В Латвии проживают представители более ста этносов — чаще всего это очень немногочисленные группы. Лишь 18 из них насчитывают больше тысячи человек. Центральным звеном межнациональных отношеий является русский вопрос в Латвии. О правах и проблемах русскоязычной части населения много пишут политики, журналисты, литераторы в латвийской и российской печати. Они отражают настроение неуверенности и тревоги, в котором пребывают русские жители Латвии. Но с этой темой связаны и политические спекуляции, умышленное нагнетание страстей. Предлагаем свой взгляд на этот вопрос — главным образом, в социально-психологическом, а не политическом плане.
Невозможно рассматривать положение русских в Балтии без широкого исторического подхода. У этой проблемы — международный и даже глобальный контекст. Один из крупнейших народов мира после распада четырехсотлетней империи переживает переломный момент своей истории. Это состояние испытывают все русские, и, может быть, острее как раз те 35 млн., которые проживают вне России.
В течение двух лет после августовских событий 1991 года появилось множество публикаций о русском национальном сознании в самой России. К этой теме обращались Л. Дро- бижева, Г. Померанц, Д. Драгунский, А. Ципко, А. Мигранян, А. Солженицын, Н. Иванова, В. Ярошенко. Авторы публикаций отмечали такие особенности русского национального сознания, как его универсальность, отзывчивость, с одной стороны, так и мессианство, некую «патриотическую» гигантоманию и тесную связь с идеей государственности — т. е. все связанное с историей существования огромной и мощной державы — с другой. Развал СССР означает для русских потерю статуса первой государственной нации, ответственной за другие народы и судьбу всей страны. Все авторы отмечают мучительность этого процесса ломки представлений о себе, о своей стране, некоторые даже пишут о горечи поражения.
В бывших национальных республиках СССР, ставших независимыми государствами, на это накладывается целый ряд других обстоятельств. Во-первых, это резкое изменение статуса политического: представители первой нации страны, государственной нации оказались в положении представителей национальной группы (меньшинства) в чужом государстве. Никто из них, переезжая, например, в Латвию, не воспринимал переезд как эмиграцию, связанную с длительной адаптацией. Люди переезжали в республику своей собственной страны, попадали в готовую русскоязычную среду, которая и не требовала почти никакой адаптации.
Во-вторых, это потеря привилегий, которые, правда, не ощущались как привилегии, а как определенные преимущества, но их утрата воспринимается ныне людьми как дискриминация. Речь не идет об особом положении высшей номенклатуры, а о резком ухудшении экономического положения довольно широких слоев, получавших ранее персональные пенсии, имевших ветеранские льготы. Сотни тысяч были связаны с индустриальной экономикой. Наиболее современные предприятия, прямо или косвенно обслуживавшие ВПК, имели целый ряд преимуществ для своих работников, которых не имели другие городские жители: возможность получения квартир, лучшее снабжение и др. Наконец, привилегии для всех русскоязычных не приспосабливаться к национальной среде, не изучать национальный язык. Сейчас же они оказались перед необходимостью изучать государственный язык.
В-третьих, это новый юридический статус всей массы жителей, переселившихся в Латвию после второй мировой войны. Юридически они поставлены в положение иностранцев, переехавших сюда в условиях оккупации (факт оккупации Прибалтики со стороны Советского Союза в 1940 году, как известно, признан всем международным сообществом). Люди собственно никогда не ощущали себя орудием советизации, колонизации западных территорий СССР, посланцами империи, хотя объективно они эту роль выполняли. С таким юридическим статусом большинства проживающих в Латвии русских, украинцев и других связаны элементы действительного ущемления их прав.
В Латвии не принят Закон о гражданстве, это собирается сделать лишь новый парламент. А пока восстановлены в правах только те, кто имел гражданство Латвии до 17 июня 1940 года — независимо от своей национальной принадлежности. Около 75% проживающих в Латвии не- латышей и около 25 тысяч латышей, вернувшихся на свою историческую родину после 1940 года, в выборах Сейма не участвовали. Ни одна официальная институция не заявила о гарантиях прав человека для неграждан до их натурализации. Хуже жестких законов — их невыполнение, например, органами местного  самоуправления, а еще тяжелее — чиновничий произвол.
Со многими здесь названными явлениями русские жители столкнулись бы и на своей исторической родине, окажись они сейчас там. Но в данной ситуации — все претензии предъявляются руководству нового независимого государства, от которого требуют ответа за резкое ухудшение своего положения. И это вполне понятно. Таким образом, нынешнее состояние сознания русского населения Латвии можно охарактеризовать как психологический дискомфорт, даже психологический шок. Эго отражается в опросах общественного мнения, письмах, экс- пресс-интервью.
