ШКОЛА

Баржа на Оби

Тамара Никифорова

Незаметно в играх, прогулках на каток (тогда в Риге он заливался на несколько месяцев - такие стояли морозы!), занятиях то с мамой, то с фрелайн, летних купаниях в реке, прогулках на велосипеде или на лодках подошел 1936 год. В августе мне исполнилось восемь лет, и мама повела меня в 13-ю русскую Рижскую городскую основную школу, которая в то время считалась лучшей. Школа эта имела свою историю. В 1904 году Наталья Семеновна Винзерайс-Вершканская (1871-1950) открыла четырехклассную женскую гимназию, которая просуществовала до 1915 года, когда была эвакуирована в Дерпт (Юрьев, Тарту). В Латвию Наталья Семеновна вернулась в 1918 году и вновь открыла учебное заведение на Большой Грешной улице (Грециниеку), почти напротив Дома Черноголовых. Однако экономический кризис 1930 года привел к закрытию гимназии в 1933 году. Вместо <Гимназии Винзерайс> была открыта 13-я рижская городская школа, сохранившая отличный учительский коллектив и достойные традиции. Здесь учились дети из многих интеллигентных семей. Школа состояла из дошкольного класса, посещение которого не считалось обязательным, и шести основных. Мне, не посещавшей дошкольный класс, пришлось держать первый в своей жизни экзамен: по арифметике - счет до ста и все четыре действия до двадцати, и по русскому языку - чтение и письмо. Я же долго не могла научиться бегло читать, может быть, потому, что когда мама предварительно прочитывала мне текст, я благодаря отменной памяти ухитрялась запомнить его наизусть. Но вступительные экзамены я все же сдала успешно и была зачислена в первый класс.

9 сентября 1936 года я переступила порог первого класса в подготовленной мамой новенькой школьной форме - синем платье с белыми воротничком и манжетами и черном фартуке. На плечах был школьный ранец (хотя мне так хотелось появиться в классе с портфелем!) со всем необходимым первоклашке содержимым. Сначала чувствовала себя в классе не очень уютно: вокруг суета, шум, тридцать незнакомых лиц: Но вот пришла учительница, успокоила нас, рассадила по местам. Представилась - Вера Ивановна Лопатина, будет нашим классным руководителем, а заодно - учить нас арифметике. Начиная с первого класса, на каждый предмет был свой учитель. Русский язык вела у нас Евгения Ивановна Аронет, латышский язык и рисование учитель А. Пильдегович. Он позднее вел еще историю Латвии и географию на латышском языке. Был у нас еще такой замечательный предмет - чистописание; еще пение и гимнастика, которая мне не очень удавалась, а, может быть, просто учительница Людмила Ивановна за что-то невзлюбила меня и с заметной регулярностью ставила мне <тройки>. Позднее подобное случилось и с рисованием, которое вела она же.

Постоянное место мне определили за третьей (или четвертой?) партой. Как-то на перемене ко мне подошла коротко стриженая темноволосая девочка и сказала: <Меня зовут Ира Ион, давай дружить>. Я не задумываясь согласилась. И мы дружили до самого-самого апреля 1941 года, когда семья Ион репатриировалась в Германию. Так оказалось, что дорога в школу у нас была одна, только Ира жила подальше. Ее всегда провожал отец, спешивший всегда в это время на работу, и я присоединялась к ним. Мы шли по темным узким улочкам Старой Риги, мимо домов, некоторые из которых стояли здесь уже по полтысячи лет, над ними возвышалась башня Домского собора. Площади перед ним тогда не было, все нынешнее пространство перед собором было плотно застроено древними домами, позднее разобранными. В общем, это была настоящая, древняя Старая Рига ганзейских купцов и немецких ремесленников.

В школу приходили к 8.45. Вера Ивановна строила нас парами и вела в зал, где проходила утренняя молитва. Помню, как две старшеклассницы по очереди читали тексты из Евангелия. Я слушала их не очень внимательно, ибо многое мне было непонятным, запомнилось только: <От Матфея:> да <От Иоанна:>. Потом все вместе выпевали одну или две молитвы и парами расходились по классам, где сразу же начинались уроки. С первого по четвертый классы одним из предметов был Закон Божий. Хорошо запомнились уроки в первом-втором классах, их вел Сергей Алексеевич Белоцветов (1873-1938), брат видного деятеля русской общественной жизни Латвии Николая Алексеевича Белоцветова (1863-1935). Высокообразованный (он окончил Духовную семинарию и юридический факультет Московского университета), очень интересный человек - он вел уроки так, что можно было заслушаться, при этом никогда не давил на нас, не заставлял попусту зубрить, не обижал постоянными напоминаниями о том, что мы маленькие. К сожалению, эти замечательные занятия закончились в середине моего второго учебного года, когда Сергей Алексеевич тяжело заболел (взрослые говорили, что у него был какой-то <рак>) и вскоре скончался. На похоронах было очень много народу - в городе его хорошо знали и любили. После его кончины уроки Закона Божьего казались нам совершенно серыми и ничем не запомнились, что-то от нас там требовали такое, что очень не хотелось выполнять:

