Второй раз на своем веку я только и слышу: язык, языка, языку... Первый раз это было, когда Великий Вождь одарил мир своим трудом «Вопросы языкознания» — и все на разные голоса — в Риге гоже — принялись талдычить об этом, как будто вопрос языка был главнее восстановления разрушенной войной страны, вопросов насущного хлеба и очага.
И ясно было, что дело не в самом языке, а в усилении единомыслия, поскольку народ за войну разбаловался и вновь надлежало заставить его мыслить — «от сих и до сих»
И вот опять спотыкаешься на каждом шагу об этот злополучный язык, где дело вовсе не в языке. И в том и в другом случае дело не в лингвистике, а порождено все исключительно политическими соображениями.
А как же, говорят мне, как же без решения проблемы языка можно осуществить интеграцию, ведь без интеграции пропадем мы, несчастные, в придорожной канаве Европы.
Так ведь и рекламируемая интеграция — явление того же порядка.
В моем понимании подлинная интеграция — это сопряжение двух начал на базе общей заинтересованности. Причем каждая сторона должна оставаться сама собой — стремясь всего лишь к любимому Михаилом Сергеевичем «консенсусу».
Но стоило мысленно произнести «быть самим собой», как коварная память тут же подсказала: — Это ты из «Пер Гюнта» взял?
И верно, это ведь там тролли, этакая норвежская чертовщина, внушает Пер Гюнту: быть самим собой малоперспективно, да просто не интересно. Ты только прибавь словечко: «быть самим собой довольным». Сделай это своим девизом — и увидишь, какая тебя ожидает невероятная жизнь!
Именно этот девиз явился движущей силой и нашей правящей элиты
Спрашивается, какая может быть интеграция, когда одна сторона всем недовольна, а другая довольна собой и, стало быть, положением вещей вообще.
«Быть самим собой» по Ибсену значит, что человек должен оберегать и развивать свое «я». То же самое утверждал Пушкин: «Самостоянье человека — залог величия его».
Но Пер Гюнт все время поступается своим «я», желая брать от жизни как можно больше,— то он денежный мешок, то экзотический султан, на что хватает его фантазии.
Вот и наш латвийский Пер Гюнт тоже одновременно хочет быть и героическим легионером СС — и равноправным членом антигитлеровской коалиции, приверженцем языческой религии предков — и пребывать под сенью протестантской церкви. Хвалится своей извечной честностью — и не вынимает руку из чужого сейфа...
Вспомним характерную фигуру Лапайниса, который последовательно воевал за царя, потом за Ленина, потом за Ульманиса, потом за Гитлера, получив Георгия, орден Красного знамени, орден Лачплесиса и Железный крест.
Наш латвийский Пер Гюнт и для себя еще не выработал концепцию будущего, но тем не менее требует от национального меньшинства: будь таким, как я, ну на первое время хотя бы усвой мой язык, а там по обстоятельствам, там или я что-нибудь придумаю или чудо свалится. И бюджет будет отличный, и полезные ископаемые сами из-под земли полезут, и вместо трубы с Востока будет труба с Запада, по которой беспрерывно будут течь доллары и евро, так, ни за что, хотя бы просто за то, что мы особенные, сами собой довольные..
Дискутировать с нашими депутатами и министрами невозможно, потому что они «искренне» недоумевают, какие могут быть у инородцев претензии, когда у нас все определяет Конституция, такой уж закон. А известно, dūra 1ех, sed 1ех, то есть закон, конечно, огорчительный, но ведь закон, против него не попрешь.
После этого, конечно, можно перевести разговор в плоскость юридической латыни и сказать, что законы наши были изданы в условиях Jus primi possidentis, что означает «право того, кто первым завладел», иначе, в условиях захватного права.
Конечно, вам возразят, что такое уж было стремительное время освобождения, надо было ковать железо, пока горячо, не всегда была возможность предвидеть последствия от применения закона.
Но сейчас-то в спокойных условиях можем менять некоторые законы — для того сидят в Сейме умельцы. Э, нет, шалишь! — возразит наш Пер Гюнт. — Fiat justitia — perat mundus! — Что означает в переводе: «Гори все синим пламенем, но трогать закон ни-ни!»
Так что никакой юридической латынью вы этого Пер Гюнта не перешибете. У него уже, как нынче говорят, все схвачено. Твое — мое, мое — не тронь!
Напомню, что в пьесе повляется Пуговичник, т.е персонификация силы, которая переплавляет бракованных людей, как переплавляют поломанные оловянные пуговицы.
