Православие и русская идентичность в школах русского меньшинства в Латвии 1919-1934
Светлана Богоявленская
Православие и русская идентичность в школах русского меньшинства в Латвии 1919-1934.[1]
«Перед началом молебствия архиепископ Иоанн обратился к присутствующим со словом, в котором разъяснил готовящимся к просветительной работе курсантам значение учителя и, в частности, учителя народного. Архиепископ напомнил также о значении православной церкви, которая испокон веков являлась расcадницей просвещения и высказал уверенность, что она и впредь будет тем духовным началом, которым будут руководствоваться в своей работе будущие учителя.»[2]
Открытие русских педагогических курсов. Газета «Сегодня» (Рига), 16 ноября 1926 года.
Основываясь на теории культурной идентичности, разработанной Яном Ассманом,[3] можно сказать, что идентичность личности формируется под влиянием двух факторов: так называемая индивидуальная идентичность обуславливается врождённой физической данностью, семейным воспитанием и передачей семейных ценностей, тогда как влияние общества на личность формирует так называемую персональную идентичность. Последнее происходит посредством получения личностью образования и участия в коллективных действиях группы. В свою очередь, существование коллективной идентичности возможно только благодаря взаимодействию носителей персональных идентичностей с группой и наоборот: только коллектив может сформировать персональную идентичность личности.[4] Таким образом происходит процесс взаимообразования и коллективная идентичность не является статичной, так как она постоянно испытывает на себе влияние персональных идентичностей. Религиозная составляющая идентичности личности является, с одной стороны, частью индивидуальности. С другой стороны, именно религиозность является тем компонентом идентичности личности, который формируется и вне зависимости от физических данных и семьи посредством передачи религиозных ценностей коллектива личности. Большую роль в формировании персональной, а вместе с ней и коллективной идентичности русских в Латвии в период между мировыми войнами играла русская школа.[5] Приведёная выше цитата из речи владыки Иоанна на открытии русских учительских курсов указывает на ожидание церковной иерархии того, что компоненты православной веры будут активно использоваться учителями в обучении русских школьников. Надо отметить, что Православная церковь Латвии на официальном уровне не участвовала в разработке программ обучения русских школ и не давала указаний по организации церковных мероприятий в школах. Однако, поскольку школьное обучение играло огромную роль в формировании идентичности подрастающего поколения русских, встают вопросы: во первых, насколько оправдано было ожидание предстоятеля церкви, того, что религиозные элементы проникнут в школьный обиход и программы обучения через учителей школ и, во вторых, оказывали ли они влияние на формирование русской культурной идентичности в Латвии.
В данном очерке речь пойдёт о роли православия в русских светских школах Латвии и его влиянии на формирование идентичности учащихся русских школ.
Русское население Латвии, оказавшись после провозглашения независимости Латвийской республики 18 ноября 1918 года в новом для себя положении меньшинства как в этническом, так и в политическом смысле, было вынуждено искать новые модусы самоидентификации в национальном государстве. По данным переписи населения 1920 года русское население в Латвии составляло 193 648 человек, или 7,82% от общего количества населения. В 1930 году количество русских достигло 201 778 (10,62%) человек.[6] Весь период независимости Латвии (1918 – 1940) они являлись самым большим по численности национальным меньшинством. Русские в Латвии были хорошо осведомлены о событиях в советской России (а Латгалия и Видземе с Ригой и на себе испытала всю тяжесть советского строя в Латвийской советской республике 1918-1920 годах)[7] , чтобы не оценить возможность участия в образовании нового государства на основе демократических принципов. Прямое активное участие представителей русских организаций в политической деятельности Латвийской республики было необходимо ещё и для того, чтобы отстоять права меньшинств на свободное культурное развитие и сохранить свою культурную идентичность. Уже на заседании Народного совета Латвии 13 июля 1919 года русский депутат Александр Бочагов отметил, что демократический строй нового государства является гарантом прав меньшинств «в мире войны и социалистического эксперимента»[8], заявив, таким образом, о лояльности русского меньшинства к Латвийскому государству. Одним из первых законов, принятых новым правительством, должен был стать закон об образовательных учреждениях в Латвии. Для сохранения своей идентичности и передачи ценностей следующим поколениям школа являлась важнейшим полем деятельности русской интеллигенции. Поэтому не удивительно поэтому, что уже в январе 1919 года в Риге был основан Союз русских учителей города Риги, целью которого являлось объединение русских учителей и защита их интересов. В уставе союза, кроме того, говорилось, что деятельность его направлена на поддержку и развитие самосознания русского населения, его культурное, этическое и эстетическое развитие.