Не наша война, но нашего имени
Виктор Подлубный
09.01., 10.01.2014 , Gazeta.lv
Из сумерек истории
Как–то раз — а именно четыре с половиной столетия тому назад — случилась в нашей Ливонии война, которая продолжалась четверть века. В той войне ливонские поля топтали армии трех самых крупных государств Европы — Речи Посполитой, Швеции и России. К тому же Россия тогда была и крупнейшей cтраной в мире, даже больше Китайской империи Цин, располагавшейся в пределах Великой стены…
Потоптались у нас чужие солдаты, сожгли и разграбили все, что можно было, ища всяк своей добычи, и ушли, а после них войну назвали Ливонской. Хотя и не наша это война, но теперь навечно носит наше имя. Американский историк с русскими корнями Л. Ю. Таймасова справедливо замечает, что «несмотря на обилие книг, статей и документальных публикаций, один из крупнейших европейских военных конфликтов, известный как Ливонская война, остается до настоящего времени мало изученным».
Действительно «не наша война нашего имени» изучена настолько мало, что в ее сумеречной истории по сей день делают открытия. Так, новый свет на события тех лет пролили записки герцога Магнуса Голштинского (1540–1583), самого непосредственного участника происходившего в ту пору и несостоявшегося короля всей Ливонии. Записки были впервые опубликованы таллинским историком А. Адамсоном в сборниках Acta Historica Tallinnesia в 2009 и 2011 годах. Точка зрения на события тех лет, высказанная одной из ключевых фигур Ливонской войны, представляет для нас безусловный интерес.
Принц датский и русский царь
Магнус Голштинский был младшим сыном датского короля Кристиана III. После смерти отца принц получил наследные земли в Голштинии. Но потом отдал их своему брату, новому датскому королю Фредерику II, в обмен на остров Эзель и Пилтенское епископство с «правом на владение городами Рига и Ревель».
Предыстория этого «права на владение» такова. В те времена в Ливонии, которая включала и нынешнюю Латвию, и нынешнюю Эстонию, хозяйничали два непримиримых врага: немецкие рыцари и немецкие священники. Когда русский царь Иван IV Грозный напал на Ливонию, рыцари обратились за подмогой к Польше, а священники — к Дании. За это епископ Курляндии уступил датскому королю свои вотчины в Пилтене и весь остров Эзель, с правами на Ригу и Ревель в придачу.
Но последующий раздел Ливонии между поляками и шведами лишил Магнуса этих прав: Рига оказалась под властью Речи Посполитой, Ревель — во владении Швеции. Не имея сил и средств на войну против польского и шведского королей, герцог наивно обратился в судебные инстанции: мол, а как же мои законные права? Но все его апелляции результатов не дали.
А в это время в далекой Москве царь Иван IV рассматривал план создания в Ливонии «карманного» буферного государства. И несчастный, но по документам легитимный принц Магнус как никто лучше подходил на роль главы этого государства. К тому же и самого его царский проект не мог не заинтересовать, потому как у принца появлялся реальный шанс восстановить попранную справедливость.
Посвященный в планы царя Магнус, сидевший на острове Эзель, отправил своих посланников в Москву, где и было достигнуто предварительное соглашение по договору о создании так называемого Ливонского королевства. Естественно, под протекторатом Москвы, которая обязалась предоставлять королевству военную и материальную помощь, чтобы они могли вернуть свои территории, занятые шведами и поляками.
Но откуда у России была такая уверенность в своих силах, особенно в оказании военной и материальной помощи? А вот откуда: важнейшую, хотя и подлую роль в образовании Ливонского королевства играла Англия, а точнее — лондонское руководство торговой «Московской компании» (The Muscovy Company). Компания была специально создана для беспрепятственной коммерческой деятельности в странах, лежащих на транзитном пути через Россию в Китай. Тем самым Англия пыталась потеснить своего главного конкурента — Ганзейский торговый союз.
Но и это не все. Англия в те годы была способна производить горы всякого оружия.
