Рокотов, так и Шибанов вышли из крестьянской среды. Двое других, о которых будет речь ниже, принадлежали к другим слоям русского общества.

 

Левицкий был сыном священника, который был, кроме того, опытным гравером. Вопросы искусства были близки всей семье Левицкого. Родился Левицкий в 1735 году в Киеве и в начале 1760-х годов приехал в Петербург по предложению художника Антропова, занимавшегося в Киеве росписью Андреевского собора. Вместе с Антроповым попадает Левицкий в Москву, где исполняет в качестве помощника Антропова парадные портреты имп. Екатерины II в Триумфальных арках по случаю коронации. В Москве же работает Левицкий и над иконами для церкви св. Екатерины Мученицы (на Ордынке) и других церквей. Во вновь учрежденную Академию Художеств Левицкий не поступил, но пользовался советами Антропова, посещал студию Лагрене и многому научился у Джузеппе Валериани. В 1770 году Левицкий выставляет несколько портретов и сразу привлекает к себе внимание, поразив своим мастерством даже приезжих иностранных портретистов. Особенно интересен был портрет Кокоринова, строителя здания Академии Художеств. Широким жестом руки Кокоринов указывает на лежащий перед ним план Академии Художеств, утверждая этим жестом возведенное им прекрасное здание. В портрете говорит не столько само лицо, сколько вся фигура и импозантная поза. Краски сведены к благородной теплой гамме. Костюм Кокоринова и его руки написаны необычайно пластично. Левицкий был признан действительным членом Академии и с 1771 г. по 1788 г. преподавал живопись в портретном классе Академии Художеств, имея многих учеников.

Левицкий был портретистом по призванию и в этой области поднялся на необычайную высоту. Он всецело овладел техникой масляной живописи и рукою мастера передавал образы людей своего времени, давая каждому человеку соответствующую характеристику в позе, выражении лица и в одежде.

На одном из спектаклей в Смольном Институте в 1773 году, когда институтки разыгрывали небольшие пьесы, присутствовала императрица Екатерина II. Представление ей понравилось, и она заказала Левицкому портреты институток, принимавших участие в спектакле. Так возникла серия очаровательных «смолянок» работы Левицкого.

На одной картине изображены институтки Хрущева и Хованская, разыгрывающие сельскую пастораль в виде пастушка и пастушки. Их позы и жесты переданы с ласковым юмором и очарованием. Чувствуется любовь самого художника к молодой жизни. Лица смолянок не отличаются классической правильностью черт, но в них есть неподдельный задор юности.

В портрете танцующей смолянки Нелидовой Левицкий передал игривое кокетство. Портрет вызывает добрую улыбку и искреннюю симпатию к молодой девушке, так легко и изящно исполняющей танец. Во всех изображениях смолянок Левицкий блеснул живописным богатством своей палитры, создав симфонию серебристых переливов красок, в которую вкраплены голубые и нежно-розовые цвета муаровых лент и прозрачных кружев.

Приходилось Левицкому писать и официальные репрезентативные портреты императрицы Екатерины II. Художник в таких выражениях описывает идею одного своего портрета: «Середина картины представляет внутренность храма богини правосудия, перед которую в виде законодательницы Ее Императорское Величество, сжигая на алтаре маковые цветы, жертвует драгоценным своим покоем для общего покоя...»

Левицкого прославили не парадные портреты императрицы и ее вельмож, а камерные, интимные портреты его современниц, как русских, так и иностранок. К последним принадлежат портреты Урсулы Мнишек и Анны Давиа Бернуцци. Жена литовского коронного маршала – Урсула Мнишек – светская красавица с пышными локонами пудреных волос, в нарядном шелковом платье с большим декольте, деланно улыбается и смотрит на зрителя большими темными глазами. Плотная фарфоровая живопись скрывает совсем мазки кисти.

