Александр Ольбик
Александр Степанович Ольбик (28 апреля 1939, Калининская область, РСФСР – 2 ноября 2018, Юрмала, Латвийская Республика) – журналист, писатель, член Союза журналистов Латвии, член Союзов писателей России и Латвии, работал в редакции ежедневной латвийской газеты – «Советская молодежь» и еженедельнике «Юрмала», печатался во многих других периодических изданиях, как местных, так и российских. Автор более 20 книг, изданных в Латвии, России и других странах. Как прозаик, чаще всего выступал в детективном жанре, но также был автором и романтической художественной прозы, писал лирические стихи и эссе, вошедшие в различные сборники.
Родился Александр в России, в Великолукском районе Калининской (ныне – Псковской) области. Его отец, рабочий кирпичного завода, Степан Тихонович Ольбик умер в 1939 г., не дожив до появления на свет своего второго сына – Александра, оставив жену Ольгу Александровну Ольбик вдовой с тремя детьми на руках. Перед началом войны от туберкулеза умер старший брат Александра, а после войны от той же болезни скончалась и его старшая сестра. Детство Александра пришлось на годы немецкой оккупации, не раз, спасаясь от карателей, жителям их деревни приходилось прятаться в лесу. Многое из пережитого в те годы нашло отражение в книге А. Ольбика «Дикие пчелы на солнечном берегу», вышедшей в 2009 г. и удостоенной первой премии в Международном литературном конкурсе им. Великого князя Юрия Долгорукого.
1950 год. Мать и отчим Александра. Ольга Александровна Ольбик и Константин Алексеевич Ионов с общей дочерью Галиной
В годы войны его мать познакомилась с беженцем из Ленинграда Константином Алексеевичем Ионовым, жена которого погибла во время немецкой облавы, оставив ему пятерых детей. Спустя какое-то время у маленького Саши появился отчим и пятеро старших братьев и сестер. Константин Алексеевич всегда очень тепло относился к пасынку и принимал самое горячее участие в его судьбы, практически до конца своей жизни – в 1986 г. Похоронен на кладбище в Яундубулты, рядом с могилой своей второй жены Ольги Александровны Ольбик.
После освобождения деревни Красной армией отчима забрали на фронт, где он, как побывавший в немецкой оккупации, воевал в штрафном батальоне и был тяжело ранен в Курляндском котле. После ранения отчим долго лечился в рижском госпитале, выписавшись, получил инвалидность и домик без удобств в Юрмале, в Дубулты, недалеко от 62-й средней школы, где потом учился Александр, а затем и две его младшие сестры, родившиеся в браке его матери с К. Иновым. Сашина мама сразу после войны какое-то время батрачила на хуторах в Латгалии, пока вся их большая семья не перебралась в Юрмалу. Домик у моря, конечно, был для многих не достигаемой мечтой, но из-за постоянной сырости и холодов, к которым он был совершенно не приспособлен, туберкулез их не пощадил. Александру пришлось потом долго лечить эту болезнь и в военном госпитале, и в санаториях в Крыму. Тем не менее, именно про жизнь в дубултской халупе, как он сам ее называл, он написал, что «это был самый счастливый и милый его сердцу уголок. Первая любовь, первая отметка в дневнике, первая прочитанная книга, первая сигарета, первые страдания – все было в этом доме». Будущий журналист и писатель прожил здесь, на ул. Слокас с 1946 г. по 1963 г.
Александр Ольбик
После окончания техникума Александр работал на авиационном заводе, ремонтируя ракетные двигатели для самолетов, летом он подрабатывал рабочим сцены в Латвийском оперном театре и в концертном зале «Дзинтари», одно время подрядился еще и телеграммы разносить в Юрмале. В журналистику Ольбик пришел в 1970-е годы в качестве рабкора. Вот как он сам об этом рассказывал:
«Первые шаги в "большую" журналистику мне помогли сделать заведующий отделом писем редакции комсомольской газеты Латвии «Советская молодежь» - Евгений Марголин, корреспондент Илан Полоцк и, конечно же, завотделом культуры Люда Шварц. Мои первые четыре строчки (отклик на какой-то дискуссионный материал о театре) были напечатаны именно через отдел писем. Я несколько раз вставал ночью, доставал газету, и вновь и вновь перечитывая те волшебные четыре строчки...
Потом я участвовал в нескольких юмористических конкурсах под названием «Оса», организованных «Молодежкой». Иногда занимал первые места, что меня, естественно, воодушевляло и толкало на дальнейшие «подвиги».
1969 г. Победитель читательского конкурса газеты «Советская молодежь»
И свой первый фельетон я опубликовал тоже в отделе писем, где этот жанр очень любили и спрос на него всегда был особенный. Но впереди еще были пять лет, в течение которых мне приходилось доказывать свою способность более или менее внятно излагать свои мысли на бумаге. Что-то получалось, иногда не сразу, а с переписыванием материала, который потом дошлифовывал сам Марголин. Но никогда не возникало непонимания или чего-то похожего на конфликт. Нет, этого не было. Все было интеллигентно, в высшей степени благожелательно и по-дружески. Теперь, как говорится задним числом, я могу заявить, что так было со всеми коллегами, с которыми я потом на протяжении ряда лет работал в «СМ».
