Ставшая второй первая волна: отъезд из Латвии в 1944 году российских эмигрантов
Светлана Ковальчук, Сергей Цоя
Статья опубликована в сборнике «Дипийцы. Материалы исследования». – Москва, 2021.
Авторы выражают благодарность Т.К. Шор (Эстония) и К.П. Обозному (Россия) за консультации по биографическим сведениям о И. Д. Гримме и его семье.
В текст внесены некоторые изменения.
Чего ж мы ищем на Путях Небесных,
раз по земным не знаем, как ходить?
Александр Перфильев
С осени 1939 года для жителей независимой Латвии началось бурное 5-летие. 1 сентября началась Вторая мировая война, правда, далеко от границ. Вскоре стало возможно на территории Латвии разместить военные базы Красной армии, а для более 60-тысяч балтийских немцев прозвучал строгий призыв презреть многовековую укорененность в Прибалтике, кульурно-исторические традиции и возвратиться в Германию. Первая волна репатриации в Германию немецкого / немецко-русского / немецко-латышского населения прошла осенью 1939 – весной 1940 годов [1]. В Латвии по разным причинам предпочли остаться несколько тысяч немцев.
То, что произошло 17 июня 1940 года, по терминологии одних историков, произошла инкорпорация Латвии, по терминологии других, оккупация независимой страны, иные историки писали о восстановилась Советская власть, поскольку несколько месяцев в 1919 году Советская власть была установлена[2]. Встречали Красную армию с цветами и ликованием. 6 августа 1940 года заместитель министра-президента, министр внутренних дел, известный писатель Вилис Лацис произнес речь, в которой были такие слова: «Верховный Совет Союза Советских Социалистических Республик на своем заседании от 5 августа с.г. постановил принять Латвию в состав Союза Советских Социалистических Республик. Это означает, что мы из граждан малой, притесненной и приниженной страны стали великой державой мира, полноправными гражданами мощной и непобедимой страны социализма»[3]. 11 сентября 1940 года официальное издание «Ведомости Президиума Верховного Совета ЛССР» (№ 10) опубликовали Декрет о предоставлении подданства СССР гражданам Литовской ССР, Латвийской ССР и Эстонской ССР, подписанный 7 сентября председателем президиума Верховного совета СССР М. Калининым[4]. (Кстати, новая власть закрыла все русскоязычные, по большевистской терминологии – «белоэмигрантские», печатные издания.)
В 1940 году, после вхождения Латвийской Республики в состав Советского Союза, начались основательные преобразования перемены во всех сферах жизнедеятельности Латвии. Правда, вскоре начал начинать набирать силу и каток репрессий. Самой большой репрессивной акцией стала многотысячная насильственная высылка мирного населения в ночь с 13 на 14 июня 1941 года, когда на восток СССР было отправлено 15 425 тысяч человек разных национальностей, представителей всех социальных слоев общества, из этого числа 3751 ребенок до 16 лет[5]. Когда в конце июня 1941 года на территорию Латвии входили германские войска, часть населения встречала их с нескрываемой радостью как избавителей. Уже 4 июля 1941 года в центре Риги сгорела хоральная синагога, началась трагедия 70-ти тысяч евреев Латвии, началась история концентрационного лагеря Саласпилс в 20 километрах от Риги. Во время войны на территории Латвии находилось непропорционально большое количество советских военнопленных, если сравнивать с рядом других оккупированных нацистами земель. Только в Риге имелось более 15-ти отделений концлагеря Шталаг-350. С первых месяцев немецкой оккупации была организована деятельность Псковской Православной миссии, открывшей православные храмы для верующих на оккупированных территориях.
Как летом 1940 года при Советской власти, так и через год в 1941 году при немецкой оккупации нашлось достаточное число людей, благоволивших к радикальным переменам в стране, новой идеологии, готовых сотрудничать с политическим режимом и его учреждениями. В той или иной мере в несопротивлении, содействии, примирении, повиновении, т.е. в вынужденном коллаборационизме, в нежеланном признании ситуации можно обвинить большую часть латвийского общества того времени. Иное дело это осознанное, добровольное и умышленное сотрудничество, сознательный коллаборационизм и попытку извлечения выгоды из ситуации оккупации. Несомненно, коллаборационизм – политическая, нравственная позиция, стратегия выживания, но еще и форма активного протеста против прежнего политического режима. Не только служба в административных учреждениях оккупационной власти, работа в разрешенных оккупационными властями агитационных изданиях, выход на концертно-театральные подмостки, участие во всевозможных развлекательных/агитационных, открытых/закрытых концертах полноправно можно отнести к коллаборационизму[6], так и участие в вызывающей и по сей день споры в деятельности Псковской Православной миссии[7], организованной летом 1941 года.
Повороты судьбы наследников проф. Давида Гримма
Имена профессора Давида Давидовича (1864–1941) и его приемного сына Ивана Давидовича Гриммов (1891–1971) известны исследователям из России, Эстонии и Латвии. Первый – ректор Императорского Санкт-Петербургского университета (1910–1911), действительный статский советник, член Государственного совета от Академии наук и российских университетов, профессор, ученый–правовед, яркий представитель российской интеллектуальной элиты первой половины XX века; второй – выпускник Юридического факультета Санкт-Петербургского университета, офицер Белого движения, преподаватель юридических дисциплин Тартуского университета, общественный деятель, в 1942–1944 годах начальник Канцелярии при экзархе митрополите Сергии (Воскресенском), участник событий вокруг КОНРа и армии генерала А. А. Власова. Некоторые страницы биографии отца и сына Гриммов описаны недостаточно, особенно рижский период эмиграции (1937–1944 годы), сыгравший важнейшую роль в жизни этой семьи. Именно на нем и считаем необходимым остановиться подробнее, поскольку весьма бегло описан в публикациях К. П. Обозного и М. В. Ковалева[8].
Проф. Д. Гримм был немцем по происхождению и лютеранином по вероисповеданию. Женился на Вере Ивановне Дитятиной (урожденной Гольденберг, 1858–1930) и усыновил ее сына Ивана. Последний был крещен в православии. Вскоре после событий октября 1917 года семья покинула Россию и их жизнь, как и у многих других эмигрантов, в 20-е годы была связана сначала с Финляндией, затем с Чехословакией. В 1927 году перебрались в Эстонию, где проф. Д. Д. Гримма ценили и пригласили на профессорскую должность в Тартуском университете. В конце 30-х годов, судьба связала их с Ригой, где проживал православный купец Василий Романович Маслов (1861–1942), отец Натальи (1898–1943)[9] – второй жены Ивана Гримма. Нужно отметить, цельных сведений по рижскому периоду нет и их приходилось собирать буквально по крупицам из разных источников. Большее количество сведений удалось получить из документов, хранящихся в Национальном архиве Латвии в фондах его подразделения Латвийском государственном историческом архиве (Latvijas Nacionālais Arhīvs, Latvijas Valsts vēstures arhīvs – LNA, LVVA): фонд Синода Латвийской православной церкви (Фонд 7469), реестр недвижимой собственности – фонд Рижско-Валмерской земельной книги (Фонд 1615), фонд домовых книг Риги и Рижского уезда (Фонд 2942), фонд Рижской городской строительной комиссии (Фонд 2761. Оп. 3). Обратились и к опубликованным сборникам документов[10], скупой информации из газет того времени.
