Мысли о прекрасном
Евгений Климов (Канада)
Молодой Пушкин писал Жуковскому:
Блажен, ...кто наслаждение прекрасным
В прекрасный получил удел,
И свой восторг запечатлел
Порывом пламенным и ясным.
Но что же это такое прекрасное, что дает по свидетельству Пушкина, радость и блаженство? Мы можем довериться Пушкину, он нас никогда не обманывал. Тем более что в своих суждениях он далеко не одинок. Молодой Суриков, после осмотра музея в Риме пишет своему учителю, профессору Чистякову: «Какое наслаждение, когда душа досыта удовлетворена созерцанием совершенства».
Мы часто не отдаем себе отчета в том, что кроется под понятием «прекрасный» и смешиваем красивость с подлинной красотой. Мы забываем, что красивость есть явление только внешнее, которое не связано с внутренней, духовной стороной жизни.
Как же отвечают на вопрос о сущности прекрасного русские поэты, писатели, художники и композиторы?
Жуковский видел главный признак прекрасного в единстве многообразных частей произведения искусства. Поясню на примере: различные инструменты в оркестре объединены единой волей композитора. Если бы в оркестре были только одни скрипки, то было бы единство, но не было бы разнообразия. Жуковский видел и в природе целостность и органичность при бесконечном разнообразии и говорил:
Что наш язык земной пред дивною природой?
С какой небрежною и легкою свободой
Она рассыпала повсюду красоту
И разновидное с единством согласила.
Это представление о прекрасном совпадает с утверждениями древних греческих поэтов и философов.
В эпоху барокко сложилось представление о прекрасном, как о чем-то бесконечном, неисчерпаемом, но выраженном в конечных формах. Ведь читать подлинное произведение литературы или слушать подлинное музыкальное произведение можно много раз, все время находя в них новые черты. В этом смысле произведения Моцарта, Данте, Пушкина, Шопена – неисчерпаемы. Китайская пословица говорит: «Книгу, которую ты не хочешь читать во второй раз, не стоило читать и в первый». Природа остается неизменно прекрасной, только надо уметь чувствовать ее бесконечное разнообразие. П.М.Третьяков, основатель художественной галереи в Москве, писал в одном из писем: «Вот уже восемь лет каждую осень я думаю, что на будущий год не будет интересно жить на даче под Москвой, в Кунцове, все как-будто уже здесь знакомо. Но каждое следующее лето я вновь наслаждаюсь. Каждый день снова видишь что-нибудь новое, которое видел вчера и даже сегодня, так все меняет различное освещение».
Пушкин в конце своей жизни записал: «Есть книга, в коей каждое слово истолковано, объяснено, проповедовано во всех концах земли..., из коей нельзя повторить ни единого выражения, которого не знали бы наизусть, которое не было бы пословицей народов, она уже не заключает для нас ничего неизвестного, эта книга называется Евангелие, - и такова ее вечно новая прелесть, что, если мы, пресыщенные миром или удрученные унынием, случайно откроем ее, то не в силах противиться ее сладостному увлечению и погружаемся духом в ее божественное красноречие». Отмеченные мною понятия прекрасного как «единства в многообразии», или «бесконечного в конечном», или «гармонии составных частей» по существу совпадают. Как же в наше время судят о прекрасном? Часто можно услышать: «О вкусах не спорят. Вам нравится одно, а мне другое». В таком утверждении кроется мысль, что понятия художественных ценностей относительны. Предположим, что кому-либо не нравится расписанный Микеланджело потолок Сикстинской капеллы. Но ведь это нисколько не умаляет совершенства росписи, а говорит лишь о неспособности этого человека постичь глубину и величие Микеланджело. Есть произведения искусства, которые прекрасны вообще, независимо от того, нравятся они кому-либо или нет. Как истинное существует независимо от нашей воли, так и прекрасное – понятие абсолютное. «К какому направлению принадлежат Данте, Шекспир, Гете? – спращивает поэт А.К.Толстой. – «К старому или новому..., - истинное искусство вечное, абсолютное, не зависящее ни от какого столетия, ни от какой моды, ни от какого веяния, - вот этому я всецело отдаюсь. Да здравствует абсолютное, т.е. да здравствует человечность и поэзия!» Поэзия, прекрасное, любовь и красота – это не вопросы моды, не условность. Они органически свойствены природе человека также, как и религиозное чувство. Человек, как корабль, может различно быть погруженным в понятие прекрасного. И здесь нас ведет к постоянному углублению наш вкус, наша художественная совесть. Толстой утверждал, что искусство родилось как язык души, как необходимость человека поделиться с другими своими душевными переживаниями, как желение выражать свои чувства перед неведомым. С одной стороны, дающий (поэт, писатель, художник, музыкант), с другой стороны, берущий (читатель, зритель, слушатель). Должна происходить встреча дающего с берущим, но, если такой встречи не происходит, то, по правде говоря, это означает, что искусство не состоялось.
