Русские в Латвии. История и современность

РУССКИЕ РЕФОРМЫ 1890-х годов

Н.Бордонос

 

Мероприятия истинно демократического значения могут иметь место при всяком режиме. Достаточно вспомнить реформы Александра II: освобождение крестьян с наделе­нием землей, (оно коснулось крестьян Латгалии), суд глас­ных с присяжными заседателями, всеобщая воинская повинность (эти реформы коснулись с известными ограни­чениями всех остзейских губерний). Подобным же образом должны быть оценены и преобразования, проведенные в Прибалтике за последние перед мировой войной 30 лет.

Что представлял собою Прибалтийский край в систе­ме государственности до Александра Ш? Область, сохраняв­шую в себе существенные черты феодального строя: огромные земельные латифундии бывших завоевателей края, немецких баронов , полная зависимость от них ко­ренного населения в отношениях земельном, администра­тивном, судебном, школьном и религиозном (ибо Лютеранская Духовная Консистория также была органом дворянства); сохраняла немецкий язык в учреждениях, со­хранялось даже название края "Остзейский", т.е. лежащий на восток от моря. На восток, считая откуда?

Но как только проникал сюда глаз русского образо­ванного человека, так сейчас же делались попытки осве­тить положение масс населения, их тяжкую зависимость. Благодаря кому, как не русским должностным лицам, слу­чайно попадавшим в край в ничтожном числе, уже в са­мом скором времени после присоединения края, правительство императрицы Анны в официальных указах свидетельствовало о "несносных насильствах и утеснениях", вследствие которых крестьяне "в крайнейшей мизерии, без жилища и по миру шатаются". Екатерина  II также замети­ла, что в Лифляндии стремятся сохранить в силе "положе­ния, преисполненные грубостью и варварством". По ее повелению генерал-губернатор граф Броун предложил ланд­тагу1, собравшемуся в 1765 году, "о принятии мер к прекра­щению угнетений и разорений, причиняемых крестьянам" и об ограничении домашней расправы, отличавшейся иногда невероятной жестокостью. Справедливость требует сказать, что и из среды помещичьей являлись энергичные борцы с этим злом (отставной офицер русской службы Карл Фридрих Шульц-Ашераден, полковник Фридрих Виль­гельм фон-Сиверс и др.), но они были бессильны, и со­ставленные Ландтагом, под давлением генерал-губернатора, Правила 1765 года не были исполняемы. Павел I приказал объяснить лифляндским дворянам, что если они будут предъявлять к крестьянам чрезмерные требования, то у них будет отнимаемо право распоряжения имениями. На­конец, Александр I в самом начале своего царствования со­ставил комитет для улучшения положения лифляндских крестьян, а в 1804 году утвердил "Положение", которое при­знало за крестьянами наследственное право на пользова­ние землей и ограничило произвол помещиков в требовании вознаграждения ("повинностей") за нее. Это бы­ла уже серьезная реформа, но... вся история Прибалтики в составе России до Александра III является историей борьбы русской власти, пытавшейся улучшить положение народ­ных масс, с немецким "рыцарством", втиравшим этой вла­сти очки, вечно строившим хитрые обходы и подвохи, не гнушавшимся и подлогом 2; это была своего рода война, а "на войне - как на войне". Александр I мечтал об освобож­дении в России крестьян от крепостной зависимости, но не решался на это, боясь вызвать возмущение помещичьего класса, этой "опоры престола". Курляндские и лифляндские помещики поспешили к нему на помощь, показав пример: они сами составили проекты новых законов о крестьянах, с дарованием личной свободы. Новые законы были утверж­дены для Курляндии в 1817 году, а для Лифляндии - в 1819 году, конечно, с отменою прежних законов, то есть дана была личная свобода, но отменено наследственное право на пользование землей, отменены все ограничения в тре­бовании вознаграждения за это пользование: вместо закон­ных норм установлено "взаимное соглашение". Честный дворянин фон-Самсон на дворянском собрании 1843 года сказал, что: "Лифляндское дворянство не имеет права гор­диться рыцарскою доблестью по поводу личного освобож­дения крестьян в 1819 году, так как это был не подвиг великодушия, который был бы вполне сообразен с духом времени; напротив, оно совершило тогда, так сказать, лишь хороший гешефт". Арендная плата все росла. В сороковых годах пошли волнения среди крестьян, стремившихся к пе­реселению на юг России, переход в православие, - словом, такие явления, которые дворянство сочло нужным возве­сти в ранг "бунта" и требовать военных экзекуций. Глаза высшей русской власти открывались все более. Особым ко­митетом разоблачены были последствия системы беззе­мельного освобождения, раскрыта ложность якобы добровольных соглашений, выяснена опасность для кресть­ян обратиться в пролетариев3.