Я более пяти лет был рабкором, нештатным корреспондентом, словом, соискателем своего места под журналистским солнцем. Но вокруг просто роились конкуренты, у которых и образование было высшее (и к тому же специальное – филологическое), да и прыти у них было ничуть не меньше, чем у меня. Но дело в том, что я чаще других обращался к социальным проблемам, связанным с работой торговли, погрязшей в дефиците, бытового обслуживания, вороватого общепита, неряшливых коммунальных служб, с той же экологией и др. сферами социалистического бытия.
Написанные на эти темы фельетоны, остро критические статьи, читателями воспринимались с большим воодушевлением, и каждой такой публикации был обеспечен «горячий отклик трудящихся». Но что я сразу же заметил: на газетную критику рабкора, даже очень острую, «верхи» реагировали более спокойно, нежели инженера или представителя культурной интеллигенции. То, что было дозволено «гегемону», не позволялось служащему или же интеллигенту и даже штатному сотруднику газеты. Меня еще ободряло и то, что я постоянно ощущал поддержку и понимание со стороны моих коллег по цеху, однако вполне возможно, что такого понимания и покровительства не было бы без «снисходительности» партийных идеологов. Но как бы там ни было, в ту пору мой внутренний редактор помалкивал.
Конец 70-х. Коллектив газеты "Советская молодежь". Стоят - Юрий Заболевич, Вадим Шершов, Владимир Стешенко, Роман Бакалов, Александр Ольбик, Олег Михалевич, Виктор Резник-Мартов, Ирина Коняева, Илан Полоцк, Валера Зайцев, Саша Этман; Сидят - редактор Андрей Евгеньевич Василёнок, Александр Блинов, Светлана Шепель, Светлана Фесенко, Ирина Литвинова, Нателла Григорян, Незнакомка, видимо гостья редакции, Рената Ларичева и Владимир Шулаков
Но мало того, что я был «гегемоном, к тому же меня еще умудрились избрать депутатом Юрмальского горсовета, в комиссию по делам молодежи…Думаю, и по этой причине я был избран делегатом «республиканского собрания работников печати, рабочих и сельских корреспондентов, посвященного 50-летию Первого всесоюзного совещания рабкоров». На это собрание мы шли вместе с редактором «СМ» Виктором Петровичем Рябикиным, поскольку делегировала меня «Советская молодежь». И пришлось даже выступить в прениях по докладу секретаря ЦК КП Латвии Александра Дризула, положительно упомянувшего вашего покорного слугу в своем выступлении. Виктор Петрович после собрания пожал мне руку и сказал какие-то приятные слова. Но я его прекрасно понимал, в своем выступлении Дризул сказал лестные слова в адрес «Молодежки», и одного из ее нештатников, при этом заметив, что: «Увеличился удельный вес проблемных, постановочных материалов». Да, сегодня это звучит «шероховато», но так было – и рабкоры были, и Дризул был, и жил на свете такой замечательный редактор и человек – Виктор Рябикин….
Депутатское удостоверение от 1975 года
Это важное для меня событие - собрание работников печати, состоялось 28 ноября 1973 года, а спустя четыре месяца, я получил официальное, а для меня просто сногсшибательное, приглашение на работу в мою любимую «Советскую молодежь». И с февраля 1974 года я из нештатников перекочевал в штатные сотрудники «СМ».
1970-е в штате редакции
… В редакции Александр Ольбик работал и в отделе информации, и в отделе писем, освещая социальную тематику, и в отделе рабочей молодежи, и в отделе промышленности. Мне тоже довелось с ним немного поработать вместе в «Молодежке», хотя друзьями мы стали уже после того, как Саша перешел на работу в юрмальский еженедельник, но продолжал печататься и в «СМ». Он был замечательным товарищем, невероятно преданным нашему журналистскому братству, искренним и принципиальным, никогда не боялся говорить правду в лицо даже высокопоставленным начальникам. Но Ольбик как-то умел это делать, не наживая себе врагов. Хотя недоброжелатели и завистники, конечно же, были и у него. Но особого зла он никогда ни на кого не держал.
На редакционных планерках иногда бывало жарко… Ориентировочно 1974-75 год. Планерка в редакции газеты "Советская молодежь". (Слева направо: заведующий отделом писем Евгений Марголин, выпускающий газеты студент ЛГУ Валерий Зайцев, художник Михаил Негелев, корреспондент отдела информации Александр Ольбик, корреспондент отдела сельскохозяйственной молодежи Игорь Щедрин, корреспондент отдела рабочей молодежи Володя Смирнов, редакционный "идеолог и марксист" и он же "сектор" по идеологической работе - Зяма Кац. И замыкает правый фланг корреспондент отдела рабочей молодежи Володя Ханелис.
А время беспощадно: давно уже нет Жени Марголина, Игоря Щедрина, а Володя Ханелис подался в Израиль, но чтобы не подводить газету, уволился из нее за несколько месяцев до отъезда. То же самое сделали и другие молодежкинцы – Стас Пшоник, фотокоры Юра Глаголев, Марк Рабкин… Из заметок А. Ольбика)
Какое-то время Александр возглавлял профком нашей редакции, он заботился о своих коллегах, заступался за них и всегда старался обеспечивать какими-то доступными по тем дефицитным временам благами…
Так в «Молодежке» поздравляли именинников
А еще Саша был фанатом шахмат, знал толк в игре, даже принимал участие в турнирах. По общему признанию, Ольбик был главным претендентом на редакционную шахматную корону, впрочем, были и другие асы – Валерий Ройтман, Роман Бакалов, Олег Михалевич, Вадим Шершов, Алексей Шейнин…
В пресс-центре турнира по шахматам, который проходит в Театре латышской драмы. Александр Ольбик и его коллега, журналист, бывший собкор "Литературной газеты", бывший редактор еженедельника "Совершенно откровенно", переводчик с латышского Игорь Дижбит.
