В Латвийском университете прошла ежегодная научная конференция, которую на отделении славистики посвятили 80-летию Дмитрия Даниловича Ивлева и Льва Сергеевича Сидякова. Конференция превратилась в вечер воспоминаний о студенческой юности и о Риге 1960-80-х.

"Остров безыдейности"

Именно в 1960-е началась преподавательская карьера Ивлева и Сидякова. Рижская кафедра русской филологии, открытая после войны, была еще совсем молодой - традиции и научная школа только начинали складываться, но вскоре имена Сидякова и Ивлева создали славу рижскому филфаку точно так же, как Юрий Лотман стал визитной карточкой филфака Тартуского университета.

А ведь Рига, и уж тем более Тарту были провинцией! Но учиться в этих городах считалось престижным, поэтому местным любителям литературы было незачем ехать в Москву или Питер. Наоборот - в Ригу и Тарту стекались россияне. К тому же свободы здесь было чуть больше, антисемитизма чуть меньше, плюс остатки европейского шика.

"Казалось бы: скромный город Рига, небольшая кафедра, а благодаря профессорам Ивлеву и Сидякову она дала несколько ученых с мировыми именами!" - говорит заведующая отделением русистики ЛУ Людмила Васильевна Спроге. И называет профессора Стенфордского университета Лазаря Флейшмана, профессора Иерусалимского университета и лучшего современного исследователя Серебряного века Романа Тименчика, редактора "Тыняновских чтений" Евгения Тодеса.

Все трое пришли в 60-е в пушкинский кружок Льва Сергеевича, который Лазарь Флейшман называет сегодня "островком безыдейности в море партийности и идеологии". Впрочем, тогда "чистая литература" Сидякову дорого стоила - его обвинили в этой безыдейности, заклеймив "внутренним эмигрантом". Страшное по тем временам обвинение, которое могло стоить ему карьеры. "Кислород" действительно перекрыли, прекратив на целое десятилетие печатание пушкинских сборников.

"Стихи и проза, лед и пламень..."

Ивлев и Сидяков были антиподами во всем. Сидяков - кругленький, невысокий, неторопливый, сдержанный. Костюм, очки, портфель, набитый книгами и записями лекций, - типичный ученый. Ивлев - тонкий, ярко-голубоглазый, стремительный, артистичный, часами способный читать наизусть стихи.

"Я сразу смазал карту будня, плеснувши краску из стакана!" - влетал он в аудиторию, и ошарашенные студенты не сразу понимали, что это и есть начало лекции.

Сидяков - коренной рижанин, беспартийный. Он даже избежал комсомола, так как его детство прошло в оккупированной немцами Риге. Об этом факте биографии тогда говорить, конечно же, было не принято.

Ивлев - родом из Чебоксар, член партии, но без "упертости", о чем свидетельствует и выбор научной специализации - поэзия 20-х годов: период политически неоднозначный, со множеством "белых пятен" и имен, которые и в 80-е были исключены из программы филфака.

Магический кристалл

- Да, они были очень разными и занимались разными эпохами и темами: один - пушкинист, другой - знаток Маяковского, один - представитель Ленинградской научной школы, другой - московской, но именно эта полярность и сформировала тот самый магический кристалл, - говорит Людмила Васильевна Спроге.

Студенты гордились своими профессорами. На излете хрущевской "оттепели" молодому тогда еще филологу Ивлеву выпала большая честь - подготовить статью об "опоязе" для краткой литературной энциклопедии, где помещались тексты исключительно мэтров. А потом им было напечатано 150 научных статей!

По фундаментальной книге Сидякова 1973 года "Проза Пушкина" до сих пор учатся филологи. В отличие от современных ученых, предпочитающих "узкую специализацию", Лев Сергеевич был пушкинистом старой закалки, знавшим всего Пушкина. Не случайно он был членом пушкинской комиссии РАН.

В общем, у студентов рижского филфака была уникальная возможность написать первые научные работы под руководством больших ученых. Многие получили "пушкинскую прививку", хотя потом специализировались совершенно по иным темам, но Лев Сергеевич любил повторять: "Нет на свете филолога, который хотя бы раз не согрешил с Пушкиным".

И даже не в Пушкине было дело, а в самом Сидякове. Профессор был выдающимся текстологом, и желторотые филологи учились у него работать с текстами. Идя сдавать экзамен, многие тряслись от страха, хотя, как призналась доцент Наталья Ивановна Шром, боялись не двойку получить - стыдно было не знать.

Смерть поэта

Лекции Ивлева были театром одного актера. "Мы влюбились в него с первого взгляда! Таких лекторов единицы, его слушали открыв рты", - рассказывает доцент Татьяна Васильевна Тополевская. Эти лекции Ивлева выпускники помнят до сих пор! Сама Татьяна Васильевна называет лекцию по Шолохову, на которой Дмитрий Данилович анализировал рассказ "Родинка". Крошечный рассказ, но в нем так ярко отразилась трагедия Гражданской войны, трагедия страны и семьи, что девчонки внимали профессору и плакали.

"Он говорил о больших поэтах так, словно они были его личными знакомыми! - вспоминает профессор Наталья Викторовна Кононова. - А однажды, когда мы возвращались из Даугавпилса, всю дорогу, все три часа читал нам Маяковского!"

Лекции Ивлева были чреваты соблазном: студенты откладывали ручки и забывали записывать, потому что профессор то вытанцовывал "Анну Снегину", то демонстрировал, как Степан избивал Аксинью в "Тихом Доне", то выстукивал на батарее ритм стихов Маяковского. А уж лекция, посвященная смерти Есенина, вообще была не для слабонервных.

Смерть Есенина профессор тоже ПОКАЗЫВАЛ! Залезал на табуретку и демонстрировал, что веревка никак не могла висеть так, как висела, если бы поэт на самом деле хотел покончить с собой. "Хотелось вскочить и крикнуть: "Ну что вы делаете, Дмитрий Данилыч, осторожнее, ведь сейчас же может случиться непоправимое!" - говорит Людмила Васильевна. В годы "перестройки" ивлевская версия гибели поэта была напечатана в популярнейшем тогда журнале "Огонек".

Распад СССР и последовавшие затем перемены оба профессора тоже восприняли по-разному. Сидяков, принадлежавший к "старым русским" и помнивший независимую довоенную республику, эти перемены принял со смирением и до последнего преподавал на родном факультете.

Ивлев в 1998 году решил переехать в родные Чебоксары, и уезжал из Латвии с большой обидой в душе. В Чебоксарах он преподавал недолго - перебрался в Москву, в престижный РУДН, где и проработал фактически до самой кончины.

Несколько поколений филологов выпустили профессор Ивлев и профессор Сидяков. Костяк нынешнего отделения русистики ЛУ - их бывшие студенты, учителя литературы латвийских школ - тоже, а также многие журналисты. Для всех нас большие поэты по-прежнему остаются личными знакомыми, а бывшие однокурсники неожиданно стали большими поэтами.

Пример тому - выпускник русского филфака Евгений Орлов, завоевавший первое место на недавнем российском открытом чемпионате по русской поэзии, проведенном газетой "Московский комсомолец".

"Вести Сегодня", № 39