Школа на переднем крае соцлагеря
Владимир Решетов
© Владимир Решетов
Опубликовано в журнале Бизнес КЛАСС 2013 № 2,
01.03.2013.
http://www.baltic-course.com/rus/zurnal_biznes_klass/?doc=71211
…Там, где несколько десятилетий назад козыряли друг другу советские офицеры и солдаты, где отоваривали продовольственные карточки жены офицеров, сегодня престижный курортный поселок. Яхт-клуб на берегу большого озера Реблин предлагает прогулки по каналам. Есть небольшие отели и ресторанчики над водой с прекрасным видом. В палисадах копошатся хозяйки, ухаживая за цветами. О нашей школе уже ничто не напоминает – на ее месте бетонная площадка, скрытая высокой травой. Только в кустах, перед бывшим интернатом, а ныне жилым домом лежит сильно потрепанная ленинская голова. Нет и Дома офицеров, куда мы ходили в библиотеку и на киносеансы. Но все же стоит дом, в котором жил я, откуда каждое утро ходил в школу.
| Выпуск 10 «Б». ГДР, город Фюрстенберг. Май 1970 года. |
Недавно я осуществил свою давнюю мечту, понятную многим, перешагнувшим известный возрастной рубеж, – приехать в те места, где когда-то жил, учился, где звенел выпускной звонок. Я побывал в Восточной Германии.
ИЗ «ПОГОРЕЛЬЦЕВ» В… КОНЦЛАГЕРЬ
Во второй половине 1960-х годов я в составе семьи военнослужащего оказался в этих краях. Отец мой был майором, зам. командира по технической части – отвечал за нефтепродукты и горюче-смазочные материалы. Жили мы на момент перевода отца к новому месту службы в маленьком (в два жилых дома, склад и казарму) городке на холме близ станции Пырлица Унгенской железной дороги. Прямо напротив, как на ладони, тоже на холме, через болотистую долину, стояло село Николаевка, в котором была начальная, то есть 4-классная школа. А если проехать на телеге или на газике несколько километров влево за околицу Николаевки, то там в степи можно было увидеть исторический обелиск – свидетельство военных походов князя Григория Потемкина-Таврического. Рядом с обелиском стоял куб, надпись на котором гласила, что именно здесь преставился знаменитый полководец.
Пырлица же была еще недавно, до Второй мировой, настоящим еврейским местечком. Название ее происходит от румынского слова «погорельцы». Несмотря на прокатившийся по этим местам огненный вал Ясско-Кишиневской операции, кое-что из свидетельств местечковости уцелело. На пустыре за новым зданием школы из земли торчали могильные плиты с надписями на непонятном языке. В парикмахерской стриг взрослых и детей грузный, словно прихлебывающий что-то при разговоре широкими губами мастер (жаль, не вспомнить имени!..). Он говорил со всеми клиентами на том языке, на котором было удобно клиенту. Со мной – по-русски, с некоторыми моими одноклассниками – по-молдавски, со своими односельчанами и приятелями – на идиш. Именно там я впервые услышал этот язык.
А еще там я услышал клезмеров и молдавских музыкантов, которые часто, когда проходили поезда из Кишинева на румынские Яссы, стояли на перроне и наяривали веселые смеющиеся мелодии – всегда звучал кларнет, бухал большой наплечный барабан с тарелками сверху, контрабасист, склонив голову, дергал струны своего инструмента, аккордеонист торопливо бегал не очень чистыми пальцами по клавиатуре. Мелодии были всегда одни и те же. Музыканты тоже. К тому же они были, кажется, в неизменном состоянии – навеселе. Но слушать мне их нравилось всегда.