Распространено мнение, что процессы, происходящие на территории бывшего Союза после августа 1991 года, не имеют исторических аналогов. Локальная ситуация, связанная с положением русских в Латвии, может быть сравнима с началом 20-х годов в независимой Латвийской Республике. И тогда происходила сокрушительная ломка устоявшейся модели существования привилегированного балтийского немече- ства и местного русского населения Латвии, оказавшегося оторванным от России в молодом независимом государстве.
Можно разглядеть общие черты в процессе создания независимого латвийского государства 75 лет тому назад и ныне. И в том и в другом случае проявилось огромное влияние внешнеполитического фактора на судьбу Латвии. Становление независимого латвийского государства в 1918—1920 гг., как и других независимых стран на развалинах империй — царской России и Австро- Венгрии, было бы невозможно без резких перемен европейского масштаба. Точно так же провал путча — «августовская революция» 1991 года в России явилась непосредственным толчком к развалу СССР и возникновению ряда независимых государств. Борьба латвийского народа за независимость в XX веке была длительной и трудной, сама же независимость в 1918 г. и в 1991 г. досталась неожиданно легко.
Сходство проявилось и в том, что и в 1918—1920 годах и в 1988— 1991    гг. именно латышское население было главной политической силой, инициатором борьбы за достижение государственной независимости Латвии. Но далее следует говорить о существенных различиях. Тогда, в 1918—1919 гг., руководители Народного Совета Латвии поспешили заявить, что будут опираться на все население Латвии, а принятые поначалу законы о гражданстве, национальных школах для меньшинств были очень либеральными. В результате абсолютное большинство населения Латвии (около 96%) стали гражданами. Реально действовавшая до мая 1934 г. модель на- ционально-культурной автономии в области школьного образования, общественной и культурной жизни облегчала адаптацию русского, еврейского, немецкого, польского населения к новым условиям. К тому же у русского населения Латвии в 20-х годах (в большинстве своем это были латгальские крестьяне с низким уровнем образования) был и невысокий уровень притязаний.
Однако нет оснований изображать межнациональные отношения того времени как идиллию. Хорошо организованная и амбициозная немецкая национальная группа поначалу решительно противилась проведению радикальной аграрной реформы в интересах латышского крестьянства, требовала политической автономии, признания немецкого языка в качестве второго государственного языка. Некоторые русские организации (Русский Национальный Союз) ратовали за такое расширение прав национальных меньшинств (право петиций в Лигу Наций), которое означало бы постоянное вмешательство извне в дела латышского государства. На заседаниях Сейма шли ожесточенные и длительные дебаты, в. результате которых достигался компромисс.
Наконец, наиболее резкое отличие современного состояния межнациональных отношений, по нашему мнению, состоит в том, что в значительно худшем положении, чем 75 лет назад, оказалось и латышское население. В то время ничто не угрожало латышскому языку, культуре. Будучи большинством в своем национальном государстве (75% в 1935 году), латышская нация могла взять на себя политическую и моральную ответственность за другие национальные общины и в условиях парламентской демократической республики обеспечить национальным меньшинствам широкие права.
В начале 90-х гг. латыши составляют лишь половину населения страны и являются меньшинством во всех крупных городах (около трети в Риге и 13% в Даугавпилсе). Закон о государственном языке с трудом воплощается в жизнь, преодолевая психологическое сопротивление русскоязычной части населения. Латышская нация после полувекового прессинга тоталитаризма политически и психологически как бы не готова взять на себя ответственность за судьбу других национальных групп. Принятые в такой атмосфере законы, касающиеся их прав, оказались жесткими. Все это затрудняет интеграцию нелатышского населения — она протекает мучительнее, нежели 75 лет назад.
Напряженность межнациональных отношений глубочайшим образом связана с прежним историческим опытом этих отношений, с исторической памятью людей. Этот фактор играет сегодня огромную роль наряду со многими другими: демографическим, социально-экономическим состоянием народов, а также попытками радикальных политических групп спекулировать на обострении реальных проблем. Оттуда —    из недавнего прошлого -—- идет восприятие себя и других, оттуда ожесточенность, а подчас и непримиримость. История империи все еще заслоняет своей тенью новые реалии сегодняшнего дня.
Обратимся теперь к исторической памяти латышей. В историческом прошлом Латвии имелся ценный опыт демократических традиций межнационального общения. Не было, например, территориальных противоречий между национальными группами, религиозной нетерпимости. В Латвии веками жили русские староверы, евреи, поляки и белорусы. Среди латышей — представителей трех конфессий, не было ни русофобии, ни антисемитизма. Все же наследие последних 50 лет следует признать очень тяжелым. Навязанное центром форсированное строительство промышленных гигантов, сверхиндустриализация вызвали непомерный рост населения Риги, отставание сельского хозяйства, экологический кризис и — непрерывные волны миграции.