Помню, меня очень всегда трогала его забота о первой жене – Элеоноре, она была очень болезненной, поэтому Александр никогда долго не задерживался на наших дружеских посиделках, стараясь убежать побыстрей домой. Детей у них не было. После смерти жены Александр соединил свою судьбу с другой женщиной – Валентиной, моложе его на 25 лет, но ставшей соратницей и музой юрмальского писателя на долгие двадцать с лишним лет. А ее маленькая дочка Наташа стала фактически и его родным ребенком, которого он любил безмерно. И ужасно гордился своим внуком Никитой – сыном Наташи.
В Юрмале с Валентиной
Официально Саша расписался с Валентиной в 2006 г. и следующие 10 лет они счастливо жили у себя в Юрмале. Пока страшное несчастье не перечеркнуло эту идиллию… Осенью 2016 г., при переходе дороги в Майори, Валентину сбила машина. Она пролежала в коме почти год, но, не приходя в сознание, умерла 15 июня 2017 г. Ей было всего 53 года. Саша очень тяжело переживал эту потерю, не видя смысла жизни без своей Валюши… Друзья, коллеги и близкие, как могли, поддерживали Александра, который после всего случившегося начал часто болеть. На борьбу со свалившимися на него серьезными недугами у него не было сил, а главное – желания… И днем 2-го ноября 2018 г. у себя дома, в присутствии своей названной дочери Натальи, Александр Ольбик тихо ушел в иной мир, в надежде на скорую встречу со своей любимой женщиной. Последний год он только этого и ждал…
В Юрмала. С женой и внуком Никитой, незадолго до…
Разбирая публицистическо-литературное наследство Александра Ольбика, надо признать, что, пожалуй, нет в Латвии второго такого же журналиста, который бы сумел сделать столько интереснейших и ярких интервью с выдающимися людьми всесоюзного и даже мирового масштаба. Большинство его собеседников были именитыми гостями Риги и Юрмалы, благодаря чему латвийский журналист не упустил возможности пообщаться с приезжими знаменитостями, затрагивая самые острые и актуальные вопросы современности.
С Андреем Мироновым в
санатории "Яункемери". 1983 год. Отсюда же, 14 августа 1987 года, актер отправится в Латвийскую национальную оперу, где должен
состояться роковой для Андрея спектакль "Безумный день или женитьба
Фигаро".
http://det.lib.ru/o/olbik/naeshafotchtobydoc.shtml
фото Юрия Пойша.
В числе его собеседников были известные советские прозаики, поэты, публицисты – Вениамин Каверин, Чингиз Айтматов, Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский, Григорий Поженян, Анатолий Приставкин, Даниил Гранин, Сергей Залыгин, Виктория Токарева, Михаил Задорнов, Леонид Жуховицкий, Владимир Познер…
1987 год. Дом творчества писателей в Дубулты. С Григорием Поженяном
Кинорежиссеры и актеры – латышский режиссер Алоиз Бренч, актеры театра и кино Евгений Леонов, Андрей Миронов, Вера Васильева, Сергей Шакуров, Леонид Куравлев, Вия Артмане, Андрис Лиепа, Ирина Понаровская, Азиза, пианист-виртуоз Евгений Кисин… Ученые, гроссмейстеры, политики – Михаил Таль, Федор Углов, Татьяна Заславская…
1984 г. С Евгением Леоновым в Юрмале
2007 г. С Чингизом Айтматовым.
Встреча с этим
замечательным писателем состоялась в 1986 году, в гостинице "Юрмала".
Вторая встреча произошла через...21 год, на Международном конгрессе писателей
русского зарубежья, который проходил в Москве.
Позже самые лучшие его интервью были им собраны и опубликованы в двух сборниках: «Что за поворотом?» (Рига, 1990 г.) и «Ностальгические хроники» (Москва, 2006 г.).
35 интервью под одной обложкой
Отдельно надо сказать о его первом, сенсационном, интервью с Борисом Ельциным в 1988 г. и последующих встречах и беседах с Ельциным, поскольку их публикация в латвийской прессе была важна не только для автора и будущего первого президента России, но и для того непростого времени, активным участником и свидетелем которого был Александр Ольбик.
Юрмала, 23 июля 1988 года, санаторий "Рижский залив". После беседы с Борисом Николаевичем – фото на память. На оборотной стороне Борис Николаевич сделал следующую надпись: "Уважаемому Александру Степановичу в день нашей откровенной беседы и интересной встречи. 23/V11-88 г." Это было первое в СССР интервью с опальным Борисом Ельциным, будущим президентом РФ.
Вряд ли кто сможет лучше его самого рассказать о том, как это все было. Слово Александру Ольбику.
Случайная встреча?
«Произошла она летом 1988 года, в Латвии, на теннисном стадионе в Лиелупе. А точнее - 22 июля. Это был розыгрыш Кубка Дэвиса между сборными СССР и Голландии. Меня этот матч интересовал постольку, поскольку я был на него аккредитован, как корреспондент газеты "Юрмала". Между прочим, стоял великолепный, жаркий день, зрители прятались от солнца под разноцветными зонтиками, а на голубом куполе неба нет-нет и появлялись узкие жемчужные ленточки от пролетающих в вышине самолетов.
