ПОКУШЕНИЕ НА ЦАРЯ ПЕТРА

Александр Гурин

 

Александр Гурин, Ирена Асе

Глава I. План убийства

Был поздний вечер 5 апреля 1697 года. С наступлением темноты узкие улочки Риги опустели. Рачительные горожане гасили свечи и ложились спать, чтобы в четыре утра начать новый трудовой день. Лишь в одном из окон второго этажа четырехугольной громады Рижского замка горел свет. В просторном кабинете генерал-губернатор граф Эрик Дальберг выслушивал сообщение своего шпиона.

Услыхав первые звуки тяжелых капель дождя, монотонно забарабанивших по карнизу, граф Дальберг зябко повел сутулыми плечами. Возраст наложил свой отпечаток на облик престарелого королевского наместника в Лифляндии. Графа мучила мигрень, случалось, донимала и боль в области сердца. Немало он прожил на свете — свыше 70 лет. И более полувека посвятил королевской службе.

Уже десятки лет его труды и заботы были связаны с Ригой — этой жемчужиной шведской короны. Шведское королевство, было огромным: воинственные скандинавы завоевали Финляндию, Карелию, Ингерманландию, Эстляндию и Лифляндию, триумфальным маршем пройдя по центральной Европе, захватили владения в Германии. Но не Финляндия или немецкий Бремен, а Рига и Лифляндия ежегодно давали Швеции миллион серебряных талеров. Каждая седьмая монета, попадавшая в королевскую казну, привозилась из города на Даугаве. И хранителем этого неиссякаемого источника сокровищ шведской короны был граф Эрик Дальберг.

Губернатор подошел к окну. В полутьме он с трудом различал очертания огромного крепостного вала. На краткий миг граф вновь испытал чувство гордости. «Мой вал куда шире рижских улиц», - подумал он. Да, тысячи латышских крестьян в течение многих лет возводили непреодолимую преграду высотой более чем в 10 метров, шириной почти в 40, а длиной – во много километров. Когда началось строительство, граф был полон энергии и отваги. Прошло время, стала неприступной Рига, инженер Дальберг после смерти фельдмаршала Хаствера был назначен генерал-губернатором Лифляндии. Граф грустно усмехнулся про себя: «Именно теперь происходит нечто таинственное, непонятное, порождающее тревогу». Эрик Дальберг просто по-детски обиделся, что возникла подобная ситуация не тогда, когда он был молод и силен, а тогда, когда стал стар и немощен.

Старый граф постоял у окна, собрался с силами, чтобы чужие люди не видели его физическую и душевную слабость, и вернулся к столу. Слуга принес горячительные напитки Дальбергу и его помощникам. Генерал-губернатор в старости стал отдавать предпочтение легкому рейнскому вину. Один из его собеседников – председатель ландфогтского суда и рижский бургомистр Хуберт Кемпке был любителем любекского пива. А драгунский поручик Филипп Рокка, известный в Риге как тонкий ценитель вин, неожиданно выбрал для себя недавно появившуюся в Риге украинскую горилку, что даже слегка удивило графа Дальберга.

Осторожный генерал-губернатор не желал говорить в присутствии лакея и молча взирал на собеседников. Немолодой уже, степенный судья Кемпке был рассудителен и флегматичен. С вышестоящими вел себя почтительно, но избегал даже намека на подобострастие. Лишь очень близкие люди догадывались, что порой таится за внешним спокойствием одного из четырех рижских бургомистров. А ведь поговорка: в тихом омуте черти водятся - была как раз придумана про людей, подобных ему.

Столь же обманчивое впечатление производил и поручик Рокка — смуглый, широкоплечий, с простоватой внешностью и открытым лицом – этакий бесхитростный бравый вояка. На самом деле сей итальянский авантюрист, уже несколько лет служивший по найму в одной из лучших армий мира, имел прекрасное образование и знал толк в закулисных играх. Полное отстутствие эмоций на лице и пронзительный взгляд показывали, что поручик обладает железной выдержкой. Каким ветром занесло в Швецию этого молодого авантюриста, для которого судьба кондотьера 15-го века подошла бы куда лучше, чем судьба офицера регулярной армии, не мог сказать никто. Причем, в славившихся порядком и дисциплиной шведских вооруженных силах Рокка так и не преуспел: ни умение интриговать, ни прекрасное воспитание не помогали тщеславному представителю обедневшего дворянского рода из предгорий Аппенин сделать быструю карьеру.

Когда лакей наконец удалился, Дальберг нетерпеливо и властно произнес:

- Итак...

- Ваше Превосходительство, - продолжил Рокка прерванный доклад, - будучи направленным в помощь капитану Лильенстерну, коего вы предоставили в распоряжение Его Превосходительства первого посла русских генерал-адмирала Лефорта, я мог беспрепятственно наблюдать за огромным московским посольством. И так как оно из-за ледохода на Даугаве стоит под Ригой уже не первый день, мне удалось выведать главный секрет. Впрочем, то, что я узнал, постепенно перестает быть тайной: слухи о том, что наделенный горделивой осанкой высоченный русский, который выдает себя за урядника Петра Михайлова, на самом деле никакой не урядник, а царь московитов Петр, уже начинают расходиться по Риге.

- А вы, поручик, гарантируете верность этих слухов? Вдруг их распускают сами московиты для каких-то неведомых нам целей?

- Чтобы убедиться в том, что в Ригу приехал монарх, мне достаточно было только раз подсмотреть, как разговаривал сей урядник с генерал-адмиралом Лефортом. Считая, что их никто не видит, он говорил, как истинный повелитель. Подобные распоряжения Его Превосходительству первому послу мог отдавать только сам царь. Кстати, с этим монархом произошел сегодня забавный инцидент. Он стал измерять ширину наших укреплений и тут часовой наставил на него мушкет и потребовал прекратить. Чуть до стрельбы не дошло, но кончилось все благополучно.

- Что же происходит? – размышлял вслух генерал-губернатор. – Десятки лет Московия не тревожила нас. И вдруг в Риге останавливается по пути в европейские страны до странности огромное посольство – сотни вооруженных людей. По числу оно больше похоже на небольшую армию, чем на группу дипломатов. Русские приезжают во время ледохода, когда задержка в пути неизбежна. В Московии от имени царя пишутся указы, словно он никуда не выезжал, а на самом деле этот монарх тайно находится здесь, с посольскими людьми. Чем этот маскарад может грозить нам? Городской гарнизон в боеготовности, караулы удвоены, посольство размещено не в самом городе, а в пригороде. Скрываясь под видом урядника, царь напрасно пытался измерить ширину крепостного вала. Города ему не взять!

- Но царь и не собирается сейчас штурмовать город, - дерзко вмешался в размышления генерал-губернатора драгунский поручик. – Он не начнет военных действий, пока не проведет реформы и перевооружение армии. Этот энергичный азиат хочет создать в Московии армию и флот, подобные европейским. Генерал-адмирал Лефорт проболтался мне, что московиты уже спускают на воду не только галеры, но и сорокапушечные фрегаты. А царь под видом Петра Михайлова для того и едет в Европу, чтобы учиться строить военные корабли. Вернувшись домой во всеоружии своего знания, он станет очень опасен для Швеции. А вдруг агрессивный монарх захочет вернуть те земли в устье Невы, которые шведы отняли у московитов почти сто лет назад, отрезав эту страну от моря?

- К чему вы клоните?- потребовал разъяснений Дальберг.

- В будущем возможна война с этими многочисленными варварами. Но Швецию хранит Бог! Ледоход заставил царя задержаться под Ригой. И в интересах шведской короны, чтобы русский царь остался здесь навсегда...

Граф Дальберг, поручив капитану Лильенстерну заботу о русском посольстве, придал ему в помощь Рокка, так как знал: этот образованный с широким кругозором человек, может заметить и понять важность того, на что не обратят внимание другие. Но, естественно, генерал-губернатор ждал от своего соглядатая наблюдений, а не преступных предложений. И услышав их в первый момент просто растерялся. Через мгновенье после услышанного он аж приподнялся в кресле и в упор посмотрел на подстрекателя:

- Что, что вы имеете в виду?! Да... как ты посмел! Ты!

Смысл сказаннного иноземным авантюристом поверг генерал-губернатора в смятение. Застучало в голове, боль в сердце усилилась. От гнева и волнения руки его затряслись. Если бы лет десять назад кто-то посмел подстрекать его к убийству коронованной особы, граф немедленно повелел бы заковать безумца в кандалы и упрятать в темницу под башней Мук. Но теперь... теперь он стар и выслушивает подобные недозволенные речи.

- Да, вне сомнения, августейшая особа помазанника Божьего священна, но урядник Петр Михайлов может пасть в пьяной драке, - твердо продолжил Рокка, несмотря на реакцию Дальберга.

- В какой-такой драке?! – губернатор пытался придать своему голосу свирепость, но звуки отказывались повиноваться ему. И вместо грозного львиного рыка получилось старческое ворчанье.

- В Ластадии живет некий Курт Берг, - начал объяснять свой план Рокка.

- Кто таков?

- Прохвост, каналья и контрабандист. – флегматично пояснил молчавший до этого бургомистр Кемпке. – Мерзавца уже вполне можно было бы передать в руки палача. Почти все деньги, получаемые неправедным путем, Берг проигрывает в карты или тратит на женщин. Поэтому у него никогда не будет средств на покупку своего дома в городе, он никогда не сможет получить в Риге права бюргера.

- Мы предоставим дураку выбор между деньгами и камерой пыток, - небрежно, словно о решенном деле сказал офицер. – И Курт прирежет урядника Петра Михайлова за милую душу. После чего я, конечно же, немедленно пристрелю убийцу. Ландфогт Кемпке проведет дознание и установит: урядник стал случайной жертвой бандита.

Чтобы успокоиться, ошеломленный генерал-губернатор отхлебнул большой глоток вина. Затем, выдержав паузу, ехидно спросил:

- И как по вашему на это безобразие отреагируют в Стокгольме?!

- Разве президент королевской канцелярии граф Оксеншерна не наградит нас за то, что мы укрепим безопасность Швеции? Разве Его Величество Карл XI не обрадуется, узнав, что мы предотвратили войну с Востоком?

(Заговорщики не ведали, что в Стокгольме буквально за несколько часов до их тайного сборища скоропостижно скончался король Карл ХI).

- Так вы надеетесь капитан, что в награду вас переведут в Стокгольм и повысят в звании? – неожиданно спросил губернатор.

Стокгольм! Конечно, поручик Рокка мечтал вновь оказаться в столице, вновь встретиться со своей любовницей, блистательной Амалией. Как восхищала его эта прекрасная блондинка, невозмутимая, как мрамор, на светских приемах, но напоминавшая вулкан в делах сердечных. Познакомившись с этой скандинавкой, Рокка решил, что одна шведка, десятка итальянок стоит! Ради новых встреч он был готов на все. Если бы только отец Амалии не был против их брака! Стоило только влюбленному офицеру воспылать надеждой, как старый граф продемонстрировал свое могущество, добившись, чтобы Рокка отослали служить за море, подальше от его дочери. Но спесивый аристократ может сменить гнев на милость, если узнает, что Рокка повышен в звании и оказался в фаворе при дворе. Что, если смерть царя варваров станет основой семейного счастья обедневшего итальянца, с которым судьба до сих пор обходилась столь несправедливо?

Конечно, поручик понимал, что идет на риск. Ведь все могло кончиться и так: опала, внезапная смерть. Кто знает, как воспримет король весть о смерти чужеземного монарха? Но ради чего рисковать, как не ради прекрасной дамы с титулом и состоянием впридачу?

Генерал-губернатор усмехнулся про себя. Ему был понятен мотив, побуждающий драгунского поручика к активным действиям. Он знал и то, что Филипп Рокка никогда не станет супругом Амалии — буквально на днях друзья прислали из Швеции весть, что в Стокгольме объявлено о ее помолвке с равным сей высокородной девице по знатности и состоянию аристократом.

Впрочем, слова итальянского авантюриста разбудили давнюю тревогу генерал-губернатора. Он уже целый год с большим беспокойством размышлял, что энергичный и деятельный царь Московии способен стать опасным врагом для его страны. Швед прекрасно осознавал, что предложенное итальянцем преступление не принесет ему никакой личной выгоды. Дальберг видел дальше драгунского поручика и понимал: подлое убийство московского монарха вызовет у осведомленных о реальных причинах смерти царя высокопоставленных лиц показное осуждение. На жизнь и свободу генерал-губернатора вряд ли посягнут (не может же Швеция официально признать, что замешана в злодеянии, и судить должностных лиц), но сделать из него козла отпущения, отправив в отставку, власть имущие вполне способны. Причем Дальберг не мог отправить гонца в Стокгольм за указаниями — обратно тот прибыл бы в Ригу уже после отъезда русского царя. А своеволия ни король, ни канцлер Оксеншерна не терпели.

- Да вы сами осознаете, что предлагаете?!- спросил граф своих собеседников.

Наконец-то тон получился грозным. Рокка сник, торопливо опустошил рюмку с украинской водкой, замер, с ужасом ожидая, что сейчас его арестуют, бросят в подземелье башни Мук и станут пытать.

Молчание генерал-губернатора затянулось. Ему, человеку набожному, претила сама мысль о возможном убийстве монарха - помазанника Божьего. Замысел драгунского офицера вызывал в нем негодование. Но мысль о возможном вторжении модернизированной русской армии в Лифляндию также вызывала в нем огромную тревогу. Губернатор представил себе кровавые сражения, гибель сотен женщин и детей, возможную утерю всей провинции и установление здесь варварских азиатских порядков. Настолько ярко себе представил, что это перевешивало любые другие соображения. «Разве не простится мне грех, если он совершен ради предотвращения кровавой войны, спасения тысяч жизней?» - размышлял больной старик, который так некстати оказался перед необходимостью принять сложнейшее решение. Граф осознавал, как бы он ни поступил сегодня, в будущем непременно пожалеет о своем выборе. Ему предстояло либо совершить преступление, либо всю оставшуюся жизнь думать, что он мог предотвратить ужасные события, но проявил слабохарактерность.

Пауза затягивалась. Наконец, Дальберг принял решение. Игнорируя драгунского офицера, генерал-губернатор обратился к Кемпке:

- Если вы хорошо проявите себя, я буду ходатайствовать о дворянском титуле для вас.

Дальберг вновь проявил прекрасное знание человеческой натуры: пожилой уже, богатый, сделавший прекрасную карьеру бургомистр хотел теперь от жизни только одного - причисления к привилегированному сословию. Ландфогт встал и молча поклонился королевскому наместнику.

- А ты, - обратился граф к поручику, - помни, если в городе проведают о твоих замыслах, пожалеешь, что родился на свет. Иди, служи шведской короне.

Когда Рокка и Кемпке удалились, Дальберг почувствовал, что полностью лишился сил. Он с трудом добрался до опочивальни и, опустившись на колени перед распятием, погрузился в покаянную молитиву.

 

Глава II. Путешествие английских молодоженов

 

Пасмурным днем 6 апреля 1697 года леди Джулия Уайт занималась привычным для себя рукоделием, поджидая хозяина дома. Утром домовладелец Хуберт Кемпке сообщил молодой англичанке, что хотел бы обсудить важное и безотлагательное дело. Не случись этого, день был бы будничным и заурядным, ничем не отличавшимся от череды других, проведенных ею в Риге.

В изразцовом камине уютно потрескивали дрова, в доме царили спокойствие и уют. Джулия подумала, что напрасно боялась ехать на другой край Европы. Эта мысль невольно разбудила воспоминания о том, с чего начались и ее путь в Ригу и ее семейная жизнь.

... Душный летний день с утра не сулил ничего, кроме дождя. Но после завтрака в дом почтенного лондонского купца Джеймисона неожиданно пришел знатный дворянин, лейтенант королевской армии Питер Уайт. Он довольно почтительно обратился к отцу Джулии:

-Хотелось бы поговорить, сэр.

Польщенный Джеймс Джеймисон (права на обращение «сэр» купец не имел) ответил:

-Прошу в мой кабинет.

И первым направился на второй этаж. Джулия сгорала от нетерпения, ведь интересные события в их доме случались так редко. Не выдержав, она стала ждать под дверьми кабинета, чтобы узнать, что стряслось. Стоять ей пришлось недолго, отец сам позвал ее в кабинет.

Купец сообщил:

- Сэр Питер Уайт попросил твоей руки.

Джулия потом сама удивлялась, почему в этот момент она первым делом подумала не о своей судьбе, а о том, что, к сожалению, одета не в парадное платье. Через мгновенье девушка с некоторым удивлением взглянула на красавца-офицера и осмелилась сказать:

- Но мы мало знакомы.

Отец нахмурил брови:

 -Тебе делает предложение дворянин! Лучшей партии не будет!

Итак, купец все решил, и послушная дочь не стала спорить. Она думала, что речь пойдет о длительных приготовлениях свадьбе, но внезапно купец пояснил:

 - Вы обвенчаетесь сегодня же! Священника я уговорю. Лейтенант Уайт увольняется из армии и должен как можно быстрее покинуть страну. Его оскорбил на людях...

Отец назвал имя одного из приближенных всесильного герцога Мальборо:

- Лейтенант Уайт вызвал наглеца на дуэль и заколол его в честном бою. Но хоть он и действовал в соответствии с кодексом чести, в Англии ему оставаться опасно. Готовься к венчанию, а я срочно поеду в Сити.

Зачем отцу понадобилось съездить в деловой центр Лондона ошеломленная Джулия поняла только тогда, когда он вернулся. Купец радостно сообщил сэру Уайту:

 - Нашел! Фирме «Додд и сыновья» нужен торговый агент в Риге.

Тут даже непрактичная Джулия поняла, для чего дворянин женится на ней: Питер Уайт был родовит, но не богат, не имел связей за рубежом и в торговых кругах, а за границей ему требовался источник дохода.

Вечером молодожены отплыли из Лондона в Голландию, откуда им предстоял путь на Балтику. Глядя с палубы корабля на удаляющийся британский берег, Питер Уайт растерянно сказал молодой супруге:

- Не понимаю, зачем почтенной британской фирме нужен этот маленький городок. Что он значит в сравнении с богатствами Ост или Вест Индии?

Тут Джулия поняла, что ее новоиспеченный супруг так же растерян, как и она сама, но только старается не показать этого. Растерянность ее еще более усилилась, когда бывший офицер повел супругу в каюту, чтобы провести с ней первую брачную ночь.

Уже на пути к Балтийскому морю опытный голландский шкипер убедил Питера, что тот недооценил Ригу. Узнав, что его пассажир — знатный дворянин, капитан стал приглашать Питера и Джулию обедать в кают-компании. А после обеда за рюмкой бренди опытный морской волк рассказывал молодоженам об окружающем мире:

- Рига — ворота на Восток, место, куда стекаются богатства бескрайных лесов Великой и Белой Руси. Без этого города не могли бы в полной мере существовать ни сама европейская торговля, ни мореплавание. Ведь Рига почти на треть удовлетворяет потребности Западной Европы в пеньке — сырье для производства крепчайших корабельных канатов. Почти тысячу мачт для океанских кораблей вывозят ежегодно на Запад через рижский порт. Вывозится и обычный лес —тысячи бревен в год, а также ценное сырье из Великой Руси — воск и меха. Доставляют в рижский порт также зерно и лен из Белой Руси... Все эти товары очень ценятся в Нидерландах! Десятки рижских купцов по-крупному участвуют в транзитной торговле, покупая товары у русских купцов и перепродавая их западным торговцам. Я сам покупал у них товары, я ведь не только моряк, но и коммерсант.

