РУССКАЯ ФИРМА «ЭРБАУЕР» Берг - 1944
Ростислав Полчанинов (США)
ЗА СВОБОДНУЮ РОССИЮ
Но. 14 (34) октябрь 2003 г.
==== СООБЩЕНИЯ МЕСТНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ НТС НА ВОСТОКЕ США ====
R.Polchaninov, 6 Baxter Ave., New Hyde Park, NY 11040, USA rpolchaninoff@mindspring.com
Покидая Ригу, жена решила вести дневник и записала: «Был яркий соднечный день 18 июля 1944 г., когда мы складывали свои последние пожитки, чтобы с вечерним поездом отправиться в путь. Не без горького чувства сожаления смотрела я на голые стены славной комнатушки, в которой мы прожили почти полгода. Но плакать не хотелось. Что значит Рига по сравнению с нашим родным Псковом? С особенным сожалением покидала Ригу мама. Как никак, а одно то, что кругом были русские уже много значило для неё».
«19 июля рано утром мы были на границе Литвы и Германии. Смотрела из поезда на окрестности. Больше всего меня удивляло, поражало даже – это красивые, опрятные деревни. Некоторые из них можно было принять за небольшие города. Я так и не могла понять, что это. Похоже на колхоз, но опять же для колхоза это слишком роскошно – хорошо одетые крестьяне и крестьянки, каких у нас почти не встретишь. Всё это заставило лишний раз задуматься над самым больным вопросом – почему у нас не так, почему мы бедны и оборваны?»
«Вот и Тильзит. Пересадка. Выгрузили вещи на платформу и стали искать багаж. Багаж и наши билеты были только до Тильзита. В Риге дальше Тильзита билетов не давали. У Славы было приглашение на работу в Цнейм (Znaim - по-чешски Зноймо, город в Судетской области) и нам дали билеты туда. Написав новые бирки на вещи, мы их снова сдали в багаж». Про Цнейм жена написала: «Вот и юг. Спелые поля, виноградники, леса из акаций, абрикосы. Интересно, но и тяжело в одно и то же время. Как далеко я от родины! Бедная моя мама, куда пришлось ей попасть на старости лет!»
В Цнейме жили Белоусовы, друзья нашей семьи, и у них мы остановились. Елизавета Ивановна была врачом в местной больнице, а её брат, член НТС, был управляющим государственного имения в Лехвитце, недалеко от Цнейма. Приехав, я отметился в полиции как приехавший из Сараева (в годы войны Хорватия), получил на себя жену и тёщу продовольственные карточки, обменял оккупационные марки на «рейхсмарки», отдохнул пару дней с дороги и поехал в Вену к Ивану Семёновичу Светову (1902-1982), который когда-то был моим скаутским начальником. В Вене он был одним из руководителей местного НОРМа, имел знакомства, и я надеялся с его помощью найти себе работу в Вене и перевезти туда семью.
По случаю моего приезда был устроен сбор отряда, на котором я рассказал о моей работе с молодёжью в Пскове и Риге, и закончил описанием скаутского подпольного Дня св.Георгия в Риге. Ребята слушали внимательно и было видно, что переживали события. После сбора Светов познакомил меня с девушкой, родственницей Манакина, человека, занимавшего крупную должность в хорватской строительной фирме «Антон Фринта». Его родственница уже помогла устроиться нескольким людям и охотно взялась замолвить за меня слово. Мне было сказано когда явиться в канцелярию, и я был уверен, что всё будет в порядке.
Оно так и получилось, хотя и не сразу. Когда я явился в канцелярию и сказал кто я, родственник девушки довольно резко сказал мне, что ему про меня уже сказали, но что он мне ничем помочь не может. Он подчеркнул, что фирма «Антон Фринта» хорватская фирма, и что не-хорватам там делать нечего. Я его не перебивал, а когда он кончил, дал ему свой хорватский паспорт и сказал, что я именно и пришёл к нему, как хорватский подданный в хорватское учреждение.
Человек просто просиял. Он сказал, что рад моему прибытию, так как фирме как раз был нужен человек, чтобы замещать служащих, отбывающих в Хорватию в отпуск. На всякий случай, он спросил меня говорю ли я по-немецки, и, получив утвердительный ответ, пошел с моим паспортом к хозяину. Я был немедленно принят на службу и отправлен в Берг, где фирма вела строительные работы.