Дело оставалось за «малостью»: организовать рынок сбыта этого оружия и наладить логистику. Стабильный рынок англичане организовали как раз в Ливонии, оказывая всяческую поддержку в развертывании там долгоиграющей войны и поставляя странам–участницам английское вооружение и боеприпасы. А логистику наладили через датский пролив Зунд и русский порт Нарву, он же Ругодив.
Ругодив — «слюдяное оконце» в Европу
Но кто были отцы–основатели «Московской торговой компании»? О, в ответе на этот вопрос и сокрыта главная приводная пружина Ливонской войны!
Список учредителей этой компании возглавили высшие должностные лица английского правительства: главный казначей короны, королевский камергер, хранитель государственной печати, государственный секретарь и другие. Это позволяло «придворным предпринимателям» использовать в своих целях законодательные механизмы, налоговую систему, государственную казну, королевский флот и т. д.
При этом купцы компании пользовались на территории России дипломатическим прикрытием.
Первые несколько лет доставка английских товаров в Россию осуществлялась Северным морским путем — до устья Северной Двины. При этом поставки артиллерии и боеприпасов в общей товарной массе производились в таких крупных размерах, что растущая военная мощь Московского царства стала вызывать беспокойство у соседних стран и ганзейских городов. Поэтому ганзейская братва (пираты) получила деньги и приказ перекрыть англичанам Северный морской путь.
Англия громко возмутилась, но под шумок организовала на восточных берегах Балтики эдакое торговое «слюдяное оконце в Европу»: 11 мая 1558 года силами русских войск был взят небольшой город–порт Нарва–Ругодив. Этот день и стал датой начала Ливонской войны. Английские товары, и прежде всего оружие, пошли в Россию широким потоком, но уже через датские проливы, на зафрахтованных иностранных судах. И этот поток оружия был контрабандным.
Здесь надо заметить, что сбор таможенных пошлин с судов, проходивших через эти проливы, приносил датской короне до 2/3 государственного дохода, поэтому отказываться от англо–русского контрабандного транзита датчанам было не с руки… Но надо также заметить, что купцы городов Ганзейского союза, перевозящие свои товары через Зунд, от уплаты налога были вовсе освобождены. А раз так, то они смекнули, что можно взять на себя посреднические транзитные операции между Англией и Россией, а точнее — между английскими и русскими купцами, и на этом неплохо заработать.
И англичане, и русские скрепя сердце пошли навстречу ганзейским посредникам.
Что внесло мощное изменение в географию торговли на Балтике: заштатный порт Нарва быстро приобрел славу крупного коммерческого центра. Там образовалась, говоря современным языком, свободная экономическая зона. Купцы повсеместно отмечали, что «коммерция через Нарву стала самой прибыльной».
Немецкий хроникер Руссов писал: «Впоследствии не только любекские (в смысле ганзейские. — Авт.) города при Балтийском море, но и все французы, англичане, шотландцы и датчане толпами отправлялись в Нарву и вели там большую торговлю. Из–за этого город Ревель стал пустым и бедным».
Так англичане вослед широкому рынку сбыта оружия организовали и его эффективную логистику. В результате отлично вооруженные войска Ивана IV прошли Ливонию насквозь, подойдя в Ревелю, Риге и выйдя к прусской границе. Но ни Ригу, ни Ревель взять не смогли. Потоптались вокруг, пограбили и ушли восвояси…
Все эти походы со стрельбой из английских пушек вызвали негодование у «хозяина» истоптанной территории — у польского короля, и он направил английской королеве Елизавете I гневную жалобу. Королева могла бы запросто выкинуть бумагу в корзину, но придворные ей этого не дали сделать. Более того, попросили отнестись к жалобе со всем вниманием. Потому что для «придворных предпринимателей» появился повод вытурить из Нарвы своих конкурентов: ими тут же был направлен в парламент проект акта о монопольном праве на торговлю в Нарве только «Московской торговой компании».
Узнав об этом, прочие купцы, торговавшие с Россией через Нарву и враз терявшие доходы, солидарно решили перенести коммерческие операции в Ригу и в Ревель.
