В эпоху застоя латышская творческая интеллигенция была самым недовольным слоем общества. Именно она стала закоперщиком «песенной революции». Но и новый режим оказался не так хорош, как мечталось. Мастера культуры не скрывают сожалений об утрате теплого места под заботливым крылышком государства.

Получив полную свободу, многие люди свободных профессий почувствовали себя неприкаянно на холодном ветру рыночных отношений. Что касается их коллег из русской среды, то они и при социализме в Латвии не были особо обласканы властью, а сейчас она и вовсе в упор их не видит. Но так ли это плохо для творчества? Об этом шла речь на недавней дискуссии Гуманитарного семинара Сергея Мазура. В газетной статье мы смогли процитировать лишь отдельные фрагменты выступлений. Поэтому решили развить тему в беседе с одним из участников дискуссии, чьи размышления показались нам весьма интересными.

Юрия Петропавловского мы знаем как оппозиционного политика и политтехнолога, но в данном случае он выступил в другой ипостаси. Юрий по профессии дизайнер, учился на одном курсе с нынешним ректором Латвийской академии художеств Алексеем Наумовым. Жена Юрия — график. А сам он накоротке со многими представителями местной богемы.

— Юрий, вот поэт Николай Гуданец невысоко оценил плодородие местного «субстрата», из которого произрастает русская культура. 400 тысяч говорящих и мыслящих по-русски людей, по его мнению, маловато для того, чтобы родить что-то выдающееся.

— Вся европейская культура зарождалась в древней Элладе. В первую очередь — в городе-полисе Афинах. Знаете, сколько там было жителей в пору расцвета античного искусства, литературы и философии? 40 тысяч человек. С прилегающими окрестностями — не больше ста тысяч. И вот из этого «субстрата» размером с Даугавпилс вышли Сократ, Платон, Софокл, Фидий и т. д. На пике величия Римской империи, давшей очень много человеческой цивилизации, в Риме проживало 750 тысяч человек. Примерно столько, сколько живет в сегодняшней Риге. Так что не в численности дело.

— И все же вам не кажется, что творческая энергия русских Латвии выдыхается из-за навязанного комплекса второсортности, из-за элементарной бедности?

— Когда мы боролись за русские школы, латышские политики и СМИ обвиняли меня в использовании выражения «двухобщинная страна». Президент Вайpa Вике-Фрейберга много раз также подчеркивала, что двухобщинное государство — это проблема, которую надо решать. А как именно — предложила Сармите Элерте, которая хотела, чтобы мы все стали латышами русского, украинского или белорусского происхождения.

И вот поворот: президент Андрис Берзиньш летом нынешнего года официально заявил, что русская община является важной составной частью латвийского общества, и поблагодарил ее за большой вклад в общее культурное пространство Латвии. Это, конечно, пока только слова, но знаковые. Констатация факта состоялась на высшем политическом уровне. Поверьте, мы бы этих слов не услышали, если бы с русскими и с русской культурой здесь все было так плохо.

— Но и не так все хорошо. К примеру, русские народные коллективы (а их у нас 24) выживают с трудом. Они не получают никакой подпитки от родного государства — в отличие от латышских народных хоров и танцевальных коллективов. Как вы считаете, это жадность титульных функционеров (всегда лучше делить деньги только между своими) или это неприязнь к наличию здесь русской культурной среды как таковой?

— Верно и то, и другое. Да, можно сказать, что русская культура является угрозой латвийской государственности — в ассимиляционной концепции Элерте, из-за которой советник министра культуры Андрей Бердников ушел, хлопнув дверью.

Я сам проходил эти стадии латышского «окультуривания». Но должен заметить, что атмосфера в этом плане сегодня намного либеральнее, чем в советское время. Тогда и в школе Яна Розенталя, и в Академии художеств, где я учился, на всех факультетах критерии «национального» в работах студентов применялись очень жестко. А на уровне худсоветов, решающих, кто какие денежные заказы получит — в области рекламы, художественного оформления витрин и т. п., — последним приговором тоже была оценка «ненационально». То ли композиция сделана «не по-
латышски», то ли цветовое решение было чуждым латышским традициям.

— Вот это для меня загадка. Как натюрморт или портрет могут быть национальными или ненациональными?

— Есть очень четкие признаки. Но придется немного углубиться в «археологические» изыскания. В своем развитии изобразительное искусство у всех народов прошло несколько стадий. Сначала сугубо появились геометрические орнаменты, затем растительный стиль (Древняя Греция), который перешел в абстрактно-геометрический орнамент — арабеск у арабов и иудеев, кельты и скифы создали «звериный стиль» — орнаментальные изображения зверей. И на пике этой эволюции рождается европейская живопись.