Служащие канцелярии были искренно рады моему приезду. Ведь работа уехавших в отпуск раскладывалась на оставшихся как лишняя нагрузка. В отпуск уезжали не только служащие канцелярии, но и рабочие, только далеко не все. Для уезжающих нужно было в Вене оформлять визы, а в Энгерау получать дорожные продовольственные карточки. Кроме того, мне надо было ежедневно ходить по разным делам к немецкому начальству, руководившему всеми строительными работами.
Рабочие, узнав, что я русский и православный, были со мной откровенны. Оказывается, большинство из них были сербы из Лики, которая также называлась Краиной, потому, что была до 1878 г. австрийским приграничьем («у края») с принадлежавшей туркам Боснии. Они были как раз теми, которые в отпуск в Хорватию не ехали. На мой вопрос – почему?, они мне прямо сказали, что дома у них никого нет, да и самих домов-то нет, и, что их, как сербов, в Лике ждет кровавая расправа усташей. Они благодарят Бога, что немцы забрали их в Германию на работу и таким образом спасли от верной смерти.
Пока я, заменяя то одного то другого служащего, знакомился со всей системой работы, в Вену прибыли руководители «Эрбауера», Болдырев, Виноградов и Поздеев. Болдырев знал, что в Вене ему сможет помочь член НТС, работавший в хорватской фирме «Антон Франта», которая работала подрядчиком на постройке фабрики амуниции в Берге у немецкой фирмы «Leichtmetall”. Болдырев с Виноградовым и Поздеевым поехали в Берг на переговоры и, идя в канцелярию “Лейхтметалла”, встретились со мной. Болдырев меня не знал, но Виноградов и Поздеев, с которыми я был знаком, обрадовались встрече, и спросили меня, что я тут делаю. Узнав, что я работаю в фирме “Антон Фринта”, Болдырев стал расспрашивать меня об обстановке. Я рассказал о положении дел вообще и, в частности, о возможностях, которые открываются перед “Эрбауером”. Свой рассказ я закончил словами, что не “Эрбауер” нуждается в “Лейхтметалле”, а “Лейхтметалл” в “Эрбауере”.
Дело в том, что за привлечение рабочих без помощи биржи труда, фирмам полагались премиальные деньги и право увеличить штат служащих в канцелярии, что иногда было дороже денег, так как давало возможность устроить кое-кого на лёгкую работу и приобрести кое-какие связи.
Руководству «Лейхтметалла» Болдырев сказал, что он представляет брестскую фирму «Эрбауер» и приехал чтобы договориться об условиях работы и места жительства для своих рабочих. На вопрос, сколько у него рабочих, Болдырев сказал, что, примерно, 500, а на вопрос где они, ответил, что двигаются несколькими транспортами из Бреста, и что он, сами понимаете, затрудняется сказать, ни где они, ни когда сюда прибудут.
Руководство Лейхтметаллом всегда нуждалось в рабочей силе. В своё время оно пыталось получить группу венгерских евреев, для которых были даже приготовлены бараки, окруженные высоким проволочным забором с электрическим током, но из этого ничего не вышло. На Лейхтметалл работали итальянские и советские пленные. Итальянцы были теми, которые после капитуляции Италии отказались продолжать воевать на стороне немцев. Они были разоружены и отправлены за проволоку, но многие ходили на работу без конвоя и получали такое же питание, как и вольнонаемные рабочие и ещё в добавок пакеты от Красного Креста. Они не скрывали, что предпочитают работать как пленные, а не рисковать жизнью на фронте. Другое дело наши русские пленные. Они были на голодном пайке под строгой немецкой охраной, и всякое общение с ними было жителям лагеря строго запрещено.
Бараки, предназначенные для евреев, пустовали, и «Лейхтметалл» решил их предложить Болдыреву для первой партии рабочих. Болдырев сразу согласился, и руководство «Лейхтметалла» не скрывало от него своей радости. Болдырев был тоже доволен, но в то же время и озабочен. Он обещал 500 рабочих, а такого количества у него не было и не могло быть.