Через Латвию просеялось около 4 миллионов человек, прямой прирост составил около 900 тысяч. Миграция может быть экономически обоснованной, с последующей адаптацией. Эта же миграция была массовой, агрессивной атакой с последующей колонизацией и милитаризацией республики. Сокрушительные демографические изменения — уменьшение удельного веса латышей с 4/5 до половины населения — произошли при жизни одного поколения.
Одна из самых болезненных сторон национальной жизни латышей —    состояние латышского языка и его объективная роль в обществе. Особая чувствительность латышей в этом вопросе тоже объясняется исторически. Впервые в истории народа только после 1917 года латыши обрели школу на родном языке. До этого веками школа была либо орудием онемечивания, либо орудием русификации. Результатом советской национальной политики явилось то, что к 1988 году латышский язык был вытеснен почти из всех сфер современной жизни, сохранив свои позиции в семье, школе, театре. Потому столь единодушным было движение за возрождение языка, за придание ему статуса государственного и определенная непримиримость в проведении Закона о государственном языке в жизнь.
Никак нельзя не учитывать последствий целенаправленной советской кадровой политики. Национальный и социальный состав номенклатуры был задан ею с самого начала, в сталинский период (1944— 1952 гг.). Жесткий контроль за кадровым корпусом, чистки аппарата, направленные идеологические кампании первоначально были обращены против тех, кто оставался в оккупированной немцами Латвии, то есть почти против всего латышского народа и вообще местного элемента в составе населения. Происходила тотальная замена руководящих работников промышленности, транспорта, торговли демобилизованными офицерами, работниками, присланными из других республик.
Общая великодержавная линия в формировании номенклатуры выразилась позднее в планомерной передвижке бывших подпольщиков, фронтовиков из латышской дивизии в уезды, районы, на средний и низший уровни в аппарате. Средние цифры партийной статистики, отражавшие удельный вес латышей в партийно-советском аппарате, были призваны маскировать этот процесс. Важнейшие ключевые командные посты находились в руках московских эмиссаров: центральный парт аппарат в Риге, должности инструкторов в парткомах, партсекретарей предприятий, руководителей кадровых структур, директоров и главных инженеров и т. д. Процесс был довершен разгромом национальной политической элиты на июльском пленуме ЦК КП Латвии в 1959 году.
Таким путем и было искусственно в краткие исторические сроки сформировано (а не вызрело длительно) двухобщинное общество с полным преобладанием русского языка. Нам предлагают застолбить эту модель и оставить русский язык в качестве второго официального, не считаясь с тем, что русский язык в руках административно-бюрократического аппарата стал инструментом тотального вытеснения национальных языков повсюду в СССР.
С некоторых пор в русской печати Латвии стало хорошим тоном замазывать проблемы латышской нации. А так ли уж все было плохо в условиях прежнего режима? О советском тоталитаризме, принесшем катастрофические изменения в этно- демографическое состояние латышей, там же сказано: «. . .перегибы, хотя и очень крутые». С таких позиций неэтично размышлять и о проблемах русского населения Латвии. А главное — не объяснить нынешнее состояние умов.
Запущенная Сталиным в годы войны идея о первородстве русских должна была формировать образ народа-хозяина-старшего брата. На уровне бытового общения русских с нерусскими это проявлялось в виде патернализма русских, их снисходительно покровительственного отношения к нерусским — «мы освободили», «мы приобщили», «мы кормили». . . Ответной реакцией на том же бытовом уровне является сегодняшняя идентификация русского с советским. Среди латышей — идентификация русских с теми, кто оккупировал, кто увозил в Сибирь, занял дом и т. п. Русская диаспора в Прибалтике объективно оказалась с грузом вины за национальную политику империи. Как
точно сформулировал в одной из статей Ст. Рассадин — «империя спровоцировала нынешнее отталкивание». Нужен длительный новый исторический опыт, чтобы поломать эти стереотипы.
Не объясняются ли трудности официальных переговоров между Россией и Латвией помимо причин политических еще и исторической памятью самих государственных деятелей, которая выплескивается в виде мелочности одних и великодержавности других? Признавая важность фактора исторической памяти, довлеющей над умами людей, следует подчеркнуть, что историческая память на уровне массового сознания носит избирательный характер. Москва, как и Россия в целом, в предшествующие десятилетия была не только центром, откуда исходили директивы и команды, приезжали высокопоставленные чиновники, но и центром диссидентского движения, отдушиной для многих представителей национальной интеллигенции в их противостоянии собственной республиканской партократии. Но это сейчас отодвинуто в дальний угол той же исторической памяти.
