Сергей Арсеньевич Виноградов (1869—1938) принадлежит к тем российским художникам, которым пришлось испытать всю тяжесть социальных потрясений, постигших Родину в 1917 году и стать невольными изгнанниками. Они рассеялись по всему миру, но и в новых условиях продолжали интенсивно работать. Обогащая свое искусство почерпнутыми из окружающей жизни мотивами, эти художники внесли немало нового в культуру принявших их стран.
Виноградов обосновался в Латвии с 1924 г., и горечь разлуки с родиной была несколько умерена тем, что здесь он нашел поддержку знакомых художников, а природа и быт оказались ему близки и понятны. Здесь, в Латвии, искусство Виноградова не угасло, лишь наполнилось иным содержанием; он остался верен тем художественным принципам, к которым пришел в конце XIX — начале XX вв. Тогда, в ту важнейшую для русского искусства эпоху, он вместе с В.Серовым, К.Коровиным, М.Нестеровым, А.Архиповым, Ф.Малявиным, С.Жуковским и многими другими шел по пути обновления искусства, оставляя позади прежнюю, уже сыгравшую свою роль художественную школу критического реализма. Эти художники составили ядро созданного в начале века “Союза русских художников”. У истоков этого объединения стоял и С.А.Виноградов.
Живописец, преподаватель Московского Строгановского художественно-промышленного училища, видный общественный деятель, он запомнился современникам как замечательный художник, знаток искусства, интереснейший собеседник, талантливый педагог, необычайно доброжелательный человек.
Но больше всего о художнике говорят живописные полотна, акварели, рисунки, для которых характерна удивительная теплота вложенных чувств. Еще одну сторону дарований Виноградова раскрывают его статьи 20-30 гг. о художественной культуре Москвы рубежа эпох.
Двенадцатилетним мальчиком прибыл Виноградов в Московское училище живописи, ваяния и зодчества из Костромской губернии, посада Большие Соли. Закончил училище с большой золотой медалью в 1888 году и до конца жизни оставался верен нелегкой и зачастую не признанной профессии художника. Талант и трудолюбие помогли ему многого достичь в живописи. В 1912 году он получает звание академика, а вскоре избирается действительным членом Академии художеств. И это не только личное достижение Виноградова, это и признание школы, к которой он принадлежал. Самые известные картины начального периода его творчества — “Обед работников” (1890), “Выход из церкви” (1893), “Бабы” (1893. Третьяковская галерея; этюд — в Художественном музее Латвии), были выполнены под влиянием передвижников. Однако позднее художник под воздействием новых веяний сумел найти удачное сочетание принципов реалистической живописи и достижений импрессионистов. На новом этапе известность ему приносят картины, дворянских усадеб, напоенные цветом и светом. За картину “Летом” на международной выставке в Мюнхене в 1909 году Виноградов получает золотую медаль, а через четыре года там же он был награжден ею повторно.
Казалось, все шло прекрасно: выставки, успех, положительные отзывы в печати, горячо любимая Москва. Но все это в одночасье было разрушено революционными событиями 1917 года, принесшими художнику глубокое разочарование, моральную и материальную неустроенность.
В условиях засилья левых течений в художественной жизни Москвы начинается фактическое вытеснение реалистического искусства. С болью наблюдает художник крушение близкой ему культуры, вместе со своими друзьями и единомышленниками он пытается как-то противостоять этому разрушению. Оставаясь председателем “Союза русских художников”, Виноградов устраивает выставки участников этого объединения, но то были последние выставки в жизни союза. И тогда вместе с живописцем И.И.Трояновским он решает для материальной поддержки голодающих художников устроить выставку русского искусства в Америке, как наиболее экономически стабильной стране. Поиски денег, переговоры и переписка продолжались с конца 1921 по декабрь 1923 года. Позднее Виноградов, председатель оргкомитета выставки, вспоминал: “Работали и сами не верили — неужто выйдет, неужто осуществится? Но, несмотря ни на что, работали. И все-таки Настойчивость, энергия взяли свое...”
В начале декабря 1923 года, когда картины были уже собраны и отправлены, С.Виноградов, Ф.Захаров, К.Сомов и И.Трояновский выехали в Ригу. А через несколько дней сюда прибыл и И.Грабарь. Дальнейший путь организаторов выставки лежал в Лондон и через океан в Нью-Йорк. Латвийская столица встретила их теплой погодой и, что особенно бросилось в глаза, оживленной и доброжелательной публикой, в парках прогуливали собак спокойные господа. Это так отличалось от революционной Москвы. Виноградов был в Риге впервые, его привлекли в городе фасады домов с порталами под ренессанс, соборы с готическими шпилями. После голодной московской жизни восторг вызывало все, даже простейший буфет. “Забыть не могу, какое впечатление произвела на меня стойка, самая обыкновенная. Эстет, подтянутый и тонкий Сомов, никогда в жизни не бравший в рот ни капли водки, увидев ее, не выдержал и выпил с нами несколько рюмок”, — вспоминал он. В Риге у приезжих много знакомых художников — В.Пурвитис, Л.Либертс, скульптор Т.Залькалнс... Город живет интенсивной культурной жизнью, афиши извещают о выставках латышских авангардистов, экспозициях картин русских реалистических художников, о гастролях российских знаменитостей.