Но Болдырев знал, что в Утрата около Лицманштадта (по-польски Лодзь) находился лагерь инвалидов восточных легионов и русских вспомогательных частей. Начальником лагеря был балтийский немец, а его помощником член Союза, окончивший в Дабендорфе Школу пропагандистов РОА, Евгений Иванович Гаранин (Арбенин). Жизнь в этом лагере во всех отношениях не была веселой и Болдырев рассчитывал найти там работоспособных людей, которые, чтобы вырваться из лагеря и что-то подработать к своей инвалидной пенсии, согласились бы поступить на работу в «Эрбауер». Приехав в лагерь, Болдырев устроил собрание, нашел человек 60 желающих, и 3 августа приехал с ними в Берг. Среди приехавших были квалифицированные рабочие и это сразу внушило доверие у руководства «Лейхтметалла» к Болдыреву. Доверие еще более укрепилось, когда из Бреста прибыл первый транспорт. С этим транспортом прибыл и инвентарь фирмы. Заведовал складом Дмитрий Тюнеев. На складе было много нужных инструментов и много гвоздей, в которых чувствовался острый недостаток, но были и ненужные вещи, с которыми Тюнеев никак не мог расстаться.
После первого транспорта стали прибывать и следующие. В этих транспортах в большинстве были нетрудоспособные беженцы, а настоящих рабочих было не так уж много. Своего транспорта у «Эрбауера» в Берге не было, пока не приехал Сергей Владимиров на своём грузовике прямо из Минска. Потом, совершенно случайно и неожиданно, «Эрбауер» обзавелся своим конным транспортом.
Это случилось незадолго до отправки первого транспорта в Тюрингию, в Нидерзахсверфен (Niedersachswerfen). С Дона двигалась на своих подводах группа донских казаков, уходящих от наступавшей Красной армии. По дороге в Казачий стан в Северной Италии они остановились переночевать в лагере иностранных рабочих в Берге. И казаки, и их кони устали и изголодались в пути. Их, как русских, направили в «Эрбауер». Казаков накормили и отправили спать в один из пустующих бараков, а коней пастись в поле за лагерем.
В Берге была небольшая канцелярия «Эрбауера» с Виноградовым во главе. Виноградов договорился с казаками, что они останутся в Берге и поступят на работу в «Эрбауер» вместе со своими лошадьми. Это было приобретением для «Эрбауера», нуждавшегося в транспорте, а для казаков спасением от насильственной выдачи, которая бы их неминуемо ожидала в Лиенце.
Несмотря на мою работу в хорватской фирме, я все-таки не мог получить отдельной комнаты и мне, в конце концов, пришлось привезти семью в рабочий лагерь и как-то устроиться в большом бараке на нарах без перегородок. Жена записала в дневнике:
«Барак был страшно грязный. Пол никто не подметал, и когда мама стала подметать, так все удивились. В бараке живёт безработная интеллигенция. Убирать они считают ниже своего достоинства. В углу женщина с поломанной рукой. При эвакуации поезд был подорван партизанами. Её 19-летняя дочь была убита. Она очень тяжело переживает эту потерю. Интеллигенция старается зачислиться у немцев какими-нибудь важными специалистами. В воскресенье было богослужение в недостроенном бараке. Священник о.Митрофан говорил проповедь. Я тоже была там. Народу много собралось. Говорил очень просто, доступно пониманию каждого, и правдиво. Многие плакали. Здесь действительно церковь объединяет всех. Этого не почувствуешь на родине. где всюду свои, где на тебя смотрят как на равного, где везде можешь говорить по-русски.»
Через этот барак, в дождливую погоду проходили люди, не желавшие его обходить по слякоти. Жена моя ожидала ребенка, и я усиленно искал хоть небольшую, но отдельную комнату. Ради отдельной комнаты я перешел на работу из хорватской фирмы в «Эрбауер» на должность заведующего продовольствием. Нам предоставили маленькую комнатку, в которой предполагалось сделать уборную. Мы были очень рады. 8 сентября у нас родилась дочь Людмила.
Союзная авиация часто пролетала над Веной и Братиславой. Дневные, а ещё более ночные воздушные тревоги изматывали людей. В любое время и в любую погоду людей выгоняли из бараков в поле, хотя надобности в этом не было. У союзной авиации были куда более важные объекты, и в Вене, и в Братиславе, чем лагерь рабочих строящих какой-то завод. Людей выгоняли лагерные полицейские, а все они были хорватами, и со всеми у меня были хорошие отношения, наладившиеся ещё во время, когда я работал в канцелярии фирмы «Анте Фринта». Я их просил, ради ребёнка нас не выгонять в поле, и они нас не трогали.