Есть признаки совершенного и прекрасного в искусстве, которые могут помочь их найти? 1. Прекрасное зовет к забвению времени. Когда мы читаем произведения Толстого или Пушкина, мы не замечаем страниц, живем вместе с героями и забываем о времени. «Счастливые часов не наблюдают», - вспоминаются слова Грибоедова. 2. Прекрасное раскрывается постепенно и не действует внезапно. В быстром воздействии есть опасность быстрого же забывания. «Глубокое творение не с маху овладевает людьми», - замечал композитор Мусоргский. 3. В совершенном произведении искусства мы забываем об авторе и живем образами его созданий. Мы печалимся вместе с пушкинской Татьяной, философствуем с Иваном Карамазовым, горюем с Тарасом Бульбой о смерти его сыновей, слышим как-бы доносящийся до нас вечерний звон и только потом вспоминаем имена Пушкина, Достоевского, Гоголя, Левитана. 4. «Прекрасное должно быть величаво», - писал Пушкин. И, действительно, подлинному произведению искусства свойственна величавая простота, ясность и точность, отсутствие мелочности. Художник Нестеров говорил своим ученикам: «Великие мастера объясняют Вам ту мудрую простоту, которая необходима в искусстве». 5. Еще один признак истинно прекрасного: в нем нельзя ничего изменить, ничего нельзя отнять и прибавить.
Если в созданиях искусства выражаются чувства, то какие именно? Гоголь утверждал: «Я люблю добро, я ищу его и сгораю им. В моем сердце обитало всегда желание добра и единственно из-за него я взялся за перо». Пушкин признавался: «И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал». В романе Лескова «Соборяне» отец Савелий наставлял: «Слушай сердце свое, и что в нем простонет, про то и говори». Репин писал в своих воспоминаниях: «Искусство только вечно и драгоценно любовью художника». Незадолго до своей смерти Нестеров обратился с призывом к молодежи: «Природу и человека надо любить, как мать родную, надо полюбить со всеми их особенностями, разнообразием, индивидуальностью. Все живет и дышит, и это дыхание нужно уметь слышать, понимать». Чайковский утверждал: «Где сердце не затронуто, не может быть музыки. То, что чуждо человеческому сердцу, не может быть источником вдохновения». Но не надо думать, что подобные высказывания относятся только к далекому прошлому. Паустовский в воспоминаниях приводит слова деревенского старика: «Все, родимый, надо от сердца делать. Нет хуже, когда у человека душа сухая. Вянет от таких жизнь, как трава от осенней росы». И, действительно, при одичании чувств, при очерствении сердца искусство чахнет. Пушкин в своем стихотворении «Пророк» призывает поэта всматриваться в мир, прислушиваться к зовам природы, отказаться от своей воли, исполняясь волею Божьей, жечь глаголом сердца людей, воспламенять их чувства. Лесков в письме к другу писал: «Хотел бы, чтобы эта вещь (один из рассказов) не только нравилась (как кружева), а чтобы она «жгла сердца людей». Путь любви и самозабвения ведет к истинно прекрасному, не надо думать, что художник должен ждать вдохновения и только тогда погружаться в работу. Пушкин говорил, что «искать вдохновения всегда казалось мне смешной и нелепой причудой, вдохновения не сыщишь, оно само должно найти поэта». Художник Игорь Грабарь, будучи еще студентом, как-то провожал домой Чайковского и в разговоре с ним высказал мысль, что гении творят по вдохновению. Чайковский остановился, сделал нетерпеливый жест рукой и проговорил с досадой: «Ах, юноша, не говорите пошлостей». «Как же, Петр Ильич, - продолжал Грабарь, - уж если у Вас нет вдохновения, то у кого же оно есть?» - «Вдохновение нельзя выжидать, - отвечал Чайковский, - да и одного его недостаточно, нужен прежде всего труд, труд и труд. Советую вам, юноша, запомнить это на всю жизнь: вдохновение рождается только из труда. Я каждое утро сажусь за прерванную работу и пишу, если из этого ничего не получается сегодня, я завтра сажусь за ту же работу снова, я пишу день, два, десять дней, не отчаиваясь, если все еще не выходит. А на одинадцатый, глядишь, что-нибудь нужное и выйдет». «Тогда можно сказать, - спросил Грабарь, - что бездарных людей вообще нет?» - «Во всяком случае, - отвечал Чайковский, - гораздо меньше, чем принято думать, но зато есть очень много людей, не желающих, или не умеющих работать. Запомните также, что многие композиторы и художники писали по заказу и писали неплохо!»