С таким же техническим совершенством написан портрет итальянской актрисы Давиа Бернуцци, выступавшей в Петербурге. За всеми роскошными деталями костюма и шляпы, за обилием лент, бантиков и цветов, приколотых к шляпе, во всей позе и движении рук артистки угадывается светская авантюристка, прельщавшая многих должностных лиц своими выступлениями. Недаром императрица Екатерина II распорядилась выслать эту особу из России. Живописными средствами Левицкий дал характеристику Бернуцци.

Из портретов русских женщин, написанных Левицким, необходимо отметить изображение Дьяковой-Львовой, которое привлекает женственной мягкостью и светлым обликом молодой жизни. На лице Дьяковой видна непроизвольная улыбка и лицо ее стало от этого прекрасным, несмотря на ее далеко не классическую внешность.

«...В одной улыбке состоит то, - говорит Лев Толстой, - что называют красотою лица; если улыбка прибавляет прелести лицу, то оно прекрасно».

С поэтом Державиным Левицкого связывала долголетняя дружба; есть у них и общие черты восприятия жизни. Державин определял таким образом назначение человека:

Жизнь есть небес мгновенный дар;

Устрой ее себе к покою

И с чистою твоей душою

Благословляй судеб удар.

Этот идеал человека заметен в облике Львовой на портрете Левицкого: ей не страшны удары судьбы, душа ее чиста и спокойна.

С особенной любовью Левицкий написал портрет своей дочери – Агаши. В формах русской жизни видел художник своеобразную красоту. Агаша показана стоящей в сарафане, душегрейке и кокошнике около стола, на котором виден каравай черного хлеба и кружка кваса. Левицкий показал средствами живописи привлекательность всего окружения и, тонко обработав все детали, подводил зрителя к главному. Открытое лицо и бесхитростный взгляд карих глаз придают юному облику Агаши светлое и чистое. Можно снова вспомнить Державина:

Почувствовать добра приятство,

Такое есть души богатство...

В так наз. «Портрете отца художника» видны те же чувства художника по отношению к своей модели, которые были заметны в портрете Агаши. Благородное старческое лицо говорит об усталости от тягот жизни, а умные глаза продолжают так же внимательно вглядываться в окружающее. Всё, кроме лица, в полумраке, луч света выделяет из темноты только голову, художник не останавливается на подробностях одежды. Это рембрандтовский метод портретного искусства.

Умение находить соответствующую композицию портрета в зависимости от модели и необходимые для данного случая детали, или пренебрежение ими, ставит искусство Левицкого вровень с достижениями мировых портретистов, а живописные достоинства его произведений столь полноценны, что его портреты представляются одной из вершин русской живописи.

Левицкий умер в 1822 году ослепшим стариком и в крайней нужде. Он оставил преемником своего учченика – Боровиковского. Если назвать искусство Левицкого объективным, то в контраст к нему творчество Боровиковского определится как субъективное.

 

Боровиковский один из пленительных русских художников 18-го века. О прекрасном вкусе Боровиковского говорят его оливковые, сиреневые и жемчужно-серебристые тона красок, в которые вкраплены более интенсивные цвета. Однако гармония красок не является для него главной задачей, а ведет в мир «сладкой дремоты покоя», по словам Карамзина. Это особенно чувствуется в женских портретах Боровиковского. Художник утверждает своим искусством приятие мира и возможность гармонического единства человека с природой. В одном из писем он говорит:

«Мы чувствуем пекущийся о всем творении непрестанно Промысел Божий; Он все устроит во благое. Собственные же наши усилия останутся тщетны...»

Боровиковский родился в небогатой дворянской семье в 1757 году в Миргороде, на Украине. Несмотря на проявленный интерес юноши к рисованию, его определили на военную службу. Выйдя в отставку, он посвятил себя всецело живописи, писал иконы для церквей и писал портреты.

Императрице Екатерине II Боровиковский был обязан изменением своей судьбы. По пути на юг императрица должна была остановиться в Кременчуге. Боровиковскому было поручено написать две аллегорические картины, в которых была бы представлена императрица. Картины понравились и императрица Екатерина II предложила Боровиковскому переехать в Петербург. Предложение было принято и для художника начался новый период жизни, приведший его к всероссийской известности.