[9] В дальнейшем союз распространил свою деятельность на всю Латвию. Получившие образование и опыт в царской России русские учителя стремились возродить и сохранить русские традиции, русскую культуру в русских школах в Латвии, поддерживая, таким образом, и духовную связь с потерянной для них дореволюционной Россией.[10] Союз учителей фактически руководил школьными делом в городе Риге с мая 1919 года до открытия русского отдела министерства образования в январе 1920 года. В августе 1919 года члены Союза активно обсуждали поданный немецким меньшинством в Народный совет проект школьной автономии немецких школ. Так как русские опасались того, что только немецкие школы получат права автономии, Союз переработал проект, адаптировав его к потребностям русского меньшинства, и поручил русским депутатам Народного совета Латвии так же внести предложение об автономии русской школы.[11]
Закон об образовательных учреждениях был принят 8 декабря 1919 года вместе с законом об организации школ меньшинств Латвии. Закон давал право меньшинствам открывать свои школы и управлять ими. Для этого были учреждены меньшинственные школьные отделы (русский, немецкий, еврейский, польский, белорусский) при министерстве образования. Руководитель отдела был, кроме того, уполномочен представлять меньшинство во всех культурных вопросах. Таким образом, в законе была закреплена школьная и частичная культурная автономия меньшинств. По закону дети должны были получать обязательное образование на языке семьи, который декларировали родители. Так была создана правовая база для приёма детей разных этнических групп в меньшинственные школы. Что касается русской школы в Латвии, то и она была этнически далеко не русской и не православной. По переписи населения на 1930 год 51% русских жителей Латвии принадлежали к православному вероисповеданию, 45% были старообрядцами.[12] На русском языке в русских школах учились и евреи, и поляки, и немцы. Если в основных школах этнические русские составляли большинство, то в гимназиях именно русские ученики оказывались в меньшинстве. Так например в 1924/25 учебном году русскому отделу подчинялось 23 гимназии с 2907 учениками, из которых только 1000 были этническими русскими. Основной массой были еврейские дети, из-за чего десять школ были переведены в ведение еврейского отдела.[13] К концу 1920-ых годов, во многом благодаря вмешательству министерства образования в автономное управление меньшинственных школ,[14] количество русских учеников в коммунальных основных школах достигало 90%, однако в частных количество не русских учеников превышало 60%. То же касалось и гимназий.[15]
Как при назначении учителей в школы так и при выборе руководителя русского отдела Русский учительский союз решил руководствоваться принадлежностью кандидата к русской культуре, а не его этническим происхождением.[16] Принадлежность к православной церкви также не являлась обязательным условием для назначения преподавателей в русские школы и для выбора руководителя русского отдела. Первой руководительницей русского отдела министерства образования стала председательница Союза русских учителей города Риги Олимпиада Лишина (Январь 1920 – Июль 1920). Большую часть времени отделом руководил старообрядец Иван Юпатов (08/1923 – 06/1924 и 11/1925 – 05/1934). Его предшественником на посту был обрусевший швед, лютеранин, Фёдор Эрн (7.1920 – 08.1923). Благодаря его деятельности на ниве русского школьного просвещения, он воспринимался русскими в Латвии русским. Эрн завещал похоронить себя по православному обряду. Отпевал его сам архиепископ Иоанн (Поммер) в Христорождественском кафедральном соборе Риги. Похоронен Эрн был на русском Покровском кладбище в Риге. В годовщины смерти в православных храмах служились по нему панихиды. Этот эпизод из жизни этнически не русского, но с точки зрения культурной идентичности, по словам современника, русского учителя «до мозга костей»[17] показывает, что конфессиональная принадлежность на первый взгляд не играла значительной роли. Тем не менее, пример Эрна свидетельствует о том, что православие являлось важной составной частью русской культурной идентичности в Латвии.