Законодательные акты Латвийской Республики последних лет большинством латышей воспринимаются как восстановление элементарной справедливости; а реакцией на советскую национальную политику стал национализм. Национальная идея в сознании абсолютного большинства латышей является ныне приоритетной — это доказывают не только опросы, но и национальные программы всего спектра латышских партий, в том числе и левоцентристского толка. Такую реакцию нельзя считать неожиданной и противоестественной, учитывая весь опыт национальных движений XX века. Мы солидарны с теми авторами, которые раскрывают связь национализма с модернизацией, с регионализацией и суверенизацией. Эта связь последовательно доказывается, например, в публикациях Виктора Заславского. Возникновение или восстановление национальных государств, задержанные целой эпохой тоталитаризма, лежат в русле мощных мировых процессов.
Национальное самосознание латышского и нелатышского населения не остается неизменным, оно меняется волнообразно под влиянием политических и социально-экономических процессов. С начала национального возрождения (Атмода) летом 1988 года условно можно выделить три этапа состояния сознания и одновременно межнациональных отношений.
Первый этап (1988—1989 гг.) — время наиболее полярного противостояния латышского и нелатышского населения, столкновения прямо противоположных психологических комплексов. Необычайно активное и яркое по внешним формам проявления национальное самосознание латышей столкнулось с полным непониманием их проблем и сути происходящего среди славянского населения Латвии, особенно его маргинальной, денационализированной части. Это отразилось в противостоянии двух политических структур: Народного фронта Латвии и Интерфронта.
Второй этап (1990—1991 гг.) — постепенная нормализация отношений. Отрезвление латышского населения после эйфории первых месяцев, избавление от наиболее болезненных комплексов (страха за судьбу латышского языка и др.) в результате конструктивного решения ряда проблем национальной жизни. С другой стороны — активизация малых национальных групп (евреев, поляков, эстонцев и др.), создание национально-культурных обществ и их Ассоциации (АНКОЛ), призванных выполнять стабилизирующую роль в межнациональных отношениях. «Медовым месяцем» взаимоотношений называют первую половину 1991 года. Январские события в Риге (баррикады) выявили спокойную, без всплесков линию поведения латышского народа, огромный авторитет НФЛ и наметившуюся было консолидацию всего гражданского населения против попыток военного вмешательства центра. Во время опроса 3 марта 1991 года три четверти всего населения Латвии, в том числе 25% нелатышей (старожилы и интеллигенция), поддержали идею независимой демократической Латвии.
Третий этап (вторая половина 1991    г. — настоящее время) •— новое похолодание, напряженность межнациональных отношений. После августа 1991 г. и особенно отчетливо — со времени обсуждения в октябре 1991 года концепции Закона о гражданстве в Верховном Совете Латвии стало ясно, что шанс на быстрое и легкое решение тяжелых национальных проблем упущен и что демократическая модель межнациональных отношений, которую предложил II съезд НФЛ в октябре 1989 г., не получила поддержки и законодательного закрепления.
Представим себе на миг, что в какой-то из переломных моментов (май 1990 года, август 1991 г.?) прежний Верховный Совет Латвии все же принял бы Закон о гражданстве — хотя бы и в очень либеральном варианте, но с обязательным требованием отказа от прежних гражданств. Может быть, произошла бы при этом естественная дифференциация нелатышского населения на сторонников империи и лояльных жителей Латвии? За два последующих года руководство Латвийской Республики в какой-то мере потеряло доверие нелатышской части населения.
Почему события развивались в сторону нового межнационального противостояния после уже наметившегося оздоровления? В одночасье не стало явного и очевидного для всех политического и идейного противника (Компартия, КГБ, центр), объединявшего очень разнородные по сути силы Народного Фронта Латвии. Начался закономерный процесс дифференциации внутри НФЛ, ведущий к его ослаблению, а далее —    к расколу. Если НФЛ в 1989— 1990 гг. был способен сдерживать крайне правые силы в латышском национальном движении, то в новой ситуации он отступал перед их напором. На последующих съездах НФЛ (III, IV, V) к руководству пришли новые люди, а основатель НФЛ — демократически ориентированная элита латышской интеллигенции была отодвинута или ушла сама.
