Сознание как универсум (Эмерджента. Апокриф. Энигма)
Валерий Марков
Можно ли вообще писать о Сознании, претендуя на какую-либо адекватность, репрезентативность и близость к оригиналу? Ведь в краниосфере нашей бытийствует Гераклитова река без берегов – психоментальная, неукротимая, своенравная, спонтанейная, узуальная и ничейная, трансцендентная и латентная. Всякое знание (речевой субстрат и графемика) есть насильственный акт по отношению к живой ткани – биотической, психейной, ментальной, сенсорной и «беспризорной», которая вне наблюдений, сновидений, рецептов и концептов. Любой объект должен стать предметом, т. е. лечь на ломберный стол – рефлексивный, игровой (матрица и сетка исходных представлений) и рукотворный. В. фон Гумбольдт: «Сущность мышления состоит в рефлексии, то есть в различении мыслящего и предмета мысли. – Чтобы рефлектировать, дух должен на мгновение остановиться в своем продвижении, объединить представляемое в единство и, таким образом, подобно предмету, противопоставиться самому себе»1. Отсюда и «кинематографический принцип познания», о котором скажет в новейшие времена. Бергсон. Натюрморты, стопкадры и мизансцены, гештальты и холизмы, фреймы и парадигмы в любых контактах с внешним миром, дискретных изначально и витально. Всякие континуальности – результат абстрагирования, где интерполяции, связи, склейки, увязки и релевантности. Наши исходные знания о процессуальностях апокрифичны. Последующие синтезы както приближают нас к реальным динамизмам, в которые мы вложены и где стреножены (мобильности жизнетворений прагматически избыточны).
Но вот Сознание пересекает кордон рефлексии и ложится на предметный столик для анализов, синтезов, сказов и показов, досмотров, инвентаризаций, рационализаций, феноменологий и онтологий. По Картезию, где ясность и отчетливость или хотя бы по тестам Роршаха, не считая хиромантии, миражей и симулякров. Невыразимость нас ожидает и заявляет о себе. В. Розанов: «Душа невыразима, совесть невыразима, грех невыразим. Бога разве можно выразить? Никто не нашел для Него определения, слова. Всё высшее, тончайшее, глубочайшее невыразимо… Невыразима самая жизнь»1. Человек и его духовные, душевные, эссенциальные, экзистенциальные, провиденциальные деликатесы, его интим, имманенция и трансценденция – непостижимы, отчуждены от Самости, ушли изначально в криптографию, не считая олеографий, буклетов и трафаретов, где образцы мышлений, поведений и нравоучений. Снова торжествуют Апокрифы (уже второго рода) – тени на стене Платоновой пещеры, а теперь, если хотите, на экране Ноосферы, где искусственный интеллект, индексы и «Шутовской хоровод» (Олдос Хаксли).
Фундированные апокрифы, где мы выстраиваем свои миры (ситуативно, перспективно, онтологически, экологически), всегда авторизованы, императивны и персональны (личностное знание). Наш человейник, агломерация социальных атомов, неустанно творит миры – свои собственные с их «оргами», устремлениями, зиккуратами и суррогатами и которые в окрестностях до космогонии решительно. Эпиграфом может стать изречение лорда Байрона: «Мир вывихнут, но вывихнут и я».
Когерентность. Вековечные курвиметры обернулись литературой: Еврипид, Рабле и Свифт, «Басня о пчелах» Мандевиля, «Мертвые души» Гоголя и «Весенние воды» Хемингуэя.
Исходно кифозный мир отнюдь не является склерозным. Мирча Элиаде: «предмет или акт становится реальным только в той мере, в которой он имитирует или повторяет архетип»1. Сказанное относится не только к архаике. Ископаемые следы и деконструкция ведут нас к древнейшей и колоритнейшей фигуре Трикстера – докультурного героя и полубога, который угнездился в Подсознании, в логике и алогизмах жизнетворений (от локуса до глобуса). Заметим, что архетипы вполне аккуратно (или приблизительно) корреспондируют с эйдосами Платона. Те и другие задают некую топологию предметностей и номинаций, которые связаны имманентно (ныне здесь постструктуральная анархия); неликвиды, оставшиеся после археосемиотических аппликаций, в языковых играх не участвуют. Гераклитов Логос атомизирован. Пифагорейские целые числа в чемто соответствуют китайским гексаграммам. Интересно, что своя нумерология была разработана в культуре древних майя. Традиции и ритуалы придавали аборигенам Юкатана чувство уверенности в жизнесложениях 2. Чтоб не кривился мир при ароморфозах, кифозах и сколиозах.
Не будем подводить черту. Человек есть Homo eloquens, а его элоквенция сомнительна в смысле исходной прямизны, т. е. способности вещать Истину, соблюдая необходимые осторожности – грамматические, логические, эстетические и прочие. Альбер Камю: «Следует познать… не является ли наш язык ложью как раз в тот момент, когда мы думаем, что выражаем истину, не являются ли слова пустой оболочкой, или лишь порывом ветра»1. Вся галактика Гутенберга под большим вопросом, за которым «принцип фальсификации» Карла Поппера, если его гипертрофировать. Нас подстерегает всечеловеческая лингво-лого-катастрофа. А впрочем, катастроф хватает и помимо виртуальных. Джон Голсуорси говорил о дисгармонии распыленных пониманий. «Ирония вещей заключается в их дисгармонии. Мы мечемся туда-сюда, и нет в нас покоя. Мы ищем решения, поднимаем знамена, работаем руками и ногами в тех сферах, что находятся в поле нашего зрения; но у нас нет ощущения целостности мира…»2. Добавьте сюда альянсы, вековечную дихотомию свой/чужой, где Герменевтики никакой и неистребимые превосхождения. И всё это в общем потоке «восстания масс». Сфарагматика – по диагностике великого испанца Ортеги-и-Гассета. Истины теперь в негативах, наоборотах, мутациях и бифуркациях. Автор продолжает разработку человековедческой проблематики, опираясь на новейшие достижения наук и учитывая реальные тенденции в развитии социокультурных процессов.