Согласно краткой биографии Ивана Давидовича Гримма, написанной видимо им самим, рижский довоенный период его жизни описан весьма скупо. В частности там сказано, что начиная с осеннего семестра 1936 года он больше не получал научных должностей в Эстонии и не находил себе там применения. В 1937 году переселился в Ригу, где его тесть Василий Маслов владел рядом объектов недвижимости в левобережной части Риги – жилыми многоквартирными домами, приобретенными еще до 1914 года[11], и принял управление этой собственностью тестя. После национализации домов большевиками осенью 1940 года длительное время не мог подыскать службы и жил за счет продажи собственных вещей. В мае 1941 года, в качестве младшего конторщика, был принят на керамическую фабрику Риги (ранее принадлежала семьи Кузнецовых), в планово-статистический отдел[12].
Если профессор Д. Гримм с 1931 года стал гражданином Эстонии, то Ивану Гримму в начале 1937 году в получении гражданства отказали (с 1929 года он обладал нансеновским паспортом), да и в должности приват-доцента в Тартуском университете ему было отказано[13] что, возможно, побудило для окончательного переезда в Латвию. Наталья Гримм с середины 1937 года в Риге постоянно проживала с детьми Алексеем и Ольгой. Проф. Давид Гримм, начиная с 1937 года в Риге также проводил до половины и более от календарного года, но окончательно осел в Латвии только с лета 1940 года[14].
В руководстве Православного экзархата
Скупо в автобиографии описано начало деятельности Ивана Гримм при управлении Православным экзархатом (входили приходы Эстонии, Латвии и Литвы). Экзарх Латвии и Эстонии, митрополит Виленский и Литовский Сергий (Воскресенский) прибыл в Прибалтику вскоре после акта присоединения ее к СССР в 1940 году. Экзарх не эвакуировался на восток СССР и остался в Риге с началом германской оккупации летом 1941 г. До начала немецкой оккупации Иван Гримм не был лично знаком с экзархом Сергием. Но уже в начале июля 1941 года стал членом и юрисконсультом экзаршего епископского управления в Риге[15]. Возможно, Иван Гримм был одним из тех, кто стоял у истоков создания программы деятельности Псковской миссии, включавшей широкую православную миссионерскую работу экзархата на занятых немецкими войсками территориях Северо-Запада России[16].
У разных исследователей значатся разные даты назначения И. Гримма начальником экзаршей Канцелярии – лето 1941 года[17], 1943 год[18], но все это информация неточная. Согласно документу, от 13 июня 1942 года Иван Давидович значился юрисконсультом в юридическом столе Канцелярии экзаршего епархиального управления, где указана его фамилия, получал оклад 200 рейхс марок в месяц. Начальником Канцелярии на тот момент был протоиерей Иоанн Янсонс (1878-1954)[19]. Однако 1 августа 1942 года произошла реорганизация, по которой канцелярия превратилась в самостоятельную структуру. Именно с этого дня ее и возглавил И.Д. Гримм (секретарем был свящ. Николай Веглайс (1907–1992), вспомогательными работниками Зинаида Радвил и Татьяна Каминская). Размещалась Канцелярия в Свято-Троице-Сергиевом женском монастыре в Риге на ул. Кришьяна Барона, дом 126[20]. 5 августа 1942 года И. Гримм своей подписью завизировал первый известный нам документ в качестве начальника Канцелярии экзархата[21].
Из архивных источников известно, что осенью 1941 года Гримм был членом приходского совета Рижского кафедрального Христорождественского собора. Стал одним из тех, кто 20 октября 1941 года от имени приходского совета подписал письмо, адресованное экзаршему управлению в Латвии, где сообщалось о поведении заштатного митрополита Августина (Петерсона, 1873–1955), который 20 июля 1941 года в соборе, без согласования с приходским советом собора и экзархом Сергием, пытался устроить самочинное архиерейское богослужение[22]. Митрополит Августин возглавлял Латвийскую православную церковь с 1936 года до момента присоединения Латвии к СССР. После вступления в Ригу немецких войск пытался составить оппозицию митрополиту Сергию (Воскресенскому). Однако не получил должной поддержки у священнослужителей и верующих, вынужден был смириться с тем что его запретили в священнослужении как уклонившегося в раскол.
Согласно архивным источникам в феврале-мае 1942 года был членом Епархиального совета Латвийской епархии православного экзархата. Нужно отметить, что это другая структура, отличная от экзаршего епископского управления в Риге, что противоречит данным из биографии, хотя, возможно он одновременно был членом и того и другого управлений, но проверить это не представляется возможным. С июня 1942 года на заседаниях Епархиального совета Латвийской епархии больше не присутствовал[23]. Позже присутствовал в чрезвычайных случаях, к примеру, 1 мая 1944 года, когда епископ рижский Иоанн (Гарклавс, 1898–1982) делал сообщение об убийстве митрополита Сергия (Воскресенского)[24].
Деятельность Ивана Гримма в годы войны была многогранной и охватывала многие сферы: составление различных документов; вопросы связанные с идеологической работой Православной церкви, распространением и расширением ее деятельности (что было сопряжено с поездками по территории экзархата, в которых он сопровождал экзарха); миссионерство (в том числе с Псковской православной миссией); восстановление образования церковнослужителей (Виленские курсы); попытки установить контакты с другими русскими православными религиозными организациями для включения их в патриаршею церковь и утверждения церковного единства; контакты с Русской освободительной армией (далее – РОА); сношение с немецкими оккупационными властями, последнее облегчало то, что И.Д. Гримм свободно владел немецким языком (он занимался разъяснением позиции церкви по разным вопросам, в частности каноническим – например о порядке поминовения местоблюстителя патриаршего престола за богослужениями)[25], а также другое. Специально в эти вопросы углубляться нет возможности, ибо это отдельная тема исследования.
Некоторых российских исследователей и сейчас утверждается, что И. Гримм был резидентом немецкой разведки. А «Псковская миссия» свою деятельность проводила по заданиям СД[26]. Даже договариваются до того, что немец – Гримм (едва ли Ивана Давидовича можно считать немцем, повторимся, он приемный сын проф. Д. Д. Гримма) якобы был назначен в штат к митрополиту Сергию (Воскресенскому) немцами без всякого его желания, как своего рода обер-прокурор над церковью. А потом на Ивана Гримма даже пало подозрение в причастности к организации убийства митрополита[27]. Последнее также крайне сомнительно. Если встать на точку зрения, что именно немецкие спецслужбы организовали убийство владыки, так как германское руководство было недовольно не желанием экзарха выступить с осуждением произошедших в Москве осенью 1943 года патриарших выборов[28], то стоит отметить, что Гримм не был циничным человеком, который по заданию «центра» готов был выполнить любое задание... Наоборот, по важным вопросам, он проявлял принципиальность. С митрополитом у него не было серьезных идейных разногласий, как и владыка, он был сторонником единства Русской православной церкви в лоне Московской патриархии, причем выступал за это и после кончины экзарха.