В разное время издано было еще несколько законов по аграрному делу и, наконец, последовало Положение о лифляндских крестьянах 1860 г., которое оставалось в силе до конца Российской Империи: земля, находящаяся в пользовании крестьян, навсегда сохраняет свойство кресть­янской земли и должна быть на планах отделена красной чертой от земли мызной; помещик может пользоваться принадлежащей ему крестьянской землей только предо­ставляя ее крестьянам, при том по письменным долго­срочным арендным контрактам, заключенным в правительственном учреждении. В Курляндии и Земгалии действовали подобные же Правила 1863 года. Фактическое положение в этих областях было в общем такое же, как в Лифляндии,

Нельзя в нескольких строках перечислить все ухищ­рения, которые употреблялись в обход этого закона с целью увеличить площадь мызных земель за счет кресть­янских.

Нужно было строгое и доброжелательное к крестья­нам наблюдение на местах. Нельзя было дольше допу­скать игру формальными уловками, ибо уменьшение площади крестьянской земли прогрессировало и вместе с тем число обезземеленных крестьян угрожающе росло. Но одновременно с тем увеличивалось число русских свидете­лей того, что здесь происходило. Заговорили в высших кругах Москвы и Петербурга. Вступив на престол, Алек­сандр III назначил сенаторскую ревизию Прибалтийского края. Ревизором назначена была светлая личность, сенатор Манасеин, а переводчиком при нем известный латыш­ский юрист - Андрей Стерстс. С Манасеиым командиро­вана была группа специалистов по разным вопросам, В результате ревизии последовали реформы Александра III: судебная, административная и школьная, По закону 14 сен­тября 1885 года немецкий язык в учреждениях заменен был русским, причем крестьянам предоставлено было пра­во подавать прошения на своем родном языке; в учреждениях имелись штатные переводчики; чиновникам, владевшим латышским и немецким языками, не возбра­нялось объясняться с публикой на любом языке. В 1888 году преобразована полиция с устранением всякой зависи­мости ее от "рыцарства". В 1889 году преобразована судеб­ная часть: вместо келейного суда, необыкновенно пестрого по множеству видов, введен одинаковый для всех гласный суд по уставам Александра III (кроме присяжных заседате­лей, которые не были введены и до 30-х годов). В том же году учреждены и комиссары по крестьянским делам для наблюдения за исполнением земельных законов и для надзора за волостным управлением (фактически они явля­лись и защитниками волостного самоуправления, своего рода народными трибунами). В 1893 году учреждены Губер­нские по крестьянским делам Присутствия, руководившие деятельностью комиссаров. В учреждениях немцы посте­пенно стали заменяться русскими и латышами. Сравни­тельно тяжелой для народа была школьная реформа, вследствие введения русского языка как языка преподава­ния в гимназиях и старших классах элементарных школ (вместо немецкого). Но тяжесть этой реформы ложилась в большей степени на немецкие школы (где родной - не­мецкий язык заменялся русским, не пользовавшимся большим авторитетом среди немцев), Что же касается ла­тышских школ, то в них замену немецкого языка препода­вания русским латыши на первых норах приветствовали4. Латыши считали русский язык необходимым для льгот­ных облегчений на военной службе. Знание русского языка открывало перед латышами большие возможности трудо­устройства на хорошо оплачиваемые должности (например, управляющими имений в Центральной России), которые в Остзейском крае были им недоступны, а также широкие возможности приобретения земельной собственности при содействии Крестьянского Поземельного Банка. По разным губерниям России рассеялось немало прекрасных латыш­ских хуторов5. Окончившие только городское училище ла­тыши, благодаря знаниям русского языка получали очень приличное место на государственной службе. "Обрусение" на первых порах не только принималось охотно, но и про­водилось при участии самих латышей. Ближайшими со­трудниками первого директора народных училищ М.В.Сомчевского были инспектора народных училищ: Фрицис Трейланд (Бривземниекс, он же Верноземцев) и ЕА.Гравит. По инициативе первого, акты о школьных ре­визиях составлялись на латышском языке, и эти акты вы­нуждены были подписывать немецкие бароны и пасторы. В 80-е годы по требованию сельских крестьянских собраний стали создаваться (хотя и немецкие школьные власти чи­нили всевозможные препятствия) министерские школы с русским языком преподавания6.

