Есть ли результаты у правозащитной эпохи?

Мирослав Митрофанов

 

В VII выпуске Альманаха Гуманитарного семинара был опубликован материал Александра Фрейдсона «Найден ли генезис причин разобщенности русских в Латвии». По форме данная публикация представляла собой послесловие к отчету XXI Чтений гуманитарного семинара. Но, по сути, материал вышел за границы содержания семинара и коснулся еще, как минимум, двух важных тем. Первая – стандартизации терминологии русской общественной дискуссии, вторая – оценка эффективности решения правозащитных проблем русского населения Латвии.

До того, как перейти к обсуждению затронутых автором вопросов, позволю одно замечание личного плана. Вопреки абсурдным, на мой взгляд, протестам А.Фрейдсона я имел полное право в ходе чтений семинара выражать свое мнение как относительно будущего Европейского Союза, так и комментировать отношения ЕС-Россия. Мой статус сотрудника Европарламента (на тот момент) не накладывал никаких специальных ограничений на свободу слова. Все общеполитические темы, касающиеся Европейского Союза, являются абсолютно открытыми для обсуждения на любом уровне и в любой аудитории. Закрытая информация – это внутренние корпоративные взаимоотношения, которых я в ходе чтений не касался. Тем более, вопреки утверждению А. Фрейдсона, я не брал на себя «полномочий выступать от имени россиян, живущих вне России», хотя бы потому, что россиянином я никогда не был.

О терминологии. Высказанное А.Фрейдсоном пожелание иметь строгую систему терминов логично. Однако я не склоняюсь к варианту, когда мы без адаптации могли бы перенять терминологический инструментарий, разработанный той или иной группой российских специалистов по диаспоре. Их взгляд на Русский мир естественным образом является «российскоцентричным». К тому же российская терминология далеко не всегда блещет изяществом формы и прозрачностью смысла. В качестве негативного примера процитирую приведенное в материале А.Фрейдсона одно из российских определений термина «соотечественники» - «члены диаспоры, которые, используя возможность личного выбора, самоидентифицируют себя, самоопределяясь в страну происхождения своего или своих предков, которые по желанию пользуются возможной помощью этой страны...». Заморочено, не правда ли?

Однако, проблема не только в конкретной формулировке, но и в подборе терминов, выделенных А.Фрейдсоном для обсуждения. С точки зрения наших латвийских реалий, термины «соотечественники», «диаспора» и даже «Русский мир» обладают вторичной важностью, поскольку служат в основном для внешних функций – для связи русских Латвии с мировой русской диаспорой и российской метрополией.

А. Фрейдсон ошибочно употребляет термин «русскоязычная диаспора Латвии» в качестве синонима термину «русскоязычная община Латвии». Диаспора по определению не может быть привязана к какой-либо одной стране. Слово «диаспора» в переводе означает «рассеяние». Если буквально перевести словосочетание «русская диаспора Латвии», то получается нонсенс – «русское рассеяние Латвии!» Тем более выглядит странным, когда слово «диаспора» употребляется во множественном числе по отношению к русским меньшинствам в разных странах. Иностранное слово «диаспора» звучит загадочно и солидно, потому оно и часто употребляется к месту и не к месту. Путаницей в понятиях «диаспора», «меньшинство», «община» грешат обычно журналисты и общественники. К счастью, серьезные исследователи и публицисты в этом не замечены. Буду признателен, если кто-то сможет найти убедительный пример обратного.

На самом деле имеет смысл рассуждать о диаспоре определенного народа, имея в виду глобальный, или, как минимум, региональный уровень. То есть, когда мы говорим, скажем, об армянах, проживающих в Латвии, то их совокупность можно назвать «армянское меньшинство», или в ином контексте - «армянская община Латвии». Совокупность же армян «рассеяных» по Европе совершенно естественно именуется «европейской армянской диаспорой». На глобальном уровне сомнений не вызывает существование мировой армянской диаспоры.

Для нас же в данный момент наиболее востребованы те термины, которые задают в нескольких плоскостях определение самому русскоязычному населению Латвии. Так, остро необходимы дефиниции термина «русская община Латвии» во всех трех значениях, в которых мы употребляем это словосочетание. Необходим публичный спор относительно вариантов ситуативного предпочтения терминов «русские Латвии» и «русские в Латвии». Необходимо также договориться о взаимоотношении терминов «русская община» и «русскоязычная община» и всех их производных. 