В законе об образовательных учреждениях оговаривалась и программа школ. Было названо несколько обязательных предметов, среди них – Закон Божий. Депутат народного совета Латвии, священник, преподаватель Закона Божия, член синода Православной церкви в Латвии протоиерей Александр Македонский был одним из тех, благодаря кому Закон Божий стал обязательным и в школах меньшинств.
Школьная программа предусматривала два урока Закона Божия в неделю в каждом классе. Согласно закону, ученик мог быть освобождён от уроков Закона Божия только по заявлению обоих родителей. Если в школе присутствовало десять учеников одной традиционной конфессии (православные, старообрядцы, католики), то они могли требовать проведения у них своего конфессионального урока. Назначаться и оплачиваться учителя Закона должны были соответствующими конфессиями. Только лютеранский Закон Божий оплачивался из бюджета министерства образования.
Как отмечал учитель Елпидифор Тихоницкий в своей статье «Основы национального воспитания», опубликованной в журнале «Родная школа», целевой аудиторией которого были русские учителя сельской местности Латвии, помимо русского языка и культуры, «верования, религия народа – другая основа национального воспитания. Православие и старого и нового обряда, кроме вечной, неизменяемой, евангельской истины, имеет ещё внешнее выражение и оформление, творимое верующим народом, его религиозными переживаниями и чувством. У каждого народа свой подход к вере, сообразно свойствам души и понимания.»[18] Поэтому неоспоримо большое значение в русских школах придавалось преподаванию православного Закона Божия.
Ввиду шаткого юридического положения православной церкви в Латвии, уроки Закона Божия в школах ещё долгое время или не оплачивались из бюджета церкви, или обрезалось количество часов, или же уроки вообще не проводились. Особенно это касалось сельских школ Латгалии, где ещё в 1926 году учителя были вынуждены объединять классы и проводить меньшее количество уроков.[19] Поэтому, во многих случаях, родители, которым было важно воспитание своих детей в духе православия сами собирали деньги на оплату преподавателей.[20] В школах, где учителей совсем не было, православные женщины преподавали Закон Божий на добровольных началах.[21] К концу 1920-ых годов ситуация в городах стабилизировалась, но в основных школах в провинции неукомплектованность преподавательского состава по этому предмету оставалась проблемой вплоть до конца 1930-ых годов. Так в 1936/37 учебном году без православного Закона Божия осталось 129 школ Латвии. В 352 уроки проводились.[22]
В программу православного Закона Божия входили: славянская письменность, основные православные молитвы, богослужение церкви, священная история. За основу брался Катехизис Митрополита Филарета (Дроздова)[23] и «Наставление в Законе Божием» Апполония Темномерова.[24] Священная история изучалась по книге иерея Петра Смирнова.[25] Таким образом, используя традиционные учебники в преподавании Закона Божия в Латвийских школах, продолжались традиции дореволюционной России.[26] В старших классах рижских русских гимназий внимание уделялось и христианской философии, и вопросам морали, и отношениям науки и религии. И во многом эффективность обучения обуславливалась личностью преподавателя. Учащиеся особенно выделяли протоиерея Николая Перехвальского обладавшего, по их мнению, преподавательским талантом. По воспоминаниям его учеников, уроки Закона Божия давали «духовное образование и помогали формированию личности».[27] В Рижской правительственной русской гимназии в конце 1930-ых годов и на экзамене по русской словесности присутствовал религиозный контекст: ученикам было предложено написать сочинение на тему «Значение религии в жизни человека».[28] Таким образом, темы, затронутые на уроках Закона Божия, интегрировались и в изучение других предметов.