Были в той скучноватой повседневности события, которые возбуждали общественную интеллектуальную энергию и без которых воспоминания о прожитых днях могли бы показаться блеклыми и недостойными серьезной памяти. Для меня, тогда восьмилетней школьницы, как для очень многих русских в Латвии таким событием стали Дни А. С. Пушкина, приуроченные к столетию со дня его гибели. В школе начали готовиться к этому юбилею еще с осени 1936 года. Учитель пения Владимир Григорьевич Глаголев, предварительно познакомив нас с основами нотной грамоты, повел весь класс в зал к фортепьяно, выстроил всех в ряд и, проверив вокальные возможности каждого из учеников, обратился ко мне: <Будешь петь первым голосом>. Что это такое для меня тогда оставалось еще неясным, но мое место в хоре было определено в нижнем ряду, а мне почему-то так хотелось оказаться повыше, чтобы меня отовсюду было получше видно. За что же меня так? И вот за роялем наш педагог, а мы, первоклашки, начинаем разучивать мелодии, написанные разными композиторами на темы произведений А. С. Пушкина. Запомнился мне и полюбился хор девушек из оперы П. И. Чайковского <Евгений Онегин>. <Девицы-красавицы, душеньки подруженьки>, - старательно выпевали мы. Так же хорошо запомнился романс на стихи <Буря мглою небо кроет:> Сначала мы распевались на уроках, а после занятий все классы, в том числе и малыши, собирались в зале и репетировали, репетировали, репетировали: Каждый уже знал свое место в общем хоре и старался как мог.

И как же могло быть иначе, когда почти вся русская общественность Риги в те дни была охвачена подготовкой к Пушкинским дням. К ним активно готовились в Русском клубе, Русском театре. Приехал в Ригу с интереснейшими лекциями о Пушкине и его эпохе известный русский философ Иван Александрович Ильин1. 10 февраля в Кафедральном соборе отслужили торжественную панихиду, посвященную столетию гибели великого русского поэта. В школе провели торжественный акт, к которому готовились все. Я тоже пела в школьном хоре. Старшеклассники читали стихотворения, отрывки из других произведений А. С. Пушкина. В памяти осталась цельная и очень яркая картина этого события. В конце торжественного акта нам, малышам, подарили открытки с портретом поэта, и я каким-то чудом сохранила этот памятный подарок. Все старшеклассники получили по книге: <А. С. Пушкин. Юбилейное издание для школ. 1837-1937>, изданной в Риге по инициативе Пушкинского комитета и под редакцией Е. М. Тихоницкого и А. П. Моссаковского, лучших русских педагогов и общественных деятелей города. Через год летом мой двоюродный брат Витя, который тогда

1 Ильин Иван Александрович (1882-1954) - русский философ, представитель неогегельянства. С 1922 года в эмиграции, где активно занимался помимо философии публицистикой, став одним из немногих деятелей русского зарубежья, кто до конца отстаивал традиционные русские человеческие ценности - религию, государство, семью, свободу духа как защиту от жестоких социальных экспериментов двадцатого века. чился в шестом классе 6-й русской основной школы, принес мне эту памятную книжку, и я тогда прочла <Капитанскую дочку>, впервые узнав о Пугачевщине и русском бунте <бессмысленном и беспощадном>.

Пушкинскими днями наша культурная жизнь не ограничивалась. Мама по воскресеньям водила нас на дневные спектакли в Русский драматический театр. Запомнилась <Красная шапочка>, где роль героини играла актриса Александрова, мне она тогда показалась чересчур высокой и взрослой для Красной Шапочки. Был спектакль <Сказка о царе Салтане>, от которого в памяти остались лишь фрагменты, особенно со сватьей бабой Бабарихой, роль которой играла знаменитая тогда актриса Лидия Николаевна Мельникова, с которой через много лет судьба свела меня в коммунальной квартире, где жила моя одноклассница по вечерней школе. Лидии Николаевне тогда было уже немало лет, погрузневшая, она любила сиживать в коммунальной кухне в своем изрядно изветшавшем кресле и беседовать с <новым поколением>, как она нас тогда называла. К сожалению, скоро ее не стало.

