В 1945 году на базе Хранилища латышского фольклора был организован целый Институт фольклора, который в 1946 году получил статус академического, войдя в состав только что организованной Академии наук Латвийской ССР. Во главе института оказался старый большевик, имя которого (правда, в критическом плане) упоминается в трудах самого Ленина — Роберт Андреевич Пельше, некогда известный деятель советской цензуры и проч., которому удалось пережить латышскую операцию НКВД 1937—1938 годов. Рядом с ним — этнограф и писатель Янис Ниедре, хотя и исключенный в годы Великой войны из партии, но все же пользовавшийся доверием лично товарища Калнберзиня, председателя Верховного Совета ЛССР.
Новую советскую эру те латвийские фольклористы, которые волею судеб оказались среди работников идеологического фронта Советской Латвии, встретили с некоторою настороженностью: «что день грядущий нам готовит?» Новое руководство с места в карьер поставило перед коллективом Института новые, неведомые еще в Латвии 1940—1941 годах задачи — собирание и исследование латышского советского фольклора, что в старых братских республиках уже было основной и почетной задачей фольклористов.
Используя опыт братских республик, заведующий сектором сбора и систематизации фольклора профессор Петр Биркерт разработал соответствующие инструкции и вопросники. И работа началась в самых различных направлениях. В архивах были подняты сохранившиеся тетради бывших политзаключенных, куда те записывали как революционные, так и советские массовые песни, проникавшие и в подполье, и в тюрьмы; во время ежегодных фольклорных экспедиций стали записываться безобидные анекдоты-побывальщины, в которых критиковались различные мелкие бытовые неурядицы. Из колхозных и фабричных стенгазет выписывались песни Лиго, в которых прославлялись передовики производства и высмеивались отстающие. Сам П.Биркерт систематически выуживал из газет различные лозунги и заголовки, представляя их как советские пословицы и поговорки. Основное внимание уделялось латышскому фольклору, поскольку считалось, что русский уже хорошо известен по многочисленным публикациям в газетах, журналах, специальных сборниках и школьных учебниках.
Но всего этого было далеко не достаточно: ведь фольклор, народное творчество должно было отражать любовь латышского народа к родной коммунистической Партии и, что особенно важно, — к вождям прогрессивного человечества — Ленину и Сталину. Но латышский народ сам до осознания этой истины не доходил. И по принципу социалистического реализма — выдавать вожделенное за существующее (в надежде, что со временем желаемое станет реальным) — надо было народу указать пути к реализации насущнейших задач, в том числе и в области фольклористики. А делать это оказалось совсем не сложно, поскольку среди знатоков латышского классического фольклора оказалось немало старушек, которые были совсем не прочь поблистать на организуемых ежегодно заключительных концертах с демонстрацией отысканных новинок в этой области. И стоило только участнику экспедиции надоумить старушку, от которой песни записывались, заменить в общеизвестной и популярной песне «бобыля» на «колхозника», как догадливая старушка уже сама начинала изображать в последующем песенном тексте то, что от нее требовалось. Так, к примеру, после проведенной операции с заменой «бобыля» — »колхозником» Либа Хензеле из Бауской округи на Сигулдском концерте пела:
Kolhoznieki priecājās / Par bagātu rudzu ražu Kas bij čakli darbinieki, / Tiem bij daudz darbadienu,
Tie saņēma pilnus maisus. / Kas bij slinki darbinieki,
Tiem bij maz darbadienu, / Tie saņēma kilogramu /Радовались колхозники / ржи урожаю богатому.
Кто усердным был — / У тех было трудодней много,
Тот полные мешки получил. / Кто ленивым работником был,
У тех было мало трудодней, / По килограмму получили.
(Хранилище латышского фольклора (ХФ). 1860, 2861) Пример заразителен. И в некоторых колхозах, в особенности, преуспевающих, оказалось немало энтузиастов пущенного исследователями в жизнь фольклорного творчества. Одним из таких центров стал хорошо известный передовой колхоз «Лачплесис», старушки которого чуть ли не каждое воскресенье после богослужения в Лиелвардской церкви собирались там же в церковном саду и сочиняли для фольклористов четверостишия на актуальные политические темы. Правда, не всегда их «продукция» оказывалась пригодной. Среди записей советского фольклора можно было обнаружить и такие четверостишия:
Pensjanāri vēlēt brauca / Kohoznieku pajūgos,
Visu ceļu skaļi sauca: / Gods un slava Staļinam.