Мама моя называла Пырлицу на жаргоне военных просто – «дыра». Конечно, попасть сюда после Ленинграда, города-музея с театрами, кино и какой-никакой светско-офицерской жизнью с танцами-вечеринками, а затем после менее привлекательного, но все же города Бельцы не было, скажем так, пределом ее мечтаний. В Пырлице мы прожили целых шесть лет. Здесь я пошел в школу. Закончил шестой класс. Но вот в 1966-м из разговоров родителей мы узнали, что накатанный, привычный для нас провинциальный, щедрый на урожаи всего, чего угодно, быт подходит к концу. Сборы помню не очень хорошо. Помню, что был запакован один контейнер с вещами, который поехал на Украину, к сестре моей мамы, в Винницу. А второй направился в Германию. Шумно, за общим столом на улице, вскладчину, с песнями под отцовский аккордеон (трофейный, как он говорил), с морем местного вина и горами вкусных закусок отпраздновали наш отъезд. Отец уехал к месту службы раньше нас. Мы же с мамой и сестрой отправились на перекладных поездах через Киев, потом через Брест в настоящую для нас заграницу. Хоть и социалистическую.
К моему тогдашнему изумлению, из провинциального местечка в Молдавии я попал не куда-нибудь, а в... печальной памяти концлагерь Равенсбрюк. Здесь, на территории бывшей фабрики смерти, размещались части Группы советских войск в Германии. А мы жили в тех же домах, в которых еще каких-то двадцать лет назад обитали эсэсовские офицеры и надзирательницы… Такая вот ирония судьбы…
Конечно, все мы, дети военных и штатских служащих, прекрасно знали о происходившем в годы Второй мировой войны на этой земле, на живописных берегах озера Шведт. Не раз бывали в музее лагеря, находили неподалеку от дома много свидетельств страшной эпохи. Нам казалось, что даже запах деревянных балок на балконах домов какой-то особенный, сохранившийся с тех чудовищных лет…
ПЕРВОЕ ПОСЛЕВОЕННОЕ
Попасть в те годы за границу было для многих в СССР пределом мечтаний. А приехать жить в ГДР, в течение нескольких лет слышать чужой язык (конечно, недавнего врага), «быть на переднем крае социалистического лагеря» и в то же время одеваться в иностранное, смотреть западное (!) телевидение – это что-то уже за пределами обычного, равное полету в космос, только без риска для жизни. Мы – дети Группы советских войск в Германии, первое послевоенное поколение – брали от этого все, что было возможно.
Кто-то из нас жил в военных городках за забором с непременной колючей проволокой, с охраняемым контрольно-пропускным пунктом; кто-то, как я и многие другие, мог свободно ездить на велике из одного городка в другой, ходить в кино на западные фильмы с немецким переводом, собирать ягоды и грибы в окрестных лесах, лакомиться мороженым в невиданных вафельных формочках, по субботам смотреть по западногерманскому ТВ самую «битловскую» программу «Бит-Клуб», боевики и американские детективы, а по радиоприемнику «Спидола» слушать знаменитое «Радио Люксембург», а еще хуже того – совсем уж антисоветское «Радио Свобода». То, что было запрещено и недоступно на родине, здесь было в пределах легкой досягаемости. При этом – без особого надзора всевидящего ока известного всем комитета (Комитета государственной безопасности, КГБ СССР. – Прим. ред.). В какой-то степени нас можно было отнести к тогдашней элите общества. Правда, нашей, детской заслуги в этом не было.
Наша, «равенсбрюкская» свобода объяснялась просто: нельзя было обнести забором территорию бывшего лагеря, где уже существовал музей, стоял мрачным напоминанием холодный крематорий, высились памятники жертвам нацизма.
| Володя Решетов c гитарой на армейской полосе препятствий, рядом одноклассница Галя Молодцова и классный руководитель, Лидия Яковлевна Авдеева. |
ВСПОМНИТЬ ВСЕ…
Многое всплыло в памяти, когда я в начале нынешнего октября приехал на автобусе из Берлина и вновь ступил на знакомую брусчатку. Как и сорок с лишним лет назад, на развилке у въезда в Равенсбрюк – памятник Матери знаменитого скульптора Фрица Кремера, указатель к музею. Пешком пройдя тот самый когдатошний путь в обратном направлении – от Фюрстенберга до Равенсбрюка, увидел я знакомые дома. Они ничем внешне почти не изменились. Только стали выглядеть более ухоженными, обновленными. На перекрестке, где обычно начинался наш ежевечерний «бродвейский променад», табличка – Jugendherberge («Молодежная турбаза»). Возле каждого крыльца, где мы некогда задумывали свои проделки, надпись о нынешнем предназначении здания. Где хостел, где столовка.
