Ангел Ирины Одоевцевой
Ксения Загоровская
«Открытый город»
Рижанке Ирине Одоевцевой
(1895—1990) выпала удивительная судьба. Выпускница Ломоносовской
гимназии, она стала известной русской поэтессой и прозаиком. Ее
творчество ценил Александр Блок, а Николай Гумилев называл своей любимой
ученицей. 65 лет — целую жизнь! — Одоевцева провела во Франции, где
писала тонкую изысканную прозу, и ее таланту отдавали должное знаменитые
современники Иван Бунин, Зинаида Гиппиус, Дмитрий Мережковский.
На заре перестройки, в 1987 году, Одоевцева первой из эмигрантов
вернулась на родину. Это стало событием для русской литературы, венцом
долгой жизни этой удивительной женщины и — чудом.
Невероятно, но триумфальное возвращение поэтессы состоялось благодаря ее
читательнице и почитательнице. Ирину Одоевцеву отыскала в Париже и
привезла домой Анна Колоницкая. Жена журналиста, а впоследствии главного
редактора перестроечных «Известий» Игоря Голембиовского. Ирина
Одоевцева называла Анну своим ангелом и посвятила ей книгу «На берегах
Невы».
Мне давно хотелось увидеться с Анной и расспросить ее: как это было? И вот, сбылось…
…Мы разговариваем в квартире Анны в тихом московском переулке, где на
стенах среди семейных портретов — фотографии Ирины Одоевцевой, и,
кажется, она и сама где-то рядом. Анна и спустя годы не устает
удивляться, какие удивительные случайности подготовили эту встречу,
озарившую радостью последние годы Прекрасной дамы Серебряного века. И ее
жизнь тоже.
Без мистики тут явно не обошлось.
«Ирина Владимировна так хотела вернуться домой, что «вызвала» меня к
себе, в Париж. Я повиновалась ее воле, совершая порой самой себе не
понятные поступки», — рассказывает Анна.
Начать, впрочем, следует с самого начала…
Счастлива в Петербурге
Ирина Владимировна Одоевцева родилась в Риге в 1895 году (тогда ее звали
Ираида) в семье адвоката Густава Гейнике, немца по национальности, и
наследницы богатого купца Ольги Одоевцевой. Детство Ирины прошло в доме
на улице Гоголя, 4/6. Он сохранился, но пуст и окна заколочены.
Ирина с детства писала стихи, зачитывалась ими в гимназии. Отец видел ее
адвокатом, и дочь поступила на женские курсы юридического факультета
Латвийского университета, но через год бросила. Ее манил Петербург —
поэтическая столица.
Мечты этой стройной девушки обладают счастливой способностью сбываться.
Семья переехала на берега Невы, и талантливая рижанка оказалась в
призрачном царстве Серебряного века, рядом с великими, выдающимися,
известными поэтами и писателями. В голодном и холодном
послереволюционном Петербурге проходили поэтические вечера, издавались
сборники стихов, и для их авторов самым главным была похвала мэтра и
признание публики.
Ирине Одоевцевой запомнился каждый день, который она прожила в этом
исчезнувшем мире, сохранив его для потомков на страницах книг «На
берегах Невы» и «На берегах Сены».
Вот Осип Мандельштам пытается растопить печку и в отчаянии машет рукой:
«Не моего ума дело», вот литераторы «хвостятся» за кашей с моржатиной,
споря о тайнах стихосложения, вот Николай Гумилев заказывает панихиду по
Лермонтову, и Ирина оплакивает поэта, как потерянного друга. Иной раз
на поэтические собрания является Александр Блок, и все смотрят на него,
как на живое божество.
Когда в Петербурге жить стало уже совсем невозможно, Ирина Владимировна
уехала в Париж. Выжить за границей ей с мужем помогали доходы от
фамильных домов. Осенью 1934 года Ирина Одоевцева с мужем Георгием
Ивановым приехали в Ригу, чтобы ухаживать за больным отцом. Они
печатались в рижской газете «Сегодня», были частыми гостями в ее
редакции, а через год уехали уже навсегда.