Рижские деятели культуры оказали прибывшим москвичам самый радушный прием, устроив в их честь торжестенный ужин: было много речей, вопросов, на которые отвечали, в основном, Грабарь и Виноградов. На него, любившего все красивое, в том числе и эффектно
организованные приемы, ценившего дружбу и доброжелательность, вечер произвел большое впечатление. “Такие вещи не забываются, — говорил художник, — я объездил всю Европу, был полонен Испанией, влюблен в Париж... Но тогда же я решил, что буду жить только в Риге”.
Полные впечатлений, художники отправились дальше. Лондонские музеи, пароход “Belgenland” в Нью-Йорк. Фантастическая и волнующая панорама города с борта парохода. Но больше всего художника поразило многоцветье Бродвея с вечерней вакханалией световых огней. “Мы видели только что в Лондоне огненную рекламу, но по сравнению с Бродвеем это точно в пригороде. Буквально море огня. Точно какое-то величайшее празднество эта диковинная иллюминация...”
Под стеклянной крышей двенадцатиэтажного здания на Лесингтонстрит разместилось более тысячи работ почти ста художников. Экспозицию составили яркие полотна А.Архипова, И.Грабаря, С.Жуковского, Б.Григорьева, 3.Серебряковой, К.Юона, других русских мастеров. Виноградов выставил двадцать работ — пейзажи, церкви, интерьеры, типы крестьян. Для афиши-плаката была использована картина Б.Кустодиева “Лихач”; из-за отсутствия денег — единственная реклама выставки. Позднее Виноградов писал: “Американцы никак не могли принять кустодиевского “Извозчика” за извозчика и все спрашивали: “Это городовой?” — “Нет, не городовой, а извозчик”. — “Ах, это значит Дед-Мороз?” А мы как раз использовали для нашей афиши этого кустодиевского извозчика и многие, многие из публики брали и уносили этого “русского Деда-Мороза”.
Выставка смотрелась удивительно хорошо, вызывала восхищение посетителей и критиков. Целые страницы газет и журналов были посвящены этому событию. На Лесингтон-стрит спешили сотни людей, среди которых немало было и российских эмигрантов. За дни выставки (месяц с небольшим) ее посетили семнадцать тысяч человек.
Первым покупателем стал поселившийся в начале 20-х годов в доме на берегу Гудзона С.Рахманинов. Им были куплены “Самарканд. Мечети” А.Исупова и “Монастырь. Марфо-Мариинская обитель” Виноградова. Было продано около ста работ, но финансовое положение оставалось напряженным, много было долгов, ждали денег и художники в России.
Занятый целыми днями, Виноградов все же смог закончить начатую в начале приезда картину “Нью-Йорк” с панорамным изображением города со стороны залива. Из окна экспозиционного зала художник наблюдал строительство соседнего дома и изобразил увиденное в другой картине под таким же названием. Живописно передано раннее утро в многоэтажном городе, розовые отсветы солнца на верхних этажах стройки, мягкое освещение скрадывает краски зеленых и красных



крыш, охристых стен, высвечивает детали. Эта картина была привезена художником в Ригу.
Перед Пасхой выставка была закрыта, а картины разделены на две части и отправлены путешествовать по городам Америки. Устроителям выставки пора возвращаться в Москву, но Виноградов решает поселиться в Риге. В этом немаловажную роль сыграл совет Н.П.Богданова-Вельского. В конце лета 1924 г. Виноградов выехал в Латвию. И остался здесь до конца своих дней.
После Нью-Йорка “с его вечным лязгом, его какой-то бешеной спешкой” он вдруг очутился в тишине. “Контраст! Рига — затишье! Но какое милое затишье, как оно нужно мне — утомленному”, — говорил художник.
В городе с приездом Виноградова уже три маститых русских живописца. Еще в 1920 г. здесь обосновался Константин Семенович Высотский — художник-анималист. В Латвии его картины с медведями, зайцами, птицами хорошо раскупались на выставках, он вел художественную студию, выступал в печати с рецензиями, статьями о природе.
С осени 1921 г. в Риге поселился академик живописи Н.П.Богданов-Вельский. К середине 20-х гг. он уже устроил в Риге две своих выставки и готовился к третьей. Известный в России картинами, посвященными крестьянским детям (иллюстрации с его работ можно было встретить в любой школьной хрестоматии, букваре), художник скоро становится популярен и в Латвии. В Риге он открывает художественную студию и по-прежнему много работает над сюжетами из жизни крестьянских детей, ездит на “натуру” в Латгалию. Ему заказывают портреты члены правительства, с ним считаются в среде местных художников, приглашают в различные комиссии. Он материально независим.
Виноградов был многим обязан Богданову-Бельскому, который на первых порах помогал ему, поддерживал. Вместе работают они в Старой Риге. Виноградов запечатлевает дома, амбары, башни, соборы, открывает для себя своеобразие этого старого европейского города. “Местами точно декорации из Фауста” — определяет он. Едва обустроившись, Виноградов спешит — наверстать, успеть, постичь... В Кокенгузене (Кокнесе) его привлекают развалины замка и ущелье с водопадом, в Зегевольде (Сигулда) — далекие горизонты и равнина, среди которой вьется лента быстрой реки Гауи. Это все новые для него сюжеты. В традиционной для Виноградова манере — многоводная Даугава и суда, идущие по ней.