Сыграла свою роль легкость победы, триумф быстрого мирового признания независимой Латвии. На этой волне и проходило обсуждение концепции Закона о гражданстве в Верховном Совете осенью 1991 года и принятие жестких условий будущей натурализации. Волны взаимной неприязни вдруг (после августовской победы!) залили страницы латвийской прессы. Русский писатель и депутат Верховного Совета Латвии, один из активных создателей НФЛ, Владлен Дозорцев отмечает, что свою лепту в похолодание внесли обе стороны. До августа 1991 года значительная часть русского населения Латвии рассчитывала на поддержку старых структур, видя в них свой тыл (Москва, военный округ, Интерфронт, КП Латвии), оказывая сопротивление независимости Латвии. Если 25% нелатышского населения 3 марта 1991 г. поддержали независимость Латвии, то ведь 60% высказались против. На этом постоянно играли праворадикальные силы в латышском национальном движении (Конгресс граждан и др.), напоминая о «пятой колонне» в составе жителей, которая никогда не станет лояльной в независимой Латвии.
Ощутимые изменения массового сознания русского населения Латвии (мы не говорим о русской интеллигенции) начались уже после августа 1991 года, когда рухнул воображаемый тыл. Изменения эти происходят очень медленно, но все же фиксируются социологическими опросами, газетными интервью, письмами в редакции. Главными направлениями этих изменений, как представляется, являются более отчетливое ощущение своей русскости, сближение по ряду параметров с самоощущением латышского населения Латвии и идентификация себя в качестве латвийских русских. Русское население в национальных республиках бывшего СССР оказалось наиболее денационализированной частью жителей этих республик, слабее других осознававших свои национальные корни. Национальное возрождение латышей несомненно повлияло и на русских, вызвало активизацию русского национального самосознания, преодоление навязанного режимом облика «старшего брата», дом которого — весь огромный Союз. В экспресс-опросах газеты «СМ-сегодня» в 1992 году упорно варьируется мнение русских чита- телей-рижан о своей принадлежности к русской нации, ее великой культуре, истории предков, их желание вернуть себе потерянную было русскость!
Специфическими моментами русского национального сознания в Латвии являются его двойственность — осознание принадлежности и к Латвии и к России — родине предков, духовной родине. У русских по сравнению с латышами несущественным элементом самосознания является связь с землей, природным ландшафтом. Их сознание менее этнично, оно связано с этнокультурным фактором, русскоязычной средой. При всей двусмысленности термина «русскоязычные», смазывающего сложную национальную жизнь нелатышского населения Латвии (108 этносов), он все же отражает и реальность: помимо русских 278 тыс. нерусских в Латвии считали в 1989 г. русский язык родным. Это языковая среда крупных городов Латвии, объединяющая людей вокруг инфраструктуры культуры, функционирующей на русском языке.
Результаты социологических опросов 1989—1993 гг. показывают сближение оценок русских и латышей по таким параметрам, как поддержка статуса независимой Латвии вне СССР (с 1989 г. по март 1991 г. процент поддерживающих среди русских вырос с 9% до 38%), отношение к правительству, экономическим реформам. Видна разница в восприятии ухудшения атмосферы межнациональных отношений в течение года с июня 1991 по июнь 1992    — ее острее почувствовали русские и почти не заметили латыши. Зато поразительно одинаковым является восприятие экономического положения — своего и окружения. Экономические трудности переходного периода сближают людей, а не разделяют по национальностям. Свою социальную незащищенность воспринимают одинаково все пенсионеры и семьи с маленькими детьми независимо от национальной принадлежности. Следует отметить, что оценки русских в целом пессимистичнее, чем у латышей.
Это подтверждает самооценка респондентов относительно своей социальной ниши и экономического положения. В июне 1993 г. опубликованы данные социолога Б. Зепы: 63% латышей и 73% нелатышей отнесли себя к беднейшим слоям общества. Общество бедных людей, встревоженных за свое будущее, без стабилизирующего среднего слоя — такое его состояние чревато и социальными, и этническими конфликтами.
В мае 1993 года газета «Диена» опубликовала данные о мнениях потенциальных избирателей (имеющих гражданство латышей и нелатышей), —    какие проблемы в первую очередь следует решить Сейму. Очередность проблем выглядит так: улучшение экономического положения в целом, безработица, развитие хозяйства, а затем социальное обеспечение, вывод российской армии, приватизация. Улучшение межнациональных отношений оказалось в самом низу шкалы приоритетов наряду с экологией. Разница в мнениях латышей и нелатышей выступает лишь в двух случаях: латыши более заинтересованы в выводе российских войск, а нелатыши — в скорейшем принятии Закона о гражданстве.
В настоящее время нет признаков обострения межнациональных отношений в Латвии. На уровне повседневного общения нет враждебности, нет поляризации. Примерно на прежнем уровне сохраняется состояние отчужденности. При этом появляется все больше проблем общих, связанных не с национальной принадлежностью, а с ходом развития Латвии. Главные проблемы русской семьи такие же, как у их соседей- латышей: как заплатить за квартиру, как приватизировать жилье и т. п.