Та самая Анна
Анна Колоницкая тоже всегда любила стихи, и еще в детстве прочитала
книгу Одоевцевой «Двор чудес», которая сохранилась в библиотеке деда.
Учитель русской словесности, он и сам писал стихи. От него Анна узнала
запретные в те годы имена — Гумилев, Мандельштам, Ахматова, знала
наизусть их строки.
Во время хрущевской «оттепели», когда Анна работала в отделе писем
газеты «Известия», ей в руки попала изданная в Париже книга «На берегах
Невы». И очаровала на всю жизнь. Анна так и видела Ирину Одоевцеву,
романтическую девушку с огромным бантом, которая любила цветы и кружила
голову мужчинам.
В 1983 году Анне пришло следующее «послание» от Ирины Владимировны —
коллеги дали почитать ксерокопированные страницы книги «На берегах
Сены». Подумалось: «Значит, Одоевцева жива, и встреча с нею возможна».
Хотя в то время Париж от советского человека был так же далек, как
космос.
И вдруг он стал стремительно приближаться…
Но сначала, весной 1986 года, Анна оказалась в любимом Одоевцевой
Петербурге и обошла адреса, освященные ее именем. Эта увлекательная игра
будто перенесла ее в другое измерение. А из реальных событий было
только одно: Анна зашла в Русский музей, где работала ее знакомая, жена
собкора «Известий» Ирина Михайлова. Разговор, начавшийся с пустяков,
стал судьбоносным. «Красивое платье!» — похвалила Анна. «В Париже
купила». — «В Париже?!»
Оказалось, что собеседница почти полгода провела в командировке во
Франции, занимаясь возвращением на родину картин русских художников.
Анна вернулась домой, в Москву, с номерами телефонов, которые должны
были привести ее к Одоевцевой. План был дерзкий — с почтамта позвонить в
Париж и узнать у эмигрантов об Ирине Владимировне.
Но судьба готовила Анне более щедрый подарок.
Париж как удача
Через несколько дней после ее приезда из Ленинграда муж обронил, что
есть возможность поехать во Францию. Поездка дорогая и для журналиста не
слишком интересная.
«Я загорелась, я просила, умоляла. Знала, что одна я никогда не попаду в
Париж, потому что не была членом коммунистической партии. С трудом
набрали денег и полетели, — вспоминает Анна. — И нас сразу же на пять
дней увезли в провинцию. В Париж мы приехали в пятницу, поздно вечером.
На поиски Одоевцевой оставалось три дня — до вторника.
В субботу с самого утра прошу портье включить в нашей комнате телефон
(такие были порядки!) и начинаю набирать все номера подряд. Никого…
Наконец слышу протяжное: «Да-а-а». Трубку взяла дочь известного
российского издателя Гржебина. Сбивчиво объясняю: «Я из Москвы, мне
нужно вас видеть». Меня пригласили в гости к пяти часам.
А у дверей отеля уже стоял автобус, который должен отвезти нас на
праздник газеты «Юманите» — на весь день. Я выхожу и не характерным для
меня решительным тоном заявляю мужу: «Я не поеду. Скажи им, что хочешь».
И такая, видно, в этих словах была сила, что он даже ни о чем не
спросил. Автобус уехал, а я осталась…
Напомню: шел 1986 год. У нашей группы был руководитель (полагаю,
сотрудник известной организации), без разрешения которого мы не имели
права отлучаться. Непослушание могло закончиться плохо — меня могли
сделать невыездной, да и у мужа могли быть неприятности на работе. Я,
конечно, трусила…
Но странность этой истории в том и состоит, что все преграды будто растаяли.