В Петербурге Боровиковский знакомится сЛевицким и становится его учеником. Указаниями иностранных художников, работавших тогда в России, Боровиковский также умело пользовался.

Когда Левицкий был уже стар, самым видным русским портретистом стал считаться Боровиковский.

Женские персонажи его полотен погружены в поэтическую атмосферу. Деревья на фоне портретов своими ветвями и листвой вторят грациозным поворотам фигур, а изящные движения рук, скрытая улыбка и бархатисто-нежный взгляд женщин завершаются игрой цветных шелковых материй, разнообразных лент и драгоценных камней. Но за всеми чудесно переданными подробностями не теряется душевный облик русской женщины той эпохи, то «вечно женственное», что чуть заметно вспыхивает в искорках глаз, в задорно сложенных губах, в игриво-небрежной прическе, что и создает подлинный трепет в портрете.

Работы Боровиковского вызывают желание говорить о них языком поэзии, ибо прозаический язык для них слишком сух и беден. В каждом портрете Боровиковского есть своя звучащая мелодия, свое оркестровое единство. В мелодичности его работ слышатся далекие зовы той же стихии, которая породила русские народные песни.

Портреты Лопухиной, Нарышкиной, Скобеевой, кн. Суворовой, Арсеньевой – шедевры живописного мастерства. Прозрачные тени, белизна кожи, румянец на щеках – все сливается в волшебную эмалевую поверхность холста. Пусть некоторые портреты похожи друг на друга, повторяя композиционные решения, - забыть их невозможно, настолько чары Боровиковского уводят в мир грёз и упоительных мечтаний.

Мужские портреты не столь обаятельны, но более разнообразны и выразительны по характеристике. Боровиковский с трудом справлялся с многочисленными портретами заказами, продолжая считать религиозную живопись своей главной задачей.

«Вам неизвестен род моей жизни, - пишет художник своим друзьям, многое о том говорит подробно; одно вам скажу, что я занят трудами моими непрерывно. Исполнять же с верностью звание есть повиноваться воле Всемогущего».

Деятельность свою Боровиковский считал божественным определением, о славе и материальных выгодах не заботился, оставался холостым, помогал сколько мог родственникам.

По свидетельству племянника, художник, приступая к какой-нибудь важной религиозной работе, прежде всего отправлялся в церковь и служил молебен. Приготовив холст или доску для иконы, он заставлял читать вслух Евангелие, или житие святого, которого предполагал изобразить, и остановившись на каком-либо тексте, прерывал чтение, набрасывал рисунок и затем давал своей идее дальнейшее осуществление.

Внутренний гармоничный мир Боровиковского приоткрывают его письма, в которых встает нравственный облик большого труженика, глубоко верившего в конечную победу доброго начала жизни. Он верит, что «всякое злое слово или действие, хотя и повреждает на кого оно устремляется, но возвращается всегда на главу того, кто оное совершает, из кого исходит, яко во свое начало, и тот непременно будет терпеть ярость его сугубо».

Не представляя себе жизни вне своего труда, Боровиковский писал: «...Я вовсе неудобен препровождать время в суете, которая для вкуса моего пригорчилась. Мой необходимый долг исполнять обязанность по званию моему, пока силы Господь укрепляет...»

В конце своей жизни Боровиковский писал почти исключительно картины на религиозные темы и намеревался даже перед смертью постричься в монахи. Для иконостаса Казанского собора в Петербурге он написал несколько икон. На обороте последней работы художника «Притча о мудрых и неразумных девах» рукою ученика Боровиковского обозначено:

«Владимир Лукич Боровиковский писал за день перед кончиною своей 1825-го года, апреля 5-го дня».

Среди учеников живших на квартире Боровиковского, был Венецианов, с именем которого связана уже новая школа живописцев.