«Главное — не быть дерьмом»
Елена Слюсарева
13.06.2013
Он мечтал быть артистом или воспитывать малолетних преступников, а стал одним из лучших учителей русского
— Был случай в начале работы — написал в дневнике одного ученика: «Много разговаривает на уроке». Его папа там же, в дневнике, ответил: «Слышали бы вы, сколько разговаривает его мама!» Это было мое первое и последнее письменное замечание.
Учитель 40–й школы Владислав Рафальский — личность колоритная. В обществе он широко известен своей активной гражданской позицией — то храбро защищает русские школы, то встает в полосатой робе на пути сторонников Ваффен СС, то публично критикует убожество латвийской политики. И всегда за него горой стоят родители и ученики, и даже в нашу редакцию звонят с просьбой посодействовать записаться в его класс. Притом что на уроках у него — никакой политики, сплошная русская литература.
Под классным арестом
Я едва успеваю вслед за Рафальским по узкой лестнице на 5–й этаж его родной школы, а он, победно поглядывая сверху вниз, весело комментирует: «И так все 30 лет бегаю, по нескольку раз в день. И совершенно не устаю — бегу, как школьник, вприпрыжку. Потому что работа — любимая».
Редкое постоянство: все 30 лет он трудится в одном и том же классе у одной и той же доски. Как–то посчитал — около 10 тысяч учеников прошло через эти стены. Со многими он давно на «ты» и крепко дружит, ведь первому его призыву уже по 45. В момент знакомства им было по 15, ему — 22. Он воспитывал их — они его.
— Помню, сижу после своего первого в жизни урока на перемене. Один в классе. Рефлексирую: а справлюсь ли? Ушел один класс, придет другой… А кстати, почему никто не заходит? Наверное, ждут приглашения. Ладно, пусть стоят, я пока без них посижу. И что я с ними буду 40 минут делать? И как это время заполнить?
Звонок уже прозвенел, надо идти приглашать. Подошел к двери, а предыдущий класс ее, оказывается, запер и ключ с собой унес. Решили детишки проверить учителя. Совершенно идиотская ситуация! Звать на помощь глупо и стыдно. По счастью, с той стороны кто–то проявил инициативу, позвали трудовика, и он пол–урока вскрывал замок. Но я, видимо, проверку прошел, судя по тому, что до сих пор работаю.
Слабину в отношениях с учениками давать нельзя — вмиг на шею сядут, но и запихивать их в железные рамки тоже нет смысла. Мой метод — это живая дискуссия по типу ток–шоу, где не бывает неправильных мнений. Я никого не вызываю к доске, разрешаю передвигаться по классу, во время ответов никто не встает, мы просто обсуждаем произведения и проблемы, поднятые ими. Никаких границ, кроме пошлости.
Это страшное слово: свисток!
Впрочем, «просто обсуждаем» — это как раз высший пилотаж учительства. Добиться которого даже Рафальскому с его громким, хорошо поставленным голосом бывает непросто. Пересказывает очередной диалог: "Я объясняю пятиклассникам, что у меня такой голос, потому что я до 13 лет жил в военном городке. А они на полном серьезе спрашивают: «Владислав Анатольевич, а вы кем там служили, генералом?»
Но и генеральского голоса школьники, случается, не слышат. На крайний случай учитель заготовил «тяжелую артиллерию» — тренерский свисток. Испытано на себе: один раз свистнул, будто Соловей–разбойник, потом еще долго искры из глаз сыплются. Довольно объясняет: «Я его нечасто использую. Достаточно достать из портфеля, все моментально стихают. На первых порах пробуют уши закрывать, а потом понимают, что закрывать надо рты. Это касается 5–6–х классов, там только бывает такой сумасшедший гвалт, который перекричать невозможно. А злиться на детей я не умею. Могу взбеситься секунд на 15, а потом я снова мохнатый тигренок, и они это чувствуют».
— Из класса никого не выгоняю, — признается учитель. — Это все равно что расписываться в собственном бессилии. Вести негодника к директору — остальные тем временем стулья в окна повыбрасывают. Уж если кто особенно разойдется, выдаю лат и отправляю в детский бар, у нас в школе такой есть. Прошу — ни в чем себе не отказывай, только мне не мешай. Он походит минут десять, приходит, извиняется — совесть же не позволяет тратить чужие деньги.
Хоть в тюрьму, но не в школу
Может быть, в Рафальском погиб большой артист, а может — новый Макаренко. Вспоминает, что в школе был уверен в своей гениальности и видел себя не иначе как кинозвездой. Купил новые брюки — невообразимый клеш — и поехал в Ленинградский театральный покорять мир. Конкурс был две с половиной тысячи на 20 мест. Фрейндлих и Владимиров набирали себе мастерскую — Рафальский им не подошел.
— Теперь я даже горжусь, что меня отшили такие люди, — говорит он. — А тогда стыдно было ужасно, я же со всеми попрощался до встречи на голубом экране. Пошел на филфак, потому что было все равно куда. В школе работать не собирался и когда попал по распределению в 40–ю, умолял меня отпустить.
Нашел работу в приемнике–распределителе с малолетними преступниками, там мне казалось легче и интереснее. Но тогдашний директор школы Галина Михайловна Ефремова не отпустила. Надо ж было по закону отработать три года распределения. А за эти три года она так плотно работала со мной, что даже подружилась с моей мамой. Ходила ко мне чуть не на каждый третий урок, хотя меня это и волновало, и оскорбляло, и бесило.
Я ж не маленький, с какой стати меня контролируют! Но именно благодаря Галине Михайловне я стал учителем и остался в школе. Я без опыта, а у меня по 30 учеников в классе да классное руководство. Сначала пробовал работать, как моя учительница — расписывал, какие вопросы задавать и каких ответов добиваться от учеников. Чего я сегодня никогда не делаю — правильных ответов у нас нет. С какой стати мой вариант рассуждений самый правильный?