В 11 часов выхожу из метро на станции «Монпарнас». Иду мимо памятника
Бальзаку, кафе «Ротонда», где за бокалом вина вели беседы Модильяни,
Пикассо, Шагал. За столик я присаживаюсь со страхом — денег у советского
туриста три копейки. Прикидываю: хотелось бы кофе, но наверняка он
дороже. Заказываю чай. И ошибаюсь! Кофе был дешевле.
Дождавшись назначенного часа, я пришла к сестрам Гржебиным. Дочери
известного российского издателя, бывшие балерины, жили в просторной
квартире. На первом этаже была студия, где они преподавали. Говорю: «Я
разыскиваю Одоевцеву». И слышу в ответ: «А она еще жива?» И тут я
понимаю, что я сумасшедшая. Ведь, правда, Ирине Владимировне 91 год.
Почему-то я раньше об этом не подумала…
«Вот если бы был жив Адамович», — задумчиво говорит одна из сестер. Мы
звоним в редакцию «Русской мысли», но там никого нет — суббота. Они
обзванивают знакомых, больницы, дома престарелых. Ничего. Мне пора. Я
ухожу и уже во дворе, собираясь повернуть за угол, слышу из окна: «Анна,
вернитесь!» Бегу обратно, и мне говорят: «Одоевцева дома. Вот ее
телефон». Тут же набираю номер и начинаю лепетать: «Я никто. Но мне
нужно вас видеть». И в ответ слышу непередаваемо-картавое: «Я стр-рашно
рада. Пр-риходите. Ключ под половичком».
«Ах, как это по-русски», — говорят сестры и объясняют, как проехать на улицу Касабланка.
Ну не чудо ли? Еще мгновение, и я бы ушла…»
На улице Касабланка
«Нашариваю ключ под ковриком у заветной двери квартиры на улице
Касабланка. Вхожу и вижу женщину на кровати. И я как-то сразу все про
нее поняла: как она одинока и как ей плохо. Присаживаюсь рядом и говорю:
«Ирина Владимировна, я приехала в Париж только ради вас. Я обожаю ваши
книги», — рассказывает Анна, заново переживая этот момент.
Она взмахнула тонкими, невероятно красивыми руками, глаза заблестели:
«Боже мой, вы, наверно, ангел с неба, дайте мне до вас дотронуться. Вы
мне продлеваете жизнь». Мы обнялись, как близкие люди после долгой
разлуки, и заплакали. Она сказала, что много лет мечтает вернуться в
Россию.
И тут произошла самая главная, пророческая, странность. Я вдруг заявила:
«Я увезу вас домой». Ну как я могла такое сказать? Передо мной была
прикованная к постели пожилая женщина. В Союзе из эмиграции еще никого
не ждали, и было даже не известно, что мне будет за эту встречу».
Но ведь все сбылось!
Приехав из Франции, Анна отправилась на редакционную дачу. И первым,
кого она встретила, был Егор Яковлев, недавно назначенный редактором
«Московских новостей».
«Он стал расспрашивать меня про Париж, а я могла говорить только про
Одоевцеву. «Если хочешь помочь человеку — напиши о нем», — посоветовал
Егор. Я написала заметку «Русская квартира на парижской улице», хотя и
сомневалась, что ее напечатают», — рассказывает Анна.
Напечатали. Но дописали фразу: «Наш корреспондент разыскал в Париже
Ирину Одоевцеву, которая хочет домой, в Россию». В дальнейшем это сильно
навредило Ирине Владимировне. Никто не верил, что Анна нашла ее сама,
насмехались: неужели КГБ не знал ее адреса?
«Я так осмелела, что заказала разговор с Ириной Владимировной из дома. И
мне ответил мужской голос. Это был Александр Сабов, собкор
«Литературной газеты», который, узнав от меня адрес, приехал к
Одоевцевой. Вскоре появилась его большая статья о ней в газете,
выходившей миллионными тиражами. В ней и прозвучало приглашение к
Одоевцевой вернуться на родину».
«О вас он написал?»