(На выборы пенсьонеры ехали / В упряжах колхозников.
Всю дорогу громко кричали: / Честь и слава Сталину.)
Во время фольклорных экспедиции в Вентспилсский округ автору этих строк удалось записать рассказ о детстве маленького Сосо (Джугашвили), который Угальская воспитательница детского сада рассказывала своим воспитанникам. И хотя это произведение было явно сочинено самой воспитательницей, ничто, разумеется, не препятствовало зачислить его в нашу коллекцию советского фольклора.
В 1990 году хранитель фондов Хранилища латышского фольклора М.Виксна опубликовала статью (Vīksna М. Latviešu folkloras krātuve un ZA folkloras fondi. //Latvijas Zinātņu akadēmija. 1990. № 10. 66. Ipp.), в которой по давней стенгазете Института фольклора цитируется мой восторг по поводу того, что фольклористы Латвии встречают 70-летие Сталина во всеоружие: как много собрано записей латышских песен о Ленине и Сталине. Это радостное известие я (в ту пору — научный секретарь Института) повторил и спецкору Латвийского телеграфного агентства товарищу Берёзскому, одновременно рассказав ему о двух миллионах фольклорных единиц, хранящихся в фондах архива.
Каково же было приятное удивление фольклористов Латвии, когда буквально на следующий день «Правда» опубликовала сенсационную информацию: «В архиве Латвийского Института фольклора хранится 2 миллиона песен о Ленине и Сталине».
Но латышский советский фольклор оказался востребованным и в самой Латвии. Стоило только фольклористам записать свежий текст четверостишия «Mūsu tauta — miera tauta» (Наш народ — народ мира), как ветеран латышской фольклористики композитор Эмиле Мелнгайлис подобрал к тексту мелодию, и песня зазвучала повсюду, была даже включена в репертуар очередного Праздника песни.
В Москве, во Всесоюзном Доме народного творчества, в порядке обмена опытом мне удалось узнать и о других источниках советского фольклора, прочно вошедшего в практику братских республик — совместном создании советских песен и танцев коллективами художественной самодеятельности. Латвийский Дом народного творчества, разумеется, не оставил передовой этот опыт втуне, привлек в консультанты соответствующих специалистов, например: поэтессу Мирдзу Кемпе, композитора Екаба Мединьша, хореографа Хария Суну.
К 1950 году материалов набралось уже достаточное количество и можно было начать систематизацию и подготовку к публикации сборника латышского советского фольклора. Ни об издании русского советского фольклора, ни об исследовании проблем русско-латышских фольклорных связей, ни об изучении таких проблем, как соответствие публикуемого и популяризируемого материала традиционному понятию фольклора как подлинного отражения «чаяний, и ожиданий народа» — обо всем этом речь не заходила. Обращение к названным выше проблемам потребовало бы и большего количества времени, надо полагать, что руководство института не было окончательно уверено в положительных результатах подобных исследований. Что же касается издания сборника, то ускорение реализации этой идеи стимулировало несколько факторов. Во-первых, первому секретарю ЦК партии Латвии Арвиду Пельше необходимо было подтвердить целесообразность существования в Латвии отдельно функционирующего Института фольклора, хотя в старших братских республиках таких самостоятельных институтов не было. Во-вторых, среди влиятельных кругов русскоязычной номенклатуры упорно господствовала убежденность в том, что гуманитарные институты Академии Наук — рассадник буржуазного национализма. Когда сосланный из Ленинграда в Ригу проф. Яковлев захотел написать рецензию на первый сборник трудов Института, в редакции «Советской Латвии» его предупредили: «Учтите, там же все — буржуазные националисты!». И Яковлев от своего намерения отказался.
Для сборника материалы отбирались самым тщательным образом. Негласным цензором явился сам Арвид Пельше. Вышел сборник «Latviešu padomju folklora izlase» в 1950 году. Как ни странно, восторгов не последовало. Более того, не помню ни одной рецензии на него.
