09.04.2013

оригинал на портале satori.lv

Страна узнала имя 26–летнего исследователя коммуникации Ольги Процевской в связи с успешным отражением скандальной попытки латвийских спецслужб протащить в закон о научной деятельности норму о необходимости прекращения любого исследования, если «оно содержит риск для интересов национальной безопасности», что вызвало брожение в тихом и пристойном до недавнего времени латвийском научном сообществе.

Чего пришлось хлебнуть латвийскому исследователю, Ольга недавно изложила в ироническом «Кодексе поведения хорошего русского».

— Расскажите о себе.

— Магистр социальных наук по коммуникации, занимаюсь изучением публичных интеллектуалов в Латвии в период трансформации конца 1980–х — начала 1990–х. Формально называться ученым смогу после получения докторской степени, над чем сейчас работаю.

— Кто такие публичные интеллектуалы?

— Можно употребить привычное понятие интеллигенции, но в силу его безграничности и расплывчатости оно не особо годится для исследования. Публичные интеллектуалы — это представители творческих профессий, высказывающие мнения, выходящие за рамки узкой профессиональной деятельности, и тем самым пытающиеся влиять на общественно–политические процессы.

— Как попали в науку?

— Я выросла в Краславе в абсолютно русской семье. По маминой бабушке принадлежу к латгальским староверам. Представители еще одной линии, относившиеся к крупной буржуазии, после революции все потеряли в России и нашли пристанище в Латвии. Выходит, я из очень старых русских.

Первым языком, естественно, был русский, но меня сразу начали учить латышскому. Когда в шесть лет пошла в латышскую школу, владела обоими языками на одинаковом уровне. Я окончила Краславскую гимназию, где при основном латышском считается правильным знать много языков.

После школы поступила на отделение коммуникации факультета социальных наук ЛУ, потому что эта специальность вмещала практически все интересовавшие меня направления. Получив бакалавра, я попала в газету «Диена», где отработала три с половиной года. Писала про бизнес и экономику и параллельно училась на магистра. После того как удалось получить стипендию Европейского социального фонда при участии госбюджета, я ушла из газеты и занялась докторской диссертацией, параллельно занимаясь исследованиями.

— Вы участвовали в нескольких исследованиях в рамках программы «Национальная идентичность»…

— О современных ритуалах и их представленности в средствах массовой информации. Мы с коллегами выпустили книгу про 16 марта и 9 мая. Еще одна книга вышла о восприятии латвийским обществом депортаций 1941 и 1949 годов. В проекте об отношении легионеров не участвую, потому что меня к тому времени уже выгнали — не продлили договор о сотрудничестве в проекте.

Свобода или безопасность?

— Вы примерили на себя шкуру изучаемых вами публичных интеллектуалов и попали в заголовки новостей из–за скандала вокруг попытки контроля научной деятельности со стороны спецслужб…

— Уж больно возмутило, когда перед третьим чтением к Закону о научной деятельности Бюро по защите конституции внесло свои поправки, которые беспрепятственно были приняты сеймом. Скандальная формулировка звучит так: «Ученый обязан прекратить исследование, если по признанию спецслужб оно содержит риск для интересов национальной безопасности».

Примечательно, что первыми шум подняли лица, имеющие в Латвии статус персон нон грата, — историки Александр Дюков и Владимир Симиндей. Когда я заглянула в законопроект — стало противно. Принимается явно неадекватный закон, а его адресаты, латвийские ученые, молчат. Мы с коллегой Густавом Стренгой, который живет в Германии, связались по скайпу и набросали текст открытого письма. Решили выступить как рядовые представители научного сообщества, интересы которых напрямую затрагивают принятые нормы.

Ночью мы распространили информацию по социальным сетям, утром получили около тридцати подписей в поддержку нашей инициативы. А днем пришло известие, что юристы президента порекомендовали ему не подписывать данный закон, что и произошло. Но мы решили продолжить сбор подписей.

После того как президент вернул законопроект в сейм, поправки спецслужб отправили в Министерство юстиции, которое сейчас готовит по ним отзыв. Любопытно, что, когда поднялся шум, их инициаторы поняли, что переборщили, и отозвали скандальные поправки.

— Выходит, справедливость восторжествовала?

— У меня нет ощущения победы. Точка в этом деле еще не поставлена, мы с коллегами продолжаем наблюдать за развитием событий. К тому же за торжество здравого смысла пришлось платить. Прежде всего бессонными ночами на протяжении месяца.