«Нет, ни слова. Но мне это было неважно, я же не журналист. Я была рада за Ирину Владимировну».
Анна до сих пор не знает, кто дал «добро» на возвращение поэтессы из-за
железного занавеса. Возможно, свою роль сыграл Фонд культуры, где
работал Дмитрий Лихачев, первая леди СССР Раиса Максимовна или сам
Горбачев.
«Я еду, даже если умру в дороге, — заявила Ирина Владимировна, услышав
новость. А когда Анна предложила ей отправиться в Петербург поездом, то в
ответ прозвучало: «Я прекр-расно летаю».
«Невозможно быть счастливее меня»
В апреле 1987 года Анна встречала Ирину Владимировну в аэропорту
Пулково. Современницу Серебряного века снимали десятки камер. Лицо ее
светилось. Она сказала Анне: «Я совершенно счастлива. Все, о чем я
только могла мечтать, сбылось сполна».
Одоевцева стала знаменитостью. У нее брали интервью, к ней чередой шли
старые дворяне, которые хотели узнать судьбу своей родни. Она охотно
принимала гостей, могла говорить ночами напролет.
Но эйфория быстро прошла, и удары посыпались со всех сторон. Эмигранты
обвиняли Ирину Владимировну в предательстве, местные ворчали, что
Ахматова бедствовала, Цветаева повесилась, а какая-то Одоевцева приехала
из Парижа и ей почет, уважение и квартира на Невском.
В штыки принял Ирину Владимировну сын Ахматовой и Гумилева, Лев,
известный ученый. Поползли мерзкие слухи, будто она предала Гумилева.
Ведь Одоевцева в своей книге писала, что видела у поэта в столе пачки
денег. Получалось, что Гумилев и в самом деле участвовал в антисоветском
заговоре. Ирину Владимировну просили вычеркнуть этот фрагмент, иначе
книга не выйдет. Она отказалась: «Я последний свидетель этих событий —
не должна ни молчать, ни лгать».
Позже Анна читала протоколы допросов Гумилева, в которых он признавался,
что деньги хранил — для спасения России. Так же подтвердилось все, о
чем рассказывала Ирина Владимировна.
Но тогда все это нужно было пережить… Анна постоянно ездила к Ирине
Владимировне в Петербург, и они вели бесконечные разговоры. (Она
подробно описала их в своей книге «Все чисто для чистого взора», которая
вышла в 2001 г.)
Анна понимала, что нужно как можно скорее добиться выхода книги
Одоевцевой. А ее поставили в план на 1993 год — через шесть (!) лет, и
это был приговор.
Но судьба вновь сыграла свою партию….
Анна с мужем оказались в одной компании с Дмитрием Мамлеевым, с которым
когда-то работала в «Известиях». Теперь он был заместителем министра
печати, командовал всеми издательствами. Анна пожаловалась, что книгу
Одоевцевой «замуровали». На следующий день Мамлеев позвонил в
издательство «Художественная литература», а через месяц книга «На
берегах Невы» вышла тиражом 250 тысяч.
«Какое счастье было на лице Ирины Владимировны, когда я примчалась к ней
с сигнальным экземпляром, — Анна улыбается, вспоминая. — «Эта книга
ваша, потому что она привела вас ко мне», — сказала она».
На титульной странице Ирина Владимировна написала: «Одна душа на двоих.
Половина Одоевцева». С тех пор, с 1988 года, все издания книги «На
берегах Невы» выходят с авторским посвящением Анне.
Вторая часть воспоминаний Одоевцевой — «На берегах Сены» — была
напечатана тиражом 500 тысяч, которые тоже мгновенно разошлись.
Злопыхатели были вынуждены замолчать.
«Перетасовка» и триумф
Триумфом для Одоевцевой стал вечер в Центральном доме литераторов в
Петербурге. Наверно, он напомнил ей поэтические чтения ее молодости, на
которых бывали Блок и Гумилев.