Неустанная работа необходимое условие для творящего. Это подтверждают черновые записки Пушкина, Гоголя, Толстого, Достоевского. И, наконец, можно спросить поэта и художника словами Пушкина: «...К какой он цели нас ведет? О чем бренчит? Чему нас учит? Зачем сердца волнует, мучит, как своенравный чародей? Как ветер, песнь его свободна. Зато, как ветер, и бесплодна: какая польза нам от ней?...» Убеждение мое состоит в том, что назначение поэта не приносить людям какую-нибудь непосредственную пользу или выгоду, но возвышать их моральный уровень, внушая им любовь к прекрасному, которая сама найдет себе применение безо всякой пропаганды», - так утверждал А.К.Толстой.
В подлинном произведении искусства художник ведет и указывает путь к совершенству и здесь деятельность его перестает быть только его личным делом или прихотью случая и моды, а становится ответственным служением ?? и народу. Обществу совсем не безразлично, куда его увлекают и зовут, поэтому внутренний мир деятелей искусства особенно важен. Среди русских художников 18 века были такие высокоодаренные люди, как Ломоносов, Фонвизин, Державин, а среди живописцев такие мастера, как Рокотов, Левицкий, Боровиковский и др. Боровиковский утверждал: «В людях высокого разума, но без всякой религии, кроется смертоносоный яд, убивающий душу». Пушкин в конце своей жизни признавался: «Все великие поэты были религиозны». «А что такое искусство?» - спрашивал Бунин и отвечал: «Молтва, музыка, песня человеческой души». Крамской так объяснял свою работу над портретами: «Я всегда любил человеческую голову, всматривался в нее. И когда не работаю, гораздо больше занят ею и чувствую, наступает время, что я понимаю, из чего это Господь складывает то, что мы называем душой, выражением, небесным взглядом». Марина Цветаева в книге «Искусство при свете совести» пишет: «Что такое святость? Святость есть состояние обратное греху. Греха современность не знает. Понятие «грех» современность заменяет понятием «вред». О святости искусства у атеиста речи быть не может, он будет говорить либо о пользе искусства, либо о красоте искусства. Посему настаиваю, речь моя обращена исключительно к тем, для кого Бог- грех- святость- есть». Искусство, не основанное на религиозном чувстве, скатывается в бездну. Иван Карамазов говорил: «Если Бога нет, то все позволено». Безответственность, прикрываясь лозунгами свободы, приводит к духовной пропасти. Наивными и смешными могут показаться в наш век какие-то мечты о поэтическом блаженстве. Нередко современный человек, не видя выхода к верной цели, подменяет прекрасное разными суррогатами, стараясь хоть на миг достичь блаженства. Погоня за обязательной оригинальностью – болезнь искусства нашего века, ибо, если произведение и оригинально, то это еще далеко не значит, что оно прекрасно. Ссылаются часто на талантливость и делают заключение : «Это талантливо, значит хорошо». Но дело в том, что талант сам по себе не есть еще мерило прекрасного, ибо талантливое фокусничанье или талантливая болтовня не имеют ничего общего с подлинно прекрасным. Талант должен быть направвлен к высокому и прекрасному, только тогда можно говорить о его значении. Сейчас довольно часто забывают, что настоящее искусство не выдумываетяс и не зависит от произвола художника. Искусство наделено огромной силой воздействия, и, созидающей и разлагающей. Дело оздоровления искусства состоит в невыдумывании «нового искусства», а в духовном оздоровлении людей, причастных к нему. Ведь, по существу, нет никакого «нового» и «старого» искусства, а есть одно вечное. Все в нем связано друг с другом: любовь, самозабвение, постоянный труд, вера и стремление к совершенству. Если одно из этих звеньев выпадает, то нарушается цельность, и человек лишается возможности подняться к вершинам прекрасного. «Не знаю, - спрашивает Крамской, - к чему предназначен русский народ в искусстве живописи, будет ли с ним тоже, что с нациями более зрелыми ...для них не человек важен, а краски, эффекты и внешность. Нам непременно надо двинуться к свету, краскам и воздуху, но ... как сделать чтобы не растерять по дороге драгоценнейшего качества художника – сердца?» В приведенных мною высказываниях русских мастеров искусства ощущается определенная устойчивость воззрений, а постоянство устремленности порождает и опредленную культурную традицию. Насильственное вытравление взгляда на искусство, как на жертвенное служение, может временно приглушить голос русской художественной души, но вряд ли искоренит глубоко лежащую в русском сердце веру в конечную победу светлого начала, в торжество прекрасного.