Борис Ельцин - на гостевой трибуне, как зритель, поклонник этого вида спорта. Он был на отдыхе в санатории "Рижский залив". К этому времени он уже находился в опале, хотя и занимал довольно высокий пост - заместителя Председателя Госстроя СССР. Из ложи для прессы была хорошо видна его крупная фигура, шапка седых волос...
… В перерыве, между двумя сетами, когда я направлялся к воротам стадиона, чтобы встретить своего коллегу, в гуляющей толпе увидел очень высокого седовласого человека. Конечно, это был Ельцин. Он на голову был выше остальных и привлекал всеобщее внимание. К нему подходили какие-то люди, здоровались, обменивались коротко словами и тут же отходили. Рядом с ним - миловидная, смуглолицая женщина. И как потом выяснилось, это была его супруга Наина Иосифовна.
Момент, честно говоря, был непростым. Первым побуждением было подойти к Ельцину и, как это делали другие, поздороваться с ним. Изменив направление, я начал сдвигаться в его сторону. Оставалось всего несколько шагов, и я мучительно для себя решал – с какой целью я направляюсь к нему? Конечно, во мне говорило профессиональное тщеславие, что, кстати, не считаю большим грехом – что бы без него был журналист? Тут все было: и личная, хотя и безотчетная, симпатия, и готовность хоть чем-то помочь человеку, попавшему в "мертвую зону молчания". Ведь уже из его выступления на Х1Х партконференции я знал, что интервью, взятые у него журналом "Огонек" и АПН, не были опубликованы и что "заговор молчания" вокруг взбунтовавшегося свердловчанина продолжается. И мне нужен был лишь миг, чтобы решить - что делать? Но как это часто бывает, выход подсказала сама ситуация: когда я находился от него в буквально нескольких шагах, ноги мои сами изменили направление и понесли меня в нужную сторону. Что это было - тайная предопределенность или предначертанность судеб? Нет, это звучит слишком патетично. Просто так совпало...
Я подошел к Ельцину, поздоровался, назвал себя и газету, которую представляю. Улыбаясь, он подал мне руку, и мы обменялись крепким рукопожатием. Внимательно выслушал, переспросил, как моя газета называется. И есть ли у меня визитная карточка? Я еще раз внятно назвал газету и подал свою "визитку".
Наина Иосифовна, когда у нас зашел разговор об интервью, мягко напомнила Борису Николаевичу, что, мол, и так много было неприятностей с зарубежными агентствами, которым он уже пытался давать интервью. "Да ничего страшного, – сказал Ельцин, – моя супруга боится, что у меня снова будут неприятности.
– О чем мы будем с вами говорить? - спросил у меня Борис Николаевич. – Ладно, на месте определимся...Можете завтра к 10 часам быть у меня в санатории? Ели будут какие-то затруднения на КПП, позвоните мне по внутреннему телефону. Я буду где-нибудь поблизости.
Я тут же отправился в пресс-центр соревнований, чтобы позвонить редактору газеты "Советская молодежь" Александру Блинову. Мне нужно было заручиться поддержкой какой-нибудь газеты, хотя бы для того, чтобы беседа с Ельциным не была сделана для архива. Разговор с Блиновым был короткий: "В Юрмале находится Борис Ельцин, есть шанс сделать с ним интервью...Берешь?" Блинов отреагировал молниеносно: "Беру!"
К слову сказать, я сам много лет проработал в "Советской молодежи" и ценил ее устремления к правдивому отображению происходящих событий...
Тогдашний редактор "Юрмалы" Айвар Бауманис, узнав, что я иду встречаться с Ельциным, заявил со всей определенностью: "Публикуем в любом объеме!" В воздухе уже "пахло" "революционной ситуацией" и каждое слово опального Ельцина в Латвии расценивалось на вес золота...
Интервью - 120 минут
Договорившись с фотокором Леонидом Гусевым о том, что назавтра он должен поехать со мной на интервью, я отправился домой "сочинять" вопросы. Между прочим, должен оговориться, что жанр интервью я предпочитаю всем остальным, но в тот раз, собираясь на рандеву с Ельциным, я сильно засомневался. Не представлял, что должно быть главным в нашей беседе. Не чувствовал стержня. Хотя до этого у меня были десятки разных встреч с писателями Айтматовым, Евтушенко, Залыгиным, Приставкиным, артистами Леоновым, Мироновым, Куравлевым, режиссерами, деятелями науки и т.д. А тут был совершенно иной уровень. Более публичный, что ли...А потому ответственность шла по возрастающей. Мне казалось, что все, что связано с Ельциным – это иные измерения, касающиеся политической борьбы, которая приводится в действие тайными пружинами, и которые в свою очередь скрыты, и для непосвященного кажутся космически далекими пределами.
Я действительно был неискушен в такого рода вопросах и, наверное, поэтому пошел по наиболее простому пути. Я решил вести разговор с Ельциным о вещах животрепещущих, которые, как мне представлялось, могли быть интересны всем. Исходил я из простого соображения: на партконференции в его адрес были брошены серьезные упреки - и даже обвинение в гибели человека. Острое столкновение с Лигачевым, за которым на конференции (но отнюдь не в жизни) осталось последнее слово. Ельцина обвиняли, но не дали ему возможности защитить себя, разъяснить людям свою позицию. Его как бы оборвали на полуслове. И вот эту несправедливость, на мой взгляд, и нужно было исправить моему интервью. Ельцин, решил я, должен свободно высказаться, а люди сами поймут – кто есть кто.