Но, теряя грузооборот через нарвское «слюдяное окошко», Москва в свою очередь тоже лишалась важного источника доходов. И тогда царь мудро решил сработать на опережение, овладев и Ригой, и Ревелем, но на сей раз дипломатическим путем.
И вот тут на историческую авансцену торжественно и красиво вышел наш земляк по имени Магнус, до этого тихо сидевший на острове Эзель, он же Сааремаа.
Дипломатические кружева к шкуре неубитого медведя
Царь Иван IV и герцог Магнус оперативно подписали соглашение, которое включало такие замечательные (даже в наши дни) пункты. Царь Московии «отложит свой гнев» от городов Рига, Ревель и прочих городов и селений Ливонии и передаст их в пожизненное и наследственное владение герцога. Герцог в ответ обещает бороться против врагов Московского царя. А в случае, если герцог будет вести войну, царь вышлет тому в помощь своих воевод с войском. Царь дарует навечно Магнусу и его наследникам, а также всем жителям Ливонии их старые права, свободы и т. д., что были в Ливонии с незапамятных времен. Торговым гильдиям Ливонии дозволено будет вести торговлю на территории Московии без пошлин, без налогов или любых других поборов. Со своей стороны Магнус будет давать разрешение для заморских торговцев, чтобы они имели свободный проход через территорию Ливонии в Московию. В случае, если города Ливонии — Рига, Ревель и прочие — не признают герцога Магнуса своим правителем, или в любой форме воспрепятствуют ему, царь выступит всеми своими силами против указанных городов.
Из соглашения видно, что там особо оговаривалась передача Магнусу двух портов — Риги и Ревеля. Рига в те времена хотя и пользовалась правами вольного города, но формально была под Речью Посполитой, а потому намерение Ивана IV передать Магнусу права на Ригу было вызовом польско–литовской унии. Ревель же в те годы согласно русско–шведскому договору был под властью шведов. Поэтому вызов был брошен и Швеции.
Но это Магнуса ничуть не смущало. Короля Ливонии поддержали бы не только Иван IV, но и император Священной Римской империи Максимилиан II, датский король Фредерик II, небогатые германские князья, богатый ганзейский Любек и, самое главное, жители Ливонии.
Но почему и откуда вдруг взялась такая широкая поддержка? А потому, что все вокруг каким–то образом узнали: Россия, помимо договора с Магнусом, готовится заключить оборонительно–наступательный договор с Англией. А имея за спиной союзника, который в достатке обеспечивал бы русскую армию пушками и порохом, Иван IV и герцог Магнус вполне могли рассчитывать на быструю победу. То есть решающее слово в отношении и Нарвы, и Риги, и Ревеля, да и всей Ливонии оставляли за собой лорды–учредители «Московской компании»…
В Москве с нетерпением ждали вестей из Лондона. В Кремле царила нервозность. Нервничал и будущий король Ливонии Магнус, сидевший на своем острове.
Нервозность их оказалась не беспочвенной: правительство Елизаветы I приняло коварное и хорошо продуманное решение отложить вступление в силу англо–русского союзнического договора. Не надолго, всего на один год.
А в это время в приемной у царя уже густо толпились европейские послы, ожидавшие развития событий, и Ивану надо было что–то срочно предпринимать в ответ.
Тут же к Мангусу был отправлен гонец с царской грамотой, содержавшей предложение немедля приехать в Москву. Там он был принят с необычайным почетом и нарочитой пышностью — его сам царь в сопровождении тысячи всадников встречал!
Магнус уже было приготовился получить всю Ливонию, включая Ревель и Ригу, но ему показали лишь шкуру неубитого медведя… Герцог сильно удивился и хотел было обидеться. Но ему этого не позволили сделать — не до обид было.
(Окончание. Начало в № 5 от 9 января.)