Переживаний от встречи с прошлым у меня не было. Просто потому, что почти обо всех переменах я заранее узнал в Интернете. Теперь весь комплекс зданий на территории бывшего Равенсбрюка – часть музея и центра памяти, где регулярно проходят слеты молодежи, студентов со всех концов света. В день, когда я оказался у своего бывшего дома, здесь хлопотала большая группа китайцев. Во дворе у них было что-то вроде барбекю. (Мы себе такого когда-то позволить не могли…)
Восемь типовых «эсэсовских» домов отданы музею. В одном из них неподалеку теперь впечатляющая экспозиция, посвященная надзирательницам концлагеря – их появлению здесь, системе отбора, биографиям, судьбам после войны (судам, приговорам)…
А вот большая часть прекрасных некогда, добротно возведенных особняков (мы их называли «генеральскими») сегодня стоят, окруженные предупреждающими табличками, медленно приходя в ветхое состояние. Лишь один, крайний из них, приведен в порядок; он тоже часть музейной экспозиции, повествующей об эсэсовцах, чинах младшего офицерского состава.
На месте хорошо знакомого мне старого здания музея сегодня большой темный параллелепипед – информационный центр с выставками, мультимедийными возможностями, библиотекой, книжной лавкой. Перед ним – большая автостоянка.
Огромная территория бывшей фабрики смерти постепенно все больше становится похожей на мемориальное место, где реконструируется память. Цель – та же, что и десятки лет назад, при другой власти: это не должно повториться.
Сегодня часть экспозиции музея Равенсбрюка, как и прежде, находится в бывшей одиночной тюрьме лагеря. Здание внутри сильно изменилось за те 40 лет, что я здесь не был. Почему-то значительно уменьшилось количество экспонатов, настоящих артефактов лагерной жизни. Странно, но я не нашел стенда, посвященного матери Марии. Правда, на бывшей лагерной стене «коридора расстрелов», у входа в музей появилась памятная таблица, на которой на немецком, французском, и русском языках написано: «Мать Мария Скобцова претерпела здесь мученическую смерть. Канонизирована православной церковью» (в переводе с немецкого последние строки звучат так – «провозглашена святой»).
…Мне довелось прожить в Равенсбрюке почти три года. Странное было там всегда ощущение. Война давно кончилась. Но дыхание смерти как будто бы нет-нет да овевало стены домов, налетало с холодным апрельским ветром, когда сюда съезжались в годовщину освобождения лагеря десятки тысяч людей со всего света. Помню потрясение, когда однажды в воскресенье я вышел прогуляться из дому и вдруг увидел, как на крыше крематория… подновляют трубу!.. Конечно, это была реставрация музейного объекта. Но мне почему-то стало страшно.
А потом моего отца перевели служить в штаб армии, и мы переехали в Фюрстенберг.
| Приехать жить в ГДР, слышать чужой язык (недавнего врага), «быть на переднем крае социалистического лагеря» и в то же время одеваться в иностранное, смотреть западное (!) телевидение … Мы – дети Группы советских войск в Германии – брали от этого все, что было возможно. Слева направо: Володя Решетов, Яша Таякин, Саша Демин. |
ШКОЛА И СТРАНА, КОТОРЫХ НЕТ
Учились мы в советской школе в две смены, как и наши сверстники за двумя восточными границами. Но разница все же была. Наши учителя, персонал попадали сюда по набору и в результате конкурса. Говорят, отбирали тщательно. Не ручаюсь, но нам говорили, что наши педагоги – лучшие в СССР, большей частью из Москвы. Школ советских на территории Восточной Германии было немало. Наша – под номером 27. Помню, на бланке для выпускного сочинения слева вверху стоял синий штамп, на котором был герб РСФСР и надпись – «Министерство просвещения». Выпускники в 90% случаев становились студентами советских вузов. Чем мы гордились и на что надеялись сами.