Осуществление реформ Александра III в администра­тивном отношении выпало в Лифляндии на долю губернатора, генерала М А.Зиновьева, героя двух войн, георгиевского кавалера, почетного члена ученой Конферен­ции Артиллерийской Академии, человека очень серьезного и необыкновенно трудолюбивого. Через короткое время он стал лучшим знатоком особенностей края.

Земско-повинностный вопрос составлял часть аграр­ного, так как земские повинности лежали только на кре­стьянской земле, которая так и называлась "повинностной", в противоположность мызной, свободной от повинностей. Кто бы ни владел крестьянской землей, обязан был отбы­вать повинности, между прочим и на содержание лютеран­ской церкви, независимо от вероисповедания, к которому лично сам принадлежал. Принуждение православных кре­стьян к содержанию лютеранских церковных учреждений и духовенства прекращено было только при Зиновьеве.  Вообще, в повинностном деле он произвел крупнейшие преоб­разования в облегчение крестьян и при том собственной властью или властью подчиненного ему Губернского Прав­ления. Его правилом было действовать самостоятельно, хо­тя бы и с превышением власти. Земства, в русском смысле этого слова, в крае не было, заведывание земски­ми нуждами и повинностями лежало на Ландратской Кол­легии (губернское дворянское учреждение); мелкими нуждами на местах ведали мелкие земские единицы, при­ходы (разумеется, приходы лютеранских церквей) со свои­ми приходскими конвентами (собраниями), в которые входили представители дворянских имений и волостей. Приходы содержали школы, врачебные пункты, мелкие до­роги, мосты и т.п. Крупными, общегубернскими нуждами ведала Ландратская Коллегия. Принуждение крестьян к выполнению повинностей и взыскание сборов лежало на полиции, а полиция была подчинена губернатору и Губер­нскому Правлению. Пользуясь этим, Зиновьев установил такой порядок, что никакое принуждение, никакое взыска­ние не могло быть применено иначе, как на основании раскладок, проверенных в Губернском Правлении. Препода­ны были и указания, какие повинности могут быть возла­гаемы на крестьян и какие должны нести владельцы мызных земель. Это вызвало со стороны дворянства ряд жалоб в Сенат, но все они оставлены были без последст­вий, либо даже без рассмотрения, но формальным причи­нам7. Ближайшее наблюдение за неуменьшением крестьянской земли и вообще за соблюдением аграрных законов лежало на волостном самоуправлении, устроенном по особому Положению 1866-го года. Но что значило оно до Зиновьева? Что ни имение, то и волость; волостное правление по существу являлось ни чем иным, как люд­ской избой помещика и всецело от него зависело, В од­ном, сравнительно позднем циркуляре Зиновьева говорится8: «Владелец мызы позволил себе вмешиваться в выборы, производя некоторого рода давление на волость с целью отстранить от выборов лиц, ему неугодных, и, на­против, доставить место старшины покровительствуемому им лицу», поэтому поручалось комиссарам не допускать та­кого вмешательства. Для устранения всякой зависимости волостного правления, в короткое время проведено было соединение волостей: из 800 их стало 150. Волостной сход из крестьян нескольких имений уже не так зависим, как из одного имения; волость получила возможность иметь более достойное помещение, нанимать сведующего писаря (секретаря) для волостного правления и волостного суда, который после соединения волостей также перестал быть одним из органов помещичьей власти. А чтобы соедине­ние волостей не ослабило крестьянского представительства в приходских конвентах (мелких земских ячейках), губерна­тор издал распоряжение> чтобы представители волостей пользовались на конвенте таким числом голосов, сколько волостей соединено в одну 9.