Пикантная неожиданность
Итак, наш принц с ливонского острова Эзель, приехавший в Москву к царю Ивану Грозному за королевской должностью, ее не получил. Сам он описывал происшедшее с ним в Москве так: «После долгих прений нам был, в конечном счете, предложен замок Оберпален с окрестными землями. Такова была плата царя за то, чтобы нам стоять против его врагов, как против своих. Поскольку такое предложение было для нас неприемлемо, мы пожелали начать сборы для возвращения в Ливонию».
Но ему не дали ни обидеться, ни уехать. Герцогу предложили получить ливонское королевство другим путем: породниться с царем, женившись на его племяннице и получив все земли Ливонии уже в качестве приданого. Магнус подумал, проглотил обиду и согласился. Так де–юре (то есть лишь на бумаге) он становился единоличным правителем всей Ливонии в обмен, как он сам писал, на «ничтожную признательность, о которой даже не стоит упоминать». «Ничтожная признательность» как раз и состояла в его женитьбе на русской княжне Евфимии Старицкой.
Однако во время обручения произошла пикантная неожиданность, чуть было не расстроившая русско–ливонский союз. Дело в том, что во время так называемых смотрин невесты принц Магнус лишь издали видел неподвижно сидевшую девушку, закутанную в тяжелые одежды, черты лица которой скрывал толстый слой белил и румян, а брови были густо подведены сурьмой. Он издали отвесил невесте поклон. Затем ей поднесли от него подарок — золотую цепь. На этом смотрины и закончились.
А вот во время обручения, после того как священник совершил молитву, жених должен был сам надеть на пальчик невесты серебряный перстень… Надевая его, он нечаянно разглядел под накидками редкостное страшилище. Увы, племянница царя страдала не редким в то время заболеванием — рахитом, причиной которых является повышенное содержание мужского гормона тестостерона.
Ситуация сложилась неприятная, Магнус опять обиделся. Но отвергнуть «смотренную» невесту — означало нанести оскорбление ее родственникам. В то же время, отказываясь от помолвки, Магнус лишался и заветного приданого.
Ему помогли справиться с обидой и на сей раз. Был найден приемлимый компромисс: 33–летний «почти что король ливонский» получил право выбора между двумя сестрами — старшей Евфимией, которой исполнилось 18 лет, и младшей Марией, которой было около 13.
Судя по реконструированному в наши дни портрету, у княжны Марии было довольно миловидное лицо, но и она унаследовала семейный недуг в легкой форме, отставая в росте и в развитии. Современник писал, что Мария Владимировна — «чистое дитя: достаточно яблока и немного сахару, чтобы она оставалась спокойною».
Магнус согласился жениться на княжне Марии. Но вот беда: по русской традиции младшая сестра не могла выйти замуж раньше старшей. Это противоречие могла разрешить только смерть Евфимии. Впрочем, Магнус уже и сам не спешил под венец: он дал свое согласие, бумаги были подписаны, печати на них наложены, и ему уже хотелось как можно скорее уехать в милую сердцу Ливонию и заняться королевскими делами…
Его отпустили с богом, и из Москвы его опять торжественно сопровождал за околицу сам царь. Получив от него напутствия, Магнус не мешкая начал подготовку к штурму Ревеля (нынешнего Таллина). Для этого царь давал королю большое войско, около 20 000 солдат. Помимо войска, для осады Ревеля требовались мощная артиллерия, порох и ядра — и все это уже везли через датские проливы в Нарву английские корабли.
Да вот незадача: вступление в силу союзнического договора России с Англией все откладывалось. Потому как Англии вовсе не нужен был дружеский союз с Россией, ей нужны были русские рынки сбыта и логистические пути через Россию. Ревель «Московской компании» и стоящим за нею «придворным предпринимателям» тоже был не нужен, им вполне хватало русского контрабандного «слюдяного оконца» в Нарве.
Ах ты, пошлая девица!
Тем временем войска Магнуса уже подошли к Ревелю и начали осаду. Послание к осажденным с предложением немедленно сдаться отклика не получило. Обстрел города тоже не дал результатов, так как мощи орудий не хватало, ядра не причиняли никакого вреда крепостным стенам. Магнус все топтался, топтался, а Ревель все никак не сдавался… Европейские державы на это топтание уже смотрели с иронией.