Кроме установленных законом уроков Закона Божия, государством регламентировались и религиозные праздники, в дни которых школы должны были оставаться закрытыми. Так как декларация независимости Латвии от 1918 года гарантировала свободу вероисповедания, то меньшинственные школы, как государственные, так и частные, имели право устанавливать праздничные дни, связанные с религиозными праздниками в зависимости от конфессиональной принадлежности учащихся. В сентябре 1919 года, т.е. ещё до принятия закона об образовательных учреждениях, Русский учительский союз принял решение, что школы должны оставаться закрытыми в дни двунадесятых православных праздников и во время Пасхи. Кроме того, решением Союза ещё четыре праздника были объявлены свободными от учёбы днями: Усекновение главы Иоанна Предтечи, Покров пресвятой Богородицы, Казанской иконы Божьей Матери и День св. Николая Угодника в декабре.[29] Было принято решение, в школе накануне праздников, вне зависимости от вероисповедной принадлежности учащихся, объяснять детям смысл праздника и связанные с ним особенности.[30] Таким образом давались общие понятия о православии и не православным учащимся русских школ, дополняя общую картину знаний о русской культуре, формируемой через учебные программы русских школ.
С 1920 года определение дней, свободных в связи с православными праздниками, было передано в ведение русского отдела министерства образования. Латвийская православная церковь, за редкими исключениями, в процессе установления в школе выходных дней в связи с церковными праздниками не учавствовала. Табель о праздниках, изданный русским отделом в марте 1920 года, перечислял следующие православные праздники: Рождество Христово (три дня), обрезание Господне и Новый год, Богоявление, Сретение Господне, Вход Господень в Иерусалим, Благовещение, Великий четверг, Великая пятница, Великая суббота, Св. Пасха, Вознесение Господне, Троица, Духов день, св. ап. Петра и Павла, Преображение Господне, Успение пресвятой Богородицы, Усекновение главы Иоанна Предтечи, Рождество пресвятой Богородицы, Воздвижение Креста Господня, Покров Богородицы, Введение во Храм пресвятой Богородицы, Святителя Николая. Кроме того, все школы Латвии освобождались от учёбы ещё на 11 государственных праздников в год. В Латгалии, где преобладало католическое население, праздновались дополнительно восемь католических праздников. В эти дни ученики русских школ так же освобождались от занятий, вне зависимости от вероисповедания.[31] В 1926 году Синод Латвийской православной церкви по просьбе родителей русских православных учеников Даугавпилса, попросил руководителя школьного отдела И. Юпатова отменить в русских школах Латгалии выходные дни, связанные с католическими праздниками, так как эти праздники чужды по духу православным ученикам и их родителям. Однако начальник отдела ответил, что закон разрешает праздновать в русских школах православные и старообрядческие праздники, а так же дни, дополнительно установленные общими родительскими собраниями школ. Кроме того, выходными днями являются установленные правительством дни как для Латгалии отдельно, так и для остальной Латвии. Отменить законные установления русскому отделу не представлялось возможным.[32] Таким образом, русские школы в Латгалии оставались закрытыми и по причине празднования католическим населением своих праздников.