Требование закона о сдаче крестьянской земли в дол­госрочную аренду по формальным контрактам не сопро­вождалось указанием мер принуждения и потому некоторыми помещиками не исполнялось. Тут сотрудники Зиновьева придумали «свое средствие»: законный арендный контракт у комиссара не заключен, значит - помещик пользуется крестьянским хутором сам; а всякий, пользую­щийся крестьянской землей, по закону "сим самым" стано­вится членом волостного общества, независимо от сословия, к коему принадлежит лично; а раз он член волостного общества, то не в праве отказаться от должности, на которую изберет его сход; и вот, через комиссаров по крестьянским делам присоветовано было волостным схо­дам избирать таких помещиков на должность смотрителя хлебозапасого магазина. Какому же барону улыбалось про­водить дни в магазине при ссылке хлеба и при выдаче из него ссуд? Новоизбранный смотритель не являлся к долж­ности, а комиссар подвергал его за это своею властью аре­сту при полиции. Это отбивало охоту незаконно пользоваться крестьянской землей.

Превосходным сотрудником Зиновьева был с 1890 по 1892 год вице-губернатор Н.М.Богданович, бывший судеб­ный деятель (в 1901 году в должности губернатора он был убит террористом в Уфе).

Усердный ученик этих двух выдающихся администра­торов, я был продолжателем их работы путем соответству­ющего освещения дел при приемнике Зиновьева (умершего в 1895 году) генерале В .Д.Суровцеве. Это была обаятельная, светлая личность, отзывчивая на все доброе. Между прочим, при нем сделано было интересное откры­тие. В "Своде местных узаконений"10 перечислены приви­легии дворянских мыз, в том числе, исключительное право содержать мельницы и корчмы (постоялые дворы). В 70-х годах по делу, дошедшему до Государственого Совета, бы­ло открыто, что монополия на мельницы попала в "Свод" по ошибке, как "плод редакционного недоумения"; а при Суровцеве мною подвергнута была анализу и корчемная привилегия, после чего оказалось, что источники права, приведенные под 892 статьей, вовсе такой привилегии за мызами не устанавливают, с чем потом согласился и Госу­дарственный Совет11.

Самыми важными, однако, представлялись меропри­ятия к обеспечению крестьян землею. Крестьянство делилось на два класса: хозяева (собственники и арендаторы) и безземельный пролетариат. Последний все возрастал чис­ленно и к описываемому времени составлял от 60 до 80% всего крестьянства. Положение хозяев было также непрочно: стоило арендатору произвести на участке улучшения и повы­сить его доходность, как повышалась и арендная плата. С приобретением земли в собственность крестьянин все же не выходил из кабалы: покупка земли совершалась при содейст­вии дворянского Кредитного Общества, дававшего весьма не­значительную ссуду, вследствие чего большая часть покупной цены оставалась долгом продавцу, при том на сравнительно короткий срок. Крестьянин не был в силах платить двум кредиторам одновременно, затягивая платежи помещику, срок проходил и "собственник" попадал в положение неисп­равного должника, владение которого в любое время, при малейшем неугождении помещику, могло бьть поставлено на торги. Исключением были только казенные имения, в ко­торых крестьяне наделены были землею на льготных осно­ваниях, Ненормальное положение коренного населения края изображено в докладе Лифдяндского губернатора Николаю II при годовом отчете за 1896 год, причем указано было на не­обходимость распространения на край действий Крестьянско­го Поземельного Банка, который мог бы уплатить за крестьян долги, сделанные по покупке земли, а также содей­ствовать покупке земли безземельными. Николай II поме­тил: "Представить соображения". Но дворянство употребляло все меры к недопущению действий Крестьянскою Поземель­ного Банка: оно не хотело ни лишиться власти над крестья­нами, ни уменьшить операции своих кредитных обществ.