Капитан опустошил рюмку с бренди и продолжил:

- Торгуются жестко, свою выгоду блюдут. И богатеют. Десятки рижских торговцев имеют крупные состояния.

- А как они в таком случае отнесутся к коммерсанту-иностранцу? Ведь я – их конкурент. Не будут ли враждебны, позволят ли торговать?

- Я слышал,что в Риге всех делят на граждан города – бюргеров, и тех, кто не имеет прав бюргера. Есть древний закон, который запрещает негражданам даже варить пиво для собственных нужд.

- Но как в таком случае...

Пожилой моряк, рассмеялся:

- Сэр, вы же не собираетесь собственноручно готовить себе пивко. А что касается торговли, то она дает работу множеству рижских грузчиков, возчиков, бочаров, трепальщиков пеньки и другим ремесленникам, приносит огромные доходы королю Швеции – кто же посмеет ограничивать такую коммерцию.

Плавание неожиданно оказалось приятным – днем молодоженов ждал интересный собеседник, а ночью... Когда Джулия сошла на берег, то была уже по уши влюблена в своего мужа, красивого, обаятельного и искушенного в любви.

В Риге супруги Уайт узнали, что не имеют права не только варить пиво. Ограничивал неграждан городской магистрат и в вопросах более существенных. Например, в праве владеть недвижимостью.

С жильем супругам Уайт повезло — они сняли две просторные комнаты в доме бургомистра Хуберта Кемпке. Незадолго до их приезда пожилой ландфогт овдовел. Скорбь скорбью, а выгода — выгодой, увидев, что жилище стало излишне просторным для него, бережливый Кемпке, который и без того был весьма богат, решил немного подзаработать на постояльцах.

В Риге супруги быстро овладели господствовавшим в городе немецким языком. Муж Джулии успешно занимался коммерцией, мечтал накопить денег, через несколько лет незаметно вернуться в Англию, прикупить земли к своему родовому поместью и зажить спокойной жизнью лендлорда. Джулия не могла нарадоваться, глядя на супруга, и полностью одобряла его планы. К тому же в их семействе ожидалось пополнение - недавно молодая женщина поняла, что беременна, о чем тут же радостно сообщила сэру Питеру...

Хуберт Кемпке был, пожалуй, единственным, кроме мужа, постоянным собеседником Джулии. Ей импонировал рассудительный, умный немец, который всего в жизни достиг сам.

Громкие шаги по лестнице оторвали Джулию от воспоминаний. Бургомистр Кемпке постучал в дверь.

- Войдите! - крикнула Джулия, а когда бургомистр сделал это, изящным жестом пригласила его присесть.

Хуберт устроился в удобном кресле и спокойно произнес:

- Поверьте, я не стал бы обращаться к вам с какой-либо просьбой, если бы в том не было крайней необходимости.

Джулия интуитивно почувствовала тревогу...

 

Глава III. Сержант и колдунья

 

6 апреля 1697 года в пятом часу дня по рижскому рынку неспешно прогуливался молодой человек. Он был статен, имел волевые черты лица, носил шпагу, алый кафтан из недешевого сукна и серебристый шелковый плащ. Безымянный палец его левой руки украшал дорогой перстень с самоцветом. На рижском рынке на молодого красавца заглядывались, понимая, что он - не простолюдин. Этим красавцем, что просто ради интереса прогуливался по базару, был сержант Преображенского полка Александр Данилыч Меншиков. В чужой стране ему захотелось посмотреть на диковинные товары. Однако белый рис, в одном месте предлагавшийся на рынке, не заинтересовал Данилыча, совсем недавно он видел такой в Москве — впервые привезли из далекого Китая. Куда более интересны оказались диковинные, будто налитые солнцем плоды, круглые, словно колобок. На плохом немецком (научился он этому языку в Немецкой слободе в Москве) Данилыч поинтересовался у владельца товара, что это такое. Пузатый бюргер, продававший плоды, охотно объяснил:

-Называются эти фрукты апельсинами, привозят их из далекой Испании. Есть их надо, очистив кожуру.

- А сколько стоят?

Узнав цену, Меншиков дал медную монетку за один апельсин и стал сосредоточено очищать его. Плод ему понравился. Сержант прошел мимо мясных рядов. Чего тут только не было: рижанам продавали баранину и говядину, свинину и телятину, курятину и гусятину, паштеты и ветчину, а также добытую местными охотниками дичь: оленину, зайчатину, лебедей... Рядом, в рыбных рядах самые бедные из горожан, не имевшие денег на мясо, покупали дешевую местную рыбу: похожих на змей миног, угрей, лососину. Меншиков удивился: в Москве, на рынке на Красной площади торговцы зазывали покупателей, чуть ли не за рукав хватали, а здесь Данилыч спокойно двигался между торговыми рядами, и продавцы терпеливо ждали, не подойдет ли к ним покупатель.

Среди яблок и груш Меншиков обнаружил диво-дивное: большой продолговатый фрукт с коричневой чешуйчатой кожурой и остролистым венчиком. Молодой веснушчатый продавец объяснил, что плод именуется ананасом.

- А где их выращивают? - поинтересовался сержант, ожидая, что плод привезен из-за далеких морей.

- В нескольких милях отсюда есть имение. Там в большом саду в специальных домиках из стекла их и растят. Домики сии называют оранжереями, а плод сей — ананасом.

- А сколько стоит?

- Талер.

Александр Данилыч оторопел: серебряную монету — за один плод! Видимо, недоумение отразилось на его лице, и продавец торопливо сказал:

- За пфенинг могу отрезать кусочек от уже разрезанного ананаса.

Как только Данилыч кивнул, продавец тут же отсек большим ножом такой крохотный ломтик, что Меншиков чуть было не сказал: «Нечестно!» Но делать было нечего, преображенец сдержался, молча вынул из кошеля монету и попробовал ананас на вкус. Укусил сочную мякоть и разочаровался – российский арбуз бывает ничуть не хуже, а стоит неизмеримо дешевле.

Но не от неудачной покупки у него вдруг испортилось настроение. Когда пробовал ананас, вновь заболело горло, резкой, мгновенной болью. «Что за напасть? - подумал Александр Данилыч. – И не зима, а так простыл! »

Он ушел с рынка, двигался по узким улочкам, на которых стояли только каменные дома. «Это ж сколько денег они стоят! - дивился прижимистый преображенец. - То ли дело Москва, три рубля и деревянный дом твой!»

Горло продолжало болеть. Меншиков решил, что раз так, то пора возвращаться на постоялый двор. Сержант прошел через Песочные ворота (назывались так, потому, что за ними начиналась песчаная дорога — прим. авторов) рижских укреплений и оказался за крепостным валом. Здесь царила пустота, вокруг виднелись лишь песчаные дюны — в пределах мили от мощных укреплений в Риге традиционно запрещали строить дома. Вдалеке были видны предместья. Практичные рижане создали перед Песочными воротами еще один рынок — Крестьянский. (Ныне на месте Крестьянского рынка стоит памятник Свободы — прим. авторов). На рынке Меншикова окликнул по-немецки латышский крестьянин:

- Знатный господин! Купите у меня творог.

- Да зачем мне твой творог, коли у меня горло так разболелось, что есть не хочется?! - возразил Меншиков.

- Зато я недорого отдам. Ведь близится вечер, если не продам весь товар, власти Риги конфискуют его, отдадут в богадельни и я останусь ни с чем. Господин! Если купите творог, я дам вам хороший совет.

- Какой же?

Простодушный крестьянин не выдержал:

- Знает ли господин в Ластадии Дом московитян?

- Постоялый двор Якова Шуберта? Так я живу там.

 -Вы из московского посольства? На соседней улице есть дом колдуньи Анны. Небольшой домик, крытый соломенной крышей, двор окружен палисадом, покрашенным в серый цвет. Колдунья Анна прекрасно лечит тех, кто простыл. Год назад зимой я сильно замерз, меня стала бить лихорадка, я лежал дома, так она приходила ко мне, давала отвары трав, и я остался жив. Идите к ней, скажите: Янис посоветовал зайти.

Меншиков бросил торговцу творогом мелкую монету, но от товара отказался (в посольстве накормят) и поспешил к колдунье. Он без труда нашел двор с серым палисадом, прошел во двор, постучался в дверь, услышал: «Войдите!» и оторопел...

Меншиков ожидал увидеть какую-нибудь мудрую старуху лет сорока-пятидесяти, а перед ним предстала молодая девушка с золотистыми волосами, ангельским лицом и прекрасной фигурой. Увидев его замешательство, Анна холодным тоном произнесла:

- Что привело вас ко мне?

Меншиков словно пороль произнес:

- Янис посоветовал зайти.

И пояснил:

- Горло у меня болит.

- Проходите!

Меншиков вошел в бедно обставленный дом. Пока он осматривался, красавица Анна торопливо развела огонь в очаге и стала доставать какие-то травы. Меншиков почувствовал себя неловко, заметив, что не может оторвать от нее глаз.

«Может околдовала она меня?» - подумал он.

- Присаживайтесь, - сказала Анна, причем голос ее вновь стал строгим.

Она заварила отвар из нескольких трав и велела:

- Надо несколько минут подождать!

Сидели молча. Вид у Анны был холодный, сдержанный, словно у пренебрегающей простыми смертными могущественной чародейки. Меншикову захотелось обнять красавицу, но он и думать не смел, что мог бы осуществить свое намерение, столь неприступной выглядела молодая латышка.

Внезапно Анна сказала по-русски:

- Хорошо, что тебе недолго идти отсюда до Дома московитян, ведь уже темнеет.

Меншиков, сидевший на лавке, чуть не подпрыгнул от удивления:

- Откуда ты знаешь наш язык и то, что я русский?

Про себя Александр Данилыч подумал: «Истая колдунья!» Стало тревожно, захотелось перекреститься.

Словно угадав его мысли, Анна успокаивающе улыбнулась, пояснила:

- Посольство недалеко, видела я тебя там, запомнила. А русский язык я знаю, ибо с детства говорила с купцами, что останавливались рядом - в Доме московитян.

Меншиков хотел сказать красавице что-нибудь приятное, но вновь поморщился от боли. Анна протянула ему глиняную кружку с отваром и вновь сказала по-русски:

- Полоскай, не пей, а подержи в горле маленький глоток и выплюни. Потом еще глоток...

Меншиков добросовестно выполнил повеление колдуньи. Постепенно отвар в кружке кончился, и через несколько минут Данилыч повернулся к Анне. Колдунья вновь сделалась холодна, как лед:

- Посмотри в окно.

Меншиков глянул за слюдяное окошко - в темноту.

- Скоро ночь, тебе пора идти.

Знахарка дала Данилычу мешочек с травами, пояснила: утром заваришь сам четверть мешочка, подождешь десять минут и полоскай. Не пройдет завтра днем, вечером придешь еще.

Преображенец покорно встал, на прощанье дал красавице серебряный талер: мол, знай наших.

Вернувшись на постоялый двор, денщик государя поужинал, а когда пришло время, постелил Петру постель, помог царю раздеться, и тотчас же и сам лег спать. Молодому преображенцу приснилась колдунья Анна. Проснувшись среди ночи, он опять с тревогой подумал: «Может и впрямь околдовала?» и тут же вновь погрузился в приятный сон.

 

Глава IV. Шантажист и его жертва

 

Встревоженная Джулия внимательно посмотрела на ландфогта и торопливо спросила:

- А что это за просьба?

- Вынужден предупредить сразу, мою просьбу выполнить придется. Ибо вы невольно оказались замешаны в важном политическом деле.

- Каком же? - торопливо спросила удивленная англичанка.

- Завтра вы пойдете за покупками на загородный рынок у Песчаных ворот,- вместо ответа начал давать указания бургомистр. - Пойдете одна, без служанки. Вернувшись домой, сообщите своему супругу, что когда вы вышли за городские ворота, два дюжих московита неожиданно схватили вас, зажали рот, затащили в карету и увезли в Ластадию. И в их посольском доме долговязый московит с горделивой осанкой - урядник Петр Михайлов — несколько раз гнусно надругался над вами.

- Что за нелепость? В своем ли вы уме?! - британка вскочила и гневно смотрела на бургомистра.

 -Вы любите сэра Питера?- как ни в чем не бывало вкрадчиво спросил председатель ландфогтского суда.

 - Да, разумеется. Но при чем тут ваша бредовая просьба?

-  Если вы любите мужа, то непременно выполните мою, бесспорно, очень необычную и неприятную для вас просьбу.

 - Интересно, почему?! - гневно вскрикнула Джулия, собираясь указать оказавшемуся негодяем бургомистру на дверь. – Учтите я все расскажу супругу о вашем гнусном предложении.

- Если вы не выполните мою просьбу, я вспомню о своем долге и арестую вашего супруга, отправлю его в башню Мук, его будут допрашивать с помощью палача и живым он может из подземелья под башней и не выйти.

- Вы в своем уме?! За что вы собираетесь арестовать моего Питера?

- Ко мне поступил донос, - насмешливо ответил Кемпке. - Ваш муж давно уже покупает товары не у граждан города, а непосредственно у русских купцов.

- Конечно, он не раз вел с ними переговоры в вашем присутствии.

 - А торговля «гостя с гостем» в нашем городе строжайше запрещена. Своими действиями Питер Уайт посягает на законные права рижских посредников. Большая гильдия такого не прощает.

Конечно же, Кемпке прекрасно знал, что архаичный закон давно не действует, что после того, как Рига попала под власть Швеции в городе появилось немало иностранных западных коммиссионеров, и никому и в голову не приходило подвергать их уголовному преследованию. Но зачем знать об этом красивой глупышке Джулии, попавшей в его паутину, словно муха в безжалостные объятия опытного паука?

- А где у вас доказательства?- только и смогла сказать англичанка.

- Доказательства? Во-первых, вы сами только что сказали, что переговоры проходили в моем присутствии. Я — главный свидетель обвинения.

- И донос тоже ваш? - поняла испытывавшая ужас женщина.

- Донос анонимный.

-  Вы низкий человек! - выкрикнула Джулия.

 - Разумеется. Я всего лишь сын пивовара. Куда уж мне до супруги дворянина. Но запомните одно. В Риге нет ни одного горожанина, который поступив против моей воли, впоследствии горько не пожалел бы об этом.

По уверенному тону Кемпке Джулия поняла: он говорит правду.

 - Или вы подчинитесь моей воле, или же ваш муж умрет под пытками в подземелье башни Мук.

 - Вы говорите неправду, не может быть, чтобы за торговлю гостя с гостем в Риге казнили.

 - Разумеется, не казнят. Но мне достаточно сделать намек палачу, и он перестарается при допросе. Ведь работа рижского палача стоит очень дешево. К примеру, за выворачивание рук или ног ему платят всего лишь одну марку серебра, а чтобы заработать две марки, ему нужно отрубить руку или отрезать ухо. За обезглавливание преступника он получает всего шесть марок. Представьте себе, всего лишь шесть марок! Так что за приличную мзду он сделает все, что мне угодно. - Глаза немца загорелись огнем, он страшным голосом закричал — Да за десяток талеров палач изорвет раскаленными до красна щипцами все тело Питера Уайта на мелкие кусочки! И вы, любящая супруга, своим упрямством готовите ему такую страшную участь!

Джулия зарыдала. Кемпке спокойно дал ей возможность выплакаться, после чего равнодушно констатировал:

 -Но это еще не все. После смерти виновного в торговле гостя с гостем, его имущество будет конфисковано. Вы останетесь ни с чем. А Англия далеко. Подумайте о вашем будущем ребенке! Вы впадете в нищету, изголодавшись, через месяц станете мечтать о работе шлюхи, но никто не захочет пользоваться услугами дамы с большим животом. Вы не приспособены к такой жизни, а значит ваша смерть от нищеты окажется долгой и мучительной.

Джулию била мелкая дрожь, она вновь стала всхлипывать.

 - Так вы согласны выполнить мою неприятную, но несложную просьбу, или хотите убить себя, сэра Питера и своего будущего ребенка?

 - Нет! Будь что будет! Я не смогу рассказать подобное сэру Питеру и опозорить себя в его глазах.

 - Если вы откажетесь подчиниться мне, то будете опозорены в его глазах куда сильнее!

 - Что?!

 - Когда сэр Питер будет висеть на дыбе, корчась от адских мук, я устрою страдальцу небольшой перерыв и поведаю о ваших сокровенных тайнах. О том, что у вас родимое пятно на левой груди, шрам на внешней стороне бедра. Питер Уайт наверняка решит, что вы даже мне, старику, позволяли забавляться с вами, пока он работал, заботясь о благополучии семьи!

 -Боже мой! - молодая женщина залилась краской стыда. - Вы подглядывали за мной?

 -Моя горничная Грета весьма наблюдательна. Вы, конечно же, не обращали на нее внимания, переодеваясь. Подобные вам господа привыкли смотреть на слуг, как на пустое место.

О, как ненавидел ландфогт всех этих потомственных дворян! Ему вспомнилось детство. Отец подобострастно кланялся оптовым покупателям, а потом вымещал дурное настроение на Хуберте. Когда Кемпке вырос, то однажды, просто ради самоутверждения, пнул подмастерье. Тот, крепкий мужик, не посмел дать сдачи сыну своего мастера. Тогда юный Кемпке и усвоил: не мускулы, а власть дает истинную силу. Но почему то, что досталось ему ценой неимоверных усилий, другие, не столь умные, получали по праву своего благородного происхождения? Сколько раз он ощущал унижающее его бессилие перед дворянином. Особенно, если этот дворянин был таким же, как он, горожанином. Ведь сорок лет назад после того, как Рига выдержала осаду всей армии русского царя Алексея Михайловича, шведский король на радостях даровал дворянство всем членам тогдашнего магистрата. И появились в городе купцы, юристы, золотых дел мастера с приставкой «фон» к фамилии. Ради дворянства бургомистр был готов на все. Он задумал сложную интригу. «Если план удастся, Рокка останется с носом, а все лавры достанутся мне. Но, чтобы замысел осуществился, надо подчинить себе Джулию и заставить, преодолев стыд, сыграть отведенную ей роль», - думал бургомистр.

Прошло еще 20 минут и, наконец, утомленный уже сопротивлением британки ландфогт услышал, как окончательно сломленная им иноземка с мертвенно бледным лицом сквозь слезы прошептала: «Да». Наивная Джулия Уайт была настолько раздавлена угрозами бургомистра, что даже не поинтересовалась, для чего, собственно, она должна оклеветать в глазах своего мужа какого-то неведомого ей русского урядника Петра Михайлова.