С 1921 года, получившая автономию Православная церковь Латвии, имела право сама решать, по какому календарю праздновать праздники, юлианскому или светскому грегорианскому. Архиепископ Иоанн оставил принятие этого решения на усмотрение каждого отдельного прихода.[33] Таким образом, каникулы и выходные дни, связанные с православными праздниками, определялись Русским отделом в зависимости от того календаря, которого придерживалось большинство православных учеников.[34] В 1923 году, например, русский отдел просил разрешение у министерства образования передвинуть Рождественские каникулы в русских школах в связи с тем, что часть православных и все старообрядцы празднуют Рождество по старому стилю 7 января. Чтобы угодить и тем, кто перешёл на новый стиль, и старостильникам каникулы были сдвинуты с общих для всех школ дат (22.12. – 7.01.) на два дня вперёд.[35] В последующие годы однако русский отдел обязывал школы определиться, по какому календарю праздновать и издавал распоряжение о рождественских каникулах в двух вариантах: для старостильников и для новостильников.[36]
В 1928 году церковные структуры, в качестве исключения, вновь внесли в русский школьный отдел просьбу, связанную с православными праздниками: пастырское собрание духовенства Рижско-градского благочиния попросило Юпатова продлить пасхальные каникулы до конца светлой седмицы, «как единственной в году и свято чтимой православными людьми».[37] И в этом случае начальник русского отдела получил соответствующее разрешение у министра образования.
Как показывают источники, элементы православия в школе не ограничивались уроками Закона Божия и свободными днями в дни православных праздников, а являлись составной частью ежедневного обихода. В 1920 году русский отдел потребовал от русских школ Латвии прислать правила поведения, действовавшие в школах. Все русские школы без исключения, как в Риге так и в других городах Латвии, требовали от учеников обязательного присутствия на утренней молитве. Первый пункт правил обязывал учеников посещать все уроки и не опаздывать на молитву перед началом учения. В гимназии Людмилы Тайловой в Риге на общую молитву давался звонок.[38] В гимназии Олимпиады Лишиной молитву перед учением проводил православный священник.[39] В Рижской Правительственной русской гимназии в Московском предместье Риги день начинался общей молитвой в актовом зале, которую читал один из учеников. После этого школьный хор исполнял церковное песнопение дня.[40] Так же начинался учебный день и в основных русских школах. Во многих школах существовала и практика общей молитвы после учения. В гимназиях, где уроки заканчивались в разное время, ученики православного исповедания были ответственны за проведение молитвы после учения в своём классе. В Рижской городской 10-ой русской основной школе молитвой руководил священник Михаил Гривский, с 1927 года работавший там учителем пения. Он же проводил в школе молебны и панихиды.[41] Можно предположить, что и в других школах, где священники числились в штате преподавателей, школьный быт не ограничивался только молитвой перед и после учения, и священники реагировали проведением внеочередных молебнов на насущные проблемы учеников и преподавательского состава.
О роли общей молитвы перед учением писала в своих воспоминаниях выпускница Рижской городской русской гимназии (Ломоносовской) Маргарита Салтупе (урожд. Морозова):
«Начинается общая утренняя молитва: кто-либо из учеников читает молитвы, раздаётся общее песнопение, в котором дружно сливаются все наши голоса в единое, нечто великое, неповторимое... И пусть порой наши мысли в тот момент и далеки от «духа целомудрия, смиренномудрия, [...], терпения», а ближе к «дай Бог, чтобы меня не вызвали», слова повторяющейся молитвы глубоко оседают в душе, чтобы всплыть в трудные минуты жизненного пути.»[42]
Учащиеся были обязаны посещать богослужения в дни праздников. Гимназия Л. Тайловой дифференцировала это правило по отношению к православным ученицам. В пункте 31 школьных правил говорилось: «Ученицы обязаны в воскресение и праздничные дни, а православные также вечером, накануне этих дней посещать Богослужение.»[43]
Это предписание было связано не только с личной религиозностью руководителей школы, но и с общими предписаниями русского школьного отдела и учительского союза. Дни православных праздников были свободными от учёбы именно для того, чтобы дать возможность посещать богослужение. Следовательно, школы могли требовать от своих подопечных активного участия в церковных празднествах. Раcпространённое в школьных кругах и желаемое соотношение богослужения православной церкви с воспитанием школьников сформулировал в 1931 году учитель Тихоницкий:
«Русский народ встречает праздники не игрищами и развлечениями, а молитвенным настроением и углублением в себя. Как дорого в воспитательном отношении такое праздничное свечение души, подъём её горе, хотя бы временное очищение её. Создание таких настроений и переживание подобных моментов накладывают неизгладимую печать на души и становятся прочным фундаментом воспитания в русском духе.»[44]
Не случайно поэтому и то, что правилами школ описывалось и подобающее поведение в храме. В правилах поведения Городского начального училища по Ярославской улице в Риге было, например, сказано:
«В храме учащиеся обязаны вести себя с подобающим святыне благоговением, отнюдь не дозволяя себе ни переходить с места на место, ни разговаривать между собою, и вообще не делать ничего такого, что могло бы мешать сосредоточенному молитвенному настроению как сотоварищей, так и других прихожан Церкви.»[45]
Именно такую формулировку, видимо перенятую ещё из правил школ довоенного периода, использовали в своих правилах и другие школы.[46]
Некоторые гимназии шли ещё дальше и требовали от своих учащихся ежегодно приносить справку об участии в таинствах исповеди и причастия. Одной из таких гимназий была уже упомянутая женская гимназия Л. Тайловой.[47]
Так же особой связью с богослужением православной церкви отличалась и женская гимназия Олимпиады Лишиной. Лишина была известна своей набожностью и пыталась привить её и ученицам своей школы. Получившая в Москве образование певицы и состоявшая до Первой мировой войны в Рижском женском певческом обществе, Лишина организовала в 1923 году вне школы кружок русского православно-церковного пения. Его целью было объединение любителей народного и церковного пения и участие в просветительной работе русского населения.[48] В своей гимназии уроки пения проводила она сама. Кроме обычных праздничных дней Лишина посещала с православными ученицами своей школы и богослужения Страстной седмицы в соборе Рождества Христова в Риге. Она считала, что таким образом исполняет свой долг перед вверенными ей православными детьми. Эта традиция была сформирована ещё до Первой мировой войны и возрождена руководительницей школы после возвращения собора Латвийской православной церкви и возобновления в нём богослужений в 1922 году. Для учениц гимназии было зарезервировано место вблизи иконостаса, чтобы ученицы могли лучше следить за богослужением. Полы на этом месте специально покрывались коврами, пожертвованными гимназией, «так как большинство [учениц] в том возрасте, когда платьица не достигают колен и при опускании на каменный пол они легко могут простудиться [...]».[49] В этом случае забота о духовном тесно переплеталась с заботой о физическом здоровье подопечных.
Итак, как отмечала в своих воспоминаниях выпускница Рижской правительственной русской гимназии Маргарита Салтупе, русская школа в Латвии, кроме всего прочего, «ставила перед собой задачу воспитать человека, воспитать личность на морально-религиозной основе, на культуре своего и других народов, на веками создаваемых ценностях [...]».[50] Анализируя доступный материал можно сделать вывод, что традиции и богослужение православной церкви были неотделимой составной частью не только школьной программы, но и школьного быта, являясь частью педагогической концепции учебных заведений. Сама Православная церковь Латвии как институт не вмешивалась активно в процессы обучения, оставляя религиозную составляющую школьного обихода в ведение руководства школ. Во многих русских школах Латвии руководством были возрождены традиции организации школьного обихода дореволюционного времени, в которых предусматривалось время для молитвы. Уроки Закона Божия так же в значительной мере способствовали передаче традиций русского образования и формированию особой русской идентичности в Латвии. Несомненно, большую роль в степени активного приложения православных элементов воспитания играла личная религиозность преподавателей и руководителей школ, их приверженность традиции с одной стороны, и гибкость по отношению к неоднородной массе учеников с другой. Введение руководством школ православных элементов в школьную повседневность свидетельствует о том, что для них самих православие являлось необходимой и естественной составляющей русской идентичности, русской культуры. Помимо этого, и правовые рамки, и участие родителей создавали базу, позволявшую использовать православие в целях воспитания и создания русской идентичности и вне семейного круга.