В 1900 году умер Суровцев, а я был переведен из края. Когда в 1903 году император спросил о банке: «На чем же дело -остановилось?»; ему было доложено, что дело отложено вследствие финансовых затруднений, вызванных военными действиями в Китае12.

В 1904 году вышла в свет упомянутая уже моя книга. В Петербургской «Юридической газете» посвящена была книге большая статья13. Рецензия, связывала мою книгу с упомянутым выше отчетом губернатора за 1896 год. Одно­временно с тем, точнее - в 1905 году, в Латвии, под влия­нием агитации социально-демократической партии, началось сильное брожение среди безземельных крестьян, перешедшее в насильственное смещение волостных долж­ностных лиц, затем в вооруженные выступления и т.д., о чем достаточно известно14. Назначенный по случаю этих волнений временный генерал-губернатор Соллогуб среди других мер объявил, что вскоре станет действовать Кресть­янский Поземельный Банк. Я телеграммой вызван был в Петербург и включен в комиссию для выработки проекта распространения действий Крестьянского Банка на При­балтийские губернии, образованную под председательст­вом товарища Министра финансов А.И.Путилова. Представители дворянства Эстляидской, Лифляндской и Курляндской губерний сильно боролись против пре­доставления Крестьянскому Банку права дробить дво­рянские имения, которые он приобретет, равно как уменьшать размеры слишком больших крестьянских участков (во сто и более десятин). Большую поддержку проекту оказали А.И.Путилов и Министр земледелия А.В.Кривошеин. Государственный Совет принял проект подавляющим большинством голосов15. Летом 1906 го­да открыты были отделения Банка в Ревеле, Риге и Митаве. Я был назначен управляющим последне­го, В первое время (не меньше 2 лет) работа Бан­ка тормозилась всякими затруднениями, которые ставились дворянством, особенно в тех районах, где началась колонизация немцами16. «На немецком зем­левладении зиждется немецкая сила в крае», - писала "Rigasehe Rundschau" и требовала исключения из дворянско­го сословия тех, кто продаст имение Крестьянскому Банку. "Düna Zeitung" называла такую продажу изменой немецко­му делу, а продавцов - могильщиками, требуя опубликова­ния их имен на посрамление. В баронском официозе "Baltische Tageszeitung" (Митава 12 декабря 1907 г. N 296) по­мещена была обширная передовая статья: "К обретению балтийского аграрного вопроса", где утверждалось, что до латышской революции никто, кроме социал-демократов, не говорил о балтийском аграрном вопросе - "везде смотрели на наше исторически, постепенно и вполне правильно раз­вившееся аграрное устройство, как на вполне счастливое разрешение сельскохозяйственной проблемы".