 

Глава V. Приятная беседа о сожжении ведьм

 

Утром 7 марта сержант Преображенского полка Александр Меншиков и «урядник Петр Михайлов» проснулись в четыре часа: именно в это время государь обычно переставал почивать. Александр Данилыч, помня об обязанностях денщика, сноровисто помог царю одеться в мундир урядника Преображенского полка. Глядя на порывистого, спешившего побыстрее начать новый день Петра, Алексашка думал, как непохож молодой государь на своего отца. Многие в Москве знали, что Алексей Михайлович тоже вставал в четыре утра. И времени ему тоже постоянно не хватало. Еще бы! Только встал — и за долгую молитву. После завтрака еле успевал прослушать доклады бояр и шел в церковь к заутрене. С 11 до 12 царь немного занимался государственными делами, и тут поспевал обед. А обед царя — вовсе не личное дело самого монарха. Огромное количество людей садилось с ним за стол, если не было поста, то случалось, 70 различных блюд подавали для них. От такого обеда невольно хочется поспать часа три. Встал — и к четырем часам необходимо идти в храм на вечернюю службу. Затем позанимался часик делами — и пора поужинать. А после ужина за окном уже совсем темно, бояре и дворяне разъехались по домам — можно провести вечер в семейном кругу...

Не таков оказался Петр Алексеевич! Коротко помолившись (молитвы знал прекрасно, мог даже петь в церковном хоре и вести богословские диспуты, чем заслужил расположение Патриарха, поддержавшего набожного Петра в борьбе за власть с царевной Софьей), Петр велел лакею подавать завтрак. Тот тут же принес на тарелках пшенную кашу с кусочками сала, сухари, приготовленный посольским поваром квас. Вместе с денщиком царь сел за стол. За трапезой государь остался верен себе: торопливо поглощал завтрак и проявлял полное равнодушие к тому, что такое простое блюдо было бы подходящим для урядника Преображенского полка, но не для государя всея Руси. Более того. Посмотрел на денщика и хвастливо сказал:

- А как разумно я повелел по дороге из Москвы в Ригу сделать крюк, заехать в Печорский монастырь и запастись там для посольства сухарями, салом, крупой! Теперь не приходится покупать много продуктов в Риге, где за них требуют втридорога.

- Да, государь-, ответил Меншиков. Про себя юный сержант подумал иное: «Эх, устраивал я бы завтраки, кабы был царем!» Но, увы, коли такой едой не брезгует царь, не должен брезговать и денщик.

Меншиков вынужден был столь же активно, как и Петр, работать ложкой, ведь слуга не мог сидеть за столом дольше царя. После завтрака царь определил, как с максимальной пользой провести время:

- Раз уж мы задержались в Риге из-за ледохода на Двине, надобно изучить, что есть в этом городе невиданного на Руси. Ну что, Алексашка, пойдем осмотрим корабль «Рижский Феникс», что стоит в гавани?

- С тех пор, как урядник Петр Михайлов заинтересовался чертежами крепостных валов, свеи зело злыми стали, - предостерег государя Меншиков. - Знаешь же, как патрулями нас обложили: все время рядом с домом то пехотинцы, то драгуны. Лучше находись здесь, государь. Неровен час, быть беде! Лед почти сошел, на днях двинемся в Митаву ко двору дружественного герцога Курляндского. В Митаве и порадуемся осмотром города иноземного.

- А нынче, что ты станешь делать, Алексашка?

- Государь... - не на шутку смутился денщик.

- Говори!

Александр Данилыч рассказал о событиях вчерашнего дня.

Царь спросил:

- И что горло еще болит?

- Совсем нет. Но Анна, словно околдовала, хочется к ней в гости пойти.

- Ступай! - неожиданно легко согласился царь. - А на пристань я все же схожу, но с собой возьму генерал-адмирала Лефорта: кто посмеет обидеть господина посла?!

Алексашка тут же распрощался и поспешил прочь, пока милостивый государь не передумал. Петр все больше и больше поражал его. Грозный монарх, перед которым трепетала вся страна, в последнее время стал относиться к денщику Алексашке почти по-приятельски. Бесспорно, как к слуге, но совсем не так, как к холопу. А даже бояре издавна именовались на Руси холопами царскими. И Меншиков, который с детства чувствовал себя одиноким, был бесконечно благодарен государю за человечное отношение.

Вот и знакомый дом, как и все в предместье, — деревянный. Меншикову сразу бросилось в глаза, что красавица Анна совсем не похожа на себя вчерашнюю: была не строгой и надменной, а бледной и встревоженной. Впрочем, от этого ливонка нисколько не утратила своей привлекательности.

Слегка поеживаясь от холода, она впустила сержанта в дом, плотно закрыла дверь. Не спрашивая у Александра Данилыча, зачем пришел, пригласила сесть, чтобы стало теплее, развела огонь в печи, заварила отвар, велела полоскать горло. А затем достала из буфета глиняный сосуд с пахучей жидкостью темного цвета, налила преображенцу маленькую рюмочку.

- Что это? - поинтересовался Александр Данилыч.

- Я сама делала целебный бальзам из трав, - пояснила красивая колдунья. - По крепости своей он уступает шнапсу, но лечит многие болезни. Нынче во всей Риге только я одна знаю рецепт. В городе есть аптекари, которые занимаются приготовлением бальзама, но у них напиток получается хуже.

Услыхав о целебных свойствах пахучей жидкости, преображенец осушил рюмку и, осмелев, попросил еще. Анна услужливо налила ему напиток из сосуда. Держа рюмку в руках, молодой сержант приступил к расспросам:

- Скажи, неужели ты живешь здесь совсем одна? А где твоя матушка?

-  Матушку мою сожгли на костре за колдовство более десяти лет назад.

 - Как так?!

 - Она была еще молодой и красивой. Кто-то донес, что она колдует. По приказу прежнего ландфогта ее связали и бросили в приток Даугавы — Саркандаугаву. Если бы она, связанная, сразу же пошла ко дну и утонула, то после смерти ее признали бы невиновной. Но мама не хотела умирать. Она судорожно барахталась и каким-то непостижимым образом сумела удержаться на воде. Тогда ее признали виновной и сожгли на Ратушной площади. Боже, как она кричала, когда огненные языки пожирали ее! - слезы выступили на глазах Анны.

Успокоившись, она мстительно добавила через минуту:

 - Прежний ландфогт, осудивший ее, через год сам заболел непонятной болезнью и в муках скончался. А новый судья, герр Кемпке, совсем иной человек. При нем никого не сжигали на костре. Впрочем, говорят, что такова воля Его Величества Карла XI, что этот добрый король запретил судить и сжигать колдуний.

Меншиков уже многое слышал в Риге о добром шведском короле. О нем даже рассказывали легенды. Будто бы «серый плащ», как его называли в народе, мог в одежде простолюдина выехать за пределы Стокгольма, чтобы побольше узнать о жизни своих подданных. В Риге по его воле были основаны школы для латышей.

Допивая вторую рюмку бальзама, преображенец заметил:

- Продавая сей чудодейственный напиток, ты могла бы разбогатеть. Ведь как хорош!

 - Увы, мой господин, в Риге вином и водкой вправе торговать только граждане города - немцы. А я латышка и не имею прав бюргера.

 - Как же ты живешь одна-одинешенька?

 - Раньше у меня была дойная корова. Потом я стала выращивать овощи на огороде и продавать их на рынке у Песчаных ворот. Иногда покупала у крестьян всякую снедь и перепродавала ее.

Александр Данилыч чувствовал: чтобы завоевать симпатию красавицы, надо преодолеть барьер отчуждения. Он сказал:

 - Ах, так ты — рыночная торговка. Знамо дело, и я в юные годы сам пирогами на Москве торговал.

Анна недоверчиво взглянула на него:

 - Господин изволит шутить? Ведь вы — аристократ. Кто еще может носить золотой перстень на руке?

 - Хочу и ношу!- не понял смысла ее слов Меншиков.

 - Разве у вас в Москве каждый уличный торговец вправе украшать себя такими драгоценностями?

Александр Данилыч представил себе: на Красной площади мальчишки продают пироги, бабы предлагают квас и руки их украшают золотые перстни, какие не у всякого боярина есть. Закончив хохотать, невозмутимо сказал:

 - Коли, кто может купить себе перстень, носить никому не возбраняется.

 - А в Риге в бархат, золото и меха вправе рядиться только самые высокородные из бюргеров. Это — привилегия патрициата.

 - Ах, вот оно что! - воскликнул Меншиков. – Теперь все понятно. Но пойми и ты, я взаправду некогда пирогами торговал до тех пор, пока меня молодой царь не приметил. Его милостями я и разбогател. А разбогатев, купил себе перстень самоцветный. Царь у нас добрый, на родовитость не смотрит, дарит своими милостями и простых людей. Скажем, встретил в Москве приказчика в лавке, увидел, что тот много языков знает, и приблизил к себе. Слушай, краса девица, а ты случаем капусту в огороде не выращиваешь? Хочешь, научу, как отменные пироги с капустой испечь?

 - Кончилась у меня капуста. Год был неурожайным.

Александр Данилыч уже знал: в Ливонии случился неурожай, какого не бывало в этих местах более ста лет. Еще двигаясь по Лифляндии к Риге, посольство наблюдало, как умирали от голода деревенские жители. В Риге же на рынке самая обыкновенная снедь стоила вдвое-втрое дороже обычного.

 - Как же ты живешь? - спросил Александр Данилыч.

 - Занимаюсь ворожбой, лечу болезни, гадаю важным господам и простолюдинам по линиям руки. Иногда моим предсказаниям не верят. Недавно заходил молодой латыш — Матис Штейнгауэр. Он обладает удивительным талантом: стоит ему взглянуть на срубленный ствол сосны и он сразу скажет — получится хорошая мачта или нет. По линиям руки я предсказала ему великое будущее: он станет богатым, известным, получит важную государственную должность. Матис рассмеялся и сказал: «Да как же я стану таким, коли мне, беглому крепостному из герцогства Курляндского, не дозволяют стать в Риге браковщиком мачт?!»

 - У нас бы царь не посмотрел на низкий род, озолотил бы такого мастера. Не знаешь ли, где его найти?

- Увы, кто знает, в Риге ли теперь Матис? Мир велик.

(И Анна и Меншиков были правы. Через много лет царь Петр назначил Штейнгауэра казенным браковщиком мачт — прим. авторов).

Александр Данилыч вежливо продолжил расспросы:

 -А часто ли ты гадаешь? Прибыльное ли это дело?

 - Я могла бы заработать больше, но ограничиваюсь малым, прошу лишь такую плату, чтобы не голодать. Ведь чем больше людей ко мне приходят, тем сильнее опасность, что кто-либо донесет на меня. Господ, что живут за рижским валом, я особенно опасаюсь, а жители предместья Ластадия небогаты. Ведь кто по-преимуществу тут обитает: рабочие, зарабатывающие крошечные суммы тяжелым трудом – витьем корабельных канатов из пеньки, а также битиниеки - ремесленники, не числящиеся в составе рижских цехов, и вынужденные продавать свои изделия нелегально, да еще огородники. Приходится выбирать: либо рисковать, либо жить в нужде.

Александр Данилыч по-иному посмотрел на ливонскую красавицу. Он видел теперь, сколь она беззащитна, как тяжело ей приходится. Повинуясь охватившему его порыву, скуповатый преображенец вытащил из кармана тугой кошелек, стал сыпать монеты на стол. Внутренний голос шептал: «Опомнись, ведь каждый талер — серебряный!» Но Данилыч продолжал сыпать их, пока на столе не засверкало пять полновесных монет.

Чтобы девушка не чувствовала себя неловко, тактично пояснил:

- Горло совсем не болит.

Анна приняла подарок без жеманства и раболепства, не упала в ноги своему благодетелю, но выражением лица, кротким «Благодарствую», - дала понять, сколь признательна не только за щедрый дар, но и за то, что гвардеец не потребовал взамен такого вознаграждения, какого может пожелать богатый мужчина от одинокой, красивой женщины. Ощутив ее настроение, Данилыч спросил:

 - Мужчины пристают?

Анна интуитивно почувствовала, что может говорить без утайки:

 - Еще как! Особенно докучлив один немец, Курт Берг. А он страшный человек!

 - Чем же он так пугает тебя?

 - Он тайно торгует без уплаты пошлин. Угрожая донести ландфогту, что я колдунья, дважды принуждал меня прятать товар. У меня не было выхода, но, если бы все раскрылось, меня отправили бы в темницу башни Мук. Курт стал заходить ко мне и нагло утверждать, что я приворожила его колдовскими чарами и раз сама виновата, то должна уступить его домогательствам. Немец клялся в безумной любви, но уверял, что мне не сдобровать, коли буду продолжать отказывать ему.

 - Он хочет жениться на тебе? - не понял Александр Данилыч.

 - Чтоб сей спесивый немец женился на латышке?! Он никогда не пойдет на такое. Курт хочет заставить меня принадлежать ему невенчанно, во грехе.

После паузы она продолжила:

 - Вчера вечером он и вовсе вознамерился овладеть мною насильно. Пришел без предупреждения, угрожал. Меня спас только мой дар.

 - Какой дар?

 - Я не обманщица, как некоторые, а настоящая потомственная ворожея. И обладаю даром внушения. Думаю, это и спасло меня. Ведь Курт был так страшен. Мне кажется, если я и на следующий раз не уступлю его домогательствам, он убьет меня. Приставая ко мне, Берг почему-то вел себя необычайно хвастливо. Утверждал, что все изменилось, что теперь ему покровительствует сам генерал-губернатор граф Дальберг, что скоро он станет богат и могущественен. Намекнул о каком-то секретном деле, в котором он якобы должен скоро участвовать во имя безопасности свейской короны. Будто бы это дело связано с пребыванием в Риге вашего посольства. А, проболтавшись, вдруг испугался и строго-настрого приказал мне молчать. Наверное, немец приставлен шпионить за вашим посольством.

Внезапно Анна прервала свой рассказ и всплеснула руками:

 -Легок черт на помине! Курт снова идет сюда.

В голове преображенца мгновенно созрел план действий:

 - Посмотри на корчму напротив,- торопливо сказал он. – Я пойду туда. А ты, чтобы избавиться от Берга, скажи ему то, что должно его заинтересовать. Мол, приходил к тебе лечить горло разорившийся русский дворянин, и ты думаешь, что он готов за мелкую мзду оказывать свеям услуги. Не забудь намекнуть, что у меня особые счеты с русским царем, который меня, высокородного дворянина, сделал денщиком и заставляет подавать ему портки. На что я жаловался тебе и говорил: это меня унижает. Если немец замыслил недоброе, обязательно мной заинтересуется. А ты сообщи: пошел, мол, в корчму, что напротив.

- А если Курт все-таки продолжит домогаться меня, вместо того, чтобы уйти вон? - испуганно спросила Анна.

- Тогда беги скорее к корчме и кричи «Караул!» - невозмутимо ответил Алексашка. - А я вызову негодяя на дуэль и покончу с ним в честной схватке.

 

Глава VI. Кабачок «Две кружки пива»

 

Поспешно выйдя из дома колдуньи Анны, Меншиков сразу же смог рассмотреть с близкого расстояния шедшего ему навстречу невысокого коренастого немца. Тот самодовольно улыбался и смотрел словно сквозь Меншикова, совершенно не замечая его.

«Вот ты каков Курт Берг!»- не без ревности подумал гвардеец, направляясь в корчму, на которой вместо вывески были изображены две кружки пива, видимо, с намеком, что одной посетителю маловато будет.

В ластадийской корчме жизнелюбивому сержанту поначалу не понравилось. В целом, рижская кухня пришлась Александру Данилычу по вкусу. В Лифляндии к столу подавалось много блюд, которые в Москве можно было увидеть разве что в небольшой Немецкой слободе: отменная ветчина различных сортов, разнообразные паштеты из лесной дичи, изумительные копченые свинина и гусятина. Вся эта снедь была совершенно непохожей на привычную российскую еду и порождала волчий аппетит.

Но в Ластадии жили люди весьма небогатые. Соответственно их доходам, был и ассортимент корчмы: плохонькое светлое пиво, дешевый шнапс, пресный сыр, черный хлеб, вареные раки... И все это предлагалось человеку, который в Москве не раз сиживал за царским столом! Вздохнув про себя с досады, Меншиков принялся за еду бедняков – пиво с раками. Он думал о том, что ждет его нынешним днем, и настроение еще более испортилось. Не по годам расчетливый Данилыч стал даже укорять себя за обещание, опрометчиво данное рижанке. «Может она и в самом деле повелевает людьми, обладая бесовским даром внушения? - подумал он. – Что мне до ее бед, стоило ли обещать драться на дуэли с человеком, ратное мастерство которого мне неведомо. И ведь слово дал, честь русского дворянина требует его держать. Иначе пойдет о нас, русских, в чужих землях дурная слава. А дойдет до царя, ох разгневается, узнав, что я отказался от своих слов». Впрочем, был Александр Данилыч человеком смелым, характером отличался решительным и потому после короткого колебания решил: надо будет, вызовет немца Курта на дуэль.

С постылых раков он перешел на малосольную лососину. И тут его настроение резко улучшилось. Всякие рыбные блюда едал он дома: блины с зернистой икрой, балык из осетра, расстегаи с начинкой из стерляди и сига, белужью кулебяку. Но и его янтарно-розовые ломти умело приготовленной лососины привели в восторг. Вскоре преображенец смекнул, что под такую отменную закуску неплохо идет и пиво, пусть даже и второсортное.

Итак, Данилыч налег на лососину и использовал корчму, как наблюдательный пункт. В истории мирового шпионажа известны случаи, когда для ведения наблюдения занимались самые неожиданные места: шпионы собирали сведения, сидя под кроватью, залезали через дымоход в камин, стояли по пояс в болоте и т. д. Меншиков поступил в соответствии со своей судьбой и характером - избрал временной базой не столь экзотическое, но весьма привлекательное место. Согласитесь, под пиво с лососиной ремесло разведчика не кажется столь тягостным. Впрочем, преображенец не переставал быть настороже, понимая в сколь опасное дело ввязался. Но так уж был устроен этот незаурядный человек: сложные ситуации не снижали его оптимизма, не мешали наслаждаться обычными житейскими удовольствиями.

Курт Берг не заставил себя долго ждать. Когда коренастый немец торопливо вошел в корчму, Данилыч и виду не подал, что запомнил его. Зато не скрывал своей радости корчмарь – еще один богатый клиент пожаловал.

Курт Берг , словно ни к кому не обращаясь, заметил:

- А отменную лососину подают в этой убогой корчме.

Меншиков благодушно согласился:

- Да.

Немец подошел к его столу, задумчиво сказал:

- А все-таки потреблять ее лучше со шнапсом.

«Напоить хочет, - догадался Меншиков и рассердился, подумав про себя, - ох, смотри Курт, как бы ты сам ни оказался под столом!»

Вслух же царский денщик произнес:

- Не знаю, не пробовал.

По знаку Берга корчмарь мигом принес водку и лососину.

- Ради приятного знакомства, за мой счет,- щедро сказал немец и сам налил Меншикову рюмку. – Гостей ведь принято угощать, а вы, как я вижу, не здешний.

- Да, я приехал из Московии,- не стал скрывать царский денщик.

- Но вы прекрасно говорите по-немецки.

Данилыч не подал вида, что сам невысоко оценивает свое знание языка и удивлен лестью.

- В Москве я жил неподалеку от Немецкой слободы, с вашим языком знакомился с детства.

О том, что неподалеку – понятие растяжимое, а язык Данилыч усваивал, по-преимуществу, когда ходил в Немецкую слободу вместе с царем, Меншиков, разумеется, говорить не стал.

- Позвольте представиться: Курт Берг, коммерсант. А вы, судя по мундиру, не простой солдат.

