Искусство Новгорода и Пскова
Евгений Климов (Канада)
Второй том, выходящей сейчас в СССР «Истории русского искусства», полностью посвящен Новгороду и Пскову*. Памятники архитектуры и живописи этих городов обладают такой внушительностью, что их можно назвать главными звеньями в образовании древнего русского искусства. Чем была для искусства Италии Флоренция, тем был для искусства России Новгород. И потому так горестно сознание о безвозвратной гибели во время последней войны ценнейших памятников новгородского искусства, как церкви Спаса на Нередице, церкви Успения на Волотовом поле, церкви Спаса на Ковалеве и многих других.
Разбирая в одном томе одновременно архитектуру, живопись, скульптуру и прикладное искусство, авторы коллективного труда следуют ранее намеченному плану (См. Н.Р.С. от 21.11.1954). В подобном разрезе единство новгородского искусства выигрывает в своей цельности. Напрасно только авторы 2-го тома подчеркивают незначительность посторонних влияний в сложении новгородского искусства. Новгороду не пристало ни в чем оправдываться, он постоит сам за себя. Его искусство преодолело все влияния и выросло в нечто неповторимое, величественно прекрасное и стихийно выразительное. От державности новгородской архитектуры, размаха монументальных росписей, горячего языка иконописи веет богатырской силой, по которой мы явно ощущаем самобытность и художественную значительность русского искусства.
Авторами отдельных глав 2-то тома являются В.Н.Лазарев, М.К.Каргер, Н.Н.Воронин и А.В.Арциховский. Статей Грабаря в этом томе нет.
Памятники языческой Руси рассматривались в 1-м томе в связи с языческими верованиями. Это было совершенно справедливо, ибо постижение памятников искусства основано на показе их идейного начала. Языческий храм становится только тогда всецело понятным, когда раскроются религиозные задания языческого культа. Казалось бы, что тот же метод объяснения произведений искусства надо было применить и к эпохе христианского искусства. Но советские искусствоведы принуждены обходить молчанием идейные основы христианства. Тут и получается неувязка. Как писать о христианском храме и ничего не говорить о смысле и идее христианского храмостроительства? Ни в первом, ни во втором томе «Истории русского искусства» не найти указаний, что лежащий в плане храма крест есть символ и основа христианства, что деление христианского храма на особые части имеет свое глубокое обоснование. Отсутствие подобных указаний объясняется не забывчивостью авторов, а предписанием партийных установок.
Глава о новгородском зодчестве написана М.К.Каргер. По летописным данным первый христианский храм был построен в Новгороде в 989 г. из дуба «о тринадцати версех», т.е. повидимому с 13-ью шатровыми верхами. Надо думать, что возводили этот храм не византийцы, а свои местные люди. Постройка изб и языческих капищ создавала местную традицию. Недаром киевляне долго еще иронически называли новгородцев «плотниками». От времени Ярослава и сына его Владимира сохранился могучий Софийский собор, построенный на подобие киевского собора, но несколько проще и меньше. В 12-м веке мастер Петр строит храм в Юрьевском монастыре и как бы соперничает с Софийским собором размерами и вместительностью. В связи с угрозами татар, шведов и немцев строительство в 13 веке было незначительным, но 14 век показал исключительный подъем в возведении новгородских церквей, из которых церковь Федора Стратилата (?) и церковь Спаса являются вершинами новгородской архитектуры. Как вольница новгородская, как песни о Садко – богатом госте – так широко и властно подымаются белые стены новгородских храмов со скупыми украшениями и языком каменных плоскостей, архитектоникой объемов, поют славу Всевышнему, крепко веря в его заступничество и помощь. В 15 веке возвышается Москва, и Новгороду было не в силах отстоять свою независимость. В память о былом величии, возводят в Новгороде в 15 веке храм в формах прошлых столетий.
О новгородской живописи дана прекрасная статья В.Н.Лазарева. С большим знанием анализирует он циклы монументальных росписей. Особенно проникновенно написаны страницы о фресках Феофана Грека. Как грек Теотокопули, поселившись в Испании, стал испанским художником Эль-Греко, так и Феофана необходимо причислить к русской живописи. Страстная и трепетная вера этого поразительного живописца запечатлелась во фресках церкви Спаса на Ильине улице.
Так как В.Н.Лазареву приходится все время говорить о религиозной живописи, то естественно, что он касается основ христианского учения, но крайне сдержанно. В вышедшем несколько лет тому назад труде о византийской живописи, В.Лазарев уделил специальную главу идейным основам византийской живописи. В статье о новгородской живописи В.Лазарев более краток, но насколько возможно, поясняет смысл изображаемого.