В полной мере доверять материалам собранным советскими спецслужбами не представляется возможным. Широко известно, что показания из подследственных выбивались. Дела содержат всякие небылицы и т.п. Кроме того после войны была поставлена задача деятельность «Псковской миссии» и связанных с ней лиц максимально очернить. Присоединяемся к мнению И.В. Петрова указывавшего, что сейчас сложно установить кто являлся реальным сотрудником СД или был их агентом, кто был вынужден сотрудничать, а кого просто оговорили после войны[29]. Понятно, что в условиях немецкой оккупации идти на контакты с немецкими властями, в том числе и спецслужбами, церковь в Прибалтике была вынуждена, дабы обеспечить легальность своей деятельности. Контакты эти осуществляло руководство экзархата, в том числе и лично начальник канцелярии И.Д. Гримм. Кроме того с немцами было общее, связующее звено – ненависть к большевизму.
Сами по себе факты вступления Гримма в контакт с немецкими спецслужбами вовсе не доказывают, что он был их штатным сотрудником или агентом. Как начальник канцелярии в круг его обязанностей и входили контакты с различными учреждениями. Согласно положению о Православном экзархате: в Риге экзарх имел канцелярию, которая приводила в исполнение его указания и поддерживала связи между ним и церковными и светскими лицами и учреждениями[30]. Тем более, что больше всего Иван Гримм контактировал с В. Геггингером – начальником отдела по церковным делам полиции безопасности и СД Риги[31]. Вынужденность таких контактов не вызывает сомнений.
Последние бумаги, подписанные Гриммом в качестве начальника Канцелярии, датируются маем 1944 года (9 мая 1944 года)[32] и (17 мая 1944 года)[33]. Нет документов подписанных Гриммом в этом качестве летом 1944 года! Подобные документы в это время вместо него подписывали другие лица[34]. Согласно сведениям указанным в статье К. П. Обозного, И. Д. Гримм покинул Ригу в начале июля 1944 года[35]. Точную дату его отъезда из Латвии установить невозможно. В документах Латвийского государственного архива (Latvijas Nacionālais Arhīvs, Latvijas Valsts arhīvs – LNA, LVA), Фонд 1971 – картотеке бывших граждан Латвии, эвакуировавшихся в 1944 году на Запад, Иван Гримм не значится. (Это и понятно, он ведь до дня включения стран Балтии в состав СССР в 1940 году гражданином независимой Латвии не являлся, как нансенит / лицо без гражданства был обязан, согласно Декрету от 11 сентября 1940 года о предоставлении подданства СССР гражданам Латвийской ССР, получить документа советского образца.) Как писал С. Б. Фрёлих[36], он, как офицер связи, как лицо близкое к генералу А. А. Власову, старался собрать рижан и прибалтийцев, внушавшие доверие. Такими людьми для Сергея Фрёлиха стали Димитрий Левицкий, Иван Гримм, барон Виктор Розенберг, Георгий Алексеев и многие-многие другие[37].
Константин Гримм (1923–1988, старший сын И. Д. Гримма от первого брака) летом 1942 года окончил рижскую Правительственную русскую гимназию[38]. В первых числах июня 1944 года в Риге при штабе группы армий «Север» начали действовать курсы пропагандистов Русской освободительной армии, проводившиеся на «Willa Nova» на Видземском шоссе. К. Гримм стал слушателем курсов, на которых читались лекции по философии, истории литературы, критике марксизма, основам Русского освободительного движения, методике и практике работы пропагандиста на фронте[39]. С приближением к Риге частей Красной армии путь его лежал в Германию, вступление в ряды РОА. Но К. Гримму судьбой было уготовано избежать участи власовцев, насильственно выданных союзниками на основе Ялтинских соглашений между СССР, США, Великобритании и Франции от 11 февраля 1945 года.
Иван Гримм, находясь в Германии, стал сопричастен осенью 1944 года к формированию Главного организационного управления Комитета освобождения народов России (КОНР). Как пишет А. В. Окороков, под эгидой КОНР и его вооруженных сил под командованием генерала А. Власова была предпринята попытка консолидации объединения антисоветских сил[40]. Иван Гримм лично познакомился с генералом Власовым еще в Риге и согласился на должность начальника юридического отдела КОНРа[41]. Кстати, центральный секретариат КОНРа возглавлял рижанин Димитрий Александрович Левицкий (1907–2007), а Георгий Александрович Алексеев возглавил отдел Народная помощь[42]. Как вспоминал С. Фрёлих, при помощи немцев и РОА они искренне жаждали избавить Россию от большевизма[43].
Исход из Латвии
О том, как летом и осенью 1944 года уезжали, уплывали в Германию насильственно / добровольно жители Латвии рассказано во многих книгах. В дорогу вновь собрались те, кто в начале 1920-х эмигрантами первой волны приехали в Латвию. Предлагаем пример литературного осмысления событий октября 1944 года: «Тринадцатое октября. Джан готова к отъезду. Большевики подходят к Александровским воротам на Петербургском шоссе – не больше, чем в двух километрах от города… Мы, действительно, последние. Большевики уже входят в город. За нами взорвут мост, и если мы не сможем прорваться к машине, то тогда на миноносец… Последние корабли…» Это строки из финальных страниц романа Ирины Евгеньевны Сабуровой (1907–1979) «Корабли Старого Города». В них описываются события 13 октября 1944 года, когда части Красной армии вели бои на подступах к Риге[44]. Хотя роман содержал известную долю вымысла, нанесенного на реальную основу, но из его фрагментов складывалась картина русской Риги межвоенного периода, осмысливалась жизнь тех, кто по воле судьбы в первый раз, а кто-то и во второй раз, летом / сентябре 1944 года стали беженцами / ди-пи / эмигрантами в странах Европы, США, Канаде, Латинской Америке, Австралии. Слишком памятны были репрессии 1940/41 годов, акт насильственной высылки населения 14 июня 1941 года на восток СССР[45], поэтому и уходили с отступавшими под натиском Красной армии немецкими войсками. Уехала в Германию и Ирина Сабурова. В годы немецкой оккупации, как и многие из ее окружения, ожидала крушения большевизма и скорого возрождения дорогой и близкой Родины к новой жизни.
Разные истории исхода изложены и в книге, посвященной корпорации студенческой «Рутения». Вот строки из воспоминания Ростислав Максимович Дидковского (1914–2003) – выпускника юридического отделения Латвийского университета, помощника адвоката, занимавшего в годы войны должность юристконсульта Латвийской Православной епархии[46]. Он уходил в Германию с немецкими частями из Курземе – западной части Латвии, которая вплоть до мая 1945 года «варилась» в так называемом «Курземском котле» (термин принятый в российской и латвийской историографии): «6 мая 1945 г. погрузились на танкер, простоявший всю зиму в Виндавском порту. Казалось сомнительным, что он двинется. Но – чудо! Машины заработали и мы поплыли. “Корабль” до бортов был переполнен беженцами, военными и гражданскими. И тут представилось уникальное зрелище, которого никогда не смогу забыть: все находящиеся в порту корабли, корабли, лодки, яхты – как один поплыли в море[47]. Поистине библейский Исход! Порт остался пустым. Все, кому удалось уместиться на отплывающих судах, решились расстаться с родной землей, друзьями и имуществом, лишь бы не попасть повторно под советскую власть. Места для всех не хватило. Как оказалось, эвакуация – военная и гражданская – совершалась вопреки официальному приказу капитулировавших германских властей оставаться на местах. Местное командование отказалось выполнить этот приказ и не препятствовало Исходу!!!»[48].
