В долгах, но с перспективой Рижский русский театр имени Михаила Чехова готовится отметить 130–й день рождения…

Предыдущий сезон театр традиционно закончил накануне Лиго. С каким настроением? Об этом мы спросили у директора театра Эдуарда Цеховала.

— Несмотря ни на что, настроение хорошее, — сказал Эдуард Цеховал. — Закрывали сезон сотым спектаклем «Одесса — город колдовской». Сотый для такой постановки — это достижение. Легко держать спектакль небольшой, вот «Ужин дураков» идет 8 лет, 140 раз давали. Но «Одесса…» — спектакль музыкальный, с участием Раймонда Паулса.

— Хотя спектакль непростой и далеко не веселый, наверное, на Паулса идут люди.

— Но мы же его играем и без Паулса иногда, на гастроли без него ездили: Америка, Израиль, Германия. И всюду сумасшедший аншлаг. В Бруклине две с половиной тысячи мест и билетов не было, друзья звонили из Нью–Йорка, просили достать. Хотя я не считаю этот спектакль выдающимся, но его любят и сами артисты, а это всегда передается зрительному залу. Лучше всего его принимали в Одессе — там вообще в зале стоял стон.

— То есть ваши впечатления не всегда совпадают со зрительскими?

— Конечно. Из последнего — «Якиш и Пупче». Я считаю, спектакль замечательный, совершенно необычный по форме, но зрители разделились пополам: одни в восторге, другие категорически не принимают. Говорят, там тема ниже пояса, хотя я ничего более целомудренного в жизни своей не видел. Это пьеса израильского классика, которая никогда не ставилась на русском языке, и в этом году мы повезем свою постановку в Израиль. Посмотрим, какие впечатления он вызовет там. А вот «Танго между строк» наши зрители воспринимают однозначно — с бешеным восторгом.

— Причем я заметила, с наибольшим восторгом принимают в спектакле даже не «Черные глаза» Строка, а эпизод, где комсомольцы с красными флажками в руках под звуки задорного советского марша строят пирамиду. Публика неистовствовала. Что интересно, больше половины зрителей на этом спектакле латыши. Законом это не запрещено как советская пропаганда?

— Нет, конечно, мы же не ходим маршем по улицам. Просто показываем, как это было в жизни, а зрители сами решают, как к этому относиться. Строк очень любил жизнь, как встретит женщину — так сразу танго пишет. Его музыка звучала на радио, на танцах у нас в Омске играли. Но с определенного момента, когда он впал в немилость у Пельши, перестали издавать его пластинки, он стал бы как бы неформальным композитором, а деньги–то авторские перечисляли только с тиражей, пересыхали источники дохода.

— По какому принципу вы снимаете спектакли с репертуара?

— Главный критерий, безусловно, доходная часть. Если некому показывать — что ж его держать? Второй критерий — это качественный отбор. Те спектакли, что отработали свое и не имеют ценности ни экономической, ни творческой, конечно, снимаем. Вот за что мы получили недавно бюст Блауманиса — наш спектакль «Индраны» был признан лучшим настолько, что победил все латышские постановки классика! Это кое о чем говорит.

Хотя валом зритель на него не валит, но спектакль действительно стоящий, и он, безусловно, будет идти. Поставил его молодой латышский режиссер Элмар Сеньков, и получилось очень хорошо. А вот латышского «Оскара» в «Ночь лицедеев» 23 ноября мы не получили ни одного, хотя номинировались по 6 номинациям. Больше решили на этот конкурс заявок не подавать.

— Может, у вас модернизма маловато, идет в основном классика? В латышских театрах это развито. Херманис говорит, в мире теперь ценятся социальные спектакли, чтобы была четко обозначена общественная проблема и показаны пути ее решения.

— В мире во все времена ценятся хорошие спектакли, какими бы они ни были — социальными, мелодраматическими, музыкальными… И что классика — сам Херманис ставит «Обломова», «Онегина», кстати, в классических декорациях. Сейчас в Москве Бутусов поставил «Чайку», Туминас — «Онегина» и «Дядю Ваню». Это спектакли мирового уровня! И в Германии возвращается мода на традиционный театр, я же езжу по миру, многое смотрю. Можно выпускать героя хоть голого, хоть в камзоле, главное, чтобы это было оправданно.

— Но зрители же ропщут. Возьмите нашу Оперу. Одна часть восхищается модернистскими постановками Жагарса, другая их ругает.

— Что же делать, все не могут и не должны думать одинаково. Разные мнения это нормально. Потому прибыль и не может быть единственным критерием успеха в искусстве. К примеру, «Любовники по выходным» шли у нас с большим успехом и приносили доход, но я их снял, потому что нельзя такое показывать. Пошлость, хотя зрителю нравится.

Мы пошли на такую постановку, когда во время ремонта здания оказались в тяжелом положении. Государство нам не помогало оплачивать аренду, и нам нужно было как–то прокормиться. Как только тяжелый период кончился, мы его сняли.

И наоборот, тот же «Дядюшкин сон» Достоевского. Народ туда не ломится, но мы все равно его будем показывать, и Чехова, и Островского. Потому что русскому театру нельзя без таких авторов. Хотя старшеклассников на них привлекать все труднее.

— А что, заранее можно просчитать успех спектакля?