Обсуждение терминологии, приемлемой для дискуссии «на русские темы», идет с разной интенсивностью уже с начала 90-х годов. Очевидно, решительный прорыв в направлении стандартизации мог бы произойти в случае проведения специализированной конференции, посвященной новым терминам, применяемым в русском языке в Латвии. На данный момент целесообразно продолжать обмен мнениями в печати.

О правозащитных проблемах. Материал А.Фрейдсона изобилует множеством смысловых небрежностей. Меня искренне разочаровали постоянные ссылки на некую «Европу», которая не «видит проблем в правовом положении русских», «не хочет нас защищать». О какой «Европе» идет речь? О Европейском Союзе? О Совете Европы? Об ОБСЕ? Об экспертах-правозащитниках? На большом континенте у русских Латвии есть и друзья, и недоброжелатели, причем, как на уровне персоналий, так и на уровне политических сил и институций.

Далее, о каком присоединении «русскоязычной диаспоры в Латвии к Европейскому Союзу» я мог говорить? Что это за «своеобразная» интерпретация моих слов? И что это за «фракция ЗаПЧЕЛ в Европарламенте»? Неужели трудно найти информацию, что у ЗаПЧЕЛ в ЕП есть один депутат, который входит во фракцию «Зеленые/Европейский свободный альянс»?

А. Фрейдсон в целом небрежно относится к фактам и законам. Например, он утверждает, что в 1993 году наши неграждане были «лишены права гражданства Латвийской республики, вопреки требованиям норм международных конвенций». В реальности разделение на граждан и неграждан произошло уже 15 октября 1991 года. И как бы не было прискорбно признать, но международные конвенции латвийским законодателям удалось обойти, выделив неграждан в специальную категорию жителей, чье правовое положение как категории ни в каких конвенциях не прописано. С точки зрения международного права оба решения – и латвийско-эстонское, о восстановлении института гражданства довоенных республик, и литовский «нулевой вариант» являются абсолютно равноправными. Выбор в пользу одного или другого имеет чисто политический характер. Латвийские власти выбрали несправедливое, дискриминационное решение, откровенно вредящее русскоязычному населению страны, однако от этого данное решение с точки зрения мирового сообщества не стало противоправным.

А.Фрейдсон пишет о том, что “закон 1999 года «О государственном языке» многих из них [русских Латвии - М.М.] лишил возможности активно участвовать в общественной жизни страны”. На самом деле «Закон о языках», изменивший иерархию языков в пользу латышского, был принят еще в Латвийской ССР аж в 1989! А в 1991 и 1993 годах он был дополнен рядом дискриминационных запретов и ограничений. И наоборот – в 1999-2000 годах под давлением Европейского Союза, Совета Европы и нашей русской оппозиции из нового «Закона о государственном языке» и соответствующих правительственных правил были устранены практически все запреты, касающиеся частной сферы. Именно с этого времени мы вернули себе право дублировать на русский язык визуальную информацию, вести внутреннюю документацию на русском и проводить публичные собрания без перевода на госязык. То есть возможность участия в общественной жизни расширилась, а не сузилась, как утверждает А.Фрейдсон. Странным кажеться и заявление, что закон 1999 года, якобы, «создал условия для разобщенности Русского мира». Неужели новый латвийский закон предписал русским общинам разных стран общаться между собой по-латышски?

Восприятию идеи, заложенной в следующем высказывании А.Фрейдсона, мешает грубая терминологическая путаница: «... а Европа все молчит и ничего не меняется, не смотря на усилия Татьяны Жданок. Очевидно в системе Европейского Сообщества имеются и другие, не менее значимые, чем Европейский Союз политические органы, которые специально занимаются и успешно решают  вопросы права, защиты прав человека, укрепления демократии ... Такой авторитетной организацией Европейского Сообщества является Совет Европы ...». На самом деле словосочетание «Европейское Сообщество» означает название организации, которая в 1997 году преобразовалась в ... Европейский Союз! И эта организация никак не может быть «органом» самой себя.