Лагеря Ди-Пи
Известно, что 11 февраля 1945 года при подписании в Ялте договора между державами-союзниками по антигитлеровской коалиции были заключены секретные соглашения о взаимном возвращении ди-пи, т.е. перемещенных лиц. Но положение беженцев из Прибалтийских государств имело свои особенности: западные державы придерживались точки отсчета для ди-пи с момента начала Второй мировой войны 1 сентября 1939 года. Перемещенные лица из Прибалтийских государств на тот день были гражданами независимых государств, насильственно репатриировать их никто не желал[49]. Иная участь ожидала тех, кто попал в советскую зону оккупации. Впрочем, из Праги в августе 1945 года сумела выехать в Германию как группа латвийского православного духовенства во главе епископом рижским Иоанном (Гарклавсом), так и семья художника Е. Е. Климова, а в Бельгию двумя месяцами ранее выехала семья профессора В.И. Синайского[50]. Возможно, это были счастливые исключения. Трагичен был исход власовских солдат, попавших в лагерь американской армии: 24 февраля 1946 года лагерь был окружен и сдан в плен советским войскам.
По окончании войны Гриммы – Иван, Константин, Алексей (1933 г.р.) и Ольга (1936 г.р.) – оказались во Фрайбурге (Freiburg), во французской зоне оккупации Германии. Владея хорошо французским языком, Иван Давидович устроился в Организацию помощи беженцам при ООН. Константин Гримм использовал проживание в городе с университетскими традициями, поступил в университет, изучал литературу, философию, право, но не закончил, так как женился и начались иные заботы. Ольга и Алексей были помещены на воспитание в католические пансионы, где жили до 1950 года. В Германии Алексей прошел курсы по радиотехнике. В конце 1940-х годов перемещенные лица стали покидать Европу, но в США и Канаду Константину Гримму дорога была закрыта, законодательство этих стран запрещало принимать лиц, сражавшихся против их войск. Поэтому было принято решение направиться в Австралию. Иван Гримм разрешение на отъезд с младшими детьми Алексеем и Ольгой не получил и вынужденно переехал в США. Однако вскоре семья воссоединилась в Австралии[51]. Обосновались в городе Перт (Perth) – столице штата Западная Австралия. И. Д. Гримм применить свои познания в области права не смог, как вспоминал С. Фрёлих, трудился на неквалифицированной работе в госпитале города Перт, вел достаточно замкнутый образ жизни, не отвечал на письма друзей[52]. Скончался в 1970 году, упокоен на православном кладбище Каракатта в Перте.
Ростислав Дидковский вспоминал, что беженцами занимались разные организации победоносных союзников, которые «взяли под свою опеку нас, Ди-Пи (deporteded persons – перемещенных лиц), и в первую очередь предложили нам поселиться в беженских лагерях, на всем готовом. Кто не хочет – отвечай сам за себя. Потом сменили гнев на милость и стали помогать продуктами питания и тем, которые остались жить на привате, пригрозив, что когда придет возможность эмигрировать, преимущество будет оказано лагерному населению. Стали также давать пакеты с консервами, кофе, сахаром, сигаретами»[53]. В лагерях ди-пи и по инициативе самих беженцев и при согласии опекавшей их администрации с лета 1945 года создавались школы и гимназии, в январе 1946 г. в Гамбурге открылся Балтийский университет, в ноябре 1946 года в Мюнхене открылся университет для перемещенных лиц с 6-ю факультетами[54].
Так через лагеря ди-пи, через долгие годы жизни за пределами родины прошли многие выпускники факультета народного хозяйства и права Латвийского университета, которым удалось выработать жизненную стратегию, получить вновь высшее образование и обрести новую специальность. Имею ввиду не только поэта Игоря Владимировича Чиннов (США)[55], доктора философии Димитрия Александровича Левицкого (США), но и многих других выпускников-юристов ЛУ, сменивших специальность[56]. Супруги Гринберг, более известные под сокращенной фамилией Грин – Милица (1912–1998) и Янис (Иван, 1906–1976) миновали долгое проживание в лагерях для перемещенных лиц. Кстати, Милица Грин – дочь известного педиатра, профессора медицины Латвийского университета Эдуарда Эдуардовича Гартье (1872–1959). Милица Эдуардовна с отцом, мужем, дочерью в августе 1944 г. уехали в эмиграцию в Германию. Стали эмигрантами во второй раз – первый раз это случилось в 1921 году, когда профессор Гартье с семьей уехал из России в Эстонию, позже в Латвию. Вскоре семья попыталась осесть в Австрии и строить карьеру в университете Граца, но пришлось переместиться Германию, где на севере Германии во Фленсбурге в 1946 г. требовались преподаватели для Балтийской мореходной школы и латышской гимназии, организованной для латышей из лагерей ди-пи. Только летом 1949 года удалось уехать Великобританию, где дипломы юристов, опыт работы по специальности супругов Грин не были приняты во внимание, пришлось поступить в университет для получения новых документов. Янис Грин вновь поступил на юридический факультет, стал доктором философии. Милица Грин получила образование в области русской филологии, с 1953 г. начала преподавать в Эдинбургском университете по кафедре славянских языков. Супруги Грин снискали себе имя в научной среде многочисленными публикациями на немецком и английском языке, но и в среде русской и латышской эмиграции. Янис Грин занимался исследованием политической истории Латвии, латышского фольклора, его труды издавал Институт Балтийских исследований в Бонне. Милица Грин стала широко известна как литературовед, хранительница и публикатор литературного наследия И.А. Бунина и его секретаря Л.Ф. Зурова. Так Милица Грин издала 3-х томную работу «Устами Буниных» (Франкфурт-на-Майне: Посев, 1977–1982)[57].
Через лагерь перемещенных лиц прошла Людмила Константиновна Круглевская (1895–1991), дочь профессора-астронома К. Д. Покровского. В годы Второй мировой войны работала в Рижском университете (так именовался в годы войны ЛУ) преподавала историю русского языка, славянские языки, языкознание, латынь. В конце лета 1944 г. эвакуировалась в Германию. Мотивами для отъезда послужили как уверенность в том, что отец репрессирован, сослан в Сибирь, так и переход в 1942 году, что показательно для ревностной православной, в католичество. В британской зоне оккупации в Гамбурге в начале 1946 года был создан Балтийский университет в изгнании для перемещенных лиц из трех Балтийских государств – Латвии, Литвы и Эстонии, Л. Круглевская вошла в преподавательский состав учебного заведения. В Балтийском университете функционировало 6 факультетов, работало 193 преподавателя, обучалось около 1000 студентов, 2/3 из которых были выходцы из Латвии[58]. Связь Круглевской с Ригой прервалась в 1960-х. Об этом писал ее бывший студент Борис Федорович Инфантьев в статье «Curriculum Vitae», впервые опубликованной в 2000 году в журнале Даугава, № 3. В этой работе живо представлена атмосфера, царившая в Риге в 1940–1944 годах. В письмах к Инфантьеву Круглевская сообщала о работе в школе, занятиях в области языкознания. В начале 1970-х Л. Круглевская, принадлежавшая к роду потомственных православных священнослужителей и монахов, приняла монашеский постриг. Упокоена в Бивервилле, округ Ирокез, Иллинойс, США (Saint Marys Cemetery Beaverville Iroquois County Illinois, USA) [59].