— Нет. Даже на премьере не всегда ясно, что там получилось. Потому я не хожу на премьеры, жду, когда все успокоится, спадет напряжение. Хотя немало заядлых театралов, которые считают своим долгом обязательно посещать премьеры, независимо от жанров. Чтобы быть в курсе новинок, следить за развитием. Хотя система абонементов у нас не прижилась среди русских зрителей. Мы пробовали в 90–е — латыши их покупали, а русские — ну ни один. Видимо, русскому менталитету размеренность жизни невыносима.

Мы, кстати, в отличие от остальных латвийских театров, премьеры играем по субботам. Чтобы люди могли настроиться на театр, на праздник, а не бежать туда впопыхах после работы.

— «Онегин» у латышей сделался очень популярным — вы смотрели?

— Джилинджера не смотрел, а у Херманиса, пусть меня расстреляют его противники, гениальная идея — соединить пушкинский текст с комментариями Лотмана, и это потрясающе — теория дендизма, дуэлей, обмороков. Причем «Онегина» артисты специально читали нараспев, поэтому получилось вообще без акцента. Певучесть — такой была задумка режиссера.

— А гений в образе обезьяны вас не шокировал?

— Так у него кличка была Обезьяна. Там ничего не выдумано про Пушкина, все как в жизни. Моя жена была шокирована, а по–моему, спектакль замечательный. А как поставил в театре Вахтангова «Онегина» Туминас — потрясающе, гениально!

— А что же ваш театр без своего «Онегина»?

— А зачем? Ставить спектакль имеет смысл, когда есть идея, а не ради моды или массовости. У нас Игорь Коняев будет ставить «Мольера» по Булгакову, Элмар Сеньков — «Дачников» Горького. Казалось бы, молодой парень берется за пролетарского писателя и хочет сделать спектакль о молодых, и я не сомневаюсь, что это будет интересно. Он сделал у нас два спектакля — «Индраны» и «Граненку», и оба в десятку. Руслан Кудряшов, поставивший «Маленького принца», будет ставить «Фро» по Платонову, еще — веселая зажигательная история «Шум за сценой» болгарского режиссера Чакринова. «Все о женщинах» перенесем на большую сцену и еще добавим «Все о мужчинах».

— Откуда берете пополнение труппы?

— Специально для нашего театра в Академии культуры в следующем году выпускается курс, 15 человек. Поэтому для них держим места, сейчас у нас всего 28 артистов в труппе. Специально для нас курс открыли, артистов же не каждый год готовят — латышские театры пока переполнены. Правда, тех учили за бюджетные средства, а наше отделение платное.

Экзамен за 3–й курс у них был потрясающий, по Серебряному веку. Мы по нему думаем сделать программу в театре. Серебряный век — не только поэзия. У каждого из поэтов судьба была трагической — рассказы об их жизни, дневники, воспоминания современников. Думаю, желающих послушать будет достаточно.

— Куда вы на гастроли едете этим летом?

— Никуда не едем. Это раньше было обязательным, а теперь все определяет экономика — едем, когда спонсоры появляются. Из последнего — были на фестивале в Могилеве, Санкт–Петербурге, в следующем году собираемся в Израиль и на Украину. Только не думайте, что у нас беспросветные каникулы. Каждый сезон мы делаем шесть новых спектаклей, с августа начинаем готовиться и откроем 131–й сезон в свой день рождения, 2 октября, булгаковским «Мольером».

— Что–то вы про долги не упоминаете — неужели расплатились?

— Долги наши — это неизбежное состояние, в котором нужно просто жить. В 2012 году нам погасили долги по налогам, но это одна половина дела. А вторая — нам нужно дать денег, чтобы долгов не было. Нужно дать те деньги, что внаглую забрали у нас из кармана в 2011–м с легкой руки Элерте.

У нас же была дотация, которой в обрез, но хватало, — 700 тысяч латов. В 2010–м, в кризис, нам предложили: на 50 процентов дотацию убирают, а дают деньги на оборудование, из которых мы должны сэкономить себе на жизнь. Что мы и сделали. Но в 2011 году нам уже начислили дотацию из половинки. Я разослал множество писем руководителям государства, но все без толку. Сказал Министерству культуры, что не подпишу договор, потому что с такими деньгами не могу гарантировать работу театра, у нас же дорогостоящее здание, которое требует больших расходов.

— А что вам беспокоиться — театр государственный, само государство с вашими долгами.

— В том–то и дело, что разбираться будем мы сами. Еще немного времени — и откладывать уплату долгов будет нельзя, пойдет их изъятие, закроют наш счет. Цена вопроса: 250 тысяч латов долгов по налогам и 200 тысяч добавить из бюджета, чтобы вопрос закрыть. Как было с Жагарсом — закрыли полмиллиона долга и добавили миллион. Все, больше о долгах разговора нет.

— А что, Европа не поможет?

— С какой стати? Нам говорят, у России просите. Но тогда мы должны будем работать по–другому…

— Тогда остается надеяться на культурных богатых людей.

— Ничего подобного. Они не будут платить за государство. Налогоплательщики — и бедные, и богатые, и русские, и нерусские — все платят одинаковые налоги, из которых одинаково финансируются все гостеатры. Вот и наш должен получать дотации наряду со всеми. У нас же публика из разных слоев и национальностей. Мы очень ценим то, что нас любят латышские зрители. А теперь, когда мы сделали титры на латышском, к нам идет и латышская молодежь, которая русского языка не знает, но знать хочет. Так что юбилей мы встречаем с долгами, но в приподнятом творческом настроении.