Современная конфликтология помогает понять закономерность развития общества с пестрым национальным составом. Национальный фактор всегда будет разъединять людей, полностью гармонизировать эту сферу взаимоотношений просто невозможно, с этим надо считаться. Но опасно расширять зоны несовпадения интересов, такое расширение чревато взрывом. Нашим политикам в Пятом Сейме следовало бы посчитаться с этой, уже выверенной в мире этнополитической доминантой. Если неграждане до своей натурализации ограничены в политических правах, то они не должны быть ущемлены в экономической, социальной, культурной и других сферах. У русских есть и свои сугубо внутренние проблемы, связанные с процессом вызревания нового самосознания.
Русские в Латвии с большим трудом начинают осознавать свой реальный этнический статус — большого, но все-таки национального меньшинства в национальном государстве. Этому мешает внедренная в сознание державность, вековая история империи с ее догмами, мифами о незыблемости интересов России в Балтии, о прорубленном раз и навсегда окне в Европу и т. п. То есть на сознание продолжает давить фактор исторической памяти. Он давит и на сознание латышей. Они тоже психологически сопротивляются признанию русских меньшинством, а себя большинством, ответственным за других.
По сравнению с русскими украинцы (около 90 тысяч) и белорусы (120 тысяч) органичнее и естественнее воспринимают свой статус национальных групп Латвии: они арифметически и в самом деле меньшинство по сравнению с 1,4 млн. латышей, у них нет синдрома руководящего народа, а напротив, у них есть свой счет к советской национальной политике на Украине и в Белоруссии. К тому же белорусы Латвии издавна здесь проживали, особенно на территории Латгалии.
Осознание большинством русских себя в качестве национальной группы в латвийском независимом государстве, которая должна считаться с законами, традициями этой страны, — важный шаг в процессе упорядочения, нормализации межнациональных отношений. Можно ли уже назвать русское население Латвии русской общиной? Процесс структурирования русских в Латвии протекает очень трудно — это очевидно.
Из общего числа 2,5 млн. русских в Балтии 902,3 тысячи (34% населения) проживают ныне в Латвии. В ходе демократизации общественной жизни возникло множество организаций, в их числе и среди русского населения Латвии. С 1988 года существуют Балто-славянское общество и Латвийское общество русской культуры. Около 40 национальнокультурных обществ финансируется государством, и в их числе 7 русских культурных организаций. Правда, известно и то, 4то актив национально-культурных обществ немногочислен и группирующаяся вокруг них интеллигенция не представляет всю национальную группу. Большие надежды вызвал факт образования 23 марта 1991 года РОЛ — Русской общины Латвии.
Русская община Латвии в своем Уставе и других документах заявила о себе как о добровольной самоуправляющейся организации с двумя главными функциями — экономической взаимопомощи членов и культурной работы. Образование РОЛ вызвало противодействие крайних политических сил: коммунистических структур и праворадикальных элементов в Латвии, но инициатива была поддержана правительством. Стала выходить газета «Русский путь», а в сентябре 1991 года под эгидой РОЛ начал функционировать Технологический университет -— первое негосударственное высшее учебное заведение в Латвии. Это была заявка на роль организующего центра всего русского общества Латвии. РОЛ таким все же не стала, хотя продолжает существовать, как и ее территориальные части в Риге, Юрмале, Даугавпилсе. Продолжают возникать новые ячейки, новые организации — Ассоциация российских граждан Латвии, Балтийская конституционная партия (Русская партия) Латвии и множество других, вплоть до Монархического союза и Рижского общества казаков.
Сплочению всего русского населения Латвии вокруг одной организации и становлению русской общины мешает глубокая дифференциация русских, полярность интересов —    политических и экономических. Классифицируя русских жителей Латвии, следует иметь в виду различное происхождение разных групп (веками проживающие в Латвии и кратковременные мигранты), социально-профессиональный статус (элита технической интеллигенции и малоквалифицированные рабочие), политические симпатии (от коммунистических до монархических, великодержавных). Даже старожилы Латвии двух типов — староверы и православные — вовсе не стремятся слиться в единое целое.
Критерий, наиболее важный с точки зрения перспектив русского населения Латвии, — степень интегрированности в латвийское общество. Наиболее интегрированная часть местного русского общества — старожилы (как старообрядцы, так и православные), гуманитарная русская интеллигенция, мигранты второго и третьего поколения, родившиеся в Латвии.