Небольшой город Фюрстенберг-на-Хафеле расположен в 85 километрах севернее Берлина, в краю, который славится своими озерами, соединенными системой каналов. Здесь нетронутая природа, ландшафты – на зависть пейзажистам, рыбный рай – для любителей посидеть с удочкой. В этом городе со старинной церковью XIII века несколько лет жил (почти двести лет назад) знаменитый открыватель Трои Генрих Шлиман. Я узнал об этом, еще учась в школе, и тоже был горд.
Военный городок, в котором располагалась школа, находился на окраине Фюрстенберга. (В годы нацизма, как нам говорили, тут на виллах на берегу озера отдыхали асы начальника нацистской авиации Германа Геринга.) Как и положено, отделенный шлагбаумом и проволочной (не кирпичной ) оградой , а с другой стороны естественной преградой – озером Реблин, здесь базировался штаб 2-й танковой армии, знаменитой по боевым действиям Второй мировой войны. Здесь жили семьи офицеров, прапорщиков, а также так называемых вольнонаемных.
Сюда нас к началу уроков привозили специальными автобусами – из Равенсбрюка, Нойтимена, Нойштрелица, Лихена, Дрегена, Данненвальде, Гранзее и других окрестных мест, где базировались советские части. А после уроков развозили по домам.
Самым главным событием после школьного дня бывала попутная поездка за мороженым. Водитель и старший автобуса, вопреки предписаниям, часто шли детям навстречу, автобус тормозил недалеко от церкви, и мы со всех ног неслись в кафе тратить сэкономленные на завтраках пфенниги.
Зимой, в преддверии Нового года, в одном-единственном магазине и только один день продавали шутихи, фейерверки, петарды. Все по документам. Сколько было ухищрений, чтобы прибавить себе возраст и купить эту волшебную пиротехнику!.. Помню, спешил пройти три километра от Равенсбрюка и попытаться купить-таки хоть пачку петард за 2 марки 80 пфеннигов. И, когда удавалось, радости не было предела…
...Наверное, это правильно: страна, освободившаяся от чужих войск, пусть и победивших в страшной войне, имеет право строить новую жизнь и смотреть в будущее. Теперь она стала единой. Хорошо, что мы можем уже свободно приезжать сюда, без горечи вспоминать свои отроческие годы и все же чувствовать себя почти как дома…
Мы – уцелевшая рота
Из фронтового полка,
Битая жизнью пехота,
Не по зубам и волкам.
Взгляд не затравленный – дерзкий,
Не заржавели штыки.
На предпоследнем отрезке
Мы на подъем так легки…
Соль осыпает погоны
Пятнами старых грехов…
Кто же нас в бой этот гонит,
Двери закрыв на засов?..
Нам не вернуться к наследству,
Грудь остужая свинцом.
Мы возвращаемся в детство,
Падая в небо лицом…
25.04.2008. - 26.09.2009.
Берлин – Фюрстенберг – Равенсбрюк – Рига
Отзывы друзей на «Одноклассниках» после публикации фотоальбома о поездке
Юрий Байбус (Хабаровск, Россия): «Как будто побывал в детстве».
Людмила Доценко (Старушкина) (Нью-Йорк, США): «Спасибо, как будто погуляла по родным местам».
Татьяна Дашина (Москва, Россия): «Все мы тоскуем по детству. Именно так».
Елена Середкина (Рига, Латвия): «Спасибо за фотографии и интересные комментарии к ним!!! Дорога в школу, указатель – Лихен, красивые и родные места... Ты напомнил, какое счастливое детство у нас было!!!»
Наталья Луговская (Минск, Беларусь): «Смотрела и плакала...»
Сергей Харин (Санкт-Петербург, Россия): «Еще сильнее захотелось самому побывать в Фюрстенберге!»
Наталия Аладникова (Находка, Россия): «Помнится, мы несколько раз ездили классом в Равенсбрюк убирать территорию, то ли весной, то ли осенью. Заходили в бараки и смотрели выставленные экспонаты. Я после этого по несколько дней не спала. Сейчас думаю, как вы жили рядом с этим?»
| Владимир Решетов, продюсер, руководитель концертного агентства «Гамаюн». |