- Да, я не солдат. Но, увы, всего лишь сержант, хотя и принадлежу к древнему роду.

Александр Данилыч начал вдохновенно дезориентировать противника:

- Дед мой, шляхтич Меншик, выходец из Литвы, один из потомков легендарного князя Гедемина.

Тут Курт Берг аж привстал, услыхав, с какой знатной особой имеет честь беседовать. Ведь общаясь с поставщиками контрабандных товаров – литовскими купцами, он узнал, что литовские Гедеминовичи, наряду с русскими Рюриковичами, считались одним из двух самых знатных родов Восточной Европы.

Преображенец, уловив реакцию Берга, продолжал сочинять:

- Батюшка мой был фаворитом отца нынешнего царя, обласканным его милостями.

После этой лжи Меншикова Берг поднял рюмку и почтительно произнес тост:

- За ваш древний род!

«Что тут пить?- подумал преображенец,- рюмка крошечная.»

- А вас жалует нынешний царь? – вроде бы просто из вежливости поинтересовался немец.

Данилыч решил не переигрывать, промолчал. Сам налил Бергу и себе шнапса. Немец был ошарашен от того, что столь знатная особа заменила ему виночерпия. Но и о деле Курт не забывал, настойчиво развивал тему:

- Мне приходилось слышать от ваших купцов, что царь Петр не очень благоволит к потомкам древних родов, а приближает к себе людей, не считаясь с их знатностью. Может обласкать и простолюдина.

- Может, - лаконично подтвердил сержант Преображенского полка.

Тут Курт Берг решился перейти к более откровенному разговору.

- И что же, ваша знать не противится этому?

Меншиков вновь решил не торопиться и уклончиво произнес:

- Сударь, есть вещи, которые не обсуждают с малознакомыми людьми.

- Право же, вам не стоит опасаться нашего приватного разговора. Я – подданный шведского короля и у меня нет обязательств перед вашим монархом.

- Только поэтому я позволил себе в беседе с вами коснуться столь щекотливой темы.

- Поверьте, лишь глубочайшее уважение к вам вызвало все мои расспросы. Для меня огромная честь беседовать со столь знатной особой. Я прекрасно понимаю, сколь высокого положения вы достойны.

Берг снова наполнил рюмки, а бывший торговец пирогами сделал вид, что поддался на лесть немца:

- Ладно, открою вам истину, коли вы мне сочувствуете. Да, собственно, я и не скажу сейчас никаких государственных тайн. В нашей стране ни для кого не секрет, что после очередного бунта стрельцов моего дядю, стрелецкого полковника, приговорили к смертной казни. В центре Москвы, на Лобном месте, ему отсекли голову, а затем, надев ее на шест, выставили на обозрение простолюдинам! - воображение у будущего «полудержавного властелина» работало четко и быстро. – Сам я, вместо того, чтобы жить в довольстве и спокойствии у себя в имении, должен ехать в Нидерланды, обучаться там морскому делу, которое мне ненавистно. Это я-то, потомок князя Гедемина!

Скажем честно, Данилыч переоценил уровень компетентности собеседника. Курт Берг о стрелецких бунтах в Москве слышал впервые, никакого понятия не имел, где находится упомянутое Лобное место. Впрочем, слова собеседника все равно показались ему убедительными. «Да, сведения, которые сообщила мне запуганная мною колдунья Анхен достоверны, - сделал он вывод. - Быть может, и в самом деле удастся использовать этого господина для моих целей? Конечно, спешить и сразу же раскрывать ему суть дела не стоит, но и излишне робеть нет смысла».

Курт Берг снова поднял рюмку. Александр Данилыч выпил за компанию и заметил: если сам он мыслит вполне трезво, то не сильно пьянеет и его собеседник. А вот слова преображенца произвели на рижанина благоприятное впечатление. Видя это, царский денщик решил форсировать события. Меншиков сделал вид, будто слегка захмелел: движения его стали менее уверенными, а речь чуть замедленной. Он доверительно сказал:

- Конечно же, я недоволен, я хотел бы вернуть старые порядки и древние обычаи. Но свою голову на плаху зря класть не желаю! Потому и не делаю ничего. Кто на Москве в силах противодействовать царю? Да никто. А помощи из-вне ждать не приходится.

Итак, Александр Данилыч без обиняков дал понять немцу, что мог бы вступить в сговор с иноземными недоброжелателями Петра I. Шаг был весьма дерзновенным, Меншиков понимал: его могут разоблачить враги, могут счесть врагом свои. Но сержант был по характеру, не только расчетлив, но и очень смел.

Бергу поведение московита не казалось столь уж необычным. Таков был семнадцатый век – время благородных поступков и коварных измен, честного служения и подлых интриг. Образцом порядочности считался ландскнехт, который, получив от противника предложение более значительного жалования, не переходил на сторону врага немедленно, а терпеливо ждал окончания срока старого контракта. А если уж какой-нибудь аристократ, подобно лучшему полководцу Империи Габсбургов французу Евгению Савойскому, отправлялся на службу к чужеземному монарху и воевал против своей страны, то общество отнюдь не считало его изменником, запятнавшим свою честь.

Правда, русские в то время жили довольно обособленно и редко переходили на сторону иноверцев. Но Курт Берг, хорошо знавший европейцев и плохо – русских, поверил Александру Данилычу. А поверив, стал откровенен:

- Между прочим, в шведском королевстве у вашего царя тоже имеются недоброжелатели.

- Вот как?

- Среди них есть и влиятельные в Риге люди...

- Кто же? – с нетерпением не совсем трезвого человека поинтересовался сержант.

- Не спешите. Сначала ответьте: действительно ли вы так сильно ненавидите своего властелина, что готовы к действию?

- А что это действие даст мне?

- ?!

- Мои средства, увы, не соответствуют тому, чего достоин один из потомков князя Гедемина. Обширные владения после казни дяди конфискованы. У меня нет средств даже на то, чтобы отобедать в хорошем трактире, я вынужден ходить по таким вот второсортным корчмам. Ваши влиятельные люди могли бы...

- О, не беспокойтесь, они щедры, - на всякий случай заверил сержанта Берг.

- Прекрасно! В таком случае я готов встретиться с ними. Но как мне их найти?

- Для этого вам достаточно пойти вместе со мною.

Курт Берг самонадеянно счел себя хозяином положения. Если московит согласится и примкнет к их заговору – хорошо. А если откажется, то избавиться от него не составит труда.

Александр Данилыч рассуждал так: чтобы выведать тайные планы врага, необходимо пойти навстречу опасности.

 

Глава VII. «Рижский Феникс» и его капитан

 

«Урядник Петр Михайлов» и генерал-адмирал Франц Лефорт быстрым шагом шли к рижскому порту, что находился на берегу полноводной Даугавы неподалеку от рижского рынка. Петр был увлечен самим видом европейского города: с интересом рассматривал дома богатых горожан, выстроенные в стиле барокко, - любовался портиками, масками и скульптурами на стенах, а также устремленными ввысь башнями церквей в готическом стиле. Около, пожалуй, самого высокого здания города, церкви Святого Петра, задержался на несколько минут, сказав Лефорту:

- Вот бы взобраться на колокольню!

Генерал-адмирал уже предположил, что экскурсия в порт отменяется, но Петр, подумав, решил продолжить путь. И вовремя. Ведь рядом уже стала собираться толпа зевак. Они о чем то шептались меж собой, один даже показал пальцем на Петра и генерал-адмирал забеспокоился: а вдруг секрет раскрыт и рижане знают, что перед ними царь.

Генерал-адмирал Лефорт был старше и опытнее царя. Сподвижником Петра Великого оказался человек с необычной судьбой. Родился он в Швейцарии, в семье добропорядочного бюргера. Но тихое обывательское счастье было не для него. Рано покинув отчий дом, Франц с юности вел жизнь полную риска и приключений. Служил во французской армии, затем стал офицером в полку, который герцог Курляндский направил воевать в Нидерланды. Однажды красноречивый вербовщик уговорил храброго офицера предложить свою шпагу Московии. И тут неожиданно взошла его звезда — на остроумного собеседника, лихого наездника, высокообразованного человека, словно созданного для поприща придворного, обратил внимание сам царь. Поехав однажды в отпуск в родную Женеву, Франц рассказывал своим землякам удивительные истории: как повелитель огромной, размером с Европу, страны осыпал его такими щедрыми милостями, что Лефорт построил собственный дворец. Обласканный царем, он усердно и преданно служил своему благодетелю. Петр сначала присвоил ему звание полковника, а затем произвел в генерал-адмиралы и поручил строить военную флотилию на реке под Воронежом.

Поначалу выходец из одной из самых сухопутных стран Европы растерялся. Но, как говаривали его московские друзья, голова боится, а руки делают. Вскоре со стапелей верфи стали сходить не только парусные фрегаты, но даже и мощнейшие линейные корабли. Когда же в Европу отправлялось Великое посольство, Петр без колебаний назначил Лефорта первым послом. И он не ошибся в выборе: всю поездку Лефорт успешно оберегал не знавшего европейского дипломатического этикета молодого царя от промахов и щекотливых ситуаций. Вот и сейчас Лефорт тревожился за безопасность царя и уже корил себя за то, что подчинился царской воле и не взял охрану. Не удержавшись, сказал государю:

- Зря мы пошли вдвоем.

Царь не разгневался на запоздалое возражение, рассмеялся: - Да кто же посмеет напасть на нас в центре города средь бела дня? Тем более, мы при шпагах.

Деятельная натура Петра требовала максимального количества действий, ему было скучно идти просто так, и он, пользуясь тем, что прохожих навстречу путешественникам в разгар трудового дня шло очень мало, стал подкидывать и ловить огромную трость, которую взял с собой. Сию дубовую трость с красивым орнаментом, сделанную местным умельцем, царь приметил здесь же, на рижском рынке. Огромная трость подходила царю — великану двухметрового роста. И это так понравилось Петру Алексеевичу, что он купил ее, хотя ходить с палкой молодому человеку было незачем. Впрочем, Петр все время находил своей покупке применение: то начнет опираться на нее после сильной пьянки, то огреет по спине нерадивого слугу, то станет подкидывать и ловить тяжеленную трость, укрепляя силу рук.

День выдался погожим, лучи весеннего солнца приятно грели, повышая настроение. Путники быстро добрались до порта и увидели необычную картину. Ледоход еще не кончился, а на огромный трехмачтовый корабль «Рижский феникс» крепкие местные грузчики уже старательно затаскивали мешки со льном и бочонки со смолой. Неподалеку от корабля стоял пожилой господин, курил трубку и наблюдал за погрузкой.

- Что это? - удивленно спросил Петр Лефорта. - Корабль еще не может плыть, а его уже загружают.

Пожилой господин, естественно, не понял, что сказал Петр по-русски, но удивление в голосе уловил. Не вынимая трубку изо рта он объяснил по-немецки:

- К тому времени когда ледоход закончится, как раз все загрузим. Ведь в трюм надо переправить груза на 200 ластов (ласт – мера объема, обычно в такой объем помещалось более 300 тонн – прим. авторов). Владельцы – рижские купцы – хотят, чтобы кораблик не простаивал и отправился в путь, как можно скорее.

Петр и Лефорт чуть не рассмеялись, услыхав как неизвестный им господин назвал корабликом большое океанское судно.

- Ничего себе, кораблик! - не выдержал более эмоциональный Петр.

- Когда я плавал в Вест-Индии, мне приходилось управлять значительно большими кораблями, - невозмутимо ответил незнакомец.

- Мы – дипломаты из московского посольства. Я генерал-адмирал Лефорт. Можно узнать, с кем имею честь?

Высокое звание не смутило собеседника:

- Я капитан этого корабля Ян де Гулт.

- Не покажете ли нам корабль? А потом мы могли бы отметить знакомство вон в том кабачке. Естественно, за счет Его Превосходительства генерал-адмирала, – царь показал рукой на припортовую корчму «Счастливый берег».

«Государь верен себе,- с неудовольствием подумал Лефорт. – Невзирая на свой сан, готов выпить со случайным знакомым». Подумав это, генерал-адмирал тут же поймал себя на мысли, что стал большим московитом, чем сам Петр: заботится о том, не будет ли урону царской чести, не задумываясь над тем, что будь царь менее демократичен, пожалуй, не считал бы личным другом и самого Лефорта.

Услышав, что есть возможность выпить за чужой счет, шкипер улыбнулся и сказал по-голландски:

- Отлично!

- О, вы говорите по-голландски, обрадовался Петр. – Этим языком мы владеем куда лучше, чем немецким.

- А я и есть голландец. – объяснил капитан. – Хотя корабль и принадлежит местным коммерсантам, команда состоит из моих земляков, рижские бюргеры не любят плавать по морям.

Жестом руки шкипер предложил путешественникам подняться на борт. Вскоре Петр и Лефорт удивили его дотошными расспросами. Видя, что гости из Московии и сами разбираются в кораблях, де Гулт зауважал их. Экскурсия завершилась только тогда, когда настало время обеда.

В кабачке «Счастливый берег» шкипер предложил пить не пиво или местный шнапс, а то, что он назвал напитком моряков, – ямайский ром.

- Однажды на Ямайке я пил его прямо из бочки. Было это после того, как мой корабль сумел проскочить в порт под носом у пиратов. Радость была такова, что мы с командой выпили целый бочонок рома и не опьянели.

Под жареную зайчатину с кислой капустой и отменную местную ветчину хорошо шел и ямайский ром, и рассказы голландца о том, какие диковинные деревья растут на островах Карибского моря, какие товары де Гулт возил в Европу из далекой Америки. Петр слушал жадно и вместе с капитаном лихо поглощал ром.

Вскоре троице едоков понадобилась новая порция закуски.

- Не налегал бы ты на ром, государь, - с неожиданной дерзостью сказал по-русски Лефорт. – Не нравятся мне те людишки, что сидят у стены. Только одни ушли, на то же место пришли другие. Сидят там, где темнее всего, где они незаметны и украдкой посматривают на нас. А сами ничего не едят, с одной кружкой пива полчаса сиживают. Соглядатаи это.

- А нам что с того, что шведы или немцы за нами приглядывают? - беззаботно ответил царь. – Что нам из-за этого рома не пить?

Лефорт вздохнул про себя: как объяснить, что нельзя государю всея Руси пренебрегать безопасностью. Генерал-адмирал вновь пожалел, что утром по приказу Петра не без труда избавился от опеки добросовестного капитана Лильенстерна, а также отказался от охраны и кареты, которые предлагал швед. «В корчме людно, - вряд ли здесь может что-то случится. А карета быстро довезла бы нас до Ластадии. Надо уводить государя отсюда. Но как это сделать, коли он так увлечен беседой?».

А голландский шкипер, подвыпив, стал еще более словоохотлив. Видя, что Петр и Лефорт заговорили по-русски о чем-то своем, предложил:

- Давайте я расскажу, как буря заставила нас причалить к необитаемому острову.

- Конечно, - согласился царь.

Тем временем один из соглядатаев встал и незаметно направился к выходу. Менее чем за пять минут он достиг здания Ратуши, поднялся на второй этаж и постучал в дверь одного из кабинетов.

- Войдите!- крикнул бургомистр.

Выслушав доклад, Хуберт Кемпке улыбнулся и сказал:

- Все хорошо!

Низкого роста, неприметный, одетый в обычную одежду агент не понял:

- Что именно хорошо?

- А это не твоего ума дело! - грубо оборвал его Кемпке. – Иди наблюдай дальше. И помни, проболтаешься, тебя ждет башня Мук.

Хоть бургомистр и был суров со своим агентом, он и впрямь был доволен тем, как разворачиваются события в этот судьбоносный день: то, что чужеземный монарх был уже не совсем трезв, обрадовало его.

А в кабачке «Счастливый берег» Петр расспрашивал голландца:

- Так что же, пребывание на открытом вами острове не принесло никаких выгод?

- Отчего же? Мы запаслись пресной водой, свежим мясом, а я захватил с собой попугая. Увы, он помер через 10 лет, так и не научившись говорить, в отличие от попугая моего карибского приятеля мсье Жиро.

Петр тут же предложил выпить за говорящего попугая мсье Жиро. Лефорту пришлось заказать новую бутылку рома. «Да что же государь делает?! - подумал он. – Не будь Петр царем, всыпал бы я молодому человеку, как говорят на Руси, ума в задние ворота!»

После очередного тоста движения ван Гулта стали неуверенными, чувствовалось, что голландец перебрал. Тут Лефорт понял, что молодой царь хочет пошалить:

- Решил отправить под стол шкипера?

- Хвастает, что бочку рома выпил, посмотрим, правда ли это. Думаю, сие ложь и такому под столом самое место.

Царь сказал – царь сделал. Правда, времени для этого потребовалась немало. Шкипер понимал, что пора бы прекратить пить, но после своей похвальбы, отказаться от новых порций рома уже не мог. Лишь когда на улице начинало темнеть, он, наконец, свалился под стол.

- И куда мы его теперь денем? – задал риторический вопрос Лефорт.

Кабатчик понял его затруднения, подошел к столику и сказал:

- Здесь есть матросы с его корабля. Эй, Йоханн! Отнеси капитана на корабль.

Здоровенный моряк не стал спорить, а легко взяв на руки «груз», двинулся к «Рижскому фениксу».

- Донесет до капитанской каюты и еще и одеялом накроет-, рассмеялся кабатчик. – Не впервой.

Двинулись, наконец, на постоялый двор и россияне. Расплатился в «Счастливом береге», естественно, генерал-адмирал, у «урядника Петра Михайлова» не могло быть таких средств.

Как только путники вышли из корчмы, первый посол заметил слежку. У него вновь появилось нехорошее предчувствие. Лефорт был почти уверен, что обратный путь в Дом московитян окажется полон неожиданностей...

 

Глава VIII. Суета на постоялом дворе

 

Достопочтенный пастор и суперинтендант (один из руководителей Лютеранской церкви Лифляндии -прим. авторов) Эрнст Глюк никак не мог понять, чем вызвана суета на постоялом дворе его давнего знакомого – отставного майора Свена Эриксона. Пастор приехал в Ригу из небольшого лифляндского городка Мариенбурга, чтобы показать своей приемной дочери Марте крупнейший город Лифляндии. Это был подарок Эрнста Глюка своей любимице по случаю ее тринадцатилетия. Вечером 5 апреля 1697 года в компании своих рижских друзей пастор отпраздновал день рождения Марты. Праздник удался, удачным был и следующий день. А вот утро 7 апреля выдалось каким-то бестолковым. На постоялом дворе Эриксона в Ластадии засел драгунский поручик Рокка с вооруженными до зубов солдатами. Все расспросы пастора шведский офицер оборвал коротко и высокомерно: «Государственная тайна». Тон его не понравился собеседнику. Надо сказать, что пастор Эрнст Глюк пользовался в своем Мариенбурге всеобщей любовью. Неутомимый труженик на ниве духа и просвещения, он покончил в городе с нищетой, основав богадельню. Его же усилиями была открыта школа. Благодарные горожане однажды даже устроили фейерверк в его честь – этот факт зафиксирован в книгах того времени. Добрая слава о просветителе из Мариенбурга давно уже дошла до Риги. Пользовавшийся всеобщим уважением Эрнст Глюк просто не привык к резкому тону.