Многообразие тем радует художника, он работает помногу и быстро, и уже поздней осенью 1925 г. отправляет несколько картин на все еще кочующую по Америке выставку русского искусства.



Постепенно решаются и проблемы житейские — не без помощи В.Пурвитиса, его давнего знакомого по российским выставкам, получено разрешение на постоянное жительство в Латвии. В знак признательности Виноградов дарит Художественному музею Латвии написанную им в Америке картину “Нью-Йорк”. В начале 1925 года он уже не один в Риге. Из Москвы к нему приезжает бывшая ученица Строгановского училища Ирина Казимировна Войцеховская. Постепенно исчезает чувство одиночества и потерянности.
Теперь можно возвращаться к традиционному для художника распорядку года. В мае 1925 г. Виноградов вместе с Богдановым-Вельским и женой отправляется в русскую часть Латвии, в Латгалию. Имение Лобарж — от Режицы (Резекне) километров десять. Живописно смотрелась между озерами дворянская усадьба со старинным барским домом, домовой церковью из красного кирпича и сложенными из валунов основаниями хозяйственных построек. За домом простирался большой парк, разбитый на террасах еще в XIX веке, когда имение принадлежало поэту и прозаику А.М.Жемчужникову. Склеп под домовой церковью, где похоронен владелец усадьбы. В Лобарже когда-то бывал двоюродный брат А.М.Жемчужникова А.К.Толстой, в содружестве с которым создавались знаменитые афоризмы Козьмы Пруткова. А сейчас имение принадлежало племяннице Жемчужникова Марии Александровне Вощининой, сдававшей на лето комнаты художникам, артистам, писателям. В 20-30-е годы имение представляло своеобразный культурный центр. А для Виноградова дом интересен был еще и “с точки зрения сохранившихся остатков того прежнего помещичьего быта, который ныне исчез”.
Воздух, свет, покой, тишина, неповторимой красоты озера. “В одну сторону Большое озеро, а с другой стороны — огромное Адамовское. Если на него смотришь с соседней горы, ну точно японская картинка: множество островов оригинальной формы и размеров, все покрыто молодым лесом, все повторяется в отражениях воды”, — увидит он Лаборж глазами художника.
В картинах “Усадьба летом”, “Шоссе”, “Усадьба осенью”, “У озера”, в других пейзажах, исполненных в первый приезд в Лобарж, свободное композиционное построение, тонкая световоздушная разработка создают ощущение живой жизни.
Здесь, в имении, в творчество вновь вернулась близкая художнику тема усадебного пейзажа. Она детализируется в изображении интерьеров; как и прежде он увлечен их камерным характером, но теперь это уже не богатые анфилады, а скромные уютные маленькие комнаты, чаще всего с изображением женской фигуры. Его постоянной моделью становится Ирина Казимировна: она сидит за столом; читает книгу, пишет, вышивает, на берегу озера элегично вглядывается вдаль. Ей



Виноградов посвятил и картину “Утро” (1925. Художественный музей Латвии). Настроение покоя, привнесенное присутствием близкого человека, лежит на всем, к чему прикоснулась кисть живописца. Светом и воздухом наполнена комната, где сидит в белом чепце и пеньюаре женщина.
Виноградов много писал в окрестностях Лобаржа, и местные жители становятся его друзьями. При встрече они неизменно желают “Бог помочь!”, смотрят, как он работает, удивляясь и искренне радуясь, когда из-под кисти его появляется поленница дров, так похожая на ту, что лежит вот тут же, у сарая. А дорога на холсте точь в точь такая же, по которой они только что ехали на своих тряских телегах.
О своей работе в Латгалии Виноградов рассказал осенью корреспонденту газеты “Сегодня Вечером”. “Я работал горячо с весны и до снега. Я изголодался по живописи, ибо в течение последних лет мне почти не удавалось писать... Как хорошо было работать среди очаровательной природы Латгалии. Пересеченная холмами и озерами местность, смешанный лес — листва и хвоя — все это исключительно живописно”.
Уже можно думать о персональной выставке — надо заявить о себе на новом месте, упрочить, сколько возможно, свое положение.
Картины, написанные уже в Латвии, как и те, что привезла из Москвы Ирина Казимировна, были представлены на персональной выставке художника в декабре 1925 года. В каталоге, на обложке которого была репродуцирована картина “Утро”, числилось сорок живописных работ и рисунков. Из картин русского периода экспонировались “Выход из церкви”, “Молотьба”, “К преподобному” и другие. Выставка открылась в салоне книжного магазина В.Романовского на улице К.Валдемара, 17, напротив Художественного музея.
Латышская печать отнеслась к выставке осторожно, отзывов было мало. Зато критические статьи русских газет и журналов (“Наш огонек”, “Сегодня Вечером”, “Сегодня”, “Перезвоны”) были полны восторженных слов.