Таким образом, посредством школы компонент православия формировал часть персональной идентичности детей и, в долговременной перспективе, православие становилось частью коллективной идентичности русских в независимой Латвии.
[1] Данная статья представляет собой часть результатов проекта «Русское в Латвийском контексте: формирование русских идентичностей в Латвии 1918-1940», осуществляемого автором в университете Иоганна Гутенберга в Майнце, Германия. Проект финансируется Немецким научно-исследовательским сообществом (DFG). Очерк составлен на основании доклада, представленного на конференции «Религиозное образование в Европе в ХХ веке: исторический опыт и передача ценностей», Рига, 23-25 августа 2015 года.
[2] В.М. Открытие русских педагогических курсов. Сегодня (Рига) №259 (16.11.1926). С. 5.
[3] Assmann J. Das kulturelle Gedächtnis. Schrift, Erinnerung und politische Identität in frühen Hochkulturen. München 2007.
[5] См. Bogojavlenska S. Die russische Lehrerunion und russische Identitätsbildungen in Lettland: Schlaglichter aus den Jahren 1919-1934. In: Bogojavlenska S., Kusber J. (Hg.) Tradition und Neuanfang. Forschungen zur Geschichte Lettlands an der Wende vom 20. zum 21. Jahrhundert. Berlin 2014, S. 55-84.
[6] Фейгмане Т.Д. Русские в довоенной Латвии. На пути к интеграции. Рига 2000. С. 5-6.
[7] В декабре 1918 года войска большевиков достигли Латгалии. Рига была занята Красной армией 3 января 1919 года. Основная часть Видземе и Рига были освобождены от Красной армии в мае 1919 года, Латгалия – в январе 1920 года. 11 августа 1920 года Латвия подписала мирный договор с Россией. См. подробнее Блейере Д., Бутулис И. и др. История Латвии. XX век. Рига 2005. С. 108-132.
[8] Latwijas Tautas Padome. Riga 1920. 97.–98. lpp.
[9] Латвийский государственный исторический архив, Рига (ЛГИА). Ф. 2125. Оп. 1. Д. 1. Л. 10.
[10] По сведениям инспектора русских школ, ещё в 1931 году основная масса учителей, работавших в Латвии в начальных и средних школах, получила образование до 1918 года. ЛГИА. Ф. 2125. Оп. 1. Д. 918. Л. 100. Из 18 частных русских гимназий, работавших в Латвии в 1925 году, только пять были основаны после 1921 года. Остальные возобновили свою работу после войны под прежним руководством. ЛГИА. Ф. 2125. Оп. 1. Д. 61. Л. 3-53.
[11] ЛГИА. Ф. 4634. Оп. 1. Д. 1. Л. 18.
[12] Фейгмане Т.Д. Русские в довоенной Латвии. На пути к интеграции. Рига 2000. С. 10. В 1930 году к православному вероисповеданию причисляли себя 169 625 или 8,9% жителей Латвии разных национальностей. Озолиньш К. Положение Латвийской православной церкви в 20-е годы XX века.// Гаврилин А.В. (ред.) Православие в Латвии. Исторические очерки. Вып.2. Рига 1997. С. 15.
[13] Тихоницкий Е. М. Образование среди русских в Латвии. Русские в Латвии. Сборник Дня русской культуры. Ч. 1. Рига 1933. С. 50.
[14] Уже в 1923 году министерство образования выпустило циркуляр, согласно которому те школы, в которых количество учеников одного меньшинства не достигало 60% должны были быть переданы в ведение общего отдела министерства образования. Язык преподавания оставался тем же, однако программы должны были полностью соответствовать программам латышских школ. Латышский язык преподавался в таких школах уже с первого класса (в школах меньшинств– со второго). ЛГИА. Ф. 7469. Оп. 2. Д. 77. Л. 29.