Утром я еще раз просмотрел вопросы, проверил магнитофон и стал ждать звонка фотокора. Однако меня постигло разочарование: шел уже десятый час, когда я узнал, что Леня Гусев попал в автомобильную аварию (правда, не опасную для его здоровья). Это была, безусловно, неудача, и я уже было подумал, что не станет ли она предвестницей какого-то крупного невезения. "Вместо" фотокора я взял с собой обыкновенный "Зенит" и отправился с ним и магнитофоном на встречу к Борису Николаевичу Ельцину.
На КПП санатория "Рижский залив" меня никто не задержал, и я беспрепятственно прошел на территорию, а затем – в фешенебельный корпус. Там уже были предупреждены о моем приходе. В вестибюле встретила главная медсестра и велела подождать – Ельцин в это время завтракал. Однако ждать пришлось недолго: откуда-то появился Борис Николаевич и, обращаясь ко мне по имени-отчеству, широко улыбнулся. Это меня как-то приободрило, сняло лишнее напряжение. Вообще должен заметить, что Ельцин в общении очень легкий человек. Во всяком случае, никакого психологического дискомфорта с ним не ощущалось. Он был весь внимание и создавалась иллюзия, что ты для него главный и самый незаменимый человек...
Поскольку батареек для магнитофона я накануне нигде не мог купить (дефицит тех лет был просто баснословный), нужно было найти электрическую розетку, о чем я сказал Борису Николаевичу. Он повел меня на улицу, накрапывал мелкий дождь, и мы прошли в довольно просторную, сделанную из какого-то полированного, под мрамор, камня и стекла террасу. Борис Николаевич прошел по ее периметру и все время к чему-то приглядывался. А я приглядывался к нему и меня очень удивил размер его ноги, совершенно несопоставимый с его гигантским ростом. На нем были обуты изящные мокасины, которые очень осторожно обошли наваленные кучей в углу прекрасные желтые розы... Когда мы убедились, что электророзетки на террасе нет, я поинтересовался – не можем ли мы поговорить в его апартаментах? Оказывается, не можем. "Не хочу, – сказал Борис Николаевич, - говорить при "посторонних ушах", – и он выразительно обвел взглядом стеклянный купол помещения...
Место для беседы мы в конце концов нашли, в вестибюле, за перегородкой, разделяющей его на две части. У стен стояли скамьи и Ельцин, взяв одну из них, отнес в то место, где находилась розетка.
Начали мы разговор с вопроса о ХIХ-й партконференции. В какой-то степени она была зеркальным отражением процессов, происходящих в обществе. Процессов разноречивых, суматошных, с "шаг вперед, два шага назад". Но вместе с тем она была непривычно открыта, хотя и с всплесками оголтелого консерватизма. Слово Ельцина на ней был весомо: "Ведь перестройка – это борьба. И вестись она должна не шепотком и не с помощью фигур умолчания, даже если эти фигуры очень кому-то по душе..."
По нынешним временам, круг вопросов, который мы тогда с БНЕ затронули, сейчас показался бы наивным и уж никак не "остросюжетным". Ну, кого, например, сегодня можно поразить словами, сказанными им в санатории "Рижский залив": "Социалистическая справедливость – это отнюдь не утопия, как некоторые пытаются ее представить. Если она не будет торжествовать, это рано или поздно вызовет у народа недовольство. Недоверие к партии, к советской власти, к социализму вообще. А мы, коммунисты, кому служим? Народу, но никак не наоборот".
Однако в общественной атмосфере уже ощущался голод на правдивое слово, и то интервью вызвало эффект разорвавшейся бомбы. Такого еще в открытой советской печати никто публично не произносил...
23 июля 1988 года. Расстались мы с Борисом Николаевичем довольно тепло. После крепкого рукопожатия он сказал: "Я верю, Александр Степанович, что материал у вас получится хороший..." "Обязательно постараюсь, чтобы получился", – ответил я и мы вместе с Ельциным вышли из вестибюля. На улице по-прежнему накрапывал дождь. Я попросил Бориса Николаевича немного "попозировать" – не зря же я прихватил с собой одолженный мне фотокором старенький "Зенит". Но когда после съемки я собрался уходить, меня окликнул Ельцин: "Александр Степанович, тут две девушки хотят со мной сфотографироваться".
Это были молодые женщины, которые еще раньше, во время нашего разговора, подходили к нему и спрашивали – будет ли он играть в бадминтон? Женщины взяли Бориса Николаевича "в клещи" и попросили их вместе сфотографировать. Что я и сделал с большим удовольствием. Затем одну из девушек я попросил сфотографировать меня с БНЕ. Предварительно я навел фотоаппарат и наметил точку, откуда надо снимать. Так появилась на свет фотография, для меня очень дорогая и памятная. Позже Борис Николаевич сделает на ней такую надпись: "Уважаемому Александру Степановичу в дни нашей откровенной беседы и интересной встречи".
Из дневника. 27 июля 1988 года. Визировал написанное мною интервью там же, в санатории "Рижский залив"… Когда текст был дважды прочитан, Ельцин, сказав, "что вроде бы все в порядке", в знак согласия поставил свою подпись на первой и последней странице. Тогда же он дал мне свой московский домашний адрес и телефон, и попросил прислать как можно больше экземпляров газеты с интервью.