Вместе с Мартой пастор отправился на прогулку в город. Там с девочкой и произошло необычайное приключение. Они шли мимо крестьянского рынка, когда их догнали два быстро идущих иноземца: первый посол русских генерал-адмирал Лефорт и высокого роста офицер с горделивой осанкой. По городу уже распространились слухи, что это — русский царь.

- Король, король! - восторженно шептала Марта, увидев Петра. Взгляд юной особы при виде помазанника Божьего был преисполнен столь искренним почитанием, что Петр I заметил это преклонение и улыбнулся в ответ.

Иноземцы обогнали пастора, прошли через Песочные ворота и направились к порту. А пастор отправился на рижский рынок, где купил сладкоежке Марте еще один подарок – рижский крендель. После чего они направились обедать на постоялый двор Эриксона, так как знали, что там хорошо кормят.

- На следующее утро мы поедем обратно в Мариенбург-, предупредил девочку Эрнст Глюк.

Когда пастор вернулся на постоялый двор, то обнаружил, что солдаты никуда не ушли, а драгунский поручик о чем-то секретничает с председателем рижского ландфогтского суда Хубертом Кемпке. Супериндендант Лютеранской церкви без серьезной на то причины ощутил раздражение, которое он попытался заглушить, прочитав про себя молитву «Отче наш».

В свою очередь итальянец думал: «Сам черт привел сюда этого провинциального святошу! К чему нам такой свидетель?»

Закончив короткий разговор с офицером, бургомистр Кемпке собрался уходить. Поручик на прощанье сказал ему:

- Будьте наготове. Как только сделаем дело, я вас позову.

Хуберт Кемпке внешне остался невозмутим, но усмехнулся про себя. Он надеялся, что с царем Петром покончит ревнивый муж и отменный фехтовальщик Питер Уайт, тем самым расстроив планы и надежды драгунского офицера. Между тем, пастора Глюка вновь посетило недоброе предчувствие. Привыкший доверять интуиции, умудренный опытом пастор решил все же узнать о причинах странной суеты на постоялом дворе. Он собрался расспросить хозяина заведения – отставного майора Эриксона.

Пастор Глюк знал бывшего интенданта шведской армии как человека откровенного и честного. Глубоко религиозный, тот никогда не грешил казнокрадством, потому к выходу в отставку сумел скопить совсем небольшую сумму денег. Отставной офицер попросил разрешения кемерейского суда Риги на открытие постоялого двора в Ластадии и получил его. Так он стал владельцем уютного дома для путешественников. Эрнст Глюк полагал, что Эриксон не станет таиться от духовного лица. Но вот беда, отставник все время куда-то исчезал, объясняя, что занят. Обстоятельно поговорить с ним пастору не удавалось. «Словно хочет сохранить тайну», - подумал Глюк и насторожился еще сильнее.

Вместо отца к пастору подошла дочь Эриксона Кристина. Глюк с грустью в душе смотрел на нее: хорошая фигура, отменные манеры и... лицо все обезображено оспой, от которой девушка чуть было не умерла в детстве. О Кристине Эриксон можно было бы сказать: «Хорошенькая, но до чего некрасивая!» Молодая шведка приятным голосом спросила:

- Не желает ли господин супериндентант пообедать?

Глюк не сумел скрыть раздражения, вызванного поведением Эриксона:

- Я буду обедать в своей комнате.

- Тотчас все принесу, - пообещала Кристина.

Дочь владельца постоялого двора проворно доставила на подносе в номер пастора куриный бульон и жаркое из оленины, кроме того Глюку – кружку доброго пива, а сладкоежке Марте – кусок сладкого пирога.

Только пастор начал есть, как внизу громко хлопнула входная дверь постоялого двора. Вновь прибывшие – это были Меншиков и Берг – сразу оказались в обеденном зале в центре всеобщего внимания.

Хотя поручик Рокка и потерял самообладание, но для сохранения тайны говорил почти шепотом:

- Кого ты привел сюда, кретин?

- Это знатный русский дворянин. Он готов помочь нам, - так же тихонько объяснил не совсем трезвый Берг.

- И давно ты с ним знаком? – с иронией осведомился офицер.

- Мы познакомились сегодня утром.

Рокка негромко глумливо рассмеялся и, указав на Александра Данилыча, прошептал драгунам:

- Взять его!

Во мгновение ока два дюжих шведа схватили преображенца, заломили ему руки за спину, отобрали шпагу.

- Да знаешь ли ты, болван, что этот сержант, приближенный русского царя, - сообщил Рокка на ухо Бергу. – Я сам видел в посольстве, сколь милостив к нему монарх московитов.

«Узнал меня окаянный итальянец!»- подумал Меншиков.

- Ну и что с того, ежели царь ко мне милостив? - тихо сказал преображенец драгунскому поручику. – Разве вам известно мое подлинное отношение к нему?

Рокка с иронией оборвал и его:

- Возможно, возможно. И все же, сударь, вам придется задержаться на постоялом дворе до утра. Вам не причинят никакого вреда.

Говоря это, Рокка напряженно размышлял: «Русский или немец? Кого из них отправить к праотцам, на кого свалить вину за убийство царя Петра? Убивать будет Берг. Вроде бы, естественно, его и покарать. Но и приближенного царя нельзя оставить в живых. Может быть, сказать, что он погиб, защищая своего соотечественника? Солдаты будут молчать, святоша ничего не понимает. Эриксон дал слово действовать во благо короны. Нежелательных свидетелей не будет, а я спасу Швецию от войны и заслужу расположение ее миролюбивого короля!»

Поручик отчитал сникшего Берга:

- Курт, ты напился и наделал глупостей. Знал бы, каков ты, никогда бы не поручил тебе ответственное дело. Ну да ладно, московит побудет под арестом, а мы до утра все сделаем...

Услыхав последнюю фразу драгунского офицера, Меншиков понял, что ночью затевается нечто преступное, из ряда вон выходящее. Иначе, к чему все эти предосторожности и столько людей на постоялом дворе?!

Александра Данилыча провели на второй этаж и заперли там в одной из комнат. У дверей поставили двух вооруженных охранников. Сержант тут же взглянул на окошко, выходившее во двор. Увы, оно было столь узким, что не пролез бы и ребенок. Задумался, не сломать ли доски, но отверг и эту мысль: шум неизбежно привлек бы внимание. Поняв, что в ближайшие минуты бежать не удастся, Меншиков решил попытаться понять, что происходит. Мысленно прокрутил в голове все сказанное сначала Бергом, потом Рокка, и понял, что злоумышленники вовсе не собираются нападать на посольство, как он предположил поначалу. «Их слишком мало, для подобного нападения. Да и шум будет чрезмерный и не стали бы свеи нападать, одев военную форму. Скорее всего, они хотят тайно, из-за угла, расправиться с кем-то одним. Но с кем? И для чего?»

И тут сержант вспомнил, что давеча сказал ему первый посол: в городе возникли слухи, будто вместе с Великим посольством, сохраняя инкогнито, путешествует царь, и, что сохранить тайну уже невозможно. «Неужто подлый итальянец решил покуситься на жизнь государя Петра Алексеевича?». Денщик пожалел, что не стал сопровождать государя в порт и теперь в состоянии лишь гадать, как он может помочь царю.

...Время летело быстро, приближались сумерки. Поручик Рокка с нетерпением ждал донесений своих шпионов, которые следили за каждым шагом московского царя.

Тем временем Курт Берг незаметно спустился в погреб. Обиженному и униженному, ему остро захотелось продолжить то, что он начал утром в корчме, организм пьяницы требовал продолжения. Образно говоря, немец ощущал острую алкогольную недостаточность. Причем заказать пива он не осмеливался, боялся, что Рокка запретит ему пить перед нападением на русского царя и тем вновь унизит. Немец решил добыть желанной выпивки незаметно. Тем более, что денег у Берга было немного, а после того, как Рокка отчитал его, у недоверчивого мошенника вдруг появились сомнения в том, заплатят ли ему за убийство. Обиженный чуть ли ни на весь свет, он решил, что имеет право хотя бы на бесплатное пиво.

Но стоило ему только приложиться к пенному напитку, как раздались чьи-то шаги. Берг растерялся: из погреба вел лишь один выход, бочонки были слишком малы, чтобы укрыться за ними.

- Что вы здесь делаете? - удивилась Кристина Эриксон.

Курт чертыхнулся про себя. С Кристиной его связывали непростые отношения. Не так давно Берг посватался к ней. Не ради достоинств самой невесты, а ради корысти: с его точки зрения, Эриксон был состоятельным человеком. Тем более, что сам, будучи нечист на руку, контрабандист не верил, будто офицер, десятки лет прослуживший интендантом в армии, не обогатился благодаря занимаемой должности. Потому-то Берг и решил породниться с владельцем постоялого двора. Но сметливая девушка догадалась, что не она, а лишь деньги ее отца нужны Бергу и отказала, хотя и, будучи обезображенной оспой, не ждала других женихов. Ее отказ контрабандист воспринял, как самое большое унижение в своей жизни: эта уродка, которую он готов был спасти от одиночества, посмела нос воротить! А сегодня Кристина сначала стала невольной свидетельницей его нового унижения (девушка убирала в обеденном зале, когда итальянец отчитывал там Берга), затем застала его за кражей пива и требует объяснения. Контрабандист сильно разозлился.

Не будь Курт Берг нетрезв, ничего бы не случилось. Будь он пьян более сильно, тоже ничего бы не произошло: контрабандисту просто не пришел бы в голову «хитроумный» план, как отомстить девице сразу за все унижения.

Кристина стояла перед Куртом с деревянным подносом в руках, на нем разместились глиняные пивные кружки. Пользуясь тем, что руки молодой шведки заняты, немец нагло принялся расшнуровывать корсаж ее платья. Как он и рассчитывал, в первое мгновенье Кристина растерялась и не решилась бросить поднос с кружками на пол, обрекая посуду на гибель, а через секунду было уже поздно – грудь девушки оказалась обнажена. Охальник принялся лапать ее, Кристина громко вскрикнула, на что Курт и рассчитывал. Подождав, пока дочь владельца постоялого двора закричит громче, он заткнул поцелуем рот растерявшейся неопытной девушке, и задрал ей юбки, обнажив ягодицы. Именно в этот момент в погреб спустился встревоженный криком Кристины Рокка. Увидав обнаженную грудь и голые бедра залившейся краской стыда Кристины, офицер хмыкнул:

- Ах, милуетесь, голубки! Прошу извинить.

Курт отпустил Кристину и театрально воскликнул:

- Как вы не вовремя, поручик!

- Это ты не вовремя, - одернул его итальянец – Нашел время для амуров!

С любопытством разглядывая не успевшую привести себя в порядок Кристину, лишившуюся от стыда и обиды дара речи, офицер произнес:

- А вот от тебя я такого не ожидал, тихоня. В следующий раз постарайся хотя бы не делать столько шума.

Кристина торопливо зашнуровывала корсаж. Лицо ее сделалось пунцовым. А драгунский офицер не терял времени даром. Он до краев наполнил пивом одну из кружек с подноса Кристины, а затем, загородив кружку и от контрабандиста и от девушки своим телом, молниеносно всыпал в пиво порцию белого порошка из небольшого мешочка. Порошок мгновенно растворился в пенном напитке, лишь чуть-чуть изменив его цвет. Поручик Рокка, чьи предки были в родстве с самими Борджиа, использовал свой фамильный яд только в самом крайнем случае. Но сейчас итальянец спонтанно решил, что московит слишком опасный свидетель. Поручик знал: варвар умрет быстро, без мучений, а причину смерти никто не сможет определить. Рокка сказал Кристине:

- Успеешь еще помиловаться с Куртом. Возьми еды, отнеси кушанье и эту кружку пива нашему пленнику. Пусть никто не сможет сказать, что на постоялом дворе Эриксона с ним плохо обращались.

Поручик Рокка подождал, пока девушка уйдет, несколько раз с силой встряхнул Курта Берга и, медленно чеканя каждое слово, произнес:

- Трезвей и готовься, болван! Не позднее, чем через час, ты либо проткнешь шпагой русского царя, либо умрешь сам!

Тем временем Кристина Эриксон поднялась наверх, положила на кухне на поднос жареного мяса, хлеба, сыра и направилась к пленнику. Охрана пропустила ее.

Меншиков обрадовался при виде молодой шведки.

- Значит не забыли меня, поесть принесли, - вкрадчиво улыбаясь, произнес он.

Кристина, опечаленная и потрясенная, думая о своем, механически предложила ему:

- Поешьте мяса, отведайте пива, уважаемый господин...

 

Глава IX. Британский гнев

 

Англичанин Питер Уайт побагровел от ярости, когда услышал от заплаканной супруги, что московиты насильно затащили ее в карету, что она подверглась насилию. Откровенно говоря, сэр Питер женился по расчету и не питал особых чувств к Джулии, но мысль, что кто-то другой овладел женщиной, которую он считал своей, была для него невыносимой.

Когда прошла первая вспышка гнева, гордый британец погрузился в мрачные раздумья. Молчание его было столь красноречиво, что Джулия испугалась. Глядя на мучения самого дорогого для нее во всем мире человека, британка изо всех сил пыталась убедить себя, что если бы она не подчинилась злой воле Хуберта Кемпке, то было бы еще хуже. Нервно сплетая пальцы рук, англичанка с отчаянием подумала: «Да лучше, как это ни ужасно, если бы меня на самом деле бы изнасиловали, но на этом все бы и кончилось!» Она не выдержала и, опустив голову на грудь Питеру Уайту, разрыдалась. Ей не стоило делать этого! Муж понял ее по- своему. Британский дворянин воскликнул, заставив Джулию нервно взрогнуть:

 За такие злодеяния расплачиваются кровью!

Джулия подумала, что лучше рассказать мужу правду. Несколько секунд собиралась с духом, а когда была уже готова открыть рот, обнаружила, что Питер разговаривает сам с собой, не обращая на нее никакого внимания. Лицо его покрылось какими-то красными пятнами, вид был нездоровый. Он не совсем связно рассуждал:

- Где же искать насильника? Да, только азиаты, только дикие варвары могли надругаться над беременной женщиной! Вспомнил! Вчера Клаус рассказывал мне по секрету за совместным ужином, мол, ходят слухи, что в Риге пребывает инкогнито, скрываясь под именем Петра Михайлова, сам царь московитов!

«Клаус, это, видимо, деловой партнер Питера, Клаус Витте», подумала Джулия. А при последних словах мужа ей стало страшно. Удивляясь своей решимости, она потрясла супруга за плечо:

 Забудь! Забудь, словно это страшный сон! Не думай больше об этом.

Увы, муж словно не видел и не слышал ее. Джулия не знала, что в страшных, стрессовых ситуациях Питер теряет голову и может совершать безрассудные поступки. Именно в таком состоянии лейтенант Уайт вызвал на дуэль и заколол приближенного могущественного герцога Мальборо. Кстати, об этом не ведала Джулия, но прекрасно знал Хуберт Кемпке, интересовавшийся у Уайта, как это его угораздило скрестить шпаги с приближенным столь могущественной особы. А Джулия чувствовала одно: сейчас ее муж страшен. Она не стала рассказывать ему правду, опасаясь, что Питер сгоряча убьет ее. От безысходности британка снова разрыдалась.

Ее плач опять усилил гнев англичанина. Лицо коммерсанта вновь покрылось пятнами, он продолжил вслух свои рассуждения:

- Этот негодяй — монарх! Потому-то московиты и затащили бедняжку Джулию в карету. Это было сделано не для потехи какого-то простого офицера, а для забавы их короля. Гнусные твари, даже находясь за границей, в цивилизованной стране они не отказываются от своих варварских обычаев! Да вся Московия — дикая орда непросвещенных азиатов. Я отомщу, - негодовал Питер, - отомщу, невзирая на то, что он – помазанник Божий!

Джулия вновь попробовала успокоить мужа. Она нежно погладила его по голове и стала умолять:

- Забудь! Забудь обо всем этом. Давай я принесу тебе виски. Быть может, ее уговоры и принесли бы пользу, если бы сама молодая женщина не всхлипывала. А женские слезы действовали в данный момент на Питера, как красная тряпка на быка:

- Месть моя будет страшной! - пообещал он.

С шумом хлопнула дверь, прервав гневные излияния британца. Он понял, что вернулся герр Кемпке. И тут Питер вспомнил, что хозяин дома - здешний судья. Идея обратиться к ландфогту показалась ему весьма здравой.

 - Я пожалуюсь местной власти, герру Кемпке,- спокойно и с достоинством изрек коммерсант.

Джулия не знала, что мог бы сделать Кемпке, если бы царь и в самом деле насильно овладел ею. Но она инстинктивно почувствовала: Питер не должен сейчас идти к негодяю и интригану бургомистру.

Она бросилась перед мужем на колени:

-  Нет, не ходи, умоляю тебя!

Супруг вновь понял ее по своему.

- Ты не хочешь огласки? Но твоей вины в том нет. Пусть Кемпке арестует негодяя-монарха.

Сэр Уайт с силой отбросил руку жены и вышел из комнаты. Потерявшая на мгновенье от ужаса дар речи, Джулия сжалась в комок и тихонько всхлипывала.

На просьбу уделить ему время, ландфогт ответил гостю:

- Хоть весь вечер.

Британец торопливо поведал о своем горе. Хуберт Кемпке слушал и хмурился.

- Я требую правосудия! - распалившись от собственного рассказа, воскликнул англичанин.

- Правосудия? – удивился немец

- Я обращаюсь к вам, как к полномочному представителю власти, господин председатель ландфогтского суда!

- Но что я в данном случае могу предпринять? – развел руками ландфогт.

- Вы должны арестовать негодяя!

-  А может быть и в темницу заточить? - с иронией спросил Кемпке. – Приказ об аресте чужеземного монарха может отдать только сам генерал-губернатор Дальберг. Но, не сомневайтесь, он никогда не отдаст такого приказа. Само предположение, что короля можно, словно простого смертного, арестовать за подобное деяние, нелепо.

- Но пострадала моя честь - честь английского дворянина!

- Да будь вы хоть герцог, что с того? Против монаршей персоны ландфогт бессилен. А кроме того, какие у вас есть доказательства? Свидетели, например? В Риге господствует закон, а потому я не мог бы арестовать негодяя, даже если бы это был простой урядник Петр Михайлов. Одних только слов вашей супруги недостаточно.

Твердый тон и печальный взгляд ландфогта немного отрезвили британца.

- Увы, мой юный друг. Такова наша жизнь. Дворянин безнаказанно куражится над простолюдином, а король бесчестит дворянку, и ее оскорбленный супруг может стать лишь объектом для насмешек как рогоносец, - безжалостно подытожил судья, естественно, еще больше разозлив сэра Питера.

Коммерсант задал риторический вопрос:

- Получается, честь моя так и останется неотмщенной?!

-Успокойтесь, друг мой, выпейте пива, - Кемпке гостеприимно подал своему жильцу кружку с пенным напитком.

Коммерсант двумя большими глотками осушил ее, после чего вновь спросил:

- Неужели ничего нельзя сделать?

- Отчего же? - неожиданнно сказал бургомистр.

- Но ведь вы сами сказали: правосудие бессильно.

- Совершенно верно. Как ландфогт я могу лишь развести руками. Но как ваш друг, готов дать совет. Вы хорошо владеете шпагой, герр Питер?

- Не жалуюсь.

- Так вот, ваше отмщение находится на кончике вашей шпаги?

