Вряд ли я напишу мемуары. И времени для этого почти не осталось. И не Бог весть какой ценности были бы эти воспоминания. К тому же процесс воспоминания не всегда приятен. «И с отвращением читая жизнь свою, Я трепещу и проклинаю».
И надо же — потянуло воспроизвести один эпизод той жизни, когда мы существовали «под гнетом власти роковой» и тем не менее от души веселились.
Пробудил во мне этот эпизод полученный из Бремена фундаментальный труд «Samizdat», в котором отражена история этого явления в разных странах социалистического лагеря и его роль в подтачивании и разрушении советской системы. В нем представлены образцы разных жанров, способы размножения нелегальных текстов, фотографии, сатирические рисунки и пр. Перелистывая его, я задержался на фотографиях, показывающих как часто профанировался символ государства рабочих и крестьян — серп и молот. Стоп, стоп, что же меня остановило? Ну, конечно, и мы отдали этому дань. А вдруг да и сохранился негатив тридцатилетней давности, снятый непритязательным «Зорким»? Но рассказ требует начала, в котором предстает Б. Д. Шуплецов.



Борис Всеволодович Шуплецов был одним из двух издательских деятелей, к которым лепились лучшие люди московского литературного цеха, преимущественно те, кто кормился переводами, не имея возможности печатать собственные стихи по причине их «непроходимости».
Был Борис Всеволодович старшим редактором издательства «Иностранная литература» и «Прогресс». И в этом качестве охотно пригревал Д.Самойлова, Леона Тоома, Ю.Левитанского, Германа Плисецкого, И.Бродского и др. С некоторыми отношения становились дружескими. И что уж скрывать — и автору этих строк он покровительствовал.
Вторым подобным отцом-благодетелем был Борис Тимофеевич Грибанов, который княжил в издательстве «Художественная литература». Но если Борис Всеволодович был человек беспартийный, в душе монархист (никак не мог простить советской власти убийство государя Императора), простодушный либерал, словом «блажен муж иже не иде на совет нечестивых», то Грибанов был человек чиновный, сановный, партийный. И хотя тоже был связан дружеством с Самойловым, Левитанским, Тоомом, давал понять им, что вынужден считаться с командно-административным руководством литературным процессом и посему держать руку на пульсе, а нос по ветру. Но и в этих условиях находил возможность проводить нашу братию через игольное ушко.
При всей их разности оба находились в приятельских отношениях. И, как говорил Бегемот, сиживали за столом, сиживали. Правда Борис Тимофеевич любил больше выпить, тогда как Борис Всеволодович — больше закусить. Был он, как говаривал Леон Тоом, переняв необходимый акцент из речи некоего номенклатурного деятеля, «большой гурман». Какое-то время судьба благоволила Б.Вс.и дала возможность приобрести дачу под Загорском, и Б.Вс., вспомнив, что его батюшка был дворянин и
владел именьицем в Харьковской губернии, решил «сесть на землю».
Приезжая в «имение», он окучивал грядки, подрезал кусты, руководил ремонтно-строительными работами, поскольку дом еще требовал доделки. Но при этом жаждал общения с друзьями, которых зазывал к себе.
Побывал на этой даче и Давид Самойлов, оставив упоминание о ней в стихотворении, приложенном к именинному подарку.

Возомнив себя помещиком, Б.Вс. бессознательно стал практиковать действия, присущие этому классу, а именно: привлекать гостей к трудовой деятельности. Некоторые шли на это безропотно, брали грабли, лопаты, пилы, зная, что рано или поздно накормят. Напомнаю, что Б.Вс. был «большой гурман».
Надо сказать, что единственно, кто открыто отказался участвовать в трудовом процессе, был все тот же Б.Тим., который со свойственным ему обезоруживающим цинизмом заявил: «Нет уж, Боря, на это ты не рассчитывай. Я выехал на природу не с тем, чтобы ее улучшать. Она меня и в таком первозданном виде устраивает. Я лучше здесь на травке полежу. А когда придет время откушать, ты меня разбуди».
Но это уже разговор Державы с Державой. Остальные же могли лишь глухо роптать.
На этой же даче обретался и прозаик Сергей Артамонов, недавно ставший зятем Б.Вс. И вот когда они с Леоном Тоомом вскапывали грядки, барственный Б. Вс. назидательно указал им, что они не на полный штык всаживают лопаты и не разбивают комья. И еще добавил, что в таком случае вопрос с кормлением рабочей силы может остаться открытым. Рабочая сила пререкаться не стала, но время от времени гнусно хихикала.



Следствию удалось установить, что смеялись они над новым именем Б.Вс., которого они за глаза именовали Бытопсоз Всеволодович, произведя это имя от формулы «Бытие определяет сознание». Более того они стали намекать на какую-то отрыжку пережитков капитализма в сознании некоторых отдельно взятых личностей.
Хотя время было уже, как говорила Ахматова, вегетарианское, но тем не менее открыто являть собою лик классового врага было неразумно.
Б.Вс. озадачился, но тут я, всегда близкий к моему другу и чувствовавший, когда и как трепещут струны его души, поспешил к нему на помощь.
— Боря, плюнь на них, давай оставим документ, что ты вовсе не эксплуататор, а истинный советский человек, стоящий на страже труда, который, как известно, облагораживает человека. А эти дармоеды облагораживаться не хотят.
И мы встали в позитуру и вознесли над головой символ труда — Серп и Молот. А запечатлеть это заставили все того же злокозненного змея-горыныча Сергея Артамонова (см. фото).
Так фронда была посрамлена, а Б.Вс. оправдан перед лицом возможных неприятностей (правда, делать копию с этого негатива понадобилось лишь сейчас, тридцать лет спустя).
Впрочем, органы сумели подобраться к Б.Вс. с другого бока: многолюдно обыскивая его в связи с делом Зои Крахмальниковой, а главным образом из-за того, что якшался с иностранцами, с которыми Сергей Артамонов, успевший «свалить за бугор», присылал из Парижа тамиздатскую литературу. Слава Богу, обошлось без узилища!



В заключение брошу еще светлый блик — стихи Самойлова, написанные по тому случаю, что Щуплецов отпустил усы, что по тем временам было вызывающе. Это уж потом пошла такая мода. В дачный период Щуплецов ходил без усов, что удостоверяет снимок, где Б.Вс.выглядывает из окна дачи.

________________________________
* Времена изменились: уже можно упоминать прилюдно о своем дворянстве, и Шуплецов выводил свою родословную от Готфрида Бульонского (Прим автора).
________________________________



__________________________________
* Помню обеих!. Ах, эта свежесть юношеского стиля!
Ах, эти тонкие чувства! Теперь и я ношу усы. (Прим. автора).
__________________________________
И поскольку я уже оказался в стане Воспоминателей, то и заключаю традиционной для них формулой: «В старину живали деды веселей своих внучат».