[15] Тихоницкий Е. М. Русская школа в Латвии. Родная школа (1930), №1. С. 4.
[16] ЛГИА. Ф. 4634. Оп. 1. Д. 1. Л. 15.
[17] Шалфеев Б. Эрн как общественный деятель. Сегодня Nr. 294 (29.12.1926), С.5.
[18] Тихоницкий Е. Основы национального воспитания. Родная школа, №5 (1931), стр. 21.
[19] ЛГИА. Ф. 2125. Оп. 1. Д. 152, Л. 74-101.
[20] ЛГИА. Ф. 4634. Оп. 1. Д. 1. Л. 52.
[22] ЛГИА. Ф. 7469. Оп. 2. Д. 77. Л. 120, 164.
[23] Пространный христианский катехизис Православной Кафолической Восточной Церкви (первое издание – 1823) и Краткий катехизис (первое издание – 1824) святителя Филарета (Дроздова) до 1917 года издавался более 200 раз. См. http://www.pravenc.ru/text/1683893.html#part_27 (25.02.2016.) Для употребления в русских школах Латвии использовались различные издания.
[24] Темномеров А. Наставление в Законе Божием: Молитвы, Священная История, Богослужение Православной церкви, о вере и жизни христовой. Спб. 1912.
[25] Смирнов П. История христианской православной церкви. Спб. 1903.
[26] Список учебников для использования в преподавании Закона Божия в 1919-1940 гг. находится в фонде русского отдела министерства образования Латвийской республики ЛГИА. Ф. 2125. Оп. 1. Д. 495. Л. 7.
[27] Салтупе М.В., Фейгмане Т.Д. (составители). Рижская городская русская гимназия (бывшая Ломоносовская) 1919 – 1935. Сборник воспоминаний и статей. Рига 1999. С. 111.
[29] ЛГИА. Ф. 4634. Оп. 1. Д. 1. Л. 54.
[31] ЛГИА. Ф. 2125. Оп. 1. Д. 21. Л. 14.
[33] Подробнее о календарном вопросе в Латвийской православной церкви: Rimestad S. The Challenges of Modernity to the Orthodox Church in Estonia and Latvia (1917-1940). Frankfurt am Main 2012. P. 194-199.
[34] ЛГИА. Ф. 2125. Оп. 1. Д. 21. Л. 7, 21, 52
[38] ЛГИА. Ф. 2125. Оп. 1. Д. 20. Л. 20.
[39] Фейгмане Т.Д. Русские в довоенной Латвии. На пути к интеграции. Рига 2000. С. 295.
[40] Анохин Д. Как мы жили в довоенной Риге. Рига 1998. С. 43.
[41] ЛГИА. Ф. 7469. Оп. 1. Д. 77. Л. 50.
[42] Салтупе М.В., Фейгмане Т.Д. (составители). Рижская городская русская гимназия (бывшая Ломоносовская) 1919 – 1935. Сборник воспоминаний и статей. Рига 1999. С. 110.
[43] ЛГИА. Ф. 2125. Оп. 1. Д. 20. Л. 10.
[44] Тихоницкий Е. Основы национального воспитания. Родная школа, №5 (1931), стр. 21.
[45] ЛГИА. Ф. 2125. Оп. 1. Д. 20. Л. 7.
[48] Пухляк О.Н. Олимпиада Лишина. Видякина С. (ред.) Покровское кладбище. Слава и забвение. Рига 2004. С. 217-220.
[49] Сидяков Ю.Л. (ред.) История в письмах. Из архива священномученика архиепископа Рижского Иоанна (Поммера). Тверь 2015. Т.1. С. 235-236.
[50] Салтупе М.В., Фейгмане Т.Д. (составители). Рижская городская русская гимназия (бывшая Ломоносовская) 1919 – 1935. Сборник воспоминаний и статей. Рига 1999. С. 103.