Людмила родилась в Вене в университетской клинике, где, как и во всех австрийских больницах, отношение к иностранцам было отвратительным. Австрийки помещались в просторных больничных палатах, за ними был внимательный уход и полная помощь и забота. Иностранки же лежали в коридорах на полу и должны были, во время частых тревог, идти без посторонней помощи в бомбоубежище в подвале госпиталя, и еще нести на руках своих младенцев. Австрийкам же, конечно, помогали медсестры.
Мы попросили Светова, который помог мне найти работу в Вене и устроил жену в госпиталь, быть крестным отцом, а крёстной записали Белоусову, оказавшую всей нашей семье радушный прием у себя в Цнайме. Надо ж было так случиться, что к Светову, когда ему надо было ехать на крестины, нагрянула полиция с обыском. Он был антифашистом и кто-то на него донёс. Ничего у него не нашли, но приехать на крестины он не смог. Тогда я попросил приехавшего на крестины из Зальцбурга Мартино быть крёстным отцом. Белоусова же вперёд сказала, что приехать не сможет, и ее заменила одна наша знакомая солагерница. Крестил Милочку наш лагерный священник о.Митрофан Зноско.
С Мартино приехал и Юра (Георгий Львович) Лукин (р.1922), который был начальником Центрального штаба НОРМ, и подпольного Германского отдела организации разведчиков, и членом ИЧ – Инструкторской части этой подпольной организации.
Мартино пожелал обсудить со мной, с Лукиным и с проживавшим в лагере Берг Поздеевым сложившуюся обстановку в связи с подготовкой Власовского манифеста, о котором всем нам было известно от НТСовского руководства. Речь шла об участии Мартино, братьев Николае Николаевиче (р.1921) и Андрее Николаевиче (р.1923) Доннер, Лукина и ещё некоторых разведческих руководителей в предполагаемом Молодёжном отделе Гражданского управления РОА. Братья Доннеры были членами НТС, возможно, что и Лукин тоже. Впрочем, когда шла речь о разведческих делах, то принадлежность к НТС не играла никакой роли. Было решено, что участие в Гражданском управлении РОА может открыть для нас новые возможности работы с молодёжью, но мы, проживающие в Берге и работающие в фирме Эрбауер, решили никуда не ехать, а остаться на своих местах.
Лагерный священник о.Митрофан Зноско (впоследствии епископ Бостонский), прибыл из Бреста в Вену своим путём. В свой книге воспоминаний «Хроника одной жизни» (М., 1995, С.137) он писал:
«Чтобы избежать щупальцев «Арбайтсамта», сразу снесся с Германским митрополитом Серафимом, а в августе был зачислен в клир Германской епархии, а в сентябре 1944 года получил удостоверение в том, что на меня, проживающего в лагере фирмы «Лейхтметалл» (Берг-Энгерау) и состоящего на работе в этом лагере, возлагается обслуживание и духовное окормление православных рабочих и служащих этого лагеря. Я продолжал жить в Вене, на субботу и воскресенье выезжая в Берг для совершения богослужений».
Богослужения совершались в недостроенном бараке без дверей и окон. Рабочий «Эрбауера» Антоний Грицюк сделал из дерева две невысокие загородки и арку, символизирующие Царские врата, чтобы отделить алтарь от молящихся. Он это приносил, он это уносил и он же прислуживал, подавая кадило. Ни свечей, ни подсвечников не было.
Далее владыка Митрофан пишет: «Получил письмо от о.Георгия Лукашука. Жалуется на свое рабское положение. Его загнали со знаком «ОСТ» на тяжелые работы к немецкому фермеру. При содействии митроп.Серафима удалось мне вызволить его из его рабского положения и устроить в фирме «Лейхтметалл»». О.Георгий не мог быть принят в Эрбауер на должность священника и ему пришлось работать плотником. Правда, дважды в неделю, вместо работы на строительстве, он приходил в школу на уроки Закона Божия.
В сентябре 1944 года мне удалось организовать русскую школу для детей младше 12 лет. Более старшие были рабочеобязанными. Фирма «Лейхтметалл» охотно дала согласие на организацию школы, так как это решало вопрос присмотра, если не за всеми, то во всяком случае, за наиболее беспокойной группой детей 9-11 лет.