“На выставке С.А.Виноградова нет больших полотен, но, быть может, эти небольшие картины, иногда просто этюды к картинам, уже написанным или только задуманным, наброски карандашом из быта латгальской деревни, раскрывают перед зрителем душу художника больше, чем огромные полотна”, — говорил один критик. В другой статье обращалось внимание на исключительно теплые краски палитры, на манеру письма, где “живопись господствует над рисунком, где краски вызывают музыкальное ощущение, где тонкий мазок, часто импрессионистического свойства, придает картине изящную нервность”.
Художественный музей, директором которого был В.Пурвитис, приобрел с выставки картину “Шоссе”. Теперь в музее уже две работы художника; это несомненно было событием в начинаемой им рижской жизни и могло стать стимулом для дальнейшей работы. В письме к Игорю Грабарю в Москву Виноградов писал: “Теперь висят они [картины] рядом с Левитаном”. До Виноградова русское искусство в Риге представлял не только Левитан. Здесь и И.Айвазовский, В.Виллевальде, Л.Лагорио, Н.Маковский, В.Тимм, картины других мастеров, поступившие в музей еще в конце XIX в.
Поздней весной 1926 г. Виноградов отправляется в Париж. Он давно не был здесь. Что приготовят ему салоны и галереи? Как устроились его друзья — К.Коровин, Ф.Малявин, Н.Рябушинский?.. Быть может, он подумывал и о том, возможно ли ему обосноваться в Париже? Да, в Латгалии он нашел источник вдохновения для работы, эта земля напоминала ему российскую. Но перспективы Парижа, этого законодательного центра искусств, не сравнить с Ригой, милой, но все-таки для художника провинциальной. Он уже писал когда-то об этом Грабарю.
На пути во Францию Виноградов останавливается в Кельне, где в городском художественном музее богатое собрание французского искусства от барбизонцев до Пикассо. И что удивительно — немцы восторгаются искусством Франции, а ведь только вчера они были врагами. Да и как же не восхищаться? Здесь прекрасные полотна самых известных французских мастеров.
Наконец, любимый Париж. Более двадцати раз был он в этом городе, хорошо знал французский язык, чувствовал себя в этом городе свободно. Здесь он познакомился с подлинниками работ импрессионистов, вобрал в себя многие живописные особенности импрессионизма. В Москве начала века никто не знал так хорошо французское искусство, как он, недаром при покупке картин с ним советовались знаменитые московские коллекционеры.
Знакомые улицы, художественные салоны, огромная галерея на Гранд Пале, “Salon de Tuilery”, во главе которого давний знакомый академик Альбер Боннар. В салоне много работ художников русской школы — А.Бенуа, С.Сорин, В.Шухаев, А.Яковлев... Экспозиция французских художников — Виноградов размышляет, сравнивает, беспокоится. Современное искусство находится “под знаком Сезанна”, но... “что же останется, если цвет в этих полотнах погаснет?” Кубизм и конструктивизм с их угловатыми формами и “нелепым”, как ему кажется, цветом ушли в небытие, художники вновь обращаются к реальной жизни и природе.
После выставок — улица. Сколько же здесь русских? Не менее ста тысяч эмигрантов. Повсюду слышна родная речь. Почти все состоят в каких-то обществах, в одном только Париже их более ста двадцати.
Общества, как и православные церкви — центры объединения эмигрантов, не утративших своей российской гордости и духовности, знающие, кто они и откуда. Но жизнь здесь для эмигранта непроста.
Он встречается со своими друзьями, знакомыми, посещает мастерскую К. Коровина и снова видит на его полотнах сверкающий разноцветными огнями вечерний Париж, в его темных улицах теряются вереницы человеческих силуэтов. Виноградов вспоминает цикл Коровина начала века: когда тот, полный восторга, вернулся в Москву и привез картины ночного города. “Эти “Огни Парижа” были, замечательные”.
Коровин расспрашивает художника о Риге. В начале 20-х годов его приглашал работать в театре латышский поэт Райнис. Тогда Коровин колебался, а теперь и непрочь бы... Но Райнис, несмотря на весь свой авторитет, вряд ли теперь может посодействовать.
Встреча с Коровиным вместе с радостью внесла в душу художника и тоску. Он понимал, что у большинства русских художников за границей особых перспектив нет, в том числе и у И.Билибина, Ф.Малявина, В.Шухаева, с которыми он встретился в Париже.
На фоне довольно-таки печальной эмигрантской жизни его порадовал старый друг Николай Павлович Рябушинский, художник, меценат, в начале века создатель знаменитого литературно-художественного журнала “Золотое руно”. Теперь в самом центре столицы, на авеню Клебер, у него антикварный магазин. А в мастерской Рябушинского он увидел свою давнюю картину с куклой, и в его памяти воскресло “все пережитое — радости, молодость, все безвозвратно ушедшее...” Он никогда не узнает, что его удачливый друг, как и многие эмигранты, тоже испытает нужду и скончается в крайней бедности.