Наименее интегрированы — маргиналы: малоквалифицированные и плохо устроенные рабочие, уже не в первом поколении кочующие по стране, а также отставные военные и бывшая номенклатура. Ныне ушла в тень, но реально существует группа людей из верхов номенклатуры, имевших абсолютно привилегированное положение, для которых Латвия была лишь западной провинцией России и удобным местом проживания.
Способна ли эта часть русского населения как социальная группа интегрироваться в латвийское общество?
Русские политики Латвии, начиная избирательную кампанию по выборам в Пятый Сейм, обратились к русскому населению с призывом к единению (должна же, наконец, русская община ощутить себя силой!), но тут же были вынуждены констатировать размытость мнений избирателей, отсутствие известных в народе русских политиков (у латышей они выдвинулись на волне национального возрождения), то есть лишь самое начало консолидации русских. Как они и предполагали, русские избиратели в июне 1993 года голосовали не только за русские списки, но и за латышских политиков, представляющих коалиции с либеральными национальными программами (их голоса оказались разделенными между четырьмя списками).
Еврейская, украинская общины Латвии тоже не являются монолитом, и в них есть разнородные элементы и внутренние трудности. И все же в этих случаях можно говорить об общине, которую сплачивает национальный интерес и которая ощущает себя национальной группой Латвии. Особенно это касается небольшой, но чрезвычайно активной еврейской общины Риги. Долго сдерживаемые советским антисемитизмом национальные чувства еврейского народа вылились в горячее желание стать евреями, ощутить свою общность, приобщить детей к истории и традициям еврейского народа. На этом фоне яснее проступает денационализированное состояние значительной части русского населения. Для русских Латвии не является консолидирующим фактором и религия, в отличие, скажем, от местного польского населения.
Социологические исследования о роли национально-культурных обществ в Даугавпилсе выявили особую активность в этом городе латышей (13% населения) и поляков, число которых тоже невелико. Выявилось, что многочисленные национальные группы (русские, белорусы в Даугавпилсе) обнаруживают меньший интерес и меньшее желание к корпоративным связям в рамках культурных обществ. В то же время для малочисленных групп эта организация — одно из средств сохранения идентичности.
Проблема национальной идентичности обострилась и в самой России. Русские авторы тоже ведут споры о том, вокруг чего же в новых условиях интегрируется русское сознание в самой России? Если это не будет собственно этнический фактор (так считают многие), а патриотизм, то какой, какого именно толка, — так размышляли А. Цип- ко и А. Мигранян на страницах журнала «Знамя» в 1992 году. Мне близка точка зрения литературоведа Наталии Ивановой, которая считает, что русскость — в культуре, что наиболее отчетливо наметившееся направление консолидации — русское культурное единство. Это может быть отнесено и к русским в Латвии с поправкой на то, что, консолидируясь вокруг явлений русской культуры, русские становятся местной национальной группой, органически врастая в латышскую действительность со своей национальной спецификой.
Элементы проявления местной латвийской русскости (пока только элементы!) просматриваются в позиции русской интеллигенции в Риге, в ее культурных начинаниях последнего пятилетия. Внушают надежду поиски своих корней здесь, в Латвии,
стремление опереться на общие духовные ценности. Создан, например, Центр гуманитарных исследований и просвещения, вокруг которого группируются ученые, разработавшие программу изучения и популяризации истории русских и русской культуры в Латвии с VI века. Появляются специальные учебники для русских детей, например букварь латышского языка «Бурту Абеце», учебник аналитической экологии на материале Латвии. Это поможет некогда советизированной, денационализированной русскоязычной школе стать русской школой — очагом русской культуры в Латвии.
Русские читатели в своих письмах в газеты сами фиксируют свои отличия от русских в России: мы менее советизированы, мы более сдержанны, чем наши родственники в России. Этнопсихологами давно отмечено, что длительное проживание в иной этнической среде со временем накладывает отпечаток на манеру поведения, нормы поведения в повседневной жизни. При этом заметнее приметы местной бытовой культуры, тогда как приобщение к ценностям духовной культуры требует знания языка и длительного проживания.
Об этой стороне процесса постепенной интеграции русских косвенно говорит их приобщение к латышскому языку. Со времени вступления в силу Закона о государственном языке 5 мая 1992 года около 67% тех работников, для которых обязательно знание латышского языка, успешно сдали экзамен.