И тогда разозленный Иван IV направил Елизавете I свое знаменитое послание, в котором позволил себе беспримерно оскорбительный выпад в адрес королевы. По словам царя, Елизавета как «пошлая девица» позволяла «мужикам торговым» управлять государственными делами. Царь пригрозил лишить «Московскую компанию» всех предоставленных ей «повольностей». И, выполняя угрозу, объявил недействительными льготы на транзитный провоз английских товаров в Персию.
Из опасения потерять важнейший транзитный путь, Лондон пошел на уступки. Англичане снарядили 13 кораблей с военным грузом для Нарвы. От имени Елизаветы I к датскому и шведскому королям были направлены письма с предупреждением, что перемещения английских коммерческих операций в Ригу и Ревель не будет ни под каким соусом. В этом же «пошлая девица» уверили и русского царя — он получил от нее письмо с заверениями в вечном «братском любительстве».
Упоминание о «братском любительстве» здесь не случайно. В это трудно поверить, но в 1570 году русский царь Иван IV Грозный вдруг решил посвататься к сорокалетней английской королеве Елизавете I, но получил решительный отказ. А вот теперь, получив от королевы доброе письмо со всеми ее уверениями, царь успокоился и счел, что портовый Ревель ему не так уж сильно нужен. А когда в Нарву прибыл караван из тринадцати английских судов, царь и вовсе «отложил свой гнев» и от Ревеля, и от Риги и вернул купцам «Московской компании» «повольности» на доставку товаров в Персию…
После этого Нарвский торговый порт продолжал исправно действовать до самого конца Ливонской войны, когда набравшая силу Швеция захватила всю северную Ливонию вместе с Нарвой, захлопнув русское «слюдяное оконце» в Европу на сто с лишним лет.
Вездесущий Горсей
Но вернемся в Москву, где позабытая уже всеми княжна Евфимия Старицкая умерла. И на авансцену русской истории вышла ее сестрица, вторая племянница русского царя, повзрослевшая и похорошевшая княжна Мария. Царский договор оставался в силе, и Магнус, сдержав слово, немедленно женился на Марии. А царь сдержал свое слово. Английский посланник Джером Горсей так описывает результат женитьбы: «…Царь выдал свою племянницу… дав в приданое за нее те города, крепости и владения в Ливонии, которые интересовали Магнуса, установив его власть там, титуловал Королем Магнусом, а также дал ему сотню богато украшенных добрых лошадей, 200 тысяч рублей, что составляет 600 тысяч талеров, золотые и серебряные сосуды, утварь, драгоценные камни и украшения…»
А тут и Ливонская война закончилась. Закончилась известно чем: Швеция и Речь Посполитая победили Россию, полностью закрыв ей все выходы к Балтийскому морю, разделили Ливонию между собой, а Магнуса лишили возможности быть де–факто ливонским королем.
Наш Магнус, разумеется, огорчился. И поскольку утешить его уже было некому, то он сразу после завершения войны скончался, отойдя в мир иной под сводами Пилтенского замка, оставив вдову с детишками на руках. Узнав о его смерти, король Стефан Баторий отправил вдове в Курляндскую глубинку письмо с соболезнованиями. Король писал, что готов способствовать Марии возвращению на родину, если она, конечно, того пожелает. А пока местом ее пребывания король предлагал Рижский замок и выделял деньги на содержание — из королевской казны. А также советовал иметь полное доверие к некому Станиславу Костке, посланному к ней с некими тайными поручениями…
Давайте задержимся в этом месте и обратим внимание на это проявление трогательной заботы короля польского о русской княжне.
Мария воспользовалась приглашением и переехала из Пилтене в Ригу, но в Рижском замке ее стали содержать фактически под домашним арестом. И это понятно: формально она все еще оставалась королевой Ливонии с юридически оформленными правами на территорию, которая теперь де–факто принадлежала Польше.