Пробыв в Париже почти два месяца, Виноградов в середине июля вернулся в Ригу, а оттуда — в Лобарж. Работы сезона: “Полевая дорога” — с фигурой стоящей под зонтиком женщины (позировала Ирина Казимировна), “Пасека”, “В солнечный день”, “Усадьба летом”, “У озера”... Организация цвета и световоздушной массы в полотне привлекают Виноградова и в его постижении интерьеров лобаржского дома. Детали интерьера рассказывают о давно прошедших временах, о тех, кто некогда жил здесь, наслаждался деревенским покоем. А вот признаки дня сегодняшнего — еще не увядший дубовый венок в картине “Летом на даче” — примета местного праздника летнего солнцестояния (“Лиго”); керамические глазурованные кувшины с полевыми цветами адресуют зрителя к латгальской провинции.



Среди картин выделяется “Жеманница”: за чайным столом на фоне старинный ширмы сидит провинциальная русская барышня в длинном платье с турнюром. Сюжет для Виноградова нехарактерный. Быть может, здесь сказалось недавнее посещение Виноградовым Парижа, где в одном из салонов он видел портрет современной парижанки работы Ван Донгена, с которым его связывало давнее знакомство. Но Виноградов создает образ женщины XIX века в интерьере лобарж ского дома, полного мебели, картин, вещей того времени. Позировала для картины его ученица Юлия Лунт. Ведь у Виноградова в Риге своя художественная студия, перешедшая к нему от Богданова-Бельского, открывшего ее, скорее всего, в целях заработка. Она тяготит уже признанного в Латвии художника, отнимает много времени С приездом Виноградова, зная его как опытного педагога, БогдановБельский предложил ему работать с учениками, а потом и вовсе оставляет свое местное педагогическое начинание. В 1926 году на основе этой студии Виноградов открывает свою, ставшую важной частью его рижской жизни.
Фотография, сделанная в период работы над картиной “Жеманница”, запечатлела на ступеньках дома хозяев — Алексея Константиновича и его жену Марию Александровну Вощининых, рядом их дочь, родственники, художник с женой, его будущие ученики — Мартиньш Круминып, Екатерина Заккит, Юлия Лунт. Все живут дружно, днем художники работают “на натуре”, потом сходятся в столовой для обеда и долгой беседы.
До возвращения в Ригу в октябре художник написал двадцать картин. В беседе с корреспондентом рижской газеты “Сегодня” он сказал: “Перед началом работы я был как-то смущен, но потом, собравшись с духом, старался передать простоту пейзажа, скромность и красочность. Достиг ли я этого, к чему стремился, судить не берусь”.
Пять сезонов: 1925-1927, 1932 и 1936 гг. работал Виноградов в Лобарже. Здесь он открыл латгальский пейзаж, явившийся для него источником вдохновения. Здесь встречался с В.Пурвитисом — близким ему пейзажистом, Высотским, Богдановым-Вельским. Сюда привозил своих учеников, учил их законам пленэрной живописи. В 1936 году он встретился здесь с обожаемым им писателем Иваном Сергеевичем Шмелевым, который приехал из Парижа отдыхать в Латгалию. Москвичи, влюбленные в белокаменную столицу, они были духовно близки друг другу. Картина Виноградова “Богомольцы”, написанная еще в русский период, чуть ли не иллюстрация к созданным писателем образам странников, шествующих по святой дороге.
После отъезда Шмелева из Лобаржа Виноградов написал замечательную статью “О встрече с И.С.Шмелевым и зарождении “Союза русских художников” (Дни золотого торжества в Латгалии)”, опубликованную в газете “Сегодня”. Ясно представились дни молодости, вспомнились первые годы XX века, художественная жизнь Москвы, С.П.Дягилев и выставки “Мира искусства”, “36 художников”, создание “Союза русских художников”...



Это была не первая статья, точнее, воспоминания Виноградова о московской художественной среде. Еще с 1925 г. он довольно регулярно выступал в рижской печати. Сперва — в журнале “Перезвоны” — с рассказом о выставке русского искусства в Америке, потом — в газете “Сегодня”, где героями повествования были Л.Н.Толстой, И.И.Левитан, Ф.И.Шаляпин, преподаватели Московского училища живописи, ваяния и зодчества Е.С.Сорокин, И.М.Прянишников, B.Е.Маковский,    В.Д.Поленов, близкие друзья и знакомые автора — художники К.А.Коровин, М.К.Аладжалов, братья В.М. и А.М.Васнецовы, М.В.Нестеров, известные коллекционеры, московские купцы-меценаты — Мамонтовы, Морозовы, Харитоненко, Рябушинские, С.И.Щукин.
И снова Латгалия. Не только Лобарж, но еще — Зофино, Жоготы, Родополь, Пакульники (Пакульниеки), Краслава. Поля, перелески, деревеньки с их жителями — все отразилось на холстах Виноградова, никогда он не повторялся, не тиражировал картину, не переписывал изображенное, лишь изредка исправлял или дополнял деталями. Везде находил новые мотивы, писал только с натуры, на природе. Его полотна полны ясности и гармонии, искренности и правдивости. Ибо, по его словам, в природе все созвучно и целесообразно, и живописец должен лишь уметь передать все это сквозь призму своего мироощущения.