Набралось 16 мальчиков и девочек. За исключением двух девочек, все были детьми рабочих или служащих «Эрбауера». Занимался я с ними русским, немецким и арифметикой, а под конец мы пели, играли, и я рассказывал кое-что из русской истории. Русской истории, как предмета, не было, так как на преподавание русской истории у меня не было разрешения от немцев, да я его у них и не спрашивал, чтобы не получить отказа. Получив отказ, я бы не смел, под видом случайного рассказа, все же кое-что рассказать.
Для покупки немецких букварей и тетрадок мне надо было, получив соответствующий документ от фирмы, поехать примерно 3 км. на восток (одна остановка по железной дороге) в соседний город Энгерау. До войны это было предместьем Братиславы – Петержалка, на южной стороне Дуная. Учебников для арифметики у меня не было, а для русского чтения я пользовался вывезенными из Пскова книжками – сказками Андерсена и «Хижиной дяди Тома». Два раза в неделю в школе о.Георгий Лукашук преподавал Закон Божий. Занятия происходили в недостроенном бараке, без окон и электрического освящения. Зимой там заниматься было бы невозможно, но я отбыл из Берга с первым транспортом в ноябре 1944 г. и с моим отъездом школу закрыли.
Будучи ещё в Риге, для связи псковских ребят я выпустил рукописный журнал «Перезвоны». В Берге же 1 октября я выпустил второй номер журнала. В нём я рассказал на что похож рабочий лагерь, в котором живу, написал о лагере НОРМ в Цойчахе и, главное, привёл выдержки из писем ребят, попавших кто куда. Это были выдержки из писем псковичек – Нины, Лёли и Лиды, а также Лидиной подруги Гали, которая, прочитав первый номер «Перезвонов», решила написать мне тоже письмо. Владимир, член Венского НОРМа, ознакомившись у Светова с первым номером, тоже решил написать. Нина кончила своё письмо словами: «Спасибо за посланные журналы. Прочитав «Перезвоны», мне так захотелось очутиться на колокольне среди своих ребят и учителей. Как хорошо Мира описала свою жизнь...». Примерно, так же писали и другие. На последней странице было сказано: «Перезвоны пишутся в 5 экземплярах и не могут быть посланы одновременно всем. Для этого номера установлена следующая очередь: Нина – Лида – Галя и Володя – Лёля. Последние должны были возвращать журналы мне.
Работа «Эрбауера» в Берге совпала с массовыми арестами членов НТС по всей Германии, но никого из членов Союза, работавших в Берге, эти аресты не коснулись. Наоборот, среди рабочих скрывались кое-кто из руководителей. Однажды я встретил Редлиха, с которым был знаком по Берлину. Я обратился к нему, назвав его Романом Николаевичем, но он ответил, - «ошиблись, я Воробьёв».
В другой раз ко мне привели незнакомого человека, который назвался то ли Поморцевым, то ли Тамарцевевым. Мне сказали, что он член Союза, скрывается и очень скучает без книг. Меня спросили, не найдётся ли у меня какая-нибудь интересная книга. У меня было довольно много книг, я их ему показал, и он кое-что выбрал. Больше я его не видел, но, примерно через десять дней, тот же человек, который его ко мне привёл, сказал, что Поморцева (или Тамарцева) здесь больше нет, и вернул мне мои книги. Увы, не всегда все так поступали, и у меня, из-за этого, кое-какие книги пропали. В «Эрбауере» скрывались и другие члены НТС, спасшиеся таким образом от ареста.
Положение в Берге становилось всё болеё и более тревожным. В Словакии 28 августа1944 г. вспыхнуло восстание. Помню, как гремели немецкие танки, проходя по шоссе мимо нашего лагеря. Красная армия уже 6 сентября подошла к границам Югославии, а 8 сентября коммунисты захватили власть в Болгарии. Болдырев понял, что дальше ждать нельзя. Но что делать? «Эрбауер» работает на военном строительстве, и никто не разрешит «Эрбауеру» уйти с работы, как бы она ни была бессмысленна.
Но Болдырев нашел выход из безвыходного положения. Михаил Яромирович Горачек, член пражского отделения Союза, работал в Нордхаузене (Тюрингия, Германия) в фирме, которая была связана с производством немецких ракет «Фау». Как и все немецкие фирмы, эта фирма нуждалась в рабочих. На неё, под наблюдением СС, работали тысячи, как мы тогда говорили, «полосатиков» или «кацетчиков» (зеков). Вот при помощи этих, тогда всесильных СС-овцев, Болдыреву и удалось вырвать работников «Эрбауера» из рук «Лейхтметалла». Чтобы план не был сорван, всё это делалось под строжайшим секретом. Только потом я узнал, что в Берг приехал СС-овец со списком работников «Эрбауера» и просто приказал руководству Лейхтметалла отпустит перечисленных людей на более важную работу.