Но вернемся ко второй половине тридцатых. В Оперном театре тогда славилась балерина Федорова. Она также ставила спектакли, открыла в Риге балетную школу. Помню, как меня, еще пятилетнюю, повели на <Щелкунчика>. Во время спектакля подошло время моего детского полуденного сна. Я засыпаю и чувствую, что кто-то из взрослых подталкивает меня под локоть: <Не спи, не спи, сейчас будет Щелкунчик танцевать:> Я напрягаюсь и вижу - выходит мальчик (или балерина) в костюмчике и танцует. <Какой же это Щелкунчик? Щелкунчик деревянный, а этот живой. Нет, совсем это не Щелкунчик!..> Позже я с бoльшей радостью ходила на балеты, но тогда:

У старших двоюродных сестер были знакомые в кинотеатре <Палладиум>, которые снабжали их контрамарками на воскресные фильмы для детей. Тогда среди молодежи особенно славились фильмы с участием совсем юной, но уже очень популярной американской актрисы Шерли Темпл2. Я тоже с большим увлечением смотрела их. Очень нравились нам мультяшки, они тогда выходили редко, но то, что запомнилось, осталось в памяти навсегда как зрелище необыкновенное, яркое, красочное и живое.

Со второго класса я увлеклась чтением и буквально <глотала> книгу за книгой. Сначала, как почти все тогдашние девочки, влюбилась в повести Лидии Чарской3. <Записки институтки>, <Княжна Джаваха>, <Людмила Власовская>, <Газават>, <Сестра Марина> и другие ее книги притягивали тогда девочек своей задушевностью, женственной трепетностью, загадочностью фабулы. В советское время чтение этих книг не поощрялось, а жаль,

Шерли (р. в 1928 г.) - американская актриса. Снималась в кино с трех лет. Непосредственность, с которой Темпл играла роли милых девочек (в фильмах <Бедная маленькая богачка>. <Маленькая мисс Бродвей> и др.) принесли ей славу одного из самых популярных <юных дарований> Голливуда. В 1934-1939 гг. входила в список десяти наиболее доходных <звезд> американского кино. Лауреат специальной премии <Оскар> (1934).

3 Чарская (псевдоним, настоящая фамилия - Чурилова) Лидия Алексеевна (1875-1937) - русская писательница. Окончила Павловский женский институт в Петербурге. С 1898 по 1924 гг. - актриса Александринского театра. Ее стихи и проза для детей и юношества пользовались большой популярностью. Многие повести Чарской посвящены жизни воспитанниц закрытых учебных заведений (<Записки институтки>, <Княжна Джаваха, <Люда Власовская> и др.), а также различным периодам русской истории (<Смелая жизнь> о Надежде Дуровой, <Газават> о войне с Шамилем и др.).поскольку в них было много тепла, чистой любви и интересных событий. Другим моим любимым писателем (правда, чуть поз-же - в четвертом-пятом классах) стал Жюль Верн. Его <Дети капитана Гранта>, <Пятнадцатилетний капитан>, <Таинственный остров> и другие книги хорошо подготовили почву, на которой возросло мое увлечение серьезными путешествиями на Север, в сибирскую тайгу, в дальние страны, ставшей основой для моей будущей профессии геолога, в которой я всегда чувство-вала себя вполне удовлетворенной и счастливой. Каждая книга Жюля Верна мною переживалась, я чувствовала себя участником приключений или исторических событий. Папины знакомые - заведующий библиотекой Русского клуба Б. А. Энгельгард и М. М. Дидковский, владелец книжного магазина на улице Дзирнаву заметили мою книжную страсть и если не мне лично, то через папу, передавали хорошие книги из которых я узнавала о героической обороне Севастополя, об освободительной войне болгарского народа, о кавказских войнах, причем мои симпатии тогда почти всегда были на стороне горцев.

Как-то году в 37-м (или в 38-м?) отец к огромной моей радости принес в дом радиоприемник VEF. Такое приобретение в те годы было не менее значимо, чем в середине пятидесятых годов - телевидение, а в наши дни - интернет. Высоко - на самой верхушке тополя - папа закрепил антенну. Эфир в те годы еще не был так забит, как сейчас, и слышимость была вполне приличная, особенно хорошо шли передачи из Москвы. В доме зазвучала музыка - оперная, классическая, популярная. Всем полюбились песни И. Дунаевского, В. Соловьева-Седого и других советских композиторов. Молодежь распевала <Три танкиста>, <Если завтра война...>, <Широка страна моя родная...>, <Катюшу>... Отец же главное внимание уделял последним известиям, пытаясь разобраться в сложных политических интригах, раз-ворачивавшихся в мире, был ими весьма встревожен и, по-видимому, желая высказаться и не находя в нужный момент другого собеседника, старался это объяснить мне - девятилетней девчушке.