В Родополе, расположенном в четырех километрах от городка Виляны, он работал в 1928 и 1930 гг. В то время имение принадлежало семье Яновских. Старинный, построенный еще в 1812 г. двухэтажный дом с массивными колоннами портала, сад и небольшое озерцо у въезда в усадьбу мы видим в его работе “Осенний пейзаж в Родополе” (1930. Частное собрание. Рига). Гамма красок — от золотистого до пурпурного, со всеми оттенками этого спектра. Другая картина: натюрморт с любимыми им полевыми цветами в глиняном латгальском кувшине. Очень любил писать художник и зеленую рожь, где по краю голубые васильки и белые ромашки. “Живу в усадьбах, — писал Виноградов в Ригу, — в них так много тепла и уюта, традиций, обжитости и поэзии былой жизни, так мне близкой и родной”.
Вместе с ним работали в Родополе над пейзажами, интерьерами, натюрмортами и его ученики. Каждое лето они сопровождали художника. Чаще всего это были А.Спредова, Е.Нестерова, А.Копелович, C.Иванов,    М.Круминьш, Н.Казацкий.



Близким Виноградову стало и имение Зофино, что километрах в двадцати от городка Люцин (Лудза). Опять старинный помещичий дом, но на холме, да еще с высокой верандой, откуда открывался чудный вид на озеро. За домом простирался большой фруктовый сад с двумя гигантскими “историческими” елями, посаженными будто бы еще в 1812 году. Хозяева имения, Яков Владимирович Рейнталь и его
жена Людмила Сергеевна, держат здесь пансион для людей искусства, особенно привечают художников. Из нескольких картин, написанных Виноградовым здесь, одна — “Зофино. Латгалия” (Таганрог. Художественный музей): в озерной воде отражается двухэтажный деревянный дом и купы окружающих его деревьев.
Всего в десяти минутах ходьбы от имения находится озеро “Длинное Снидино”, на берегу которого стоит банька, принадлежавшая местному крестьянину Артему Федорову. У художника банька уже на полотне, а с холмистого берега видны отражающиеся в озерной воде деревья и белые облака; вода и небо, соединяясь в перспективе, создают иллюзию широкого пространства (“Озеро”. 1933). Снова и снова утверждает Виноградов своей живописью единство поэтического мира природы и реального быта.
В Зофино были написаны работы “Дорога в Фильково”, “Вечер в Латгалии”, “Новолуние”, “Летний вечер”, многие другие.
И еще об одном имении — Жоготы, расположенном недалеко от Резекне, Виноградов писал в Ригу А.Спредовой. “Ах, как здесь чудесно, какие красоты. Какой сад-парк, вот поэзия! Действительно тургеневское место и здесь хочется перечитать его (Тургенева). И мы с Женей [Е.Н.Нестерова] читаем”. Жоготы принадлежали баронам Нольде. Как и Лобарж имение было центром культурной жизни, здесь в летнее время работали К. С. Высотский и ученики его студии, Н.П.Богданов-Вельский, однажды приехал из Берлина академик живописи К. И. Горбатов.
Виноградов впервые посетил это имение в 1931 году. Здесь ему удается создать одну из своих лучших картин “Ранняя весна” (1931. Художественный музей Латвии). Пробуждающаяся природа, белый дом в окружении высоких коричнево-охристых ив, высокая ель, от невидимых стволов деревьев падают на землю холодные тени, сияет голубизной высокое небо. Как-то художник сказал о быстротечности ранней весны: “...вся природа живет и кажется прекрасной, когда ее сумеешь увидеть. Вот хоть сейчас увидел я, на деревьях появились первые красненькие прутики. Весна. Вся весна чувствуется в маленьких красненьких росточках”.
Еще до приезда в Латвию Виноградов много работал над мотивами пробуждающейся природы, и созданная в Жоготах “Ранняя весна” по теме и композиции близка другой, написанной им в начале века — “Весна” (1911. Третьяковская галерея). Но не только тема и композиция сближают эти работы. Свежесть восприятия природы, весенний воздух, его прозрачность — это объединяет картины более всего.
В Жоготах художник получает радостное известие: среди работ, приобретенных Люксембургским музеем с выставки русского искусства в Париже, и его картина “Нищие у монастырских ворот” (1929). Как ни порадоваться за своих товарищей — Н.Билибина, В.Леви, К.Коровина, А.Коровина, да и за себя: “Это, правда, немалое событие в жизни художника — попасть в “Люксембург” и так неожиданно для меня это было, вот уж не думал никогда”.
Радовались успеху Виноградова и воспитанники студии. И как благодарны они были ему за уроки мастерства и жизни. Его ученица Александра Михайловна Спредова вспоминала: “Сергей Арсеньевич, работая на природе, учил нас постигать ее особенности. Все услышанное и увиденное играло огромную роль в нашем становлении как художников. У нас открывались глаза на явления природы, которые мы стремились передать на холстах. В каждом имении Латгалии он видел что-то новое и увлеченно об этом говорил нам... Работали в течение трех часов на этюдах, а когда возвращались домой, Сергей Арсеньевич говорил: “Ну, давай смотреть, что мы тут сегодня сделали”. Сначала показывал свой холст, а потом смотрел наши работы. Внимательным он был ко всем ученикам”. Школа Виноградова не чужда была академизма, Ио всегда оставляла место индивидуальности.