Особенно останавливается В.Н.Лазарев на проникновении народных черт в новгородскую живопись. Он видит их в росписях церквей, когда обликам святых придаются русские черты. Во многих иконах, написанных в новгорородской земле, народность сказывается в более ярких красках, в чувстве силуэта и той особой радостности общего звучания красок, которая станет отличительной чертой древней русской иконописи.
Любопытно сравнить главу о новгородской живописи В.Н.Лазарева с его же книгой «Искусство Новгорода», вышедшей в 1947 году. Текст почти совпадает, но кое-что пропущено, другое прибавлено. За семь лет, отделяющие эти труды, изменились требования в СССР и то, что можно было писать в 1947 г., теперь, очевидно, считается предосудительным. Лазарев выпускает теперь такие фразы: «фрески Нередицы представляют самое строгое из когда-либо существовавших направлений христианской мысли»; «сцена Страшного суда, напоминающая им (новгородцам) о бренности человеческого существования и неизбежности расплаты за содеянное». Сейчас не к месту такая фраза и она выпускается. «По мысли христианских теологов иконостас должен был быть наглядным выражением тайны искупления человеческого рода посредством крестной жертвы Христа, той тайны, которую церковь торжественно вспоминала на каждой литургии».
Выпущенной оказалась и такая мысль: «Икона была окружена ореолом огромного нравственного авторитета, она являлась носителем высоких этических идей». В 1947 г. В.Н.Лазарев писал о том, что фрески Нередицы захватывают даже современного, равнодушного к религиозным вопросам зрителя». Такое заявление сейчас представляется недостаточным, и в 1954 г. эта фраза звучит так: «фрески Нередицы захватывают даже современного, враждебного религии зрителя». Кроме того, такие понятия как Бог, Богородица печатались в 1947 г. с большой буквы, сейчас все это печатается с малой.
Казалось бы, что на подобные пропуски не стоит обращать внимания, но за этими изменениями видишь указующий перст партийного цензора и тот сковывающий перст, который душит всякую живую мысль и проблески религиозного чувства. Ни о каком послаблении в области религиозной жизни говорить не приходится. По марксистской теории «бытие определяет сознание». Следуя этому принципу, в статью о новгородской живописи В.Н.Лазарев включил по сравнению с 1947 г. некоторые известия о новгородских восстаниях и о ересях «стригольников» и «жидовствующих». Несмотря на «корректуры», статья В.Н.Лазарева продолжает быть весьма ценным вкладом в изучение древнерусского искусства.
Пскову посвящены статьи Н.Н.Воронина и В.Н.Лазарева. Первый дает обзор псковской архитектуры и устанавливает следы влияния деревянного зодчества на постройке древнего (не дошедшего до нас) Псковского собора, известного по изображениям на иконах. Своеобразие интимных псковских церквей, крылечек и звонниц недостаточно полно освещены в статье Н.Н.Воронина. К сожалению, и снимки стоят не на должной высоте. Нет четкости, но очень видна неопытная рука ретушера. Репродукции дореволюционного издания были значительно лучше.
Совсем новым отделом является глава о псковской живописи, написанная В.Н.Лазаревым. Только за последние десятилетия вырисовалась школа псковских иконописцев. Псковская иконопись говорит о близости мира небесного миру земному и повествует об этом так непосрдественно и наивно, что не поддаться ее воздействиям нельзя. Псковские иконы написаны от чистого сердца, как детские мечтанья, от простой и горячей веры. Органически срослись псковские церкви с природой и в их (?) формах нашли отклик светлые? чувства псковичей. Эти же чувства руководили псковскими иконописцами в выборе излюбленных красок и отсутствии всякой (?)
Искусство Новгорода и Пскова показано во 2-м томе «Истории русского искусства», если и не во всем объеме, и не со всей исчерпывающей полнотой, то все же примечательно.
В заключение небольшая деталь. Редакторами всего издания были названы в 1-м томе И.Э.Грабарь, В.Н.Лазарев и В.С.Кеменов. Во 2-м томе редакторами названы те же лица, только места их переменились. В.Н.Лазарев со второго места попал на третье, а В.С.Кеменов с третьего «поднялся» на второе. В таком «местничестве» слышатся отклики каких-то закулисных интриг.
* История русского искусства. Под редакцией И.Грабаря. Том 2-й, 1954.