Первый транспорт, около ста человек, под руководством Монтвилова, отбыл из Вены в субботу вечером 11 ноября 1944 г. в неизвестном направлении. Нас поместили в товарные вагоны; с нами было несколько казачьих семей с лошадьми и подводами. Мы были в этом транспорте, и сопровождавший нас СС-овец, на мой вопрос куда мы едем, ответил коротко: «приедете, увидите, и ни о чем меня больше не спрашивайте». Ехали мы шесть дней. Нас все время то отцепляли, то прицепляли к каким-то товарным поездам. Жена написала в дневнике:
«Всю неделю провели в ужасных условиях в товарном вагоне. Народу было как селёдок в бочке. Человек двадцать».
Мы, конечно знали, что в Германии полно концлагерей; «полосатиков» в их полосатой бело-голубой одежде мы впервые увидели на какой-то станции, кажется, на четвертый день путешествия. Потом, чем дальше мы ехали, тем чаще встречались нам на станциях группы заключенных, работавших под охраной СС-овцев. Истощенные люди, падавшие в обморок от непосильной работы, произвели на нас гнетущее впечатление.
В пятницу 17 ноября поздно вечером наш «транспортфюрер» объявил, что мы приехали, но приказал переночевать в теплушках. Жена записала в дневнике:
«Выйдя из вагона я увидела сказочную картину – невысокая гора, освещённая электрическим светом. Но какое-то необъяснимое чувство страха закралось в душу. Утром погрузились на наши подводы, и нас повезли на местожительства. Я никогда не думала, что в такой тесноте могут жить люди. Нас четверо, и еще семью инж. Ивана Анто-
новича Николаюка (три человека) поместили в маленькую комнатку. Страшно подумать, как мы будем жить. Между нар, в узком проходе стояла коляска Милочки. Здесь же кухня, здесь же стирка. Тяжёлый воздух. Только когда выйдешь из дома, так вздохнешь свободнее, да и то только немножко. Так мы прожили три недели».
Нас поразило, что на горе не было затемнения. Там находился знаменитый концлагерь «Дора», где днем и ночью шло строительство подземных фабрик, которые выпускали ракеты «Фау». Я был свидетелем, когда немцы из Нидерзахсверфена запустили свою последнюю ракету по наступавшим англо-американцам.
Рано утром в субботу 18 ноября мы погрузили личные и казённые вещи на казачьи подводы и двинулись пешком через Нидерзахсверфен к нашему новому месту работы, которое называлось «Baustelle B-3B”. Мы не имели права никому говорить где мы находимся, а почта для нас приходила на «В-3В» в Нордхаузен. Всю субботу и воскресенье мы были заняты устройством на новом месте.
В понедельник в 6 часов утра рабочие должны были приступить к постройке бараков – сперва для себя, чтобы избавиться от ужасной тесноты, а затем для оставшихся ещё под Веной служащих и рабочих «Эрбауера». Работать требовалось до 6 вечера, с часовым перерывом на обед. В месяц нам полагалось всего два выходных дня.
Не успели мы разместиться в новых бараках, как прибыл второй транспорт, и нам пришлось снова уплотняться и снова строить бараки для себя и для ожидавшегося в скором времени последнего транспорта из Берга. Теснота была причиной множества мелких взаимных обид, но зато наши строители работали не за страх, а за совесть, так как знали, что работают не на немцев, а на себя.
За вторым транспортом прибыл и третий. Его организовал Монтвилов. Для этого он из Нидерзахсверфена вернулся в Вену, чтобы помочь русским людям, примкнувшим к «Эрбауеру», уехать подальше от приближавшейся линии фронта. Среди этих людей были члены Союза Юрий Владимирович Изместьев (1905-1991), у которого незадолго до этого скончалась жена, Запасов с семьей и Сергей Владимирович Трибух с семьей, которому Монтвилов поручил возглавить последний транспорт.
На этом закончилась история «Эрбауера» в Берге, и началась последняя глава – «Эрбауер» в Нидерзахсверфене.
Р.Полчанинов