“Живописная правда — вот то, к чему мы должны идти. Развивать утонченность) художественного зрения, как я его называю, “видения”. В живописи главное — умение овладеть тем, что пишешь, постичь его, передать своим собственным, внутренним”, — так говорил Виноградов своим подопечным. Важным считал он — сохранить в ученике своеобразие почерка и манеры. Знакомил их с историей искусства, любил рассказывать о своих встречах с русскими и французскими художниками.
Весной 1930 года в центре города, на бульваре Аспазияс, 4, в арендованной просторной квартире была устроена выставка учеников его студии. Девятнадцать начинающих художников представили свои картины, хороший уровень работ был замечен критикой. Газета “Pēdējā Brīdī” писала: “Эта студия, кажется, единственная в Риге, которая без перерыва работает уже несколько лет. Ею руководит один из видных представителей бывшей московской группы неореалистов, основатель и член “Союза русских художников” Сергей Виноградов. Художник несомненно одарен талантом педагога, потому что в противоположность нашим руководителям мастерских Академии художеств, не влияет подавляюще на особенности учащихся, разрешая каждому из них развиваться разносторонне”.
Следующая выставка открылась в мае 1931 г. — бульвар З.Мейеровица, 11 — так же, как и первая, в арендованной квартире. Критики отмечали очевидное живописное мастерство студийцев и их стремление к совершенствованию. Подчеркивали, что “при неизбежно обобщающем влиянии авторитета преподавателя, работы носят индивидуальный характер”.
Еще через два года в Дансинг-паласе на улице Элизабетес, 55 состоялась очередная выставка работ студийцев. Четырнадцать учеников Виноградова представили сто тридцать работ. Критика отметила их большую творческую энергию.
Самых талантливых Виноградов поощрял в самостоятельном устройстве выставок. Так, в декабре 1935 года Александр Копелович на своей персональной выставке представил свыше пятидесяти работ. Виноградов в газете “Сегодня” опубликовал восторженный отзыв о своем любимом ученике: “Отличная выставка! Выставка подлинного искусства. Говорю я это не потому, что Шура Копелович вышел как художник из-под моего крыла, а потому, что он истинный художникэнтузиаст. Он весь в искусстве, в великой любви к нему. Идет он большим путем, настоящим к идеалу утонченному, прекрасного... Посмотрите его “Туман на Сене”. Эта перламутровая тонкая гамма —
большое достижение большого уже художника. Или цветы “Азалии”. В картине такой красоты краски и крепкая живопись... Ах, как радостно видеть в наше жестокое время настоящего артиста, энтузиаста, с беззаветной любовью к нашему чудесному искусству...”



Отзыв педагога о молодом начинающем художнике поразителен по своей чувственности. Впрочем, Виноградов всегда находил теплые слова для своих воспитанников. “А какой ты истинный художник, Шурочка. Какая у тебя радость работы, восприятие природы. Как ты выросла за это время и духовно, и в живописном мастерстве своем”,
—    говорил он Александре Спредовой. Порадовала его и выставка Евгении Нестеровой, прошедшая осенью 1935 года, из шестидесяти работ которой большинство были посвящены Латгалии.
Успех учеников это и его — старого опытного мастера заслуга. Он часто повторял им: “Путь наш трудный, но надо побороть. Энергия, настойчивость и главное — истинная любовь к нашему искусству сделают свое.”
Сам же Виноградов готовился к своей персональной выставке в Риге. Прошло почти десять лет после первой. В Латвии он выставлялся нечасто, предпочитал европейские выставки русского искусства, устраиваемые художниками-эмигрантами. Он выставлялся почти ежегодно: Копенгаген (1927), Прага (1928), Лондон (1935), Белград (1936) и др. Его полотна привлекали внимание критиков и коллекционеров. В 1928 году Пражская картинная галерея приобрела с выставки его картину “Лето”, написанную двумя годами раньше в Лобарже. С выставки в Белграде в ноябре того же года принцем Павлом были куплены две живописные работы Виноградова: “Пейзаж” и “Дача в зелени”. В 30-е годы из-за всеобщего кризиса в Европе немногие решались на покупку картин.
К 1935 году у Виноградова было уже достаточно работ для персональной выставки. Открылась она в апреле на бульваре Калпака, 4. Перед любителями искусства предстал необыкновенный латгальский край с его лесами и лугами, чистыми рекам и озерами, старинными дворянскими усадьбами и затерявшимися среди холмов и перелесков хуторами. “У Виноградова все залито солнцем и пронизано тихим восхищенным светом, с этим художником тепло, и вся выставка стоит будто в озарениях, то в солнечных, то полузакатных красках!”, — писал критик Петр Пильский. И еще: “Виноградов — поразительный художник, к чему бы он ни прикоснулся, все вдруг начинает трепетать и светиться. По этим холстам разлита ласковая и восхитительная радость, в этом мире хочется жить”.
Среди латгальских пейзажей гармонично смотрелись крепкие крепостные стены, белые высокие звонницы с колоколами, синие бархатные купола соборов Псково-Печерского монастыря. В этой старинной православной обители, отошедшей в 1919 г. к Эстонии, Виноградов работал весной и летом 1928 и 1929 гг. Причиной поездки стало не только желание художника увидеть монастырь и поработать здесь, но и договоренность с профессором Латвийского университета В.И.Синайским об издании альбома, посвященного истории Печерского края и Псково-Печерской обители.