Практика выдвинула много разных подробностей, ко­торыми помещики могли затруднять дело. Так, некоторые кредиторы ставили на торги хутора  внезапно, не допуская возможности выполнить все формальности по залогу в Банке. В таких случаях я принимал на свою личную от­ветственность нарушение устава Банка, и помощь оказыва­лась с чрезвычайной быстротой (здесь я говорю о Курляндской губернии, составлявшей район моего отделе­ния Банка). Далее, для крестьян было выгоднее, чтобы их долги Кредитному Обществу погашались свидетельствами этого Общества; но первое время никто, даже Рижская Биржа, не продавал Банку этих свидетельств. Мы прибегли к посредникам, несмотря на всю трудность для государст­венного учреждения уплачивать посредническое вознаграж­дение. И через некоторое время плотина прорвалась, нам стали продавать свидетельства и частные лица, и даже кас­са Кредитного Общества. Так постепенно вошла работа Банка в колею. Охотников продать имение Банку сначала нашли через посредников, а потом стали появляться и са­ми. К Банку привыкли, оценили его честную и беспристра­стную работу. Появились из среды дворянства лица, охотно руководившие крестьянами своих имений в их делах с Крестьянским Банком. Из таких благородных деятелей па­мять сохранила мне имена Вальтер- Ваттенгейма и старика Фитингофа из Земгалии. Не могу не помянуть с большим уважением, входивших в мое отделение Банка в качестве членов от дворянства баронов Макса фон-дер-Раппа (убито­го большевиками) и Николая Мантейфеля (не Кацдангенский!). Вообще, в истории Латвии надо строго различать направление "рыцарства", как корпорации, всецело однород­ное, от поведения отдельных членов этого сословия, раз­личного у разных лиц.

Банк уплачивая долги за крестьян, зачисляя за ними ссуды на 55 1/2 лет по 4 1/2% (с погашением), отпускал такие же ссуды на покупку земли, сам покупал имения и делил на хутора, оставляя жизнеспособные центры; строил мосты, проводил осушительные каналы. Наступление не­приятеля в 1915 году деятельность Банка  прекратило17.

 

1.Дворянскому собранию.

2. Бордонос Н. Основы поземельных отношений в Лифляндской губернии. Рига, 1904, с.39.

3. Там же.

 4. См. по этому поводу статьи Кр.Валдемара, Атиса Кронвальда и других в латышской периодике 80-90-х годов.

5. Это «благодеяние» Банка  на самом деле впоследствии в 30-е годы в Советском Союзе закончилось для упомянутых здесь «хуторян» весьма плачевно. (Примечание редактора).

6. См. Бордонос Н. Кое-что из жизни прибалтийских народных училищ. «Рижский Вестник», 1897, №117.

В 90-е годы русификация школ приобретает иной, более интенсивный и не всегда педагогически обоснованный характер. Это вызывает недовольство не только немецкого, но и латышского населения, а также прогрессивных русских педагогов (как в Прибалтике, так и в Москве и Петербурге). Начинается 25-летняя борьба (до 1917 года( против антипедагогических установок царского правительства. (Примечание редактора).

7. Указы, опубликованные в №112 «Лифляндских Губернских ведомостей» 1891 г. (статья 117); в №137 (статья 158). Циркуляры Лифляндского Губернатора по Губернским Правительственным комиссарам по керестьянским делам от 25 октября 1991 года №6939, уездным начальникам от 18 марта 1893 года №1849 и 11 сентября 1891 г. №5921.

 8. 14 мая 1891 г. № 4150 по Канцелярии Губернатора.

9. 18 ноября 1888 г. № 7154 по губернскому Правлению.

 10. Часть III.

 11. Архив Лифляндского губернатора. Записка о введении винной монополии.

12. Доклад Министерства Финансов Комитету министров от 17 июня 1904 года за №12459.

13. «По вопросам  de lege ferenda  (для внесения законопроекта) книга г.Бордоноса может оказать большую услугу». – «Юридическая газета», 1904, №33.

14. Дело Курляндского Губернского по крестьянским делам Присутствия 1905 г. №797 лит. О.Б.

15. Журнал общего собрания Государственного Совета 17 апреля 1906 года.

16.В 1908 году было даже общество с особым уставом для скупки земель и заселения их немцами из менее зажиточных колонистов Волынской и др.губерний. Для приглашения их были агенты – специалисты (см. в архиве Земельного Банка подробные доклады мои в письмах на имя управляющего Крестьянским Поземельным Банком от 21 мая 1908 года №3044 и 9 декабря 1911 года №25831).

 17. Деятельность Банка имела определенное значение в изменении количества русского населения в Латвии: при его посредстве казенные имения северной Латгалии были на льготных условиях проданы малоземельным и безземельным крестьянам Псковской губернии. Они были известны в Латгалии под именем «сипаки». (Примечание редактора).