Широко известный в межвоенной Латвии и за ее пределами пианист, композитор Иван Михайлович Сухов (1892–1979) в 1944 году он тоже покинул Ригу. В свое время он окончил Петербургскую консерваторию, служил на Латвийском радиофоне и старшим доцентом оперного класса Латвийской консерватории. Иван Михайлович активно выступал в 1941–1944 гг. на разных площадках Латвии и за ее пределами, сохранилось множество афиш (напечатанных на немецком, латышском, русском языках), оповещавших о концертах с его участием. Как представилась возможность, уехал в Германию, удачно достиг французской зоны оккупации Германии. Известно, что уже в 1948 году проживал в Париже, на рубеже 1948/49 гг. поселился в Испании. Но Париж манил И. Сухова, пианист дождался своего часа – он стал профессором частной Русской консерватория им. С. Рахманинова в Париже (фр.: Conservatoire russe de Paris Serge-Rachmaninoff), основанной в 1923 году. До последних дней жизни не оставлял преподавательскую и концертную деятельность. Карьеру Сухова на Западе, да, можно проследить по русским эмигрантским газетам, но о нем и его концертах писала и латышская эмигрантская печать (Austrālijas Latvietis, Londonas Avīze, Latvija, Laiks), поскольку среди латышских диаспор в разных странах, с которыми Иван Михайлович не терял связи, были популярны написанные в разных музыкальных жанрах произведения.
Коррекция личных историй.
Рассказ «Человек без воспоминаний» Александра Михайловича Перфильева (1889–1973)[60] был помещен на страницах разрешенного оккупационными властями издания иллюстрированного рижского журнала «Для всех» (№ 5, 1944) и в нем такие пронзительные строки: «Очень многие дорого заплатили бы за то, чтобы действительно ничего не помнить». Автобиографии / биографии / воспоминания второй волны стали поводом для внесения коррекций в реальные события жизни военного периода, да и не только. Наверно, каждый пишущий о так называемой второй волне эмиграции в той или иной мере сталкивается с этим, поскольку события 1941–1945 годов в людских биографиях порой полны событий и поступков, требующих, по-возможности, недоговоренности, недосказанности, замалчивания, даже иной интерпретации[61].
Порой и тот, кто взялся за перо с намерением оживить минувшее, вызывает недоверие, и даже протест. Так случилось, что прочитав несколько статей доктора политологии Веры Александровны Пирожковой[62] (1921, Псков) об Ирине Евгеньевне Сабуровой[63], отошедшей в мир иной в конце 1979 года в Мюнхене. В межвоенной Риге начала карьеру машинистки в газете «Слово», вскоре вышла замуж за поэта А. Перфильева, проявила себя в качестве журналистки в издании «Для вас», играла в любительском театре. Уже в послевоенном Мюнхене Ирина Сабурова стала автором романов[64], с 1953 года работала переводчицей (с французского и английского) на радиостанции «Свобода», состояла постоянной сотрудницей нью-йоркской газеты «Новое Русское Слово», для которой переводила, писала статьи и рецензии. Незадолго до кончины И. Сабурова несколько раз публиковалась[65] в «принципиально антикоммунистическом» издании «Голос зарубежья»[66], выходившего с 1976 года в Мюнхене.
Некролог, посвященный Ирине Сабуровой, В. Пирожкова опубликовала в 1979 г. (№ 15), а в номере (№ 16) за 1980 год предложила читателям статью «Размышления о “Кораблях”», т.е. о главном романе Сабуровой «Корабли Старого Города». В. А. Пирожкова не просто редактор издания «Голос зарубежья», она опытный журналист-пропагандист газеты военных лет «За Родину», издававшейся оккупационными властями во Пскове и Риге, отдавала дань уважения писательнице, создав образ творческого человека, чье детство было трудным и сиротливым, но который при всех политических режимах жил в мире своих литературных произведений, описав трогательный почти пасторальный быт в доме Сабуровой под Мюнхеном. Пирожкова опустила многое из сути романа Сабуровой, обошла вниманием страницы ее биографии, как вынесла за скобки непродолжительную работу в 1944 году в разрешенном оккупационными властями иллюстрированном журнале «Для всех», не только культурно-воспитательном, просветительном, сколько пропагандистском, в статьях которого предвосхищалось близкое крушение большевизма и возрождение «дорогой нам и близкой Родины к новой жизни. Близок грядущий расцвет национальной культуры, попираемой и растлеваемой поборниками марксизма». Это строки программной статьи «Наши творческие задачи» (№ 1, 1944 год, Для всех).
Кстати в Музее и документационный центр «Евреи Латвии» хранится копия 15-страничных воспоминаний И. Е. Сабуровой 1954 года о событиях в Риге, Латвии 1940–1944 годов. Ирина Сабурова, как неравнодушный очевидец, сострадавший евреям из рижского гетто, описала события массовых расстрелов, свою попытку спасти четыре человеческие жизни. Копия текста в свое время была снята директором музея историком Маргером Вестерманом в Германии во Франфуркте-на-Майне в известном Институте Фрица Бауэра (Fritz Bauer), занимающегося исследованием истории Холокоста. Оригинал машинописных воспоминаний, до сих пор нигде не публиковавшийся, хранится в Иерусалиме в Яд Вашем, в списке Праведников – спасителей евреев имени И. Сабуровой нет, поскольку тех, кого она пыталась спасти, как она думала, погибли.
В заключении хотелось вспомнить интересную научную попытку выйти за рамки осмысления первой волны российской эмиграции 1920–1940-х гг., что так характерно для многочисленных публикаций известного германского профессора Карла Шлёгеля (Karl Schlögel) и его единомышленников[67]. Хелена Рейнхард (Helena Reinhardt) в 2009 году защитила диссертацию, а в 2012 году опубликовала в виде монографии историко-литературное исследование с анализом творчества писателей, избрав имена представителей писателей трех волн российской эмиграции – философа, писателя Федора Степуна, Ирину Сабурову и, живущего в Германии с конца 1970 годов, Леонида Гершовича[68].
Примечания
[1] Отъезд балтийских немцев или тех кто мог доказать наличие немецких корней вновь продолжился со второй половины января 1941 года. Согласно договору между СССР и Германией о переселении лиц немецкой национальности, уже из советской Латвии уезжали (правда, если выпускали) те, кто за первое полугодие нового политического порядка не попал в поле зрения власти, те, кто оценил по количеству арестованных, вызванных на допрос знакомых мощь катка репрессий советской власти, те, кому категорически была чужда навязанная идеология. Правда выпускали далеко не всех, даже немцев. Тому пример трагическая судьба философа Вальтера Шубарта (Walter Schubart, 1897–1941). См.: Гроссен Г. Жизнь в Риге: Воспоминания // Даугава (Рига). 1994. №. 4. С. 173–192.
[2] Восстановление советской власти в Латвии и вхождение Латвийской ССР в состав СССР. Документы и материалы. Рига, 1987.
[3] Лацис В. О самом главном. Публицистика, письма, воспоминания / Сост. В.К. Калпинь М., 1978. С. 45.
[4] В документе оговаривалось и так называемые нансенисты, которым также предоставлялось гражданство СССР. «Ведомости Президиума Верховного Совета ЛССР» № 68 от 22 марта 1941 года обнародовали Постановление № 410 Совета Народных Комиссаров Латвийской ССР, согласно которому начался постепенный обмен паспортов Латвийской республики на документы советского образца. Получило документы нового образца сравнительно небольшое число жителей Латвии.