В 1951 году в Риге состоялась всесоюзная конференция, на которой в традициях фольклористики рассматривались и вопросы латышского советского фольклора. Алма Анцелане представила обстоятельный обзор собранного материала колхозной тематики — только процитировано было свыше 50 латышских народных песен разных размеров, преимущественно четверостиший, десятки пословиц и рассказов (см. Ancelāne А. Kolhozu darbs un dzīve latviešu padomju folklorā. R. 1952. 37.-62. Ipp). Я читал доклад, в котором была попытка осветить проблемные вопросы вариативности как основной черты фольклора (в связи с отсутствием этой вариативности в большинстве так наз. фольклорных материалов). Первые необходимые ростки такой вариативности были найдены, например, в песнях о Сталине, о благодарности латышского народа Отцу и Учителю. Если в песне ХФ 776,81 эта благодарность звучит:
Paldies teicu Staļinam, / Par gudro padomiņu (Спасибо сказала Сталину / За мудрый совет), то в песне ХФ 1769, 2336:
Paldies teicu Staļinam, / Paldies teicu Partijai (Спасибо сказала Сталину, Спасибо сказала Партии), а в песне ХФ 1769, 2328:
Partijai, Staļinam, / Lielais paldies!
(Партии, Сталину Великое спасибо).
За небольшим количеством примеров открытым пока оставался вопрос, не связана ли эта «вариативность» со стремлением отобразить аналогичные русские песни, сопоставление с которыми, как уже говорилось, пока еще оставалось за пределами внимания исследователей.
Значительно сложнее оказался вопрос — как отличить создателя фольклорного произведения от начинающего автора. В условиях абсолютной грамотности латышского народа этот вопрос осложнялся склонностью латышей к поэтизации жизненных явлений. Отчасти решение проблемы тогда представлялось мне как-то связанным с личностью автора: одно дело — доярка или тракторист, иное — зоотехник или учитель. Впрочем, слабость всей этой аргументации была очевидна мне и тогда.
В 1953 году произошло два судьбоносных события: умер Сталин — объект фольклорных пристрастий, а я — популяризатор и горячий проповедник собирания и изучения латышского советского фольклора — был отрешен от идеологического фронта как «буржуазный националист». Еще раньше наш директор института Роберт Пельше погиб при встрече с троллейбусом, на него упала троллейбусная штанга; а Я.Ниедре в связи с реорганизацией института также оказался вне научного оборота. Собирание и изучение латышского советского фольклора исчезло, как будто и не бывало никогда. В 1960 году сотрудник института Эльза Кокаре (кстати, долгое время единственный член партии в Институте) в своей статье «Развитие фольклористики в Советской Латвии» (Советская этнография. 1960, № 3, с. 152-158) даже не упомянула о свершениях латвийских фольклористов в области собирания и изучения советского латышского фольклора.
К этой проблеме фольклористам все же придется вернуться в недалеком будущем, когда возникнет вопрос, найдется ли для этих песен место в издающемся сегодня капитальном 15-томном собрании латышских народных песен. Или придется для них издавать специальный том, куда, возможно, войдут и те многочисленные песни, создававшиеся вполне представимыми авторами в латышском антисоветском подполье или создаваемые в наше время авторскими коллективами и т.д. Все это, на наш взгляд, явления близкого порядка.

В 1986 году в Стокгольме наш сборник латышского советского фольклора был переиздан и снабжен двойным комментарием: словесным (весьма неудачным) и образным —рисунками Р.Бирзгалиса (псевдоним известного латышского карикатуриста Рирданса), которые должны были показать подлинное отношение латышей к советской действительности. (Latviešu Padomju Folklora Izlase. Latvijas PSR Zinātņu Akadēmijas Folkloras institūta 1950. g. izlases pārspiedutns. Papildināts ar Viktora Krata kommentāriem um Reiņa Birzgala iUustrācijam. (Momento. Stolholma. 1986). (Латышский советский фольклор. Переиздание сборника 1950 г. Академии Наук Латвии. Дополнено комментарием Виктора Крастса и иллюстрациями Рейниса Бирзгалиса). Приводим несколько иллюстраций из упомянутой книги.