Предположим, что А.Фрейдсон не знал этого и вопреки правилам русской орфографии (имена нарицательные пишутся с маленькой буквы), но из большого уважения к Европе назвал «Европейским Сообществом» совокупность европейских государств или же европейскую цивилизацию как таковую. Пусть так. Но что же он предлагает по существу? Обратить внимание на Совет Европы, как на авторитетный политический орган. Мысль свежая и оригинальная! Особенно после десятилетия нашей переписки с Советом Европы, после сотен дел, подготовленных латвийскими правозащитниками (в том числе и Татьяной Жданок) для Международного суда по правам человека (это одна из институций Совета Европы), бесчисленных наших встреч с его комиссарами и экспертами, после сборов сотен тысяч подписей, пикета русских школьников, которых в поездке в Страсбург сопровождал ваш покорный слуга, после восьми лет напряженной работы и карьерного роста нашего профессионального эксперта Бориса Цилевича, который сейчас занимает пост председателя Подкомитета по правам человека Совета Европы! По Фрейдсону ничего этого как бы и не было.

Не было ни бесконечных рекомендаций Совета Европы в области гражданства и языка, не было изнурительной борьбы ТАМ и ЗДЕСЬ за способ ратификации Рамочной конвенции, не было больших разочарований и малых побед, из которых складывается длинный путь русского меньшинства к равноправию в Латвии! Фрейдсон ничего не помнит. Его вердикт звучит как проклятие в адрес тех, кто занимался правозащитной работой все эти годы: «Европа все молчит, и ничего не меняется». Так может сказать человек, который ничего не читает, кроме крикливых газетных заголовков, а если и читает, то ничего не запоминает и ничему не учится. Если бы это был единичный случай, и если бы А. Фрейдсон не был бы образованным человеком, юристом, то я бы не стал уделять внимания ни блефу в его материале, ни отсутствию памяти на общественные события. Однако в последнее время в русской среде в Латвии нытье, жалобы на политически активных соотечественников и полная потеря общественной памяти становятся распространенным явлением. Этакая эпидемия коллективной амнезии.

Потерявшим память я должен в сотый раз напомнить, что только совместными усилиями наших правозащитников, русских политиков Латвии, латышских либеральных политиков, Европейского Союза, Совета Европы, ОБСЕ, ООН, Совета государств Балтийского моря, да и России тоже за последние 15 лет в жизни русского меньшинства Латвии произошли следующие положительные перемены. В 1992 году власть отказалась от намерения заставить неграждан получать вид на жительство; в 1995 году неграждане в соответствии со специальным законом получили дипломатическую защиту латвийского государства, их социальные права были уравнены с правами граждан; к 1995 году полностью захлебнулась кампания «мягкой этнической чистки», проводимая ранее миграционным ведомством Латвии; в 1997 году был заключен негласный договор между русской оппозицией и властями Риги о сохранении Монумента освободителям и прекращении волюнтаристской ликвидации русских школ; в 1998 году были отменены «окна натурализации», а дети неграждан получили право на обретение гражданства в порядке регистрации; в 2000 году были отменены ограничения на использование русского языка в частной сфере; в 2001 году государство лишилось права аннулировать ранее законно выданные удостоверения о владении латышским языком; к 2002 году – отменены языковые ограничения для кандидатов в депутаты; в 2003 году – полностью сняты языковые ограничения для радио и телевидения; в 2004 году – отменен стопроцентный перевод учебного процесса на латышский язык в русских школах, а Конституционный суд узаконил использование русского языка в преподавании даже тех предметов, которые вошли в пресловутую квоту 60 % преподаваемых по-латышски ...

Что касается приведенной ссылки А. Фрейдсона на издание Латвийского комитета по правам человека, то я неплохо знаю содержание этого документа, подготовленного моими коллегами. Так вот, данные о сокращении количества этнических русских аж на 300 тысяч человек за четыре года (с 2001 по 2005 годы) являются плодом воображения А.Фрейдсона. Таких цифр в брошюре нет! На самом деле, за указанный период количество русских в Латвии сократилось на 27 тысяч человек. Тоже плохо. Но зачем блефовать с цифрами?

Да, перемены к лучшему недостаточны. Да, хотелось бы всего и сразу ... И желательно чужими руками. Вот этот аспект более всего вызывает огорчение в позиции А. Фрейдсона, поскольку отражает настроение значительной части наших соотечественников. Что-то мы не видели А.Фрейдсона и прочих сотен тысяч, как он пафосно пишет «изгоев, именуемых русскими людьми» ни в бессрочном митинге у стен Президентского дворца в 1999 году, ни в зимних маршах русских школьников в 2003, ни в 2006 году на митинге у стен Сейма, посвященном пятнадцатилетию массового безгражданства! Не наблюдаем мы и массового добровольного желания у наших «изгоев» пользоваться плодами тех скромных побед, какие есть на счету у латвийских правозащитников. Я имею в виду постыдный отказ русского бизнеса от использования русского языка на вывесках и в визуальных рекламах своих предприятий. Я имею в виду трусливый отказ русских школ от утверждения новых учебных программ, закрепляющих двуязычие в преподавании 60 процентов «латышских» предметов ...