43% русских, опрошенных социологом Азием Ивановым осенью 1992    года, назвали Латвию своей родиной. Приметы этого самоощущения в высказываниях о себе русских рижан на страницах газет «СМ-сегодня» и «Русский путь»: «.. .родился в Риге, живу 40 лет, в России чувствую себя чужаком, да и меня там так вопринимают»; «Латвия — дом, где родились дети, где похоронены родители, где работа и друзья». Некоторые включают в по нятие «дома» элементы латвийской природы — море, сосны, а также латышскую речь, которая хоть и не является родной, но с детства привычна слуху. Можно сослаться и на высказывание русского писателя Владлена Дозорцева о себе, о своей привязанности к Латвии: живет в стране с 11 лет, здесь вырос, знает язык, историю Латвии, не ощущает себя чужим, за границей скучает только по Латвии, Риге.
Путь интегрирования в латвийскую жизнь (а не ассимиляции) с сохранением своего национального — одна из реальных перспектив той части русского общества, которая глубоко укоренилась в Латвии и активно желает этого для себя и близких. Одновременно нельзя не видеть, что идет отлив славянского населения из Латвии. В 1991 году уехало 18 тысяч, а в 1992 году — 45 тысяч человек. Около 36 тысяч намеревались уехать в 1993 г. Это нельзя назвать движением беженцев и повальным бегством. Это можно назвать стихийной репатриацией, к которой вынуждают неблагоприятная социально-экономическая обстановка, неопределенность темпов будущей натурализации и статус апатридов.
В сентябре 1993 г. в Риге состоялась Международная конференция по проблемам переселенческого движения из Балтии. Председатель ЛАВР «Корни» Вяч. Тихомиров сообщил, что при содействии ассоциации 600 семей уже переселились на Псковщину и обустроились там. По его мнению, около 200 тысяч были бы готовы к переезду. Журналистка Лидия Графова, как и другие участники конференции, подчеркивала, что саморепатриация может стать мощным фактором развития России — например, семи среднерусских областей, обезлюдевших в прежние годы и нуждающихся в повторном заселении. Но — при серьезных материальных капиталовложениях.
Пока же никакой планомерной государственной помощи репатрианты не получают. Будь она налажена со стороны Латвии и России, добровольная репатриация могла бы стать более активной. По некоторым социологическим данным (осень 1992 г.), безусловно на отъезд сориентированы 14—15% русских, 68% хотели-бы стать гражданами Латвии. По данным паевого общества «Патрия», одной из функций которого является помощь переселенцам, 10% пайщиков готовы уехать невзирая на условия, еще 20% — при более выгодных условиях переселения, а 70% хотят остаться. Очевидно, выезжают и готовы выехать менее укоренившиеся и видящие для себя лучшие перспективы в других странах. Главное направление выездов
—    страны СНГ, причем в Белоруссию и на Украину выезжают многие русские. Уезжают они в страны Европы, Израиль, США, Корею и т. д.
Таким образом выявляется несколько направлений развития русского национального сознания и вместе с тем перспектив развития этой, самой крупной национальной группы Латвии. Мы делали упор на интересующую нас проблему самоидентификации, пробуждения русскости. Но за этим может последовать:
Демократическое общество должно предоставить право выбора и гарантировать соблюдение элементарных прав личности, независимо от ее национальной принадлежности. Латвия по всем общепринятым критериям стала демократическим государством, но не стала еще правовым государством, впрочем как и другие бывшие республики СССР. Они все еще находятся в переходном состоянии. Экономическая стабилизация в Латвии и в России, вывод российских войск из Латвии ускорят демократизацию общественной и политической жизни и облегчат русским Прибалтики их самоопределение.
_______________________
ЛИТЕРАТУРА
1. Дробижева Л. М. Этническое самосознание русских в современных условиях: идеология и практика. «Советская этнография», 1991, № 1.
2. Дробижева Л. М. О тенденциях в этническом самосознании на рубеже последнего десятилетия XX века. «Современные этнические процессы в СССР и СФРЮ». М., 1992, с. 19 — 33.
3. Заславский Виктор. После СССР. «Дружба народов», 1992, № 5, с. 183—194.
4. Зепа Бригита. Серия публикаций об изменениях в общественном мнении латышского и нелатышского населения в «Известиях АН Латвии»,
1992, № 10, газетах «Диена», «Неат- карига циня» в 1993 г.
5. Иванова Наталия. Русский вопрос. «Знамя», 1992, № 1, с. 191—204.
6. Меньшиков В. Национально-культурные общества — что они могут? Финансово-экономический еженедельник АТБ-Экспресс, 1992, № 16. с. 7.
7. Мы в Латвии. Р., «Звайгзне», 1989.
8. Рассадин Ст. Расставание с... «Литературная газета», 1 июля 1992 г.
9. Этноситуация. Факты и комментарии. Р., 1992.
10. Латвийская печать 1991 — 1992    гг. «Диена», «Неаткарига циня», «СМ-сегодня», «Русский путь».