Летом 1928 года Виноградов написал пятнадцать живописных картин с видами этого монастыря. Среди зелени величественный Успенский собор, торжественно устремились вверх золотые кресты, в прозрачном воздухе сияют синие купола (“Печеры. Монастырь. Купола Кафедрального собора”). На другом полотне изображена построенная в XIV в. белокаменная церковь Николая Чудотворца (“Выход из монастыря”). В нескольких вариантах был написан общий вид монастыря. “Под Никольской церковью находятся старые ворота, и когда пройдешь их и спустишься под гору (монастырь лежит в котловине, окруженной горами), открывается общий вид монастыря. И какой же это чудесный вид! Точно из самоцветных камней он.



Так разнообразно окрашены и так причудливы по форме некоторые здания. Вот действительно Божий городок. А какие есть художественно очаровательные детали”, — восхищался художник. Альбом “Псково-Печерский монастырь” в начале 1929 г. был издан в Риге. Автором культурно-исторического очерка был проф. В.И.Синайский, а цветные репродукции полотен Виноградова украшали и дополняли текст. Часть картин, посвященных монастырю, и была представлена на персональной выставке.
В эти дни, окрыленный всеобщим признанием, художник был полон энергии, радости, новые силы пробудились в этом человеке, неукротимо влюбленном в природу. “Нет старости, нет смерти! Есть искусство и еще есть силы, чтобы работать и опять искать и достигать”, —    говорил он. У него еще так много замыслов, их необходимо воплотить на холстах...
После выставки весной 1935 года Виноградов месяц жил в Лудзе у своего знакомого доктора Д.Е.Войнича. Написал несколько живописных картин, посвященных городку (“В Лудзе”, “Нагорная улица в Лудзе”). Здесь он встретил своих студийцев — Сергея Иванова, Мартинына Круминьша, Евгению Нестерову, Александру Спредову. Все вместе они направились в Краславу или, как говорили местные русские старожилы, в Креславку. Небольшой провинциальный городок расположился на высоком берегу Двины (Даугавы). “Какой живописный, цветистый”, — отмечал Виноградов. Переехали через реку и очутились в дачном местечке Приедайне, где остановились у заведующего метеорологической станции А.Пильдеговича. Сразу же все активно принялись за работу — писали окрестности, пристань, берега реки. Виноградов изобразил улицу в жаркий день (“Улица в провинции”. Частное собрание. Канада. Монреаль). Художник много работал в Приедайне и самой Краславе. Все привлекало живописца: и пейзажные виды, и отдельные типажи. Он вернется сюда в конце мая следующего года и выполнит несколько работ, которые представит на своей небольшой выставке осенью 1936 г.
Последняя поездка в Латгалию состоялась в апреле 1937 года. В сопровождении Евгении Нестеровой, сейчас уже самостоятельного живописца, он едет в Зофино. После встречи любимого праздника Пасхи пора приступать к работе. Правда, лето было дождливым и приходилось ловить хорошие светлые дни, да и состояние художника не позволяло ему работать так, как он привык. Работал он уже с большим трудом, превозмогая сердечный недуг. “Я больше все хожу по опушкам разных лесов, сижу, пишу письма”, — читаем мы в письме к А.Спредовой.
На исходе жизни художник все острее ощущает свою сопричастность природе, миссией своей считает раскрытие через искусство созданного Творцом многокрасочного мира.



Он задумывает новое полотно — “К преподобному”. Когда-то, еще в России, Виноградов написал картину с одноименным названием: идут к святым местам странники. В новом карандашно-акварельном наброске мы видим отшельника в монашеском облачении, с нимбом над головой, у его ног доверчивая лиса. О чем говорит этот эскиз? Не о постижении ли художником сути христианства: благословении Творцом всего живого на земле, единении с Богом, способности человека к самопожертвованию во имя идеала? Глубокое религиозное чувство привело художника к художественному выражению его самых сокровенных мыслей.
Давно собирался Виноградов написать картину: архиепископ Иоанн среди прихожан. Глава православной церкви Латвии трагически погиб в 1934 г.. Эскизы к работе были сделаны в Рижском Христорождественском соборе. Осенью 1937 г. началась работа над картиной. Ее прервала болезнь. В январе 1938 года, провожая в последний путь художника К.С.Высотского, Виноградов простудился, слег с воспалением легких. В часы, когда ему становилось легче, он шел к мольберту и пытался работать. Борьба за жизнь продолжалась недолго. Художника не стало 5 февраля 1938 года. Провожать его к Кафедральному собору пришли многие рижане. На Покровском кладбище, где хоронили Виноградова, протоиерей Иоанн Янсонс сказал: “Потеря для всех любивших Сергея Арсеньевича огромна... Память навсегда сохранится в сердцах людей, которым близко понимание искусства, души которых не останутся холодными при созерцании бессмертных творений художника”.
За годы жизни в Латвии С.А.Виноградов создал не менее 250 живописных работ, множество рисунков. Значительная часть наследия художника в годы войны была вывезена его женой И.К.Войцеховской (ум. 1953, Монреаль) сперва в Германию, а затем в Канаду. В последние годы картины художника появляются на аукционах, растет интерес к его личности и творчеству.