Но зато «изгои» умеют задавать обличительные вопросы типа: «... прошло уже 15 лет ... А где же правовая защита русскоязычного населения?» Далее по тексту у Фрейдсона следует поразительное в своем инфантилизме разъяснение: некто, кто «профессионально и активно» занимается «правовой защитой» должен был добиться «обеспечения русскому населению нормального, достойного человека правового положения, которое бы ему позволило сначала ощутить себя полноправной и защищенной законом частью населения и только потом «созреть» для рассуждения о разных концепциях по поводу того, каким должен быть Русский мир и как ему интегрироваться в Латвийское общество». Вот так, выложь нам полноправное положение, а потом мы «будем созревать»!

Когда же мы изживем этот совковый паразитизм! Обиженность на весь мир при уверенности, что этот мир нам чего-то должен. Тому народу, который не умеет постоять за себя, никто не помогает. Положительные перемены в правовом положении русских Латвии каждый раз происходили тогда, когда международное давление сочеталось с активными и массовыми действиями самого русского меньшинства Латвии. В любом случае народ, община, национальное меньшинство может созреть, состоятся как субъект истории только в процессе коллективной борьбы за свои интересы и дискуссии о своем месте в мире. Все приходится решать паралельно – и правовые проблемы, и задачи структурирования общины, и экзистенциальные проблемы самоопределения и самоидентификации. Кто мы? Нуждаемся ли мы в коллективном будущем? Где общее и различное в нашей истории и истории латышского народа? Где грань, которую нельзя переходить в отстаивании своих интересов? Нужна ли русская община русской экономической элите? На эти вопросы пока нет ответов, идет мучительный их поиск.

О международном праве. Международное сообщество защищает в основном индивидуальные права человека – право на жизнь, на справедливый суд, на защиту от пыток ... И должен огорчить А. Фрейдсона – оно даже никак не защищает право на обретение гражданства! Нам бы очень хотелось доказать обратное и одним судебным решением предоставить негражданам латвийское гражданство. Но приходится взглянуть правде в глаза: решения международных судов и мнение экспертов в данном вопросе не на нашей стороне.

Реализация же прав человеческих коллективов, таких, скажем, как национальные меньшинства, вообще имеет относительный характер – она четко зависит от демонстрации востребованности того или иного права. Если применять аналогию с национальной судебной системой, то в случае нарушения индивидуальных прав международное сообщество ведет себя скорее как прокурор, однозначно становясь на сторону пострадавшего индивидуума в его претензиях к государству – виновнику произвола. А вот в случае коллективных прав, то же сообщество занимает позицию скорее суда присяжных, позволяя и государству и ущемленному меньшинству обосновать свою позицию в соревновательном процессе. Наибольшее, чем может помочь такой «суд», так это привлечь независимых экспертов, способных поддержать претензии меньшинства. Однако «суд присяжных» может с экспертами и не согласиться из политических соображений.

Весной этого года предстоит «соревновательный процесс» в Секретариате Рамочной конвенции по защите национальных меньшинств (институция Совета Европы). Латвийское правительство будет защищать свой первый отчет по выполнению данной конвенции, а правозащитники – свой альтернативный доклад. И правозащитникам намного будет легче доказать факт нарушения прав русского меньшинства в Латвии на получение образования на своем языке, (востребованность этого права очевидно доказана в ходе массовых протестов 2003-2004 годов), чем обосновать востребованность права на использования родного языка в контактах с властями. Последние по времени более-менее массовые протесты против языковой политики государства наблюдались аж в 2000 году.

Подводя итог, должен сказать, что защита интересов русских Латвии в сегодняшней ситуации – это дело всей нашей общины, и у отдельного индивидуума нет морального права предъявлять претензии к правозащитникам и русским политикам, если данный человек не берет на себя солидарную долю общего труда. Минимум, который необходим для того, чтобы мы не потонули во взаимных претензиях и пустых склоках – это поддержание коллективной памяти об опыте борьбы за свои права. Иначе и через 15 лет каждую дискуссию о развитии русской общины придется начинать с восстановления провалов в памяти.  

 

Опубликовано в сокращении в VII выпуске Альманаха Гуманитарного семинара Seminarium Hortus Humanitatis в 2007 году