Тогда он не знал, что наша беседа появится сразу в двух газетах, да, честно говоря, я и сам не совсем был в этом уверен. Еще была сильна власть Главлита и идеологический отдел ЦК не дремал... И как показали дальнейшие события, весь процесс взятия интервью, встречи с БНЕ, прохождение его по редакциям негласно прослеживались теми, кому поручено было такого рода делами заниматься. Я знаю, что редактора "Юрмалы" Авара Бауманиса вызывали в юрмальский горком партии и "настоятельно советовали" не публиковать это интервью. Когда доводы горкома были проигнорированы, уровень "уговоров" поднялся до ЦК КП Латвии. Но там уже не было единодушия на "предмет" Ельцина: одни категорически были против интервью с опальным Ельциным, чтобы оно не добавило еще больше смуты в общественном мнении. Но были и такие, которые не прочь были попортить нервы Горбачеву, выставив перед ним "феномен Ельцина"...
Этот легендарный номер «СМ» висел на стене в доме Александра Степановича…
Накануне выхода интервью в свет, то есть 3 августа 1988 года, я не мог найти себе места. Не покидали сомнения, что где-то кто-то нажимает кнопки, вертит телефонные диски, прикидывает – "давать добро" или тормознуть поступление интервью на офсетные машины... Первым был отпечатан латышский тираж газеты "Юрмала". Ответственный секретарь "Советской молодежи" Володя Шулаков меня успокаивал: "Если до 21 часа материал не снимут, значит, все пойдет нормально..."
Где-то в 20.30 к заместителю редактора "СМ" Светлане Фесенко заявился представитель Главлита и спросил: с кем эта публикация согласована? Это был критический момент, ибо, узнав, что никакого согласования ни с кем не было, чиновник ушел и мы не знали, что он предпримет. Но у нас был неотразимый аргумент в пользу интервью: ведь беседа не с кем-нибудь, а с делегатом ХIХ-й партконференции, членом ЦК КПСС, депутатом Верховного Совета РСФСР...Какие тут могут быть сомнения, а, господа? И видимо, те, у кого сильно чесались руки снять материал, в силу своего догматического воспитания, сделать этого уже не могли...
Когда в 22 часа начали печатать русский тираж "Юрмалы", я облегченно вздохнул. Все, "птенцы" наконец вылетели из гнезда и теперь что бы ни случилось, паблисити Ельцина состоялось. Спустя тридцать минут пошел тираж "Советской молодежи"...В тот день выпускающим редактором в "Советской молодежи" был мой друг Вадим Шершов, который и снабдил меня пачкой свежепахнущих типографской краской номеров с интервью с БНЕ. На следующий день началась настоящая охота за "Юрмалой" и "Советской молодежью". И этот бум продолжался на протяжении нескольких недель.»
Публикация и ее резонанс. Это была первая совместная акция двух газет (300 000 экземпляров рекорд для молодежной и городской газет), содействующая появлению на политической арене СССР "феномена Ельцина". Через пару дней в редакции стали звонить со всех уголков страны - начиная с Калининграда и кончая Сахалином. Люди звонили, писали. Иркутская тезка нашей "Советской молодежи", перепечатав интервью Ельцина, была собственным редактором наказана, весь тираж пошел под нож. Журналисты молодежной газеты объявили забастовку, о чем сообщали те же "Московские новости". Расправа над словом тоже была отражением уходящих времен и последней возможностью людей, цепляющихся за рассыпающиеся в прах заклинания: так было, так есть, так будет...»
На выставке, посвященной 70-летнему юбилею газеты «Советская молодежь» один из стендов был посвящен А. Ольбику и его герою
«Мы почти независимая газета…Не менее жаркие бои, хотя и местного значения, разгорелись и в связи с публикацией в латвийской газете «Советская молодежь» Заявления Ельцина для печати и других СМИ от 19 октября 1989 г. После того, как от его публикации отказались ведущие российские СМИ, Борис Николаевич по телефону обратился к латвийскому журналисту, который на тот момент единственный кинулся горячо защищать опального российского политика, написав статью «Удар ниже пояса…». Далее опять лучше всего процитировать воспоминания самого Александра Ольбика: «… В конце нашей беседы БНЕ еще раз поблагодарил меня за поддержку и спросил – можем ли мы у себя в Риге опубликовать его Заявление для печати? В Москве, мол, его не хотят печатать. Я ответил положительно. Он сказал, что текст Заявления мне передаст Лев Суханов…
После того, как текст Заявления с магнитофона был перенесен на бумагу, я отвез его в редакцию газеты "Советская молодежь", ее редактору Александру Блинову, он сразу же его прочитал и подписал в номер. Спросил меня – как я получил этот "документ"? Я объяснил. Затем я пошел в кафе, стал мотаться по Дому печати, убивая время в ожидании тиража.