- Заколоть монарха? - невзирая на свой гнев, британец на мгновенье смутился.

Кемпке выругался про себя.

- Монарха? Вы заколите не монарха, а урядника Петра Михайлова. В пьяной драке, к примеру. Вы ведь могли и не знать, что он – помазанник Божий. Я обещаю вам, что затяну следствие, а вы тем временем вместе с Джулией тайно покинете этот город. Мир велик, а вы заработали достаточно денег, чтобы затеряться в нем и некоторое время жить безбедно.

- Мне? Бежать из Риги? Бросить все? – Питер Уайт растерялся. Мир снова рушился перед ним.

После паузы Кемпке вздохнул:

- Я понимаю, что на такой шаг трудно решиться. Что же, советую вам проявить благоразумие и забыть о поруганной жене и попранной чести. Только в этом случае вам придется забыть о делах и до тех пор, пока посольство московитов не уехало из Риги, ни на шаг не отходить от супруги. А то, не дай Бог, сладострастный монарх захочет позабавиться с ней еще и еще. Вы же не сможете отомстить!

- Будь что будет, я готов убить этого распутного варвара! Вот только как мне найти московского монарха?

- О, это мне ведомо. Как ландфогт, я обязан беспокоиться о безопасности нашего города и блюсти интересы шведской короны, - на миг Хуберт Кемпке сделался чуть ли не величественным. - Посланные мною шпионы наблюдают за московитами и, прежде всего, за царем азиатов. Когда я возвращался домой, верные люди донесли, что после бурных возлияний в припортовом трактире, монарх собрался обратно в Ластадию. Живет он там на постоялом дворе Якова Шуберта. Сейчас развратный монарх, видимо, уже в пути. Но еще можно успеть встретить его на улице и в темноте проткнуть шпагой.

Неожиданно лицо бургомистра исказила странная гримаса.

- Что с вами? – невзирая на волнение, англичанин заметил, что с его собеседником происходит нечто необычное.

- Ерунда, сейчас пройдет.

Мысленно бургомистр продолжал ругать сам себя: «Безмозглый идиот, да что же ты ляпнул?!»

Если бы ярость не затмила сэру Питеру разум, если бы он не был слегка пьян (пиво ландфогт заранее смешал со шнапсом), то бывший английский офицер наверняка задумался бы: раз шпионы неотступно смотрят за царем и другими московитами, почему Кемпке не был осведомлен ими о насилии, которому подверглась Джулия, и почему никто из них не пытался помешать ее похищению? Подумай над этим Питер Уайт и, не исключено, бургомистру бы в тот вечер не поздоровилось. Но англичанину было не до логических умозаключений. Боясь опоздать, он торопливо направился на поиски царя.

Удовлетворенный тем, что британец так легко попался в его сети, ландфогт облачился в черный плащ, предварительно сунув за пояс два пистолета. Затем он вышел на улицу из дома и, пользуясь полутьмой, последовал за незамечавшим «хвоста» Питером Уайтом...

 

Глава X. План Александра Меншикова

 

Александр Данилыч воспринял проявленное Кристиной внимание к нему, как добрый признак. Он потянулся было за кружкой с пивом, но вдруг отвлекся, увидев, сколь растерянна девушка, какие переживания отражаются на ее лице. Сметливый Данилыч почувствовал: вот он, шанс! Стало не до пивка. Преображенец участливо спросил:

- Что с вами?

 - Ах, господин! - Кристина, колебалась, не решалась ничего сказать молодому, красивому мужчине о своей беде.

Меншиков слегка наклонился к ней и проникновенным тоном произнес:

 - Доверьтесь мне. Сейчас вам, как никогда, нужен совет, иначе вы можете действием или бездействием наделать глупостей. Не тратьте время зря, ведь не исключено, что потом ничего не удастся исправить. А я не могу спокойно видеть, как молодая девушка столь сильно страдает.

Он был молод и обаятелен, плутовскую натуру бывшего торговца пирогами скрывал открытый, внушающий доверие взгляд. После секундного колебания девушка открылась ему:

-  Немец Курт Берг, пытался в погребе обесчестить меня. Только появление поручика Рокка помешало ему осуществить свое подлое намерение. Но офицер видел меня почти обнаженной и решил, что я добровольно миловалась с негодяем, - зарделась молодая шведка.

Слово за слово — и вскоре Меншиков узнал о подлости Берга, о его сватовстве к Кристине и о том, что после ее отказа, отец девушки стал опасаться, не устроит ли наглый немец из мести какую-либо каверзу.

Кристина также подробно рассказала Меншикову и о том, как спустившийся в погреб поручик Рокка, вдруг по непонятной причине сам лично налил пива для Меншикова, как приказал ей отнести для сержанта еду. Кристина не знала, для чего это говорит, но чувствовала, что ее советчик хочет детального рассказа.

Спасительный план действий созрел в голове преображенца почти мгновенно.

 - Хотите ли вы, чтобы негодяй Берг был наказан?

 - О, да!

 - Тогда скорее ступайте к отцу, и не таясь расскажите, как Берг своими домогательствами оскорбил вас, как вы обратились за помощью к своему новому поклоннику, то есть ко мне.

 Моему новому поклоннику? - некрасивая шведка и удивилась и засмущалась.

-  Я сказал, что не могу спокойно смотреть, как вы безвинно страдаете, - я мужчина и дворянин ! - напыщенно ответил преображениец, а про себя подумал:

«Да ради спасения государя я сейчас хоть жениться готов на твоей уродливой мордашке. Нам с лица не воду пить, надо нам царю служить. А государь уж не пожалеет милостей».

Вслух денщик царя продолжил:

 - Скажите, что мы случайно познакомились два дня назад, питаем друг к другу симпатию. После чего я вызову негодяя Берга на дуэль и рассчитаюсь с ним.

- Господин шутить изволит? Откуда столь необычное бескорыстие? - удивилась Кристина, которая отнюдь не была наивной дурочкой.

 -Ну, положим бескорыстие не очень необычное, - обаятельно улыбнулся Александр Данилыч. - Я тоже нуждаюсь в вашей помощи.

-  Какой же?

 - Дело касается нашего посольства, точнее — одного человека — урядника Петра Михайлова. Злоумышленники, в том числе Берг и Рокка, хотят самым подлым способом расправиться с ним.

 - Ох! - ужаснулась Кристина. - В городе ходят слухи, что урядник Петр Михайлов — это сам русский царь. Неужели Рокка и Берг хотят убить монарха?!

 - Да, именно это они и задумали, - уверенно ответил сержант.

Конечно, преображенец лишь выдвинул предположение, но решил не показывать девушке своих сомнений. После паузы он продолжил:

 -Так вот, пока я буду дуэлировать с Куртом, вы, фройлен, пользуясь суматохой, покинете этот дом и отправитесь ко двору Якова Шуберта. А попав к посольству, предупредите господ послов о кознях заговорщиков. Послы еще и щедро наградят вас.

 - Меня могут хватиться,- возразила девушка.

 -Придется все же рискнуть, - сказал сержант. - Этим вы не только поспособствуете отмщению за собственное бесчестье, но и предотвратите страшное преступление, которое может принести немало бед. Ведь в случае смерти царя, в ходе расследования ваш отец окажется под подозрением. А если Курт Берг исполнит задуманное, но выйдет сухим из воды, то может войти в такую силу, что станет позорить вас, когда захочет. Вам надо идти, иного выхода нет.

- Почему же? Выход есть, - возразила находчивая шведка. - Меня могут хватиться, но господ послов о грозящей беде способна предупредить Марта. Эта не по годам зрелая воспитанница пастора Глюка обладает весьма твердым характером. А вчера девочка видела на улице Его Величество и буквально влюбилась в него. Правда, придется рассказать обо всем и пастору, чтобы он позволил приемной дочери уйти в столь поздний час. Хотя Марте всего лишь 13 лет, думаю, она справится не хуже меня.

 - Что ж, раз иного выхода нет, пусть идет Марта, - сказал Меншиков. - Но поддержит ли нас пастор Глюк?

 - Он честный человек и, наверняка, не одобрит намерение подло убить русского царя - помазанника Божия. Господин, меня беспокоит совсем другое. Допустим, сейчас я спущусь вниз и исполню вашу просьбу, рассказав Марте и пастору о готовящемся заговоре, а потом пожалуюсь отцу на Берга, опозорившего меня. Но каким образом вы выберетесь отсюда, чтобы вызвать немца на дуэль?! Ведь вас охраняют двое часовых, - выразила сомнение Кристина.

 - О, это не ваша забота! Ваше дело - поговорить с отцом и Мартой, а затем вернуться сюда, будто бы за пустой посудой. А я за это время уж что-нибудь да придумаю.

После ухода Кристины Эриксон Александр Данилыч некоторое время взволнованно ходил по комнате. Как всегда в минуту опасности ум его обострился. Данилыч хладнокровно обдумывал услышанное, разрабатывал оптимальный план действий. Один факт из рассказа девушки вызывал у него недоумение. «Зачем негодяй Рокка послал Кристину ко мне, для чего так внезапно озаботился моим питанием? Стоп! А почему он сам, словно лакей, а не офицер, наливал пиво для меня. Поручик, сам наливающий пиво для сержанта... Расскажу солдатам из нашей роты, никто не поверит». Меншиков взял в руку кружку с пивом. Захотелось пить. «Стоп! - снова сказал себе Данилыч. - Во-первых, утром я уже выпил шнапса. Лучше пусть голова будет потрезвее. А во-вторых...» Меншикову показалось, что от пива идет какой-то странный, непривычный запах. «И цвет какой-то не совсем обычный, - подумал преображенец. Уж не отравить ли меня решил подлый поручик, не для того ли сам наливал мне пенного напитка? Что же, коли так, пусть мерзавец считает, что его замысел удался».

План действий показался Меншикову очевидным.

Когда спустя четверть часа вернулась Кристина, она увидела гвардейца лежащим на полу в неестественной позе. Взгляд его был недвижим. Девушка склонилась над ним, стала трясти и громко звать его, но московит никак не реагировал на ее возгласы. Ужас охватил дочь хозяина постоялого двора, она выбежала из комнаты и заорала:

 - О Боже, кажется русский умер!

Истошный крик девушки услышал итальянец. «Мой яд подействовал»,- обрадовался поручик.

На всякий случай он демонстративно пробурчал:

- Привидится же дуре. Наверняка, русский, будучи нетрезв, просто заснул. Скажу ей, пусть пойдет попробует его растолкать.

Один из часовых, выставленных у дверей комнаты, где разместили пленника, движимый любопытством, заглянул в помещение. Драгун закрыл за собой дверь.

«Дубовая, слышно ничего не будет,»- обрадовался Данилыч. Часовой склонился над сержантом, пытаясь определить, умер ли московит. Внезапно, мнимый мертвец, не вставая, нанес ему ногой удар под колено, а когда швед скривился от боли, мгновенно вскочил и ударил его кулаком под дых. Часовой скорчился, а Меншиков заломал ему руку за спину, и угрожая сломать ее, страшным тоном прошептал:

- Хочешь жить, молчи!

После чего связал шведу руки его же перевязью и разоружил своего тюремщика. Кляпом для шведа послужила его шляпа. Легко представить себе смешанное со страхом изумление второго часового, когда из комнаты вышел преображенец, наставил на него мушкет его же товарища и знаком велел идти в комнату. Там Данилыч прикладом оглушил драгуна, связал перевязью от мушкета, как и первого, вышел из комнаты и запер ее на ключ.

Данилыч успел вовремя. По лестнице как раз поднималась Кристина, которую поручик Рокка убедил попытаться «разбудить» русского. Молодая шведка посмотрела на «ожившего» Меншикова с безмерным удивлением, но сумела взять себя в руки. Она уже гордилась, что такой кавалер взялся защищать ее честь. Кто знает, какие надежды зародились в ее голове? Галантно взяв ее под руку, преображенец спустился по лестнице в трапезную. Появление «воскресшего из мертвых» Меншикова повергло поручика Рокка в изумление. А сержант, не теряя времени даром, подскочил к Курту Бергу и заорал:

 - Подлец! Ты пытался обеспечить Кристину — это невинное создание! Своею кровью смоешь ее позор! Я требую дуэли!

-  Прекратить сейчас же!- рявкнул драгунский поручик.

Но было уже поздно. Могучий бас пришедшего на шум в обеденный зал отставного интенданта Эриксона заглушил баритон итальянца.

 -Что?! Этот мерзавец пытался лишить невинности мою дочь? Да я вызову подлеца на дуэль и проткну насквозь!

Сжимая кулаки, Эриксон надвигался на Берга. Если бы офицер и пара солдат не встали между ними, через секунду случилась бы драка.

Меншиков учтиво поклонился владельцу постоялого двора:

 - Прошу простить меня, сударь, но я первым послал вызов.

 - Именем короля я запрещаю дуэль!- крикнул Рокка — Драгуны, ко мне!

Поручик Рокка был в отчаянии: «Именно сейчас, когда царь идет по улице, когда через несколько минут Бергу будет уже поздно нападать на этого лжеурядника, так как монарх попадет под охрану десятков своих дворян, этот московит отвлекает Берга. Все усилия пропадают зря. Как посмеется надо мной Эрик Дальберг!».

Драгунский поручик в ярости даже стал думать, не приказать ли немедленно убить Меншикова. Но все его преступные планы спутал пастор Эрнст Глюк.

 - Ах, вот оно в чем дело, - спокойно, но с металлом в голосе произнес он, медленно, словно играя роль в пьесе, спускаясь по лестнице со второго этажа. - Теперь я знаю, что за государственное дело вы затеяли, поручик. Я полагал, что попал на постоялый двор, а оказался в вертепе преступников. Здесь не только злоумышляют против нескольких жизней, но еще и пытались бесчестить порядочную девушку. О, милосердный Господь, куда я попал! Завтра же обращусь к генерал-губернатору Дальбергу. Расскажу все и потребую справедливости.

«Откуда-то он все знает»,- понял Рокка. Поручик ясно осознал: покушение на русского царя Петра сорвалось, надо думать о спасении собственной шкуры. Можно прикончить контрабандиста, можно, взывая к патриотизму, заставить молчать отставного офицера Эриксона, но как заткнуть рот этому святоше?! Ведь Эрнст Глюк был не только пастором, но и супериндентантом Лютеранской церкви в Лифляндии, то есть одним из ее руководителей, человеком известным не только в Риге, но и в Стокгольме. Проповедник и известный ученый пользовался огромным уважением графа Дальберга и этой смерти генерал-губернатор никогда не простил бы Рокка. Да и найти правдоподобную причину смерти и святоши, и его воспитанницы Марты, и способной проболтаться Кристины Эриксон (а убив дочь, следовало прикончить и отца), было бы невозможно. К тому же, его драгуны просто не подняли бы руку на девочку, девушку и особу духовного звания.

От поручика ждали решения, но он ответил на слова Меншикова и Эриксона вопросом:

 - Хотите дуэли?- поинтересовался офицер. - А вам известно, что они запрещены королем?

 - Дело идет о женской чести, - хладнокровно заметил Меншиков. - Неужели вы будете защищать насильника?

 - Я не насильник! - протестующе выкрикнул Берг. - Она сама, сама...

- Подлый лжец!- гневный и искренний крик Кристины стер ухмылки с лиц драгун.

 - Что же, дуэль так дуэль, и пусть за нее меня покарает генерал-губернатор, - согласился вдруг с Меншиковым Рокка. Про себя он подумал: «Независимо от того, кто останется в живых, одним свидетелем станет меньше».

Поручик Рокка объявил свое решение, и Курту Бергу стало не до перебранки с Кристиной. Немец надеялся, что алкоголь все же не помешает ему фехтовать. А вот пастор Глюк подумал, что надо бы остановить смертоубийство. Но вспомнил, что рассказала ему Кристина — дуэль отвлечет внимание от ухода с постоялого двора его воспитанницы Марты — и решил промолчать. Рокка же ради сохранения своего авторитета стал распоряжаться приготовлениями к дуэли.

 

Глава XI. На улочках ночной Ластадии

 

Генерал-адмирал Франц Лефорт, не торопясь, шагал рядом с царем Петром по улочкам Ластадии. Его сапоги то и дело шлепали по лужам, а, порой, и слегка утопали в весенней грязи. Смеркалось, скоро путники могли оказаться во тьме. Но это обстоятельство не беспокоило уроженца Женевы. Тревогу вызывало совсем другое: подозрительные людишки, постоянно сновавшие поздним вечером туда-сюда. Первый посол казался расслабленным, но, несмотря на немалое количество выпитого алкоголя, все время держался настороже. Видавший виды генерал-адмирал не сомневался, за ними установлена слежка. Не так-то просто было провести Франца Лефорта.

Больше всего генерал-адмирал боялся прохода через «запретную милю» - пустое пространство за городским валом, где запрещалось строить дома. По счастью, ничего не произошло. Но и когда царь и первый посол вступили в Ластадию, где, как и во всех предместьях, разрешалось строить только деревянные дома, Лефорт не расслаблялся. А мысль об опасности не помешала ему посочувствовать местным жителям. Лефорт знал, что в случае угрозы осады все строения в предместье сожгут, чтобы враг не мог заполучить кров у стен Риги, чтобы его войска были лучше видны с крепостных валов в подзорную трубу, чтобы под прикрытием зданий противник не мог подобраться поближе к рижским укреплениям незаметно. А дома были хоть и деревянные, но красивые: как успел разглядеть генерал-адмирал при свете дня, довольно просторные, с черепичными крышами, аккуратно прибранными дворами.

Петр не утруждал себя мыслями о возможных опасностях его персоне, а также о том, что в случае угрозы со стороны неприятеля дома предместья могут быть сожжены. Лефорт смотрел на государя и просто дивился. Вот, царь для развлечения подкинул на две сажени вверх свою тяжеленную трость, той же правой рукой в полутьме сумел поймать ее и радостно вскрикнул.

- Государь, - посоветовал не совсем трезвому царю генерал-адмирал, - грязно весной на этой улице. Слякоть. Уронишь трость, выпачкается. А к лицу ли государю Всея Руси ходить по заграничному городу грязным?

 - Не уроню, не уроню,- словно малый ребенок, возразил Петр Алекссевич.

В сущности, царь Петр Алексеевич сильно пьяным не был, хотя и чувствовалось, что он слегка навеселе. В тот вечер и Лефорт, естественно, был не совсем трезв. Желая ввести в заблуждение следивших за ними таинственных людишек, швейцарец притворился, что он пьянее, чем на самом деле, и стал распевать по-французски песенку, модную в Женеве в годы его юности.

Неожиданно улица, по которой они шли, опустела: всех шпионов словно ветром сдуло. А затем Франц Лефорт услышал гулкое цоканье кованых сапог за спиною. Кто-то, совершенно не таясь, бежал за ними. «Вот оно, - подумал женевец,- началось!».

Как ни странно, копившееся ранее внутреннее напряжение, исчезло. Когда же Лефорт обернулся, то решил, что и особого повода для беспокойства нет: их догонял всего один человек. Генерал-адмирал остановился и решительно повернулся навстречу бегущему. Последовав его примеру, остановился и монарх. Перед ними предстал запыхавшийся от быстрого бега сэр Питер Уайт. Восстановив дыхание, ревнивец со злостью воскликнул, обращаясь к Петру I по-немецки:

- Блудливый насильник, как посмел?!