[5] В 2001 и 2007 году в Риге в издательстве «Nordik» выходили огромные тома, подготовленные коллективом Латвийского исторического архива, под названием «Aizvestie: 1941. Gada 14. Jūnijs» (Увезенные: 14 июня 1941 года), в которых поименно названы жители Латвии разных национальностей, арестованные без следствия, суда и насильственно отправленные на восток СССР. Как правило, мужчины оказались в ГУЛАГе и вскоре погибли, женщины, дети и старики были брошены в различных населенных пунктах на произвол судьбы, на милосердие местного населения.
[6] В 2005 году в Стэнфордском университете увидела свет книга-справочник рижского автора Бориса Анатольевича Равдина «На подмостках войны. Русская культурная жизнь Латвии времен нацистской оккупации (1941–1944)». Вышла в серии Stanford Slavic Studies, Vol. 26.
[7] См.: Голиков Андрей, свящ., Фомин Сергей. Кровью убеленные: Мученики и исповедники Северо-Западной России и Прибалтики (1940–1955). М., 1999.
[8] Обозный К.П. Профессор Иван Давыдович Гримм. Штрихи к биографии // Православие в Балтии (Рига). 2015. № 3(12). С. 76–96; Ковалев М.В. Профессор Давид Давидович Гримм и его время // Гримм Д. Д. Воспоминания: Из жизни Государственного совета 1907–1917 гг. СПб., 2017. С. 5–46.
[9] Наталья Васильевна Гримм (урожденная Маслова, род. 29 августа 1898 г. в Юрьеве). Училась в Рижской частной гимназии Л. Тайловой, закончила Тартускую Пушкинскую гимназию. Поступила на химический факультет Тартусского университета, училась до 1925 г., но диплом не получила. Умерла 21 декабря 1943 года, похоронена на Покровском кладбище в Риге. Данные из кладбищенской книги Рижского Покровского кладбища (находится в Синоде ЛПЦ).
[10] Приказ: архив уничтожить! Прибалтийский экзархат и Псковская православная миссия в годы немецкой оккупации 1941-1944 (сб. док.). Авт.–сост. С.К. Бернев, А.И. Рупасов. СПб., 2016.
[11] По ул. Буллю (Buļļu ielā) 9 , 18а, 20, ул. Триядибас (Trijādības ielā) 30 , 32, ул. Валгума (Valguma ielā) 39.
[12] Приказ: архив уничтожить! С. 118. Среди работников Кузнецовской фабрики конца 30-х годов имя Ивана Гримма не значилось. LNA, LVVA. F. 6681. Apr. 2. L. 6, 7.
[13] National Archives of Estonia, Rahvusarhiiv, ERA.14.12.4375, 07.02.—02.04.1931; Rahvusarhiiv, EAA.2100.2.150; Rahvusarhiiv, ERA.1.1.1717; Rahvusarhiiv, ERA.14.12.4376, 17. 07.1936—26.02.1937.
[14] Скончался проф. Д. Гримм 29 июля 1941 года, похоронен на Покровском кладбище в Риге . См.: Tēvija, 1941.gada 30.jūlija, Nr. 26. 5. lpp.
[15] Приказ: архив уничтожить! С. 59, 118.
[16] Приказ: архив уничтожить! С. 464, 473; Обозный К.П. История Псковской православной миссии 1941–1944 гг. М., 2008. С. 117, 221; Шкаровский М.В., священник Илья Соловьев. Церковь против большевизма (митрополит Сергий (Воскресенский) и Экзархат Московской патриархии в Прибалтике. 1941–1944). М., 2013. С. 43.
[17] Обозный К.П. Профессор Иван Давыдович Гримм. Штрихи к биографии. С. 83; Приказ: архив уничтожить! С. 24, 528; Шкаровский М.В., священник Илья Соловьев. Церковь против большевизма. С. 42.
[18] Гаврилин А.В. Под покровом Тихвинской иконы. Архипастырский путь Иоанна (Гарклавса). СПб., 2009. С. 446.
[19] LNA, LVVA. F. 7469. Apr. 1. L. 22. Lpp. 8.
[20] LNA, LVVA. F. 7469. Apr. 1. L. 19. Lpp. 140.
[21] LNA, LVVA. F. 7469. Apr. 1. L. 21. Lpp. 3.
[22] LNA, LVVA. F. 7469. Apr. 1. L. 18. Lpp. 4 (это же письмо повторяется в LNA, LVVA. F. 7469. Apr 1. L. 20. Lpp. 214).
[23] LNA, LVVA. F. 7469. Apr. 1. L. 77. Lpp. 47, 110, 114, 119.
[24] LNA, LVVA. F. 7469. Apr. 1. L. 78. Lpp. 17.
[25] Приведем примеры некоторых документов подписанных И. Гриммом: Временное положение о приходах (док. от 30 ноября 1942 года; Гримм видимо этот документ и подготовил); По делу о кончине свящ. В. Рушанова (док. от 31 марта 1943 года; адресованный в епархиальный совет Латвийской епархии); По поводу недостающих Псковскому собору богослужебных принадлежностей (док. от 30 апреля 1943 года; адресованный епископу Иоанну Гарклавсу); об учебных пособиях для нужд Пастырско-богословских курсов, (док. от 10 сентября 1943 года; на имя епископа Иоанна Гарклавса); Об улучшении быта воспитанников богословских курсов в Вильне (док. от 19 мая 1943 года; адресован епископу Иоанну Гарклавсу); LNA, LVVA. F. 7469. Apr. 1. L. 138. Lpp. 6, 9; Turpat. Apr. 139. L. 5–6; Turpat. Apr. 197. L. 12; См. также: Приказ: архив уничтожить! С. 181, 183-184, 187, 196–197, 200, 296, 304–305, 368–374; Обозный К.П. История Псковской православной миссии 1941–1944 гг. С. 264.
[26] Приказ: архив уничтожить! С. 25, 93–94.
[27] Из книги: Русская Православная церковь в годы Великой отечественной войны 1941-1945 гг. Васильева О.Ю., Кудрявцев И.И., Лыкова Л.А. (сост.). М., 2009. С. 127–128, 331–332. Цитата по книге: Шкаровский М.В., священник Илья Соловьев. Церковь против большевизма. С. 133, 137.
[28] Гаврилин А.В. Под покровом Тихвинской иконы. С. 217–220.
[29] Петров И.В. Православная Балтия 1939-1953 гг.: период войн, репрессий и межнациональных противоречий. СПб., 2016. С. 204.
[30] Приказ: архив уничтожить! С. 101.
[31] Приказ: архив уничтожить! С. 527; Балевиц З. Православная церковь Латвии под сенью свастики (1941-1944). Рига, 1967. С. 28.
[32] LNA, LVVA. F. 7469. Apr. 1. L. 19. Lpp. 7.
[33] Приказ: архив уничтожить! С. 203.
[34] Так за начальника канцелярии подписал некто (подпись не читается) документ адресованный в канцелярию Латвийского епархиального совета о увольнительных грамотах некоторым священникам (док. от 5 июля 1944 года). LNA, LVVA. F. 7469. Apr. 1. L. 138. Lpp. 51.
[35] Обозный К.П. Профессор Иван Давыдович Гримм. Штрихи к биографии. С. 92.