Орлята учатся читать
О своей миссии наполнения учеников русской культурой Рафальский не любит ни думать, ни говорить.
— Моя задача — научить их грамотности и умению ориентироваться в литературе. Чтоб они имели хороший словарный запас и умели отличать XIX век от XX, Пушкина от Гоголя, Толстого от Достоевского, чтоб знали, что Островский написал не «Беспредельщицу», а «Бесприданницу».
Литература — это часть общего развития, она воспитывает вкус. Я не должен заставлять учеников лить слезы с какими–то литературными героями, любить их или ненавидеть. Я должен по возможности глубже вложить в них разнообразного материала, чтоб при необходимости потом уже, после школы, они могли этот материал достать и использовать как базу для дальнейшего развития. Поэтому я не объясняю им, почему надо читать. Надо, и все. И каждого обязательно проверяю на знание текстов. По счастью, у меня большие возможности — я уже четыре раза готовил учеников начиная с 5–х классов и до самого выпуска.
Увеличение срока школьного образования для литературы, по мнению учителя, только плюс. Раньше, когда школу оканчивали в 16 лет, детям в силу возраста классику было осилить трудно. Теперь старшеклассникам по 18–19 лет, и с ними уже можно серьезно говорить о крупных полотнах. Поэтому в 11–м классе он углубленно проходит всего двух писателей, зато каких — Толстого и Достоевского.
Любить без принудиловки
Чем Рафальский берет не только своих учеников, но всех, кто его знает, так это умением читать стихи. На его ежегодную лекцию–концерт о Есенине собирается вся школа. А скольким он открыл Маяковского — этого признанного глашатая революции — совсем в неожиданном ракурсе! «Слава богу, что я не поступил в театральный, — говорит учитель. — Здесь мои подмостки, моя публика». И ведь ему верят!
— В Маяковском что важно показать, — вдохновенно объясняет он. — Что это скандал, но не на пустом месте. Что это не пустой самовлюбленный человек, а умный, образованный. Насколько мощно, здорово и одновременно изящно сделаны его стихи о советском паспорте! Дело не в том, что он советский, а в том патриотизме, чувстве любви к родине, которое передает автор. Настоящем чувстве — без всякой принудиловки. Безукоризненно сделано! Просто тут надо понимать, что есть рифма традиционная, есть нетрадиционная, есть примерная, условная и т. д.
Или его стихи о Пушкине. Что Пушкин–то, конечно, Пушкин, но он жил в XIX веке, и поэтому пускай своим толстым медным задом не застилает дорогу нам, молодым, идущим сегодня. Это же надо понимать не как невежество автора, а в контексте эстетики футуристической части Серебряного века, а для этого этот Серебряный век надо знать. И про Латвию у него есть прекрасное произведение: «Одним — бублик, другим — дырка от бублика, вот вам и демократическая республика!» И ведь как жизненно!
Латыши — за образцовых комсомольцев!
С жизнью у Рафальского всегда были самые тесные связи — всегда его гражданская активность била ключом.
— А я все делаю искренне, — говорит он. — С учениками в школе я свои взгляды никогда не обсуждаю, но они знают, что у меня всегда есть позиция. И главная моя позиция — не быть дерьмом. Даже когда я снимался в клипе «Черный Карлис», не боялся публично обнаружить свое мнение. Для меня было важно остановить наступление на русские школы, и я для этого сделал все, что мог. Хотя, конечно, было приятно увидеть, что протесты против реформы, в том числе, поддерживают мои ученики и их родители.
Так же в прошлом году множество людей встали на сторону Рафальского, когда националисты ополчились на него за то, что учитель посмел на радио критически высказаться о ныне действующей власти. Хотя он, в отличие от многих политиков, своих убеждений не меняет. Его ученики, например, до сих пор живо помнят случай из далекого 85–го года.
Тогда ЛОТОС (летний отряд труда и отдыха старшеклассников) месяц трудился на благо колхоза в Цесисском районе. Ясное дело, и работали, и отдыхали от души. Из мальчишества ребята оставили памятные надписи на матрацах. Кто–то вывел: «Здесь я провел свою лучшую ночь». И подписался Рафальским. Какой шум поднялся в латышском сообществе! Сама Элита Вейдемане на целый разворот в газете «Падомью яунатне» подготовила материал о том, нужны ли Латвии такие комсомольцы.
Клеймили позором учителя такие видные тогда комсомольцы, как Байба Бригмане и Зиедонис Чеверс. На русскую школу латышская интеллигенция, как видно, нападала уже тогда, был бы только повод. Теперь те люди перекрасились и учат Рафальского жить по новой методе, а он остается при своем. Зато ученики и сегодня с удовольствием узнают его в самых разных уголках мира — то неожиданная встреча на остановке в канадской столице, то на израильской улице, то в московском метро.
«Это мало кто понимает: как можно столько времени проводить с чужими детьми и продолжать любить свою работу? А я только освободился от уроков и уже думаю: скорей бы осень. Я уже устал, мне скучно, мне неинтересно без них. Мы еще так много важного не успели обсудить…»
Учительские шалости
— Однажды пришло срочное распоряжение: попросить кого–то из учеников к утру написать сочинение на районный конкурс по «Поднятой целине». Я подумал: зачем детей перегружать ерундой, чем они виноваты, что такая спешка? Сам написал и подписался именем одного ученика. Писать старался средненько, чтоб больше не приставали. А через несколько дней подходит тот ученик. Ничего, говорит, не понимаю. Меня поздравляют с победой и просят написать сочинение на городской конкурс. Пришлось признаться в своем «участии», а дальше он уже писал сам.