Немецкая инвазия в XII-XIII веках искусственно прервала развитие латышских протолатышских культур — куршей, селов, ливов — и заморозила ее на стадии геометрического орнамента. При Карлисе Улманисе возобладали реставрационистские тенденции. И в советское время эта законсервированная, неличностная культура была возведена в догму.

Цветовая гамма, тип рисунка, дозволенные сюжеты — во всем был достаточно жесткий стандарт.

На курсе истории латышской народной культуры я помню лекцию об одной латышской художнице, которая в поздние 50-е годы начала в своем творчестве отходить от этой орнаментально-геометрической стилистики в графике и рисунке. Работы были замечательные — в стиле оп-арт: оптическое искажение пространства графическими средствами. Худсовет постановил, что это ненационально. Помните формулу Иосифа Виссарионовича Сталина: «Искусство должно быть социалистическим по содержанию и национальным по форме». Латышам — латышская форма, русским — русская, узбекам — узбекская. Каждый должен сидеть в своей клетке и не высовываться. Дама высунулась. Ее морально уничтожили. Вот что такое власть и культура.

— Вполне закономерно для авторитарного режима, который душит любые вольности.

— Я бы сказал, что произошло слияние интересов латышской культурной элиты и установок власти. Если я лучше всех играю на скрипке, то буду заинтересован, чтобы весь оркестр состоял из скрипок, где я буду первым скрипачом.

Национальный стиль впитывался с иллюстраций в детских книжках и книгах дайн, он присутствовал в уличных плакатах, в оформлении витрин и пр. Поэтому форварды латышского искусства были заинтересованы задавать всем правила игры, в которых они заведомо доминировали и побеждали.

98% того, что мы видим сегодня на улицах — в рекламных баннерах, рождественском оформлении, не могло быть утверждено в советское время.

— Выходит, вторая независимость Латвийской Республики произвела антинациональную революцию в латышском искусстве?

— По сути так и есть.

Забота авторов проекта глобализации отнюдь не о сохранении национального искусства. Это забота о свободе личности, причем в первую очередь принадлежащей к англосаксонской традиции.

Сегодня больше нет худсоветов, но есть служба главного художника Риги, который, конечно, может сказать: я не позволю, чтобы реклама кока-колы была решена в бело-красной гамме. Вы догадываетесь, что в таком случае очень скоро случится с главным художником, и с Рижской думой, и с латвийским государством, бюджет которого в три с половиной раза меньше бюджета корпорации «Кока-кола». У транснациональных корпораций всегда найдутся рычаги — финансовые, а если надо, то и политические, чтобы обеспечить себе свободу действий в конкретной стране.

— Ну бог с ней, с рекламой, в остальном-то художники получили долгожданную возможность самовыражения без всякой оглядки на цензуру...

— При одном «но». Знаете, сколько стоит одна беличья кисть для акварели? Латов 15, а их нужно две дюжины. Набор профессиональных красок «Ленинград» — от 25 до 50 латов. Грунты, холсты, подрамники, место в галерее — все это безумно дорого. Свободно творить художник может при условии, что его работы будут продаваться. В советское время такой головной боли у творческого сообщества не было. Вы помните Дни искусства? Они финансировались государством. Признанным художникам давали госпремии, выделяли мастерские и квартиры в спецпроектах, путевки в Дома творчества, командировки по всему Союзу. Существовали госзакупки работ латвийских живописцев и скульпторов.

Запасники музеев полны картин, которые сегодня абсолютно никому не нужны. Возьмите цикл классика Индулиса Зариньша «Латышские красные стрелки». Кому это сегодня интересно? А ведь закуплено множество именно таких его картин.

Это было просто прикармливание инженеров человеческих душ. Я помню, когда начиналась Атмода, мои друзья-художники говорили мне: ну, Юрий, вот теперь мы будем жить хорошо! И страшно гордились тем, что в Латвии 10 тысяч только членов Союза художников — больше профессиональных живописцев, чем во Франции.

А я тогда спрашивал: а почему вы думаете, что вам будет хорошо? Ведь чтобы вы могли творить у мольберта, должно быть много других людей, которые пекут хлеб, водят троллейбусы, работают в шахтах и т. п. А в конце этой цепочки должен стоять буровик в Сибири, который качает нефть. Вот вся эта пирамида — кормовая база художника. Сейчас ее нет. Художник должен кормить себя сам, торгуя своими произведениями. Или иметь агента, который будет успешно продавать его работы.

— В советское время далеко не все коллеги Зариньша «клевали» с рук режима...

— Конечно, выдающиеся живописцы Янис Паулюкс, Артур Никитин, Борис Берзиньш, график Эдуард Голтяков говорили: не нужно нам ваших закупок и музеев! Обойдемся.