- О чем это он?- по-русски спросил Петр Лефорта. - Быть может, мои познания в немецком недостаточны, я не понимаю толком, чего он хочет?

Лефорт видел, как государь разгневан: мало того, что насупил брови, так и лицо исказила нервная судорога. Первый посол развел руками:

- Если бы этот неучтивый незнакомец говорил по-голландски... А немецкий, надежа-государь, я разумею не намного лучше твоего.

Тем временем, Питер Уайт продолжил с гневом в голосе задавать вопросы:

 - Зачем обесчестили мою жену, Ваше Величество? Неужели не видели, что она к тому же беременна? Почему хотя бы из-за этого не сжалились над нею?

- Кто из нас пьян: я или он? – наконец-то поняв суть беспочвенных претензий незнакомца, по-русски спросил царь у первого посла.

- Советуетесь, как лучше соврать? Не трудитесь, я все знаю!- негодовал англичанин.

 -Как ты смеешь, наглый глупец, столь лживо обвинять Его Величество в таком преступлении?! Сейчас я кликну стражу, пусть она заберет тебя, негодяй! - Лефорт уже не выбирал выражений.

Петр же был оскорблен до глубины души. Гигант-царь привык к дамскому вниманию и, спровадив постылую женушку в монастырь, отнюдь не пребывал в одиночестве, отказывая себе в плотских утехах. Но он не обижался, если некая благочестивая дама отказывала ему, тут же переключая внимание на другую. Молодой, красивый, один из самых знатных и влиятельных в Европе, государь всея Руси не испытывал нехватки женского общества и в России никогда и не вспоминал, ухаживая за дамами, о всемогуществе царской власти. Даже замужние женщины, порой, забывали о своих благоверных и добровольно уступали ему. Сама мысль, что ему пришлось бы применить силу или власть, казалась Петру Алексеевичу оскорбительной : дамы и без того должны были уступать желаниям столь импозантного кавалера.

Меж тем коммерсант продолжал негодовать:

- Значит, я лгу? А кто затащил мою Джулию в карету?! Кто насильно отвез ее в ваше посольство?! Небось не знали, что она не простолюдинка, а супруга британского дворянина?! И я проучу вас, распоясавшиеся азиаты!

Громко выкрикнув последние слова, англичанин бросился на царя с обнаженной шпагой в руке. Но Франц Лефорт был настороже. Он успел встать на его пути и парировать удар. Через мгновенье их клинки вновь скрестились.

Герр Кемпке следил за схваткой из-за угла, высовываясь на секунду и тут же пряча голову обратно. Ландфогт размышлял, стоит ли ему стрелять. Подумав, решил, что вмешиваться нет необходимости, - умелый дуэлянт Питер Уайт теснил своего немолодого противника.

Генерал-адмирала Лефорта никогда не покидала уверенность в том, что он способен достойно постоять за себя в схватке с любым соперником. Он, как уже говорилось, был прекрасным наездником, всегда стрелял без промаха. Неплохо владел женевец и искусством фехтования, но не считал его своей самой сильной стороной. А вот сэр Питер Уайт, в бытность свою в Англии, считался одним из лучших шпажистов Лондона. К тому же, он был моложе, а потому энергичнее своего противника. Да и обильные возлияния в припортовом трактире сделали движения швейцарца менее ловкими, чем обычно. Через минуту генерал-адмирал обнаружил, что оттеснен к палисаду. Лефорт чувствовал, что враг превосходит его в быстроте реакции. Еще мгновенье — и британский безумец проткнет его насквозь. Конечно, если на помощь первому послу не придет сам государь - вокруг, никого, кроме них троих, не было.

Лефорт чувствовал, что не выдерживает навязанный ему противником темп. Вдруг британец отпрыгнул в сторону, чтобы не попасть под удар длинной трости царя. В тот самый момент Лефорт случайно заметил человека в черном плаще, выглянувшего из-за угла.

- Караул!- закричал швейцарец.

Однако, наблюдатель не стал вмешиваться, а, напротив, мгновенно спрятался за угол. Причем невольно на долю секунды отвлек женевца. Будь Лефорт полностью трезв, может быть, и сообразил, что надо делать в первую очередь. Теперь же, он уже не успевал помочь царю, на которого направлял шпагу Питер Уайт. Петр же - удивительная беспечность - не вытащил своего оружия, а лишь держал в руке все ту же длинную трость с металлическим набалдашником.

«Господи Иисусе!- ужас объял Лефорта. - Неужели Его Величество настолько пьян, что не готов защищаться?!» Лефорт отчаянно прыгнул вперед, вытянул руку со шпагой, понимая, что ему не хватает доли секунды для спасения государя...

 

Глава XII. Дуэль

 

Итак, поручик Рокка разрешил дуэль и она стала неизбежной. Сержант Меншиков тут же проявил инициативу. Он сделал пару шагов и, оказавшись в самом центре помещения, гордо заявил:

- Так как Берг оскорбил Кристину, а я ее защищаю, то я — оскорбленная сторона и имею право на выбор оружия.

- Справедливо, - прозвучало сразу несколько голосов.

- Я выбираю шпагу, - сказал Меншиков.

Поручик Рокка решил:

 - Здесь недостаточно места. Драться будете во дворе, при свете факелов. Господин Эриксон, выдайте факелы драгунам.

При словах офицера преображенец поморщился: «Слякоть, грязь, можно поскользнуться и запачкаться!»

Дуэлянты вышли из дому. Во дворе Рокка продолжил приготовления к дуэли:

- Нужны секунданты.

 - Я готов быть секундантом русского, - тут же отозвался Эриксон.

Понимая, что секундантом Берга не согласится стать никто, драгунский офицер кивнул шведскому сержанту:

 - Поможешь рижанину.

Драгун понял приказ своего офицера по своему. Шведские кавалеристы во время войн были вооружены саблями или палашами, но неся в мирное время караульную службу в городах, иногда носили шпаги. Такую шпагу сержант и передал Бергу — занимаясь приготовлениями к дуэли, все как-то забыли, что Берг, будучи простым горожанином, даже не имевшим права бюргера, шпагу не носил.

Поручик Рокка шепнул на ухо Курту Бергу:

- Постарайся убить хотя бы этого русского.

Затем похлопал немца по плечу и громко произнес:

- Тебе повезло, ты будешь драться с дворянином. Ни один шведский или немецкий дворянин не снизойдет до дуэли с простым горожанином. Только варвар-московит способен на такую глупость.

- Защиту женской чести вы называете глупостью?!- вступился за преображенца пастор Глюк.

Рокка не удостоил мариенбуржца ответом. В свою очередь, Меншиков не стал отвечать враждебно настроенному по отношению к нему офицеру шведской армии. Главное — дело делалось, а то, что о нем думают лифляндские шведы, да немцы волновало Данилыча в последнюю очередь. Денщик русского царя не страдал комплексом неполноценности. Он даже усмехнулся про себя при словах итальянца: «Знал бы чванливый немец, что станет дуэлировать с бывшим уличным торговцем пирогами, небось поперхнулся бы». Лицо преображенца при таких мыслях оставалось бесстрастным - он с юности умел не выдавать своих эмоций посторонним.

А вот вышедшим во двор наблюдать за дуэлью зрителям молчание преображенца не понравилось. Даже девочка Марта подумала про себя: «Мог бы и поддержать пастора в его споре с поручиком».

На лицах зрителей не было радости. Итальянский дворянин был мрачен, как на похоронах, Свен Эриксон встревожен (а хорошо ли русский владеет шпагой?), Кристина — бледна, Берг — суров и сосредоточен. Лишь Меншиков держался беззаботно, словно вышел подышать свежим воздухом перед сном. Драгуны зажигали факелы. Данилыч бросил мимолетный взгляд в сторону калитки — не мелькнет ли там в полутьме девичий силуэт.

Ночь выдалась безлуннной, небо было покрыто тучами. Но после того, как солдаты со смоляными факелами встали справа и слева от центра двора, поручик Рокка решил, что света достаточно. Пастор Глюк сделал то, что должен был бы сделать офицер. Он уточнил:

- Бой будет идти до первой крови?

 - Почему же до первой крови? Как оскорбленная сторона, настаиваю, до смерти!- недовольно ответил Меншиков.

Поручик решил, что обязан убить заговорщика-немца, хотя и не был полностью уверен, что сумеет это сделать. Преображенец понимал, что не знает, на что способен его противник. Но считал, что должен сделать все возможное, чтобы отвести опасность от царя. Да и природный оптимизм взял верх.

А вот Бергу слова русского очень не понравились. В первые минуты после того, как московит вызвал его на дуэль, контрабандисту море было по колено. Но когда дошло до дела, Берг, хоть и бывал в жизни в разных переделках, стал испытывать страх. Он хотел возразить русскому, вновь предложить драться до первой крови, но понял, что над ним лишь посмеются. Тогда заговорщик еще больше приуныл и подумал: «Ну, раз так, уж я тебя теперь жалеть не стану!»

Поручик Рокка не стал продлевать церемонии сверх необходимого и, к примеру, сравнивать длину шпаг дуэлянтов. Он просто отошел на несколько шагов в сторону и скомандовал: «Начинайте».

Меншиков спокойно обнажил шпагу. Берг первым сделал выпад. Взгляды всех присутствовавших, естественно, были прикованы к фехтовальщикам. Они сравнивали их мастерство. Уже через несколько секунд отставной интендант Эриксон потерял надежду, что честь его дочери будет отомщена. Причем, отставной майор не оценил высоко как фехтовальщика и Берга. Опытный военный, конечно же, разбирался в искусстве фехтования и сразу понял: два дилетанта друг друга стоят. Берг дрался не как искусный боец, имевший хороших учителей, а, скорее, как разбойник с большой дороги, усвоивший несколько простеньких приемов и не боявшийся крови. Он надеялся не на тайны фехтовального искусства, а на силу, решимость и атакующий стиль. Немец наступал беспрерывно, но бесхитростно. Однако, его противник фехтовал еще хуже. Молодой преображенец превосходил Берга силой, ловкостью, и быстротой реакции, но шпагой действовал так, словно держал ее в руке впервые в жизни. А атакующий стиль Берга не давал бывшему торговцу пирогами никакой возможности контраковать.Побывавший за свою жизнь во многих переделках контрабандист, ощутив свое преимущество, окончательно успокоился и начал методично теснить противника.

«Как я мог забыть! Эти московиты ведь все варвары, они понятия не имеют об искусстве фехтования»,- с отчаянием подумал Эриксон.

Преображенец только защищался, причем лишь сила и ловкость спасали его от смерти. Да, быть может, простое везенье, так как после его неловких движений, шпага Данилыча несколько раз каким-то образом случайно оказывалась на пути оружия противника.

Таким поединком Меншиков дискредитировал Россию в глазах собравшихся. Поручик Рокка, владевший всеми секретами знаменитого итальянского стиля фехтования, с презрением подумал примерно то же, что и Эриксон: «Эти азиаты вообще не знают, что такое фехтование. Любой из моих новобранцев действовал бы лучше».

- Ох! - простонала Кристина, когда шпага Берга была остановлена буквально в пяти сантиметрах от груди сержанта.

Услышав вырвавшийся из уст девушки стон, Курт Берг, к которому постепенно возвращалось присущее ему чванство, презрительно подумал: «Отказала мне, не захотела стонать подо мною в постели, постони теперь на этой дуэли».

 - Похороны московита — за ваш счет, - с циничным злорадством заметил офицер хозяину постоялого двора.

 - Если его убьют, за счет посольства похоронят,- огрызнулся тот в ответ. - Кстати, в этом случае отвечать за смерть члена иностранной делегации придется не только Бергу.

Слова Эриксона были очень неприятны для поручика Рокка. Но он не стал вмешиваться в ход событий. Итальянец понимал: ему могут поставить в вину убийство члена московского посольства, но, если русский останется в живых, события способны принять еще худший оборот. Уставший, печальный Рокка понимал, что теперь ему придется бороться за собственную жизнь. На мгновенье он представил себе Амалию, полуобнаженную, отдающуюся ему, и мысленно попрощался с ней навсегда. «Что я вообще делаю в этой стране? - неожиданно подумал он. - Не пора ли мне домой, в Италию?»

Немец усилил натиск. Все видели: трагическая развязка близка. Эрнст Глюк корил себя, что потворствовал этой неравной дуэли. Он решил немедленно потребовать от Рокка предотвратить убийство, готов был угрожать, что пожалуется генерал-губернатору, но тут случилось необычное: московит перешел в контратаку.

Александр Данилыч наконец-то увидел то, чего с таким нетерпением ждал, защищаясь от атак Курта Берга. Быстроногая девочка, никем незамеченная, подкралась к калитке. Именно для того, чтобы еще сильнее отвлечь от нее внимание, преображенец перешел в наступление. Оно, конечно же, оказалось неудачным. Его выпад был внезапен, но неловок. У наблюдавших за дуэлью создалось впечатление, что Берг мог бы убить московита ответным движением, но чуть-чуть растерялся и от неожиданности не воспользовался выгодным моментом. А через мгновенье немец снова овладел инициативой и ответной атакой прижал преображенца к забору.

 - Кончай с ним! - подзадорил Берга поручик Рокка.

 - Молись и готовься к встрече с Создателем! - Берг уже откровенно издевался над противником.

Немец даже не спешил заканчивать поединок, наслаждаясь ситуацией. «Пусть эта дура видит, что что я — победитель и поймет свою ошибку. Но теперь поздно. Когда мне надоест забавляться, я убью этого русского», - думал он

Наступила тишина. Красноватый отсвет факелов казался Кристине зловещим, напоминая ей адское пламя. Девушка в отчаянии заломила руки, ей хотелось закричать, обращаясь к поручику Рокка: «Прекратите!» Она не знала, что самого Меншикова в этот момент волновало лишь одно: только бы не скрипнула калитка! Сам Бог, видимо, хранил молодого царя Петра — калитка открылась тихо, без малейшего скрипа. Марта скрылась в ночной тьме...

Пастор Глюк в отчаянии сказал поручику Рокка:

- Прекратите это убийство дипломата! Я обо всем сообщу губернатору!

Несколько драгун выжидательно посмотрели на своего командира. Озлобленный Берг перешел к решительным действиям, желая покончить с перечеркнувшим его планы человеком, прежде, чем офицер, испугавшись ответственности, прикажет прекратить дуэль. Самому полупьяному Бергу было уже море по колено: он забыл о своем страхе перед дуэлью, но помнил о гневе Рокка, считал себя конченным человеком, готов был заплакать от жалости к самому себе и жаждал лишь мести.

А юная Марта спешила к постоялому двору Якова Шуберта. Туда, где остановился русский царь.

 

Глава XIII. Путь к спасению

 

Когда драчливый незнакомец бросился на безоружного государя со шпагой в руке, Франца Лефорта, как уже говорилось, охватил ужас. Монарх, однако, не растерялся. Пригодилось несколько дней тренировок, когда царь занимался тем, что подкидывал и ловил трость. Не мудрствуя лукаво, он с огромной силой швырнул ее в нападавшего. Металлический набалдашник попал сэру Питеру Уайту в лоб и погрузил его в бессознательное состояние. Британец упал навзничь. Прыгнувший в его сторону мгновеньем раньше Франц Лефорт, приставил шпагу к груди драчуна, но в этом уже не было необходимости. Видя, что британец недвижим, генерал-адмирал взял его за руку, нащупал пульс и хладнокровно констатировал:

- Жив...

И тут, разрывая вечернюю тишину, прозвучал выстрел. За ним тут же последовал второй. Генерал-адмирал услышал, как пуля ударила в деревянную ограду палисада. Царю повезло меньше: неизвестный злоумышленник прострелил форменную шляпу урядника Преображенского полка и сбил ее с головы монарха. Шляпа упала в дорожную грязь.

Не стоит удивляться, что Хуберт Кемпке дважды промахнулся. Он был юристом, а не солдатом, и стрельба не была его сильной стороной.

Лефорт обратил свой взор на незнакомца, высунувшегося из-за угла с пистолетом в руке. В темноте его было плохо видно, но отличавшийся хорошим зрением Лефорт все же узрел силуэт.

- Сейчас я тебя покараю, злоумышленник! - гневно воскликнул швейцарец и бросился туда, где прятался человек в плаще.

Но когда генерал-адмирал несколькими большими прыжками достиг места, где находился покушавшийся на царя преступник, то обнаружил, что стрелявший как сквозь землю провалился. Лефорт недоумевал, куда тот мог деться.

- И впрямь, словно растворился в воздухе. Что за чертовщина!- опытный вояка вдруг ощутил суеверный страх.

К тому же Лефорт уже корил себя за то, что оставил царя одного. В темноте он бегом бросился к Петру и с радостью обнаружил, что ничего не изменилось: нападавший лежал без движения, а государь всея Руси спокойно чистил свою шляпу.

- Дело нечистое. Словно сам ад восстал и угрожает Вашему Величеству!

И тут до путников донесся мерный шаг нескольких человек.

 - Не стража ли это? - озабоченно сказал Лефорт. - Прочь отсюда, скорее!

Царь воспринял слова своего советника и друга буквально: длинноногий самодержец, держа в руке трость, быстро побежал к постоялому двору Якова Шуберта. Видела бы эту картинку московская боярская дума: в полутьме царь и генерал-адмирал мчались по немощеной дороге, словно уличные мальчишки!

Когда они были уже на подходе к постоялому двору и перешли на шаг, Франц Лефорт, отдышавшись, осмелился спросить у своего повелителя с легким укором:

- Почему ты не обнажил шпагу, государь? !

- Шпагу? Не очень-то она помогла тебе в борьбе с этим татем! - рассмеялся Петр Алексеевич.

После паузы царь серьезным тоном добавил:

 - Кабы я прикончил его, меня могли бы арестовать. Конечно, открылось бы, кто я на самом деле. И государь всея Руси был бы позорно выставлен на посмешище. А то обстоятельство, что урядник Петр Михайлов огрел кого-то тростью, пусть даже и очень сильно, не вызовет особого шума. И еще скажу о людишках, что следили за нами и так тревожили тебя. Пойми, видел я их, все понимал, но знал, что государь всея Руси таким иноземцам страх демонстрировать не должен. Потому и не спешил никуда.

Франц Лефорт просто подивился рассудительности и чувству ответственности молодого государя, а также тому, что после большого количества выпитого Петр рассуждал как совершенно трезвый человек.

Возвратившись на постоялый двор, царь был изумлен, когда узнал, что его денщик, сержант Меншиков еще не вернулся.

- Задам Алексашке! - недовольно пригрозил он.- Мало нынче было хлопот, так еще о том, где он ходит, изволь беспокоиться!

Франц Лефорт вновь встревожился: мало ли что могло случиться с царским денщиком в такую ночь, когда в самого государя стреляли.

Тем временем расторопный лакей услужливо снял с государя мундир и высокие сапоги, забрызганные уличной грязью. Изрядно уставший, Петр Алексеевич тем не менее потребовал от лакея принести лохань и рукомойник, чистую льняную рубаху. После умывания и переодевания, наконец, уселся в кресло, обитое мягкой кожей. Но не стал отдыхать.

 - Позвать ко мне первого и второго послов! - повелел он, несмотря на поздний час.