— Часть латвийских коллег–ученых стали относиться к вам как к опасной персоне?

— Наши действия вызвали полярные оценки в научной среде, поскольку мы поставили вопрос ребром: что выше — интересы национальной безопасности или свобода слова, мнений и демократия? Оказалось, что среди латвийских ученых немало людей, для которых словосочетания «национальная безопасность», «компетентные органы» сами по себе выступают аргументами. Если бы все были такими, то под таким грифом можно провести все что угодно.

Я отстаиваю право на интеллектуальную свободу именно из интересов патриотизма! Я искренне считаю, что свобода слова и дискуссий укрепляет страну. А запреты, ограничения, умолчания — кратчайший путь ослабления общества и государства.

— На одной из дискуссий вы признали, что после всего произошедшего возможность получить госфинансирование на ваши исследования близка к нулю…

— Настолько, насколько политики имеют отношение к распределению средств на науку. Уж не знаю, как негативное отношение части латвийских ученых к нашей инициативе скажется на моей диссертации. В любом случае попытаюсь испытать силы в исследованиях европейского и мирового уровня…

— То есть даже если в Латвии вам не дадут заниматься наукой, вы не пропадете?

— Буду делать все, чтобы не пропасть. Но по своей воле я не уеду, хотя давным–давно могла по примеру многих свалить из страны. Как бы меня ни пытались выставить радикальным, чуть ли не экстремистским элементом, я не уезжаю потому, что меня действительно заботит судьба Латвии. Хотя если совсем не будет работы, волей–неволей придется искать ее за границей.

Нужна мобилизация

— Почему в Латвии до сих пор не удалось прекратить межэтническую гражданскую войну, в частности бои за историю?

— Действительно, вопрос русских и латышей всплывает в изначально не связанных между собой темах. Вот начинается дискуссия о языке в высшем образовании, в ходе которой как–то сама собой материализуется проблема русских и латышей и тормозит процесс… Лично я верю в возможность продуктивной дискуссии на основе правдивой информации.

Сейчас нет условий для мобилизации интеллектуалов, их объединения в активные группы. Интеллектуалы способны на массовую мобилизацию только в исключительных случаях. Социолог Талис Тисенкопфс сформулировал такое определение интеллектуала: тот, кто не участвует в абсурде, и делает его видимым для других… Таких людей в Латвии не так мало. Будучи идеалистом, я верю в силу интеллектуальных аргументов.

В последнее время на общем депрессивном фоне уровень активности повышается. Все больше людей, занимающихся наукой, высказываются в СМИ. Мы попали в интересную, сложную и открытую ситуацию. Когда в любой момент может случиться все что угодно. Когда одно высказывание одного человека может изменить мир. Как во Франции в начале ХХ века открытое письмо Эмиля Золя «Я обвиняю!» придало совершенно новое измерение делу Дрейфуса и всей французской истории.

Кодекс поведения «хорошего русского»

На основе собственного опыта Ольга Процевская в иронической манере сформулировала ожидания–требования, предъявляемые к нетитульным латвийцам, желающих преуспеть в Латвийской Республике. Итак, хороший русский — это тот, кто:

• признает, что возвращение в 1991 году к Латвийской Республике 1918 года –— это воля судьбы, а не политический выбор, который можно было делать или нет; а неизбежно вытекающее из концепции непрерывности разделение на граждан и неграждан — очень либеральное решение, ведь могло быть и хуже;
• не вспоминает, что в программе Народного фронта значилось: «…гражданство должны приобрести постоянные жители Латвии, которые заявят о своем желании получить гражданство Латвии и неразрывно связывают свою судьбу с Латвийским государством», что позволило ему победить в 1989 году на выборах в Верховный Совет;
• иронизирует над «Центром согласия» и ненавидит последователей Линдермана;
• 79–метровый обелиск и окружающий его архитектурный ансамбль никогда не называет памятником Освободителям Риги, а 9 мая проводит как обычный день;
• не интересуется проблемами Русской общины, считая ее представителей неудачниками, не нашедшими своего места в латышском обществе;
• не задает вопросов, почему в госаппарате около 80% составляют латыши, поскольку в том, что их там нет, виноваты сами русские;
• не испытывает неудобства, когда в его присутствии вместо «Красная армия», или «исполнители сталинских репрессий» говорят просто — «русские»;
• разделяет представление, что защита латышского этноса, его языка и культуры куда важнее, чем демократия и благополучие всех жителей Латвии.