[36]Сергей Бернгардович Фрёлих (1904–1982; Sergei Fröhlich), уроженец Риги, инженер-строитель, убежденный противник коммунистических идей, боровшийся с «коммунистической чумой» всю жизнь. Фрёлих оставался в должности офицера связи при Власове до осени 1944 года, когда так называмое власовское движение (РОД) было переподчинено СС. С ноября 1944 по февраль 1945 года он состоял при генерале В. Ф. Малышкине – начальнике Главного организационного управления КОНРа, поддерживая оттуда связь с Власовым, и выполнял от его имени секретные поручения. В середине апреля 1945 года Фрёлих перешёл в ВВС Германии в чине капитана на службу в штаб генерал-лейтенанта Ашенбреннера, вскоре получив назначение в штаб начальника штаба ВС КОНР, генерала Ф. И. Трухина, качестве офицера для особых поручений. Попал вместе с солдатами Власова в плен, но по воле случая смог сбежать из лагеря. После войны занимался строительным бизнесом, издавал журнал «Русское зарубежье».
[37] Фрёлих С. Генерал Власов. Русские и немцы между Гитлером и Сталиным / Предисловие Андреаса Хиллгрубера. Köln, 1990. С. 68, 73, 81, 100–101, 181, 192.
[38]Приказ: архив уничтожить! С. 464. Сведения о том, что К. Гримм окончил в Риге русскую Ломоносовскую гимназию, приведенная в статье К.П. Обозного, не соответствует реальным фактам, учебное заведение власти закрыли в 1935 году. Обозный К.П. Профессор Иван Давыдович Гримм. Штрихи к биографии. С. 84.
[39] Занятия для второго набора пропагандистов, которые окончил К.И. Гримм, велись около месяца с конца июня – по конец июля 1944 года в Риге. Было около 40 слушателей. Выпускной вечер прошел 27 июля 1944 года. См.: Поздняков В.В. Рождение РОА. Пропагандисты Вульхайде, Люкенвальде, Дабендорфа, Риги. Сиракузы (США), 1972. С. 194–195, 197–198; Окороков А. В. Особый фронт. Немецкая пропаганда на Восточном фронте в годы Второй мировой войны. М., 2007. С. 160–162.
[40] Окороков А. В. Антисоветские воинские формирования в годы Второй мировой войны. М., 2000. С. 122.
[41] См.: Шкаровский М.В., священник Илья Соловьев. Церковь против большевизма (митрополит Сергий (Воскресенский) и Экзархат Московской патриархии в Прибалтике. 1941-1944). М.: Издание общества любителей церковной истории, 2013. С. 113, 115, 122; Генерал Власов: история предательства. В двух томах. В трех книгах. Т. 2. Кн. 1. Из следственного дела А.А. Власова. Артизов А.Н., Христофоров В.С. (отв. ред.), Царевская-Дякина Т.В. и др. (отв. сост.). М., 2015. С. 731; Гофман И. Власов против Сталина. Трагедия Русской освободительной армии, 1944-1945. М., 2006. С. 382; Обозный К.П. Профессор Иван Давыдович Гримм. Штрихи к биографии. С. 90.
[42] Кстати, проживая в эмиграции в Австралии, занимал должность почетного председателя местного отделения Союза Освобождения Народов России (СБОРН). См.: Окороков А. В. Антисоветские воинские формирования в годы Второй мировой войны. М., 2000. С. 125.
[43] Фрёлих С. Генерал Власов. Русские и немцы между Гитлером и Сталиным / Предисловие Андреаса Хиллгрубера. Köln, 1990. С. 181.
[44] Роман написан в 1947–49 годах, вскоре опубликован в немецком, испанском переводах, на русском книга была опубликована в Мюнхене в 1973 году. В год кончины писательницы еще раз издали немецкий вариант романа «Корабли Старого Города»: Saburova I. Die Stadt der Verlorenen Schiffe. Hannover-Döhren: Harro v. Hirschheydt, 1979.
[45] Воспоминания людей, которые были вывезены в ту страшную ночь подростками: Никифорова Т. С. Баржа на Оби. Новеллы по памяти. Рига, 2006. С. 136–255; Jankovičs J. Skorpiona slazdā. Sibirijas dienasgrāmata 1941–1943. Talsi, 2009; Jankovičs J. Spīta krustceles Spīta krustceles: stāsts par padomju režīma dzīves augstskolu. Talsi, 2012. В Латвии действует фонд «Sibīrijas bērni» (Дети Сибири), под этим названием издана в Риге книга на трех языках, в которой осмыслены судьбы 760 вывезенных детей.
[46] Didkovskis Rostislavs // Latvijas advokatūra. Zvērināti advokāti un zvērinātu advokātu palīgi biogrāfijās. 1919.–1945. / Sastādītāji Ē. Jēkabsons, V. Šcerbinskis. Rīga, 2007. 155.–156. lpp.
[47] Кстати, местное население, кто не имели возможности уйти с немцами, уходили из Курземе на моторных лодках на шведский остров Готланд, на котором был создан властями лагерь для приема беженцев.
[48] «Рутения» в Риге и на чужбине / Составители Е. А. Осипов, Г. Г. Гроссен, Д. А. Левицкий. Вашингтон–Рига, 2005. С.142. Р. М. Дидковский в сентябре 1944 года вступил в ряды Русского Преображенского батальона под командованием Евгения Гакмана. После благополучной эвакуации в Германию короткое время пребывал в лагере ди-пи, вскоре сумел организовать в окрестностях Гамбурга производство по изготовлению и продаже леса. Перебраться в США ему и его семье помог епископ рижский Иоанн (Гарклавс). В США Дидковскому удалось применить свои познания в юриспруденции в сфере страхования. Некролог о Р. М. Дидковском помещен в газете «Новое Русское Слово», 29 августа 2003 г.
[49] См. так же: Судьбы поколения 1920–1930-х годов в эмиграции. Очерки и воспоминания / Редактор-составитель Людмила Флам. М., 2006.
[50] См.: Гаврилин А. В. Под покровом Тихвинской иконы. С. 257– 312; Сергеев В. Евгений Климов. Художник-реалист русского зарубежья. 1901–1990. М., Русский путь, 2018. С. 75–904 Ковальчук С. Н. Настоящий изгнанник с собой все уносит. Судьбы ученых-эмигрантов в Латвии 1920-1944 гг. М., 2017. С. 428–430.
[51] Константин Гримм в Перте работал в ж/д депо, но учился и позже работал библиотекарем в техническом университете Перта. В конце жизни он был заведующим всех научных университетских библиотек Перта. В Австралии проживают его вдова и трое сыновей. Алексей Гримм приехал в Австралию в возрасте 17 лет. Сначала работал на фабрике, потом в санатории для туберкулезных больных. Позже работал радиотехником на АВС (Аustralian Broadcasting Corporation). В 1989 г. вышел на пенсию. Ольга Ивановна в замужестве Бенцлер с 1956 г. жила в Мельбурне, вышла замуж, окончила университет и много лет преподавала немецкий язык. У нее две дочери.
[52] Фрёлих С. Генерал Власов. Русские и немцы между Гитлером и Сталиным. С. 181.
[53] «Рутения» в Риге и на чужбине. С. 149. Преимущество лагерного населения оправдало себя: Р. Дидковскому помог выехать в США епископ рижский Иоанн (Гарклавс), проживавший в лагере ди-пи.