— Честно говоря, не верю, что сегодня для «сливок» титульной богемы нет никакой бюджетной подпитки...

— Есть, но она ничтожна по сравнению с теми возможностями, которые могут предоставить европейские и международные структуры. К примеру, фонд Билла и Мелинды Гейтс — 35 миллиардов долларов. Если кто-то из художников доберется до таких ресурсов, зачем ему кланяться государству?

— А есть такие?

— Их можно пересчитать на пальцах двух рук. А остальные побаиваются выйти в большой арт-мир. Им привычнее клянчить у государства.

— И удается что-то выпросить?

— Да, государство подкармливает когорту мастеров. Например, театр Херманиса регулярно получает госдотации. Вы помните его высказывания по поводу референдумов — языковому и по негражданам: сидите и молчите в тряпочку! Не берусь судить, был это заказ со стороны власти или крик души. Но когда человек много лет зависит от государственной подпитки, может, он начинает так и чувствовать. А может, он всегда так чувствовал. Но, скорее всего, подкармливают как раз тех, кто думает правильным образом — национально, по-латышски, без всяких сомнений. И в нужный момент этот человек от души скажет все, чего ожидают от него власть и государство.

А вот вам контрпример: два сводных брата — художники Каспар и Юрис Димитерсы. Каспар пошел просто на ниспровержение устоев — подал заявление с просьбой лишить его гражданства Латвии и дать статус негражданина. Он всегда делал что хотел.
А Юрис Димитерс — талант, яркая личность, но всегда был придворным фрондером. Сейчас он говорит, что величайшим человеком новейшей истории был Леонид Ильич Брежнев. Потому что при нем искусство цвело. «При нем мы делали что хотели», — правильно констатирует Юрис Димитерс. Правда, «мы» — это те, кому было можно. В известных границах, очень широких, но все же определенных.

Но на его последней выставке в галерее Happy Art в день бывала пара десятков посетителей. В советское время на персональной выставке Юриса Димитерса, уверяю вас, было бы не протолкнуться. Просто теперь у художника нет денег на раскрутку, на рекламу. И кроме того, раньше культура была отдушиной — люди стояли в очередях на фильмы Тарковского, с трепетом открывали книги, особенно неодобряемые, не пропускали вернисажи. Теперь все дозволено, но одна часть людей озабочена тем, как выжить, а другая тем, как бы пожить красиво, круто. Произошла смена приоритетов.

Кстати, о деньгах на культуру. Их не так уж и мало. Министерство культуры имеет 2% госбюджета, это более 100 миллионов латов, что больше бюджета обороны. Еще в около 200 миллионов нам обойдется «замок света» — апофеоз воплощения духа власти. (Если бы на этом здании было написано «гипермаркет Maxima 6Х», то куда ни шло, для портового сооружения — даже хорошо. Но, в принципе, как ни крути, это сарай, который совершенно разрушает стиль и дух Риги.)

Так что, согласитесь, нельзя сказать, что культура у нас недофинансируется.

— Однако все рыдают: оркестры, сельские библиотеки, дирижеры, писательские организации. Все жалуются на недостаток госдотаций.

— Потому что большая часть денег уходит не на собственно культуру, а на ее менеджмент. Почему с такой одержимостью продвигали проект Национальной библиотеки? Да потому что строительство — это отрасль, где проще всего закопать без следа громадные суммы. В пункты договора «Непредвиденные работы» и «Неоговоренные работы» можно вписать что угодно.

А какая помощь нужна живописцам, графикам, скульпторам?

Не подачки от государства и не гигантский сарай на набережной. Им надо помочь самим заработать на международном арт-рынке — в Голландии, Австралии, США. Что для этого надо? Мощные компьютеры, широкополосный высокоскоростной Интернет и легальный софт, чтобы перебросить картину в хорошем разрешении галеристу, выставить свои работы в виртуальных салонах и аукционах в Нью-Йорке, Лондоне, Сиэтле, Париже. Но у художников элементарно нет денег, чтобы абонировать такие услуги. На те деньги, что уже ухлопаны на «замок света», можно было обеспечить такой техникой даже сельские школы. Тогда наши дети жили бы не в консервной банке под названием «Латвия», а в огромном мире. Не уезжая из своего городка, они могли бы увидеть и Ренуара, и Пикассо, и Малевича.

Одаренный латвийский ребенок и взрослый, в котором в зрелые годы открылся талант, смогли бы выйти к огромной аудитории и получить мировое признание. Вот что на самом деле нужно мастерам культуры, но совершенно не нужно чиновникам от культуры, потому что при таком положении дел они становятся лишними.