Все началось, примерно, около восьми вечера. Дежурный по номеру Роман Бакалов (умерший позже в Канаде, куда он переехал жить) вдруг объявляет, что Главлит в лице некоего Скуиня наложил табу на публикацию Заявления. Мы сгруппировались в кабинете редактора Блинова. Он возмущен и все время ведет какие-то телефонные переговоры. Но в его словах чаще всего звучала одна и та же фраза: "На каком основании такое решение?" В один момент он, прикрыв микрофон рукой, сказал нам: "Говорят пришел какой-то циркуляр из Москвы, чтобы не публиковать никаких Заявлений Ельцина..." Мы были все возмущены: повторяются номера, которые сопровождали интервью Ельцина. Ответственный секретарь Шулаков возмущен: "Ну да, циркуляр, старые дела...Пусть его покажут..." Потом Блинов снова ввязался в телефонные препирательства и кому-то почти с вызовом говорил: "Покажите нам документ, запрещающий печатать Заявление народного депутата СССР...Мы почти независимая газета..."
Да, тогда все уже шло к тому, что газета, наконец, оторвется от партийной пуповины, но это еще было впереди, а пока нас донимал Главлит в лице Скуиня. Было принято коллегиальное решение: ставить перед ЦК ультиматум: или его люди не лезут в редакционные дела, или сами приезжают и подписывают газету в тираж... Однако нажим не прекращался и Блинов решил созвать редколлегию. В редакции почти весь ее состав уже был в наличии: началось заседание. Блинов позвонил Скуиню и вскоре в кабинете появился "виновник переполоха" – седовласый, полноватый с красным лицом человек. Очевидно, его донимала гипертония. Началась редколлегия. Протокол писала замредактора Света Фесенко.
Блинов изложил свои аргументы в пользу публикации Заявления. Фесенко обратилась ко мне и попросила рассказать, как оно попало в редакцию. Я горячо, даже слишком, начал отстаивать право редакции публиковать Заявление. Этот запрет я назвал полнейшим абсурдом, поскольку речь идет о Ельцине, интервью с которым мы уже публиковали, и по сравнению с ним это Заявление безобидный материал. И вообще, вкладывал я в уши Главлита, кто может запретить редакции напечатать Заявление народного избранника, пока что действующего члена ЦК КПСС, и кто вообще стоит за этим идиотским запретом? Конечно, мне не надо было так горячиться, такие вопросы решаются с помощью тихих неопровержимых доводов и не перед такой "пешкой", как Главлит... "Ответьте, - спросил я у чиновника, – что конкретно вам не нравится в Заявлении?" И тут выяснилась удивительная вещь: оказывается Главлит и в глаза не видел текста этого Заявления. И запрет наложил с чьей-то подачи.
Я поднялся и отправился в корректуру и принес текст Заявления и вручил Скуиню. Блинов в это время, довольно в миролюбивой форме, его уговаривал, что, мол, ничего страшного в этом Заявлении нет, и что на такую точку зрения имеет каждый человек, тем более депутат и тем более член ЦК партии...По мере того, как Главлит вчитывался в текст Заявления, его красное лицо становилось еще краснее, превратилось в багрово-красное – видимо, до него стал доходить "коварный" ход Бориса Николаевича. Ведь в Заявлении делался неприкрытый выпад против Горбачева... И Главлита и тех, кто стоял за ним, скорее всего тяготил 3-й пункт Заявления, в котором говорилось: "В случае продолжения политической травли я оставляю за собой право предпринять соответствующие шаги в отношении лиц, покушающихся на мои честь и достоинство, как гражданина и депутата."
Видимо, кое-кому было страшновато, если Ельцин свою угрозу приведет в исполнение...Короче говоря, все кончилось тем, что редколлегия вынесла свой вердикт: если будет запрет на Заявление Ельцина, то газета вообще не выйдет в свет...А это уже было бы чревато большим скандалом...Скуинь покинул редакцию вконец расстроенный и без какого-либо решения. Но о состоявшейся редколлегии, он наверняка с кем-то из "высоко сидящих" товарищей поделился и вскоре в кабинет Блинова снова позвонили. Это был звонок из ЦК КП Латвии. Звонил заведующий отделом пропаганды, которому Саша Блинов еще раз постарался внушить "полнейшую безобидность" Заявления. В конце концов дело кончилось тем, что цэковский работник, поинтересовавшись – нет ли в Заявлении каких-то "щекотливых" моментов по национальному вопросу и получив отрицательный ответ, поставил на теме точку. Победа осталась за редакцией.
Четвертое интервью с Борисом Ельциным, взятое в июле 1990 года в санатории "Рижское взморье" (опубликованное также в газетах "Юрмала" и "Комсомольская правда", а позже - в интернете, в подборке бесед с опальным политиком – "Балтийский вектор Бориса Ельцина")
Книга о встречах с первым президентом России
Спустя девять лет, Латвийский Сейм примет решение наградить Ельцина высшей наградой Латвийской республики Орденом Трех Звезд. Престижное отличие и он его, безусловно, заслужил. Однако Борис Николаевич от столь высокой чести вежливо отказался. А отказался Ельцин потому, что, как считал он, произошла историческая несправедливость: его соотечественники, живущие в Латвии, терпят притеснения и, конечно же, не во имя этого он в 1990-91 годах призывал их поддержать устремления латышского народа к независимости. Рисковал, когда вылетев в Таллин, обратился оттуда к военнослужащим проявить выдержку и спокойствие в накаленной до красна ситуации, сложившейся в то время в Латвии. И вообще в Прибалтике. Ельцин с большим удовлетворением принял бы от латвийского государства другую награду: уважение и безоговорочное признание прав проживающего там русскоязычного населения. Вот это было бы убедительным доказательством признания Латвией роли Ельцина в завоевании независимости, и в его лице роли той части русскоязычного населения, которое в большинстве своем искренне приняла Декларацию о независимости.»
