Сумма геммологии
Сергей Николаев
«Час», 29 июня 1999 года
Евгения Анатольевна Строганова (в девичестве Шалина) — геммолог. То есть специалист по драгоценным камням. Почти все нынешние латвийские специалисты изучали тонкости профессии с ее помощью. Сейчас она на пенсии. Моложавая, подвижная женщина из русской интеллигентной православной семьи, истоки которой документально прослеживаются в Латвии с 1800 года.
Генеалогия
— В 41-м году, перед самой войной, нашу семью должны были выслать. Но как в жизни бывает, сведения об этом просочились. Кто-то маме сказал: «Шура, уезжай из Риги срочно!» Мы уехали в Ропажи к ее приятельнице. И отец с нами.
Дед, судья Николай Иванович Шалин, не послушался, сказав, что это враки. И оказался в ГУЛАГе, где и погиб в 42-м году. Бабушка, Анна Епифаньевна, была выслана в Красноярский край. Второй раз ее выслали в 49-м. Вернулась только после хрущевской оттепели.
Я про ГУЛАГ знала уже с 49-го года. Была еще ребенком, а папа мне все рассказывал. Всегда возмущался: «Что вы все как стадо баранов? Женя, имей свое мнение, будь человеком!»
Папу, Анатолия Николаевича Шалина, очень уважали