[54] См.: «Рутения» в Риге и на чужбине. С. 151–152; Новиков М.М. От Москвы до Нью-Йорка. Нью-Йорк, 1952.
[55] Ковальчук С. Н. Замысла жизни и смерти / Нам не дано изменить. (Свидетельства архивных документов И. В. Чиннова, найденных в Риге.) // Рижский библиофил. Рига, 2003. С. 54–62; Ковальчук С. Н. И мелкий щебень радостей и бед… (Игорь Чиннов: архивные дополнения к рижской странице биографии поэта) // Берега: информационно-аналитический сборник о русском зарубежье. Спб., 2009. Вып. 11/12. С. 16–21.
[56] Так магистр права Леонард Лапиньш (Lapiņš), прошедший через жернова ГУЛАГа, составил уникальную картотеку выпускников-юристов ЛУ, проследил их жизненные пути после 1944 года как в Латвии, так и далеко за ее пределамиLapiņš L. Latvijas universitātes tautsaimniecības un tiesību zinātņu fakultātes tiesību zinātņu nodaļas absolventu dzīves un darba gaitas.(1919–1944). Rīga, 1999.
[57] Lapiņš L. Latvijas universitātes tautsaimniecības un tiesību zinātņu fakultātes tiesību zinātņu nodaļas absolventu dzīves un darba gaitas. 122., 136. lpp.
[58] «Рутения» в Риге и на чужбине. С. 153.
[59] LNA, LVVA. F. 1632. Apr. 1. L. 11021; Ковальчук С.Н. Настоящий изгнанник с собой все уносит. С. 374, 380; http://www.russkije.lv/ru/journalism/read/infantjev-curriculum-vitae/; http://www.russkije.lv/ru/journalism/read/savina-kruglevskaya/
[60] Согласно данным паспорта А. М. Перфильева, родился в Чите в 1889 году (во всех источниках обычно указан 1895 год его рождения), был женат на Ирине Евгеньевне Перфильевой (псевдоним Сабурова). А. М. Перфильев – сын генерала царской армии, белый офицер, поэт, публицист, литературный критик, автор нескольких романтических стихотворений, написанных для композитора Оскар Строка. Работал в ежедневной газете «Сегодня», и журналах «Наш огонек», «Для вас». Во время немецкой оккупации Латвии с лета 1941 по октябрь 1944 года, Перфильев работал в разных изданиях, которые дозволял режим: «Новый путь», иллюстрированный журнал «Для всех», «Двинский голос», «За Родину». В изданиях публиковал поэмы, стихи, рассказы, не скрывал категорического неприятия советской власти, поскольку в пучине гражданской войны он потерял отца, от болезни погибла его первая семья. В октябре 1944 года Перфильев бежал из Риги вместе с отступающими немецкими войсками и эвакуировался в Германию на корабле с территории Курземе. В Берлине он поступил на службу в казачьи подразделения генерала Петра Краснова и был откомандирован для развертывания среди них антикоммунистической агитационной работы в Северную Италию, где находились казачьи формирования под командованием походного атамана Тимофея Доманова. Известно, что в июле 1944 года казаков перебросили в северо-восточную Италию для борьбы с итальянскими партизанами. В майские дни 1945 года А. Перфильев оказался в Праге, где попал в плен и как «власовец» был приговорен к расстрелу. Судьбе было угодно увести от неминуемой гибели, удалось пробраться через демаркационную линию в Баварию, занятую американскими войсками. Проживал в Мюнхене, сотрудничал с изданиями «Петрушка» и «Сатирикон», с 1952 года сотрудничал с изданием «Свобода» организации ЦОПЭ (Центральное Объединения Послевоенных эмигрантов из СССР, затем Центральное Объединения Политических эмигрантов из СССР), работал на Русской службе американской радиостанции «Свобода».
[61] Первый пример в этом ряду книга С. Фрёлиха о генерале Власове. Воспоминания писались автором в преклонном возрасте, в них описаны события нескольких военных лет, в которых Иван Давидович Гримм не раз упомянут как «профессор государственного права», как «профессор государственного права в университете в Дерпте» в 1930 годы, до этого в эмиграции в Праге занимавшийся научно. Фрёлих из лучших побуждений именовал И. Д. Гримма профессором, что дало повод и современным историкам, без проверки, именовать его профессором. Факты научной биографии проф. Д. Д. Гримма стали подаваться как факты биографии его приемного сына Ивана Гримма, увы, стали тиражироваться, примером может служить публикация: Обозный К.П. Профессор Иван Давыдович Гримм. Штрихи к биографии // Православие в Балтии (Рига). 2015. № 3(12). С. 76–96. Но у Ивана Гримма линия жизни была полна крутых виражей, трагические события не обошли внешне успешного человека ни во времена Первой мировой войны, гражданской войны, ни в годы эмиграции в Латвии и Эстонии.
[62] В. А. Пирожкова летом 1944 года выехала в Германию. Обосновалась в Мюнхене, зимой 1946/1947 годов поступила в университет, где познакомилась с профессором Федором Степуном готовила под его руководством диссертацию и на протяжении 20 лет сохраняла с ним добрые отношения, что и засвидетельствовала: Пирожкова В. Несколько слов о моем учителе // Степун Ф. Бывшее и несбывшееся. (М., СПБ., 1995. С. 629–645.)
[63] В коллекции паспортов Латвийского государственного исторического архива сохранились документы как самой Ирины Евгеньевны Сабуровой, так и ее матери Ольги Александровны Кутитонской, родившейся в Казани 28.04.1885, урожденной Девель, дочери генерал-майора. Сохранились данные, что по первому браку Ольга Александровна имела фамилию Липовецкая. Судя по документам, Ирина в возрасте трех лет была удочерена вторым мужем матери штабс-капитаном Кутитонским Евгением Александровичем (21.10.1885–25.03.1925). Место ее рождение не Рига, а Могилевская губерния. По не совсем понятным причинам имела паспорт лица без гражданства, хотя ее отчим Е. Кутитонский, мать и сестры имели гражданство Латвии.
В Германии И. Сабурова подписывалась «баронесса Розенберг», фамилией ее второго супруга, но никто из литературоведов по сей день не смог найти подлинное имя самого барона Розенберга. В воспоминаниях С. Б. Фрёлиха упоминается рижанин барон Виктор Розенберг. Фрёлих С. Генерал Власов. Русские и немцы между Гитлером и Сталиным. С. 181.
[64] Романы И.Сабуровой: Копилка времени. Мюнхен, 1957; Счастливое зеркало. Мюнхен, 1966; После. Мюнхен, 1958 и 1961.
[65] В № 3, № 4 за 1976 год опубликованы рецензии И. Сабуровой.
[66] В первом номере была заявлена редакционная коллегия А. Курченко (Kurtschenko), И. Мусман (Musman), В. Пирожкова (Pirocshkowa).
[67] Russische Emigration in Deutschland 1918 bis 1941: Leben im europäischen Bürgerkrieg / Karl Schlӧgel éd. Berlin, 1995. Шлёгель К. Берлин, Восточный вокзал. Русская эмиграция в Германии между двумя войнами (1919–1945)». М., 2004
[68] Reinhardt H. Russische Schriftsteller – Emigranten des 20. Jahrhunderts in Deutschland : die Suche nach kultureller Identität in den Werken von Fedor Stepun, Irina Saburova und Leonid Girsovic. Hamburg, 2012.