Пуговичником этим является, конечно, время. Но когда-то оно еще переплавит сегодняшний лом. А сейчас-то как жить?
«Быть самим собой» — это значит видеть свое окружение и себя в нем. Не такая уж она глупая, эта прибаутка: «Отойду да погляжу: хорошо ли я сижу». Для этого нужно обладать индивидуальной культурой как частью культуры общезначимой. Для этого нужно почти ощутимо воспринимать такое понятие, как «граница» — именно в научно-культурном плане
Замкнутость, почти герметичность «приватизированной» национальной культуры, о которой пекутся идеологи «Латышской Латвии», обрекает ее на постоянное пребывание в роли «Сиротки», образ которой даже хотят сделать национальный символом.
Упор именно на «Латышскость» Латвии делает ее историю одномерным, бесцветным, дистрофичным конспектом в несколько страничек, тогда как история края — это многотомный, многоцветный манускрипт спрессованных веков. «Латышская Латвия» все время хочет отгородиться как от внешнего «супостата», так и от внутреннего. Понятие «границы» у нас исключительно географическое таможенное, политическое понятие. Не случайно так пекутся об электронном оснащениии восточной границы.
Между тем, в науке и культуре понятие «граница» — то, без чего невозможно пытливо осваивать действительность. Граница помогает точнее определять условия истинной сути явления, а также сопоставлять и противопоставлять данность тому, что за пределами. «Они» должны существовать, потому что без «Они» невозможно понять, что такое «Мы». Границы проходят между этносами, верованиями, ареалами, эпохами, поколениями, именно на этих границах всегда возникает и сгущается самое интересное для пытливого ума.
В пространстве культуры границы сплошь и рядом не совпадают с теми, что видятся в географических атласах, календарях, системных руководствах.
Самый простой пример. Анна Ахматова в «Поэме без героя», передавая восприятие 1913 года, пишет:


Т.е, не с 1901 года он начался, а с 1914. когда война открыла собою этот век крушений и крови
Предельно простое определение дает Ю.Лотман:
«Понятие границы двусмысленно. С одной стороны, она разъединяет, с другой — соединяет. Она всегда граничит с чем-то и, следовательно, одновременно принадлежит обеим пограничным культурам...»
Не закукливаться в пределах этнического прозябания, а ощущать мыслию границы своего «я» и пределы своей цивилизационной платформы.
Как писал Мамардашвили, куда важнее чисто этнического бытования «задача превращения нации в современную цивилизованную, т.е. в общество свободных производителей, не связанных никакими личными зависимостями, привилегиями и внешними авторитетами. Чтобы люди были способны к современному труду. Не будет этого — нация выродится. Внешне это будет выражаться в событиях, казалось бы, с этим не связанных, — в демографическом ослаблении нации, появлении большого числа лиц другой национальности, а в действительности эти явления будут просто внешней символикой больного внутреннего состояния».
Дилетант Пер Гюнт вытеснил профессионала почти из всех областей общественной жизни. И нигде сейчас не знают, за что браться и как осуществлять что-то.
Как известно, из кислого лимона можно сделать вкусный лимонад.
Почти в каждой области нужно выпрыгнуть из того, что не сулит развития. Взять для примера хотя бы нашу деревню, которая стала уже убыточной и способна прокормить лишь сама себя. И не догнать нам сельское хозяйство Дании или Германии. А может, и не надо догонять. А может быть, деревню можно «окультурить» для иного использования, преобразовав ее в продолжение излюбленной туристами Юрмалы, которая могла бы быть золотой жилой, сделать ее местом отдыха а la rustique, куда охотно поедут пресыщенные цивилизацией европейские горожане. Тут и идилическая рожь цветет, и аисты разгуливают, и клубника сладкая, в отличие от привозной, и форель в некоторых речках плещется. То и заманчиво будет, что сохранился традиционный, живописный «примитив» этих разнообразных «музеев под открытым небом». Поедут как с Запада, гак и с Востока — там тоже, кроме рублей доллары водятся.
Но и этого можно добиться лишь с помощью культуры, силами овладевших ею профессионалов, обладающих способностями этнопсихологов и модельеров быта. Для этого нужно вкладывать деньги не в ненужную армию и не в содержание разбухшего корпуса чиновничества, а именно в культуру, которая скажется на культуре труда, культуре поведения, экологической культуре, в выращивание нового поколения, которое созреет в условиях полиэтнической терпимости, многоязычия, сосуществования конфессий, умения осваивать культурно-исторический депозитарий, — то есть в условиях отказа от ксенофобии, порожденной довольными собой.