«Зал был полон, Ирина Владимировна сидела на сцене в шикарном кресле в
шикарной юбке, — рассказывает Анна. — Меня она просила быть рядом с нею —
вдруг что-то недослышит? Открылся занавес, и она с достоинством
сказала: «Здр-равствуйте, господа!» Встреча затянулась за полночь. Помню
ее слова:
«Раз уж у вас перетасовка (так Одоевцева называла перестройку), то я вам
скажу: нет никакой эмигрантской литературы, а есть одна великая русская
литература, которой мы все с вами служим».
Отвечая на вопрос, она упомянула о том, что 20 лет прожила в доме
престарелых после того, как ее дом разбомбили во время войны. Уловив
вздох сочувствия, уточнила: «Господа, я там прекр-расно жила и даже
тр-ри раза ездила в Америку без визы».
Такой она была человек: во всем видела хорошее:
Я с юности всегда умела
В улыбку и веселье превращать отчаянье
И в праздники безрадостные будни.
И всем вокруг меня
И даже мне самой
Казалось, невозможно быть
Счастливее меня.
Так и жила… Говорила: «Возраста не существует». «Люди рождаются старыми
или молодыми. Третьего не дано». В 80 лет Одоевцева вышла замуж за
писателя Якова Горбова, он подарил ей автомобиль, и она раскатывала на
нем по Парижу. В 93 года она пила шампанское и всегда выглядела
элегантно. Встреча с этой удивительной женщиной была для меня огромным
счастьем», — говорит Анна.
Свою роль в невероятной истории возвращения домой Прекрасной дамы
Серебряного века она оценивает скромно. Анна уверена: Одоевцева смогла
вернуться домой только благодаря предначертанию ее собственной судьбы,
которая вела ее к читателям — вопреки историческим, географическим и
политическим преградам. Может быть, для этого ей и была дарована такая
долгая жизнь…
…Проходя мимо дома на углу улиц Гоголя и Тургенева, в котором жила Ирина
Одоевцева, я всегда думаю, как было бы замечательно, если бы на нем
была мемориальная доска с ее портретом.
А что? И более невероятные желания этой женщины сбывались…
Рижская тайна: роман с миллионером
В биографии Ирины Одоевцевой много тайн. Одна из них окружает развод с
поэтом и писателем Георгием Ивановым (1894–1958) в ноябре 1933 года.
Хоть решением Рижского Окружного суда брак и был расторгнут, они не
расстались и прожили вместе 37 лет.
Вот что Ирина Владимировна рассказывала об этом поэту и журналисту
Кириллу Померанцеву: «Влюбился в меня один богач, славный, хороший
человек. Знал, как мы нелегко живем, предлагал руку и сердце. Но
поставил условие, чтобы Жорж (Георгий Иванов. — Прим. авт.) дал мне
официальный развод. Я рассказываю Жоржу. Он ответил: «Ладно». Я не спала
две ночи. Наконец Жорж приносит мне официальный развод. Я его беру и
рву на мелкие кусочки».
А вот как рассказывает об этом эпизоде Анна Голембиовская — со слов
Ирины Владимировны: «В нее влюбился человек, очень красивый и богатый, и
она влюбилась в него. Мучилась. Надо было принимать решение. Призналась
мужу. Он благородно, без всяких упреков, дал развод. Она уехала в Ригу к
этому человеку. Он встретил ее, и вскоре выяснилось, что он никак не
может решиться сказать жене о своем желании развестись. Стал просить
Ирину Владимировну: «Не могли бы вы сами рассказать ей все про нас?» Она
была так оскорблена этим предложением, что в тот же вечер села в поезд и
вернулась домой. Г.Иванов был счастлив и никогда ни одним словом не
упрекнул ее в этом. Он только сказал: «Я сходил с ума».
Кем был человек, к которому Ирина Одоевцева приезжала в Ригу? Этого уже, наверно, никто не узнает…