В те годы отец был ярый славянофил. Он отстаивал идею объединения всех славянских народов невзирая на их религиозную принадлежность и политический строй славянских государств. Далеко не все, даже русские рижане, его в этом поддерживали. Оказывались среди них и такие, кто симпатизировал агрессивности Гитлера, к 1937 году уже явно проявившейся. Первой его жертвой стала Австрия - 13 марта 1938 года она была насильно присоединена к нацистской Германии. Большинство европейских государств лицемерно <не заметили> этого.

События, о которых сообщало московское радио, тоже очень настораживали. Речь шла о каких-то непонятных для нас актах вредительства и саботажа, чуть ли не о заговорах и связанных с ними арестах с последующими расстрелами. Репрессии в СССР коснулись уже высшего военного и государственного руководства. Истинные масштабы того, что происходило в Советском Союзе, еще не были для многих известны, но от этих радиопередач было уже жутковато. Я вместе с папой слушала их, не понимая до конца сути услышанного.

После Австрии зазвучало все чаще еще одно незнакомое слово - Судеты. Теперь-то я знаю, что это - западная часть Чехословакии, в значительной мере заселенная немцами и обладавшая хорошо развитой промышленностью. С молчаливого согласия правительств Англии и Франции гитлеровцы присоединили к своему рейху и этот кусочек Европы, а ровно через год после захвата Австрии - 15 марта 1938 года - нацистские войска вошли в Прагу. Чехословакия пала практически без сопротивления. Всё это обсуждалось и переживалось в нашем доме, и потому хорошо запомнилось.

Европейские события глухим эхом отозвались и в моей родной Риге. Почему-то в городе было заготовлено к зиме очень мало топлива (и угля, и дров). дома - и частные, и общественные - отапливались плохо, в школьных классах было порой очень холодно, что, вероятно, стало причиной быстро распространившейся в марте 1939 года эпидемии кори. Очень многие школы, в том числе и наша, были временно закрыты. Помню, как я, вся в красной сыпи и с высокой температурой, лежала в комнате с занавешенными окнами. Но папины усилия по закаливанию моего организма не прошли даром, мне удалось справиться с тяжелой болезнью, догнать своих одноклассников и в конце учебного года даже получить за хорошую учебу награ-ду - книгу с добрыми напутствиями нашей классной руководительницы Веры Ивановны.

Подошло предпоследнее довоенное лето. Мы вновь на любимой даче в Сосновке. Занимаемся посадкой и уходом за цветами и огородом. Очень скоро я уже с гордостью принесла маме первую корзинку салата, затем пошли редис, зеленый лук, укроп, попозже огурцы - я даже не верила, что все это удалось вырастить мне (ну, конечно, с помощью взрослых, но всё же!..) Мама в мои огородные дела старалась не вмешиваться, но отец, как и во многом, бывал строг, когда замечал, что я поленилась и что-то недополила или недополола. Иногда даже наказывал за это.

Тем временем радио продолжало извещать о новых требованиях Гитлера. На этот раз все лето шел разговор о том, чтобы поляки передали Германии так называемый Данцигский коридор, соединявший Германию с Восточной Пруссией. На веранде у нас висела политическая карта Европы, на которой отец флажками помечал очередные изменения границ Третьего Рейха. Я тоже внимательно следила за этими событиями, а карту уже знала наизусть.

В те же предвоенные годы (1937-1940) я впервые очень заинтересовалась скаутским движением, на что были свои причины. Мой двоюродный брат Виктор и многие его товарищи были скаутами. Они часто собирались в нашем рижском доме, живо обсуждали прошедшие сборы, рассказывали эпизоды из жизни в летних скаутских лагерях, увлеченно готовили номера художественной самодеятельности к предстоящим праздникам. Мальчики охотно посвящали в свои дела и меня. Иногда мы вместе пели, разучивали стихотворения, что тогда было очень распространено. Декламировать умел и любил и Виктор, я же старалась не отставать от него, тем более что память у меня всегда была отменная...

Но самым главным обстоятельством, так тянувшим меня в скаутские ряды, было то, что мой отец в те годы принимал самое активное участие в развитии русского скаутского движения в Латвии, воспитывал молодых людей в духе высокого патриотизма, учил их мужеству и дисциплине.

Но обо всем этом в следующей главе...

Уникальная фотография

Баржа на Оби

Тамара Никифорова

ШКОЛА

Содержание