Неповерженный
Александр Малнач
28.08.2012
«Пусть с грохотом рушится весь мир, одного неповерженного увидят руины», - сказал как-то Гораций, перефразировав Сенеку. Эта максима стоика и в прямом, и в переносном смысле относится к русскому латвийскому художнику Владимиру Ивановичу Козину. Выставку под названием «Полет» он представил в зале Союза художников на пороге своего 90-летия.
Полет куда? Прежде всего, в прошлое. Экспозиция носит подчеркнуто ретроспективный характер. В нее включены работы разных лет, в основном из частного собрания самого живописца, а также из коллекции Союза художников, приобретшего в свое время некоторые полотна мастера. Все же выставка оказалась неполной. Особо значимые работы, принадлежащие Национальному Художественному музею, на нее не попали. Говорят, у главного художественного хранилища страны не дошли до этого руки – реорганизация, понимаете ли.
Зато, множество этюдных вещей придали экспозиции ощущение необычайной свежести, будто художник только недавно вернулся с пленэра и делится со зрителем своими самыми яркими впечатлениями – столько в этих работах жизни, света и красок. Эти оптимистические интонации задают тон экспозиции, хотя центральное место в ней занимают полотна драматического звучания – посвященные теме войны картины «Бой», «Победа», «Полет» и «Белые птицы». На обратной стороне холста последней художник написал: «Лаком не покрывать!».
Будучи участником Великой Отечественной войны, Козин в своем творчестве подчеркивает трагическую сторону этой эпопеи. Лакировщиком, как тогда говорили, он не был. В картине «Бой» мы видим озаренное отблеском пламени лицо солдата с расширенными от ужаса глазами, зубами он помогает себе перевязывать раненую руку. На полотне «Победа» изображен не расстреливающий небо в приступе эйфории боец, а плачущий, буквально размазывающий лицо пехотинец – спасибо, что живой. Жизнеутверждающее начало – ведущее у Козина. На картине «Полет», давшей название выставке, черные клубы дыма перечеркивают плывущие по своим делам облака, но и сами они перечеркнуты стаей летящих лебедей. Один из них падает, подстреленный пулей. Но остальные продолжают свой путь.
Козина обычно причисляют к соцреалистам. Он и учился, и начинал самостоятельно работать в период безраздельного господства этого направления в советском искусстве. Начальное художественное образование получил в студии при Дворце пионеров города Бежица, куда его и его семью привела сталинская аграрная политика. Отец – крепкий крестянин – просто бежал из деревни от непосильных налогов и неизбежного разорения; бросил все и ушел рабочим на завод.
Но не было бы счастья, да несчастье помогло. Советская власть не только подавляла экономическую самодеятельность населения страны, но и проявляла заботу о художественном воспитании молодежи. В бежицком Дворце пионеров действовали студии живописи и рисунка, скульптуры. Володя Козин выбрал ваяние. Козин и стал бы скульптором, но в Витебском Художественном училище, куда он подался по окончании школы в 1937 году, не было такого отделения. Вот Козин и стал учиться живописи.
Окончанию училища помешала война. Вместе с семьей бужущий художник эвакуировался в Красноярск, куда перевезли предприятие отца и где оно тут же, еще под открытым небом, стало поставлять фронту боеприпасы. Но Козин хотел воевать. Его служба началась в 1941 году; попал он в связисты. В 1942 году Владимира Ивановича направили на Украинский фронт, где вместо наступления он стал участником грандиозного, большей частью хаотичного отступления, один из эпизодов которого впоследствии стал темой его дипломной работы в Латвийской Академии художеств. Далее была оборона Северного Кавказа и первая награда – медаль. Войну Козин окончил в Литве старшим сержантом, начальником группы шифровальщиков, а службу в армии продолжил в Риге.
Не снимая шинели, Козин стал посещать занятия в Латвийской Академии художеств и просто поставил свое армейское начальство перед фактом поступления в это высшее учебное заведение. Выбрал мастерскую станковой живописи Гедерта Элиаса. Учился, несмотря на материальные трудности, хорошо. Сразу по окончании Академии художеств в 1949 году был оставлен в ней для преподавания. Отдал этому делу полвека, из которых 36 лет воглавлял кафедру живописи и композиции. Его учеником является нынешний ректор Алексей Наумов. Будучи воспитанником латышских мастеров, Владимир Козин, в свою очередь, подготовил несколько поколений латвийских художников.
- Чему же вы учили своих студентов?
- Во-первых, доверять натуре. Понимать, что натура – не важно, человек ли это, пейзаж или натюрморт – таит в себе бесконечные возможности для проявления индивидуальности. Натуру исчерпать невозможно, она бесконечна также, как наши чувства. Во-вторых, всматриваться в жизнь. Мы возили студентов на север, на юг, на Урал. Мы ходили в доменные печи, спускались в шахты, работали в нефтяном порту. И не обязательно именно это нужно. Надо приучить художника к тому, что он сопричастен всему этому, что это его. Помимо профессиональной подготовки, умения рисовать, знания свето-тени и т.д., очень важно окунать художника в жизнь, чтобы он все-таки наблюдал и видел бесконечные возможности именно в ней.
В собственном творчестве Владимир Козин остается верным данному кредо по сей день. Его манера письма претерпевала изменения. Не оставался он чужд и влияния коллег по цеху, обращался к достижениям и увлечениям минувших эпох. Неизменной оставалась верность натуре, но без рабского ей подражания. Козин живописец по-преимуществу. Непосредственность впечатления, колорит, вмешательство света в цветовые отношения для него многое значат. Что касается сюжетов, то Козин намеренно избегал того, что называлось тогда мелкотемьем. Сегодня он не стесняется журить себя за излишнюю многословность ранних своих работ. Внешне реалистические полотна зрелого Козина глубоко символичны. Примером тому служат холсты «Полет» и «Белые птицы» - снова лебеди, которые летят на фоне почерневших от гари и горя облаков над опустошенной военной стихией землей.
И в портретах, безусловно реалистических, Козин следует не внешним, а внутренним проявлениям модели, продолжая тем самым лучшие традиции русского и латышского психологического портрета. «Я не написал ни одного портрета с человека, которого бы не знал», - признается художник. Драматургию образа он раскрывает прежде всего композиционно-колористическими средствами. Таковы представленные на выставке портреты живописцев Лео Свемпа и Эдгара Илтнера, а также жены художника. Супругу Владимир Козин написал на фоне иконы, изображающей Тайную вечерю. Почти иконописный лик дорогого сердцу человека довершает символику картины.
Порою глаз и рука мастера отдыхают на самых простых предметах. Натюрморт занимает большое место в творчестве художника. Один из его коллег – пейзажист Николай Карагодин – назвал этот жанр самым трудным. «Натюрморт беседует с небесами и Богом», - уверяет он. «Мертвая природа» в работах Владимира Козина живет своей особенной, нередко двойной жизнью. Именно через натюрморт он решил выразить такое большое событие в жизни страны, как возрождение церкви. Таковы его написанные в конце 1980-х годов картины «Вера», «Наш хлеб» и другие с похожими названиями и сюжетом.
1988 год. Тысячелетие крещения Руси. Мог ли не откликнуться на него человек, на глазах которого осквернялись храмы. «Мне лет восемь. Солнечный день. В селе вокруг церкви собрался народ – почти все село. Красиво на возвышенности церквушка стоит, окруженная липами. Какой-то смельчак взобрался на купол, зацепил вожжой крест, а внизу взялись молодцы какие-то, дернули – крест летит с церкви. Все женщины плачут, старики кресятся, молодежь смеется», - рассказывает Владимир Иванович.
Много разрушений довелось Козину повидать на своем веку. Ломались привычные нормы жизни, государства, люди. А он устоял. «Пусть с грохотом рушится весь мир, одного неповерженного увидят руины».
- У вас есть свой секрет долголетия?
- Никаких секретов. Сейчас говорят и много пишут, чтобы долго прожить нужно правильно питаться... У меня не было времени и условий для того, чтобы обращать на это внимание. Мое детство пришлось на голодные годы. Голодомор, как его теперь называют, ведь не только на Украине был. Он был повсюду. Люди и в Бежице от голода пухли.
- Что тогда, если не пища?
- Работа, работа и еще раз работа. Больше ничего.
- Какие уроки вы почерпнули у жизни?
- Надо быть просто человеком. Не заноситься куда-то, не заниматься черте-чем. У меня в группе шифровальщиков был один мальчишка из под Баку – удивительная память, все басни Крылова знал наизусть. Светлый такой был. И после войны (прошло много-много лет), когда у меня учились студенты из Азербайджана, я попросил ребят его разыскать, и они нашли его. Был я на сессии Академии художеств в Баку, и мы встретились. Это было самое горькое разочарование. Пришел выпивоха, хвалился («У меня самая светлая голова в Азербайджане!»), ругает власть, а сам ковыряется в телевизорах. Вот, как можно испортить себе жизнь. Самое главное быть самим собой, не унижать себя и не возносить.
- Как Вам это удовалось в годы, когда это было так распространено?
- Отец называл Сталина не иначе, как бандитом. Но я помню, как со мной цацкались в Бежицком дворце пионеров – учили, одевали, подкармливали, посылали в пионерский лагерь. Я видел и то, и другое, и с младенческих лет все привык и умел оценивать. Когда умер Сталин у нас в академии устроили траурный митинг. Меня попросили выступить, но я отказался, мол душа разрывается, и ушел. А выступила на митинге директор художественной школы им. Розенталя Лаце, у которой в репрессиях погибли отец и мать. Со слезами выступила. Для меня это было непонятно. И последующее падение советской власти для меня не было катастрофой. Я видел две стороны этой медали. Хотя художники понесли колоссальные потери в плане органицации и постановки художественного процесса, не говоря уже о финансировании.
- Как вы относитесь к критике: мол, дальше соцреализма, смягченного импрессионизмом Козин не пошел.
- Все правильно. Художника делает время и только время. Не важно, как он относится к власти – лоялен к ней или нет. Художник живет в обществе, в определенных условиях, и это отражается в его творчестве. Разговоры о свободе художника – пустые слова. Следует за кем-то художник или противостоит кому-то, или подлаживается под вкусы покупателя – какая же здесь свобода? Свобода творчества зависит только от силы таланта. Есть единицы художников, которые способны к новаторству. Вот те свободны. Они как бы расширяют время. Но и эта свобода относительна. Ни Пикассо, ни Дали не могли появиться в XVII или в XVIII веке. Они появились тогда, когда созрело их время.
- А вы себя не причисляете к этой категории новаторов?
- Я на это не претендую. Упреков самому себе – какой ты художник? – конечно хватало. Но что компенсировало? Кайф от работы, когда выматываешь себя и по времени, и по силам. Хочется что-то сказать, что-то выразить. Сделал. Не так. Смываешь все и начинаешь с начала. Это и спасало. Я всегда старался найти максимально чувственный подход, нерв. Живопись ведь очень много потеряла. Она потеряла роль визуальной информации и перестала быть средством вмешательства в общественно-политическую жизнь. Осталось только чувство, которое еще не отобрали, но могут отобрать с развитием техники. Художник должен заниматься именно этим. Мои чувства неповторимы, они индивидуальны. Художник имеет возможность выложить, закрепить и передать свои чувства следующим поколениям. Это основа работы художника.