В 1585 году с 25–летней вдовой–затворницей встретился вездесущий Джером Горсей, о чем оставил следующие записи: «Я прибыл в Ригу, в которой имел дело к королеве Магнуса… Она жила в замке Риги в большой нужде, существуя на маленькое жалованье, выдаваемое ей из польской казны. Когда меня привели ко вдове, я застал ее за расчесыванием волос своей дочери, девятилетней девочки, очень хорошенькой…
— Царь Федор Иванович, ваш брат, узнал, в какой нужде живете вы и ваша дочь, он просит вас вернуться в свою родную страну и занять там достойное положение в соответствии с вашим царским происхождением, а также князь–правитель Борис Федорович Годунов, изъявляет свою готовность служить вам и ручается в том же.
— Вы видите, сэр, меня держат здесь как пленницу… Но я знаю и обычаи Московии, а потому у меня мало надежды, что со мною будут обращаться иначе, чем они обращаются с вдовами–королевами, закрывая их в адовы монастыри, этому я предпочту лучше смерть».
Тайна княжны Марии
Позднее Марию обманом все же выманили в Москву, где насильно постригли–таки в монахини. Постригли потому, что это не позволяло ей во второй раз выйти замуж, что давало бы ей и ее супругу право не только на ливонский, а и на российский престол, поскольку со смертью царевича Дмитрия в Угличе, а затем царя Федора Иоанновича ливонская королева Мария оставалась последней из прямых потомков династии Рюриковичей. Коварно отправив Марию в монастырь, Россия обеспечила себе сначала Смутное время, а потом — династию Романовых…
Скончалась ливонская королева в московском Новодевичьем монастыре в 1614 году, унеся с собой одну историческую тайну.
Историк Л. Таймасова в своей книге «Трагедия в Угличе», посвященной смерти царевича Дмитрия и появлению Самозванца, излагает такую версию: загадочный Самозванец — никакой не Григорий Отрепьев, а незаконнорожденный сын княжны Марии Старицкой и короля польского Стефана Батория. Отсюда, дескать, очевидная княжеская стать Лжедмитрия, его относительная образованность, знание языков, благоволение к нему поляков и в итоге совершенно легитимное возведение его в 1605 году на российский престол.
Кроме того, Л. Таймасова считает, что благодаря посвященному в эту тайну Джерому Горсею сюжет о русской княжне, влюбленной в польского короля, проник в английские пьесы Кристофера Марло, Томаса Лоджа и Вильяма Шекспира. Впрочем, к рассказам Джерома Горсея принято относиться скептически, по причине большого числа допущенных им фактических ошибок, выявленных по сопоставлениям с другими источниками.
Горсей, Горсей — как много, однако, он оставил следов в русской и ливонской истории!
И не мудрено: Джером Горсей не следы оставлял в истории, а делал ее. Потому что это именно он в 1573–1591 годах, живя в Москве, управлял «Московской компанией» и контрабандно доставлял в Россию артиллерийские орудия, порох и другие товары, необходимые для ведения Ливонской войны. Был умен, ловок и хитер, был вхож в царские палаты. Приворовывал, не без этого. Был обвинен в злоупотреблениях, но потом оправдан — ввиду огромных заслуг перед Англией.
Подведем итог. При наличии короля и королевы, самому королевству Ливония не суждено было появиться на картах Европы. Речь Посполитая и Швеция поделили между собой разоренную войною землю, вцепившись в ее порты: в Ригу, Ревель и Нарву.
Но главный приз достался Англии. Четвертьвековая торговля оружием через русское «слюдяное оконце» способствовала не только обогащению «придворных предпринимателей», но и становлению Англии как владычицы морей.
Не случайно, будучи уже на пенсии, глава «Московской компании» Джером Горсей в своих записках ностальгически называл ограбленную Ливонию «самой прекрасной страной, текущей молоком и медом и всеми другими благами», уподобив ее библейской Земле обетованной или даже раю. Приврал, разумеется. Но ведь не сильно…