(Тексты всех интервью и бесед Ольбика с Ельциным можно прочитать здесь: http://litlife.club/br/?b=66104&p=4)
1990 г. Рига. Дом журналистов. Победители конкурса «Самый смелый журналист Латвии» Александр Ольбик и Алла Березовская
Интервью Ольбика с Борисом Ельциным стали, конечно, пиком в его журналисткой биографии, даже с учетом того, что далеко не все однозначно оценивали этого яркого, но далеко не безупречного политического деятеля. В местной прессе за Ольбиком на долгое время закрепилось звание «Крестного отца Ельцина»…
Номер «СМ» от 30 дек. 1989 г.
Сам утверждал, что, как журналист, сделал именно то, что от него требовало время. На выставке, посвященной 70-летию газеты «Советская молодежь» в 2015 г. в рижском Доме Москвы, этим публикациям был отведен специальный стенд.
Фото стенда
2015 г. Рига. Команда «Молодежки» на открытии выставки в Доме Москвы
К слову, к ельцинской теме Александр возвращался еще не раз. Так, в соавторстве с помощником Бориса Николаевича Львом Сухановым, он написал книгу «Три года с Борисом Ельцином» (Рига, издательство «Вага» 1992 г.), которая была позже переведена на несколько иностранных языков. Правда, странным образом имя латвийского журналиста исчезло при последующих переизданиях книги зарубежными издательствами, как и обещанный ему авторский гонорар... Об этом автор не без горечи иногда упоминал в своих заметках, сетуя на собственное полунищенское существование. Но обвинял прежде всего себя за незнание юридических моментов при заключении договоров.
Книга с ельцинскими интервью была издана и на немецком языке
Впрочем, с другими своими книгами Александру повезло больше, он был и останется их бесспорным автором. Писал прозу, в основном в детективном жанре: "Дуплет" (Рига, 1991 г.), "Агентурное дело" (Рига, изд-во "Вердикт", 1993 г.), романы "Промах киллера", 'Тротиловый террор' (Москва, изд-во 'Букмэн', 1977 г.), приключенческий роман "Президент" (Донецк, изд-во "Сталкер", 2002 г.), "Падение черного "берета" и "Операция "Армагеддон" отменяется" (в соавторстве с Арби Индорбаевым) (Москва, изд-во "Олимп"), боевик "Схватка" (Москва, "Омега-Пресс"), «Ящик Пандоры» (написана в 2007 г., издана в 2014 г. в Москве), повесть «Крымская соната» (Рига, 2016 г.).
И последняя книга Александра Ольбика, вышедшая осенью 2018 г., буквально за месяц до его смерти – научно-фантастический детектив «Судный день». Эта книга стала прощальным подарком издателя Олега Михалевича, друга и коллеги Александра по «Молодежке», владельца латвийского издательства «Континент» .
В 1989 году писателю присвоено звание «Заслуженный журналист Латвийской ССР». В 2005 году Европейской Унией искусств Александру Ольбику присуждена «Золотая медаль» Франца Кафки. Однако сам автор считает самой важной для него наградой литературную Международную Премию им. Юрия Долгорукого (за написание книги «Дикие пчелы на солнечном берегу»). Также он был отмечен Литературно-общественной премией «Золотая осень» им. С. А. Есенина».
… Александр Ольбик был похоронен в Юрмале, на новом Слокском кладбище, рядом со своей любимой супругой Валентиной Ольбик. До своего 80-летнего юбилея ведущий русский журналист Латвии, писатель и замечательный человек Александр Степанович Ольбик не дожил один год…
(Текст подготовила Алла Березовская. Фото – из личного архива А. Ольбика и редакции «СМ»)
Фото 0025. Юрмальская осень. С внуком Никитой
2009 год. Рига. Дом Москвы. После вручения Международной литературной премии имени Великого князя Юрия Долгорукого
1989 г. Ирина Понаровская в концертном зале "Дзинтари".
Интервью берет журналист А.Ольбик
http://det.lib.ru/o/olbik/ponarowskajairina.shtml
Сергей Шакуров приехал в Юрмалу сразу
же после съемок фильма "Любимая женщина механика
Гаврилова". Фото Александра Ольбика. Интервью, написанное А.
Ольбиком, можно прочитать здесь:
http://det.lib.ru/editors/o/olbik/sergoshakurdoc.shtml
Роберт Рождественский. Юрмала, Дом творчества писателей, август 1984 года.
Интервью,
которое он дал А. Ольбику в один из своих приездов в Юрмалу, к сожалению, так и
не увидело света. Роберт Иванович по какой-то причине посчитал, что публикация
той беседы несвоевременна и что в ней много спорного, однако, что-то менять он
посчитал излишним. Хотя уже вовсю "цвела" перестройка…
Фото Александра Ольбика.
Анатолий Приставкин в пикете у
Юрмальского горисполкома. Требует закрытия вредного для природы города-курорта
ЦБЗ. После пикета он вновь возвратится в Дом творчества писателей в Дубулты,
куда он наезжает с завидным постоянством. Вернее, наезжал, ибо после
провозглашения независимости Латвии, знаменитый Дом творчества свое
существование прекратил.
http://det.lib.ru/o/olbik/naeshafotchtobydoc.shtml
Фото Леонида Гусева (Юрмала).
Алла Березовская
