В защиту русской живописи

Евгений Климов (Канада)

В «НРС» от 4 января появилась статья  П.Ставрова под заглавием «Русская икона», в которой автор, прежде чем высказать ряд соображений о русской иконе, достаточно уже известных, решил повторить также то, что было им высказано ранее о русской живописи 18 и 19 веков. На эту вводную часть статьи я и позволю себе ответить.

            Мысли автора не новы и отражают не только его личные взгляды, а высказывались раньше как русскими, так и иностранцами. Назову из последних хотя бы только Луи Ро, автора книги «L´art russe», 1921. Поэтому ответ мой будет направлен не столько против г.Ставрова, как вообще против того пренебрежительного отношения к достижениям русской культуры, которое так часто слышится теперь в иностранных кругах и, к сожалению, повторяется самими русскими. Но среди иностранцев есть и люди, чувствующие и любящие русскую живопись, как например, Оскар Вулф и Фриц Нимиц.

            Ряд замечаний о русском искусствен 18 и 19 веков, всегда скептических, г.Ставров сопровождает весьма ответственным заявлением о том, что «русский национальный гений меньше всего отразился в живописи». Но прежде чем выносить этот приговор, необходимо было выяснить, в чем сущность русского национального гения  вообще, как это «национальное качество» проявляется в живописи, или уже проявилось во французском, немецком или итальянском искусстве.

            Кто сам себя не уважает, того и другие уважать не будут. Конечно, необходимо знать, за что уважать. Подлинное знание ведет не к кичливому чванству своими достижениями, не к «шапками закидаем», а к спокойному сознанию собственного достоинства. Нам, русским, необходимо сейчас быть особенно внимательными к своему культурному наследию и к вопросам национального достоинства. Разлагающая критика и к тому же совершенно необоснованная, ведет к депрессии и самоумалению, - с ней необходимо вести борьбу во имя утверждения истины и нашего национального самосознания.

            Эпоха принятия христианства столкнула древнюю Русь с изысканной и сложившейся культурой Византии. Целые столетия хранила Русь художественные заветы Византии, но не слепо их повторяла, а внесла в них свое чувство веры, свою любовь и свое представление о прекрасном. Под рукою русского иконописца смягчились строгие, царственные и величественные образы Византии, и русские иконы наполнились интимным, любовным чувством. Из церквей и соборов икона вошла в русский быт, заняв в каждой избе, горнице – подобающее ей место. По форме, по краскам, по рисунку, а главное по духу мы сразу отличим византийскую икону от русской. Переработка византийского наследия – одно из великих достижений русского творческого духа.

            В 18 веке русский художник опять оказался под воздействием иностранной художественной культуры и в течение столетия показал, что он в силах не только вполне овладеть техникой портретного мастерства, но способен дать в своих портретах чувство душевности, теплоты, правдивости и искренности по сравнению с чуть игривыми, а иногда и официально – холодными портретами французской и английской школы. Стоит вспомнить только Шибанова, Лосенко, Рокотова, Левицкого, Боровиковского. Русская живопись никогда не стремилась к исканию только новых форм, видя в служении искусству куда более ответственную задачу. Другая  устремленность русского искусства очень часто не дает возможности видеть его своеобразие. То, что мы слышим в русской музыке, что читаем в русской литературе – потребность изжить себя, высказаться до предельной возможности – это же качество присуще и русской живописи.

            Вопрос о влиянии русского изобразительного искусства на западноевропейское, вернее вопрос о том, почему этого влияния нет еще до сих пор, есть по нашему глубокому убеждению лишь вопрос времени. Школа русского портрета, начиная с перечисленных выше мастеров, продолжалась в лице Кипренского, Тропинина, Брюллова, Федотова, Перова, Ге, Крамского, Репина и в творчестве Серова, Кустодиева, Нестерова дошла до наших дней. Русский портрет отличишь сразу по ясно видимой тяге к правде, заинтересованности художника самим человеком, что так редко теперь встречаешь в западноевропейской живописи. Русские пейзажисты 19 века, начиная от Сильвестра Щедрина до Саврасова, Васильева, Поленова, Дубовского, Куинджи, Коровина, Левитана мало известны самим нам и наш долг постигнуть их трепетное творчество, донести до сердца чужих людей свет их искренней, правдивой, любящей и часто вдохновенной живописи. Наш долг вдуматься в исторические драмы полотен Сурикова, увидеть его «живописную» душу и, обогатившись самим, поведать об этом и другим. Ибо не много было и в 19 веке вообще исторических живописцев, кто бы выдержал соседство с Суриковым, истинным богатырем русской живописи. Если же говорить о европейской религиозной живописи 19 века, то найдем ли мы в ней еще такого мастера как Александр Иванов?

            Никакого слепого преклонения перед Западом русские художники не высказывали – стоит прочесть письма Крамского, Репина, Сурикова и др. из-за границы.

            Тема, затронутая в настоящей заметке, очень обширна, тут можно было бы при желании провести значительно более детальный анализ взаимоотношений и связей русского искусства с Западной Европой.

            Теперь стало очень модным говорить о «старом» и «новом» искусстве, а по существу ведь есть только одно подлинное, настоящее, всегда юное искусство. Русская живопись последних столетий в лице лучших ее представителей связывала себя всегда с этим настоящим, не стареющим искусством. Полноценно представленную выставку русской живописи можно было бы только приветствовать. Она открыла бы глаза очень многим, как русским, так и иностранцам.

 

P.S. Решительно протестую против полупрезрительного названия «богомаз», которым г.Ставров наградил русских иконописцев. Прекрасные творения таких совершенных мастеров, как Рублев, Дионисий, Чирин, Ушаков не дают г-ну Ставрову на то никакого основания.

 

 

Новое Русское Слово (Нью-Йорк), 27 января 1950 г.