Вскоре перед ним предстал руководитель Посольского приказа (министр иностранных дел — прим. авторов) Федор Головин, занимавший в экспедиции пост второго посла. А первый посол — генерал-адмирал Франц Лефорт, напротив, явился с некоторым опозданием и притом не один, а с какой-то девочкой-подростком.

- Государь не гневайся, - оправдывался за задержку первый посол. - Это Марта, посланница сержанта Меншикова.

- Да, где он сам, песий сын? - еще больше рассердился уставший и раздраженный царь.

- Умоляю, выслушай ее.

 -Пусть говорит, - дозволил царь.

По мере того, как Марта рассказывала то, что ей было поручено сообщить, Петр I и Головин все более мрачнели. Когда воспитаница пастора закончила свой четкий и довольно краткий рассказ, Лефорт успокоил слушателей:

- Сержант Меншиков вояка бравый. Уж он-то сумеет за себя постоять на дуэли.

-  Да, - согласился государь, - пожалуй.

Высокий, красивый Петр Алексеевич склонился к юной посланнице и любезно улыбнулся ей:

- И ты не побоялась так поздно одна бежать по улицам?

- Нет, Ваше Величество, - Марта грациозно сделала книксен.

Несмотря на сложность ситуации, царь Петр вдруг пришел в хорошее расположение духа. Он встал, бережно подхватил юную Марту и осторожно подбросил ее вверх, затем ловко поймал и опустил на пол. Тринадцатилетняя девочка зарделась от счастья: на нее обратил внимание сам монарх. Он так учтиво побеседовал с ней и веселился от души. Это казалось Марте чудесным сном.

Господин первый посол учтиво сказал ей:

- Фройлен, домой вам сейчас возвращаться опасно. Лучше переночевать здесь, на этом постоялом дворе. А утром мы отведем вас к пастору Глюку.

Государь же пообещал:

- Тебя ждет заслуженная награда.

И вспомнив, что кошелек «урядника Петра Михайлова» не бездонен, дал указание первому послу:

 - Награди ее из казенных средств.

Проницательный царедворец, однако, не спешил за деньгами. Он спросил у Марты:

- Скажи, какой награды ты желаешь?

Девочка разволновалась, глаза ее заблестели, а нежный румянец на щеках сделался пунцовым

- О, Ваша Светлость, я не смею даже просить Его Величество, - смущенно вымолвила она.

Заинтригованный царь ласково склонился к ней:

 -Чего же ты хочешь?

И тогда Марта, чуть не задохнувшись от от собственной дерзости, попросила:

- Ваше Величество, поцелуйте меня!

И чудо свершилось! Русский царь, такой величественный и высокий — истинный помазанник Божий - наклонился к Марте и поцеловал ее. Правда, не в губы, как втайне надеялась мариенбурженка, а в румяную, пышущую здоровьем щечку. Но все равно это был поцелуй! Поцелуй самого монарха!

- А соболиных мехов на шапку ей все же утром прикажи выдать,- велел Петр Лефорту.

Когда разомлевшую от счастья девочку увели спать в специально выделенные для нее покои, Франц Лефорт обратился к царю:

 - Дозволь немедленно послать десять дворян к постоялому двору Свена Эриксона, выручать Алексашку.

Царь, естественно, дозволил. Через минуту государь и послы продолжили совещание.

Федор Головин озабоченно обратился к царю:

 - Великий государь! Если свеи задумали извести вас, то они не успокоятся, пока своего не добьются. Надо поскорее бежать отсюда в Митаву, к дружественному нам герцогу Курляндскому Фридриху-Казимиру.

 - Попробуй тотчас сдвинь все посольство с места, - возразил Петр. - Одной утвари сколько... Не бросать же скарб!

 - Надежа, государь! - бухнулся Федор Головин в ноги Петру — Здесь тебе оставаться опасно. Молю: поезжай в Митаву с несколькими верными людьми, а посольство догонит.

Петр прекрасно понимал, что глава Посольского приказа лучше него знает, как вести себя в Европе, не поднимет тревоги зря. И не сомневался в разумности совета. Сомнения вызывало иное:

 - Уехать в Митаву? Но как?! Без позволения свеев нас никто из местных жителей на другой берег Двины не перевезет.

Вмешался первый посол:

 - Государь! И я молю, уезжай без промедления. Вчера я познакомился с купцами из Литвы. Если им хорошо заплатить, они на своем кораблике помогут тебе добраться до Митавы.

Федор Головин добавил:

- Слава Богу, ледоход на Двине сегодня почти закончился.

Царь решился и повелел Лефорту с Головиным:

- После моего отъезда собирайте посольство немедленно и без промедления — в Курляндию!

- Да, государь! Дозволь отправиться к литовским купцам без промедления.

 - Ступай!

 - И не забудьте об Алексашке, - на всякий случай напомнил царь...

 

Глава XIV. Прощанье

 

После того как девочка Марта покинула постоялый двор, поединок сержанта Преображенского полка Александра Меншикова с контрабандистом Куртом Бергом закончился довольно быстро. Берг перешел в решающую атаку, удвоив быстроту движений. Кристина вскрикнула, Свен Эриксон поморщился, а Александр Данилыч, стоя на месте, одним легким движением руки трижды отражал выпады Берга. Он делал это столь небрежно, словно насмехался над ним.

Да, Меншиков внезапно преобразился! Перед собравшимися вдруг предстал блистательный дуэлянт, которому были подвластны едва ли не все секреты фехтовального искусства. Контрабандист был потрясен разительной переменой. И одно это уже обрекало его на поражение: мало того, что противник оказался намного сильнее, Берга парализовала паника.

В явном недоумении пребывал и поручик Рокка. Русский, который еще недавно обращался со шпагой как деревенский увалень, вдруг стал теснить своего противника. Почему же Алексанлр Данилыч так преобразился? Ларчик открывался просто: Меншикову больше не надо было отвлекать внимание на себя, чтобы дать возможность Марте беспрепятственно покинуть постоялый двор. И он перестал затягивать поединок.

Свен Эриксон, Кристина и пастор Глюк воспряли духом. Отставной интендант подзадорил Данилыча:

- Проучи, проучи развратника!

Развязка не заставила себя долго ждать. Преображенец сделал ложный выпад, который задолго до описываемых событий ему и царю продемонстрировал в Москве знаменитый шотландский наемник, генерал Патрик Гордон. Контрабандист поддался на уловку, раскрылся и тут же упал навзничь, пронзенный клинком гвардейца.

Воцарилось молчание. Меншиков ловко выдернул шпагу из тела противника и позволил себе расслабиться.

- Искренне рад! Наконец-то этот негодяй получил по заслугам! - воскликнул Эриксон.

Скромница Кристина постеснялась при всех благодарить малознакомого мужчину, но сердце ее было покорено доблестью русского. Удовлетворенный победой московита, Эрнст Глюк, в то же время, как и положено пастору, склонился над умирающим и читал отходную молитву. За лекарем никто не спешил, было слишком очевидно, что Берг не жилец на этом свете. Бандит скончался раньше, чем пастор кончил молиться. А Меншиков неожиданно подошел к драгунскому офицеру и бодро заявил:

- Я к вашим услугам, сударь!

- Что вы хотите этим сказать? – поинтересовался Рокка, подумав, не хочет ли русский вызвать на дуэль и его.

- Разве вы не затеяли дело государственной важности? Курт Берг больше не способен к действию. Остаюсь я.

 - Какое еще дело государственной важности? О чем это вы?! - с деланным недоумением воскликнул итальянец.

- Разве вы не собирались убить моего царя? А иначе к чему все ваши меры предосторожности: почему здесь так много солдат, для чего вы велели арестовать меня ?

- Вы... вы высказывались враждебно против своего же монарха. А я по приказу генерал-губернатора должен заботиться о безопасности иностранного посольства, - находчиво ответил поручик.

 - О, лицемер! - не сумев сдержать возмущения, вмешался пастор Глюк. - Попробуй только еще раз посадить его под арест!

- Хорошо, святой отец, если вы готовы поручиться, что сей московит никому не причинит вреда, то я готов отпустить его. Но вы отвечаете за все возможные последствия своей честью.

- Интересно, а почему это вы вместе с русским не арестовали и подозрительного немца Берга? - задал каверзный вопрос пастор.

- Я давно следил за этим злоумышленником. Войдя к нему в доверие, я надеялся выйти на след его сообщников. Теперь же мы, скорее всего, никогда не узнаем, кто стоял за его спиной, - с наигранным сожалением констатировал итальянец.

Затем поручик Рокка с демонстративной вежливостью обратился к Александру Данилычу:

- Сударь, вы свободны.

После чего офицер дал команду своим драгунам покинуть постоялый двор. Преображенец, в свою очередь, вежливо поклонился Кристине Эриксон, дружелюбно распрощался с ее отцом и пастором Глюком, пообещав последнему поскорее узнать, добралась ли до цели его приемная дочь, и быстрым шагом направился прочь. Последнее, что он услышал на постоялом дворе, были слова Эриксона, обращенные к Рокка:

- За чей счет станете хоронить этого бандита Берга? Я свои деньги на это тратить не собираюсь, так что велите убрать его труп с моей земли.

На полпути к постоялому двору Данилыч встретил русских дворян, спешивших ему на выручку...

Ранним утром 8 апреля 1697 года царь Петр I и Александр Меншиков спешно покидали Ригу. Даже среди членов Великого посольства о спешном отъезде царя и его денщика знали очень немногие. Государь и Алексашка встали задолго до рассвета, хотя легли довольно поздно и поспать подольше им, конечно же, хотелось. Старались не шуметь, денщик зажег свечу и сноровисто помог своему господину одеться. Петр Алексеевич не стал долго говорить о вчерашнем. Лишь когда Меншиков в полутьме застегивал ему пуговицы на мундире, тихонько произнес одну фразу:

- Теперь я знаю, как ты мне верен.

Царь не считал необходимым ничего добавлять. Верный Алексашка сам обязан был понять, что подобная фраза в устах государя стоит дороже собольей шубы или дачи ста серебряных рублей, коими Петр, в принципе, мог бы наградить своего слугу. Но то была бы награда одноразовая, а государь давал понять: быть Меншикову в фаворе много лет.

Стольник, прислуживавший царю за столом, не ожидая приказа подал завтрак: гречневую кашу с салом, сухари, квас. Появился Лефорт, несмотря на очень ранний час, как всегда, элегантный и бодрый. Доложил:

- С польскими купцами все обговорено. Половину платы они получили как задаток, половину получат по прибытии в Митаву.

Лефорт протянул Данилычу кошель, полный серебра:

- Ледоход уже сошел, можно плыть. По Даугаве купцы отплывут в море, оттуда заплывут в устье реки Аа (Лиелупе — прим. авторов) и доплывут до Митавы. Торговцы говорят, что еще до полуночи прибудут в столицу герцогства Курляндского.

- А можно ли им доверять?

- Здесь, в Риге, их называют купцами из Польши, но на самом деле это русские, православные люди из Полоцка. Поклялись мне на кресте, что живота не пожалеют, а довезут двух гонцов Великого посольства до Митавы.

Неожиданно Петр, нарушив тишину, громко расхохотался. Смеялся долго, от души. Лефорт сдержанно улыбался. Меншиков поначалу даже не понял, что развеселило государя всея Руси. А через пару секунд сообразил, что смеяться и впрямь есть над чем: лютеранин, швейцарец, генерал-адмирал Франц Лефорт брал у православных купцов из Польши клятву на кресте.

- Я разбужу девочку Марту?- неожиданно предложил Лефорт.

- Да зачем? - пожалел девочку царь. - Пусть поспит. И не забудь, Франц, ей надлежит выдать соболей на шапку. И капитану Лильенстерну, что шведским генерал-губернатором был приставлен к нам в помощь, также мехов выдай, от него мы ничего плохого не видели, так проявим уважение.

- А Марту разбудить стоит. Она будет счастлива попрощаться с Царским Величеством, - заметил проницательный царедворец.

- Да пока девчонка одеваться будет, мы уже уйдем к купцам, - встрял Александр Данилыч.

Царь же улыбнулся и, напротив, сказал:

- Буди ее.

К удивлению сержанта Преображенского полка Марта явилась уже через две минуты. Сделала книксен, спросила:

- Чем еще могу услужить Вашему Величеству?

И снова Петр улыбнулся:

- Есть хочешь?

- Если мне дозволят...

Тон был почтительный, а внутри у воспитанницы пастора Глюка все ликовало: ее приглашали к королевскому столу. По знаку Петра, родовитый стольник подал воспитаннице провинциального пастора еще одну тарелку с кашей. Марта стала проворно орудовать ложкой. Оказалось, что у воспитанницы пастора Глюка отменный аппетит: она быстро съела всю кашу с салом, похрустела сухарями, а квасу выпила аж две больших кружки.

- Понравилось? - спросил государь.

- О да, Ваше Величество!

В этот момент Марте понравилось бы на ее тарелке все, что угодно, ведь она обращала внимание лишь на то, что завтракала с русским королем.

Вновь появился Лефорт:

- Государь, купцы готовы к отплытию. Ждут только путников из Москвы.

Петр понял содержащийся в коротком докладе намек, мол, пора идти, и поднялся из-за стола. Вслед за ним тут же встали и Меншиков с Мартой. Лефорт сообщил:

- Я распорядился, чтобы еще два стольника сопровождали Царское Величество. И услужат, и защитить смогут.

Петр Алексеевич благосклонно кивнул первому послу.

- А ботик купцов совсем рядом, в том месте, где Двина соприкасется с Ластадией. Идти надо всего несколько минут.

Путешественники вышли во двор. Процессия выглядела так. Впереди в полутьме двигался Лефорт, смоляным факелом освещая дорогу. За ним шли Петр и Меншиков, замыкали процессию двое дворян-охранников и девочка Марта. Ее никто не приглашал на проводы, но и прогонять никто не стал.

Настроение Петра улучшалось с каждой минутой, он любил море, грядущее путешествие на польском ботике радовало его.

- В Митаве, у дружественного герцога Курляндского, нам будет интересно, - сказал он Меншикову.

Царь первым смело ступил на борт корабля. Капитан тут же велел поднимать парус. Уже с палубы небольшого судна Петр вновь приказал Лефорту:

- Немедленно готовь посольство к отъезду — и в Митаву!

- Тотчас же начну все делать!

А затем царь обратил внимание на Марту и помахал ей рукой. Кораблик тронулся с места и поплыл на середину реки. Ботик уже скрылся в полутьме, а Марта все стояла на берегу и продолжала махать ему вслед...

В тот день тринадцатилетняя девочка, естественно, не ведала, что это не последняя ее встреча с одним из самых могущественных монархов Европы, что достигнув возраста 19 лет она вновь предстанет перед царем.

Франц Лефорт не знал, как сказать спутнице, что им пора идти, что он отведет ее к пастору Глюку - девочка-подросток из Мариенбурга все провожала взглядом уплывший по Даугаве ботик. Тогда ее звали Мартой Скавронской. Супругой Петра I и императрицей Екатериной I ей еще предстояло стать...

 

Комментарий

 

В 1716 году вице-канцлер России Петр Шафиров в книге «Рассуждения о причинах Свейской войны» так писал о невероятной истории, случившейся в Риге в 1697 году: «Имели господа послы от некоторых благожелательных иноземцев предостереги, что губернатор, ведая подлинно о присутствии высокой персоны Его Царского Величества, ищет причины его под каким-либо предлогом заарестовать, или что злое над его животом учинить и того ради было заказано никого из Его Царского Величества свиты за Двину не перевозить».

Что это, нелепый вымысел? Пропагандистские упражнения главы российской дипломатии в заключительный период Северной войны? Однако, само поведение Петра Великого во время поездки по Европе соответствует утверждению вице-канцлера. Царь настойчиво добивался у правительства Швеции строжайшего наказания Эрика Дальберга! Из Риги Великое посольство направляется через Курляндию и Германию в Нидерланды. Там, в Гааге через шведское посольство царь впервые требует у Стокгольма наказать рижского генерал-губернатора. Это происходило в то время, когда царь вел сложнейшие переговоры о союзе против турок, изучал кораблестроение, а о войне со шведами и не помышлял. И вспыльчивому, но отходчивому царю не должно было быть никакого дела до оставшегося в Риге графа Дальберга.

По пути с Запада домой, в Москву, Петр в Польше встретился с королем Августом II и посетовал тому на обиду, которую учинил ему генерал-губернатор Дальберг в Риге. Причем такую обиду, что царь едва жизнь спас. Осенью 1699 года в Москву прибыло шведское посольство, и царь вновь потребовал от Стокгольма наказать Дальберга. И если последний шаг еще можно счесть дипломатической игрой в преддверии Северной войны, то предыдущие жалобы царя не объяснить ничем! Ибо разгневать Петра могло лишь событие, выходящее за рамки обычного. Да, Дальберг не дал бал в честь царя, не устроил фейерверк, но Петр прибыл инкогнито. Да, когда любознательный царь пытался измерить ров у крепости, часовой помешал ему это сделать, угрожая оружием. Но часовой понятия не имел, что перед ним монарх, а служивший ранее в двух западных армиях первый посол Франц Лефорт был в состоянии объяснить царю, что швед делал то, что предписывал ему воинский долг, в его поведении не было ничего личного и уж тем более Дальберг не может нести ответственность за поведение рядового солдата. Добавим, что во время путешествия по Европе с Петром случались события, пожалуй, более обидные, чем в Риге. В Пруссии курфюрст получил приглашение на именины Петра, но не пришел, не поняв, что это за праздник. Обида царя была велика. В Нидерландах за «урядником Петром Михайловым» ходила толпа зевак. Царь даже ударил одного из самых приставучих голландцев, но этим лишь рассмешил толпу. Английский король «кинул» Петра: водил его за нос во время долгих переговоров, а Англия тем временем была посредником на мирных переговорах турок (против которых царь искал союзников на Западе) и австрийцев. В Вене Петру Алексеевичу приходилась выдерживать целые дипломатические битвы с приближенными австрийского императора по поводу сложных протокольных церемоний. Однажды у царя даже сдали нервы, он прервал беседу, убежал в парк и там долго греб на лодке в пруду, чтобы успокоиться.

Словом, непростых ситуаций было немало. Причем таких, в сравнении с которыми отсутствие фейерверка в Риге, сущая мелочь. Но все конфликты, в конце концов, улаживались без последствий, не повлияли на дальнейшую политику России. Что же случилось в Риге? Ясно одно, если и произошло что-либо необычное, то шведский двор был к этому непричастен. И не только потому, что в шведских архивах не найдено никаких бумаг о заговоре против царя. Стокгольм просто отмахивался ( к несчастью для себя) от сетований Петра I, не веря в утверждения об угрозе его жизни. Лишь через несколько лет, когда Россия уже объявила войну Швеции, новый король Карл ХII потребовал у графа Дальберга письменного объяснения. Граф ограничился утверждением, что ни в чем не виноват...

Итак, можно только строить предположения о том, что случилось в Риге. И авторы наряду c реально существовавшими людьми: генерал-губернатором Дальбергом, сержантом Меншиковым, пастором Глюком, Мартой Скавронской, ввел в свое повествование и вымышленных персонажей: бургомистра Кемпке, англичанина Уайта, контрабандиста Берга, колдунью Анну. А на вопрос, правду ли написал вице-канцлер П. Шафиров, историки вряд ли уже дадут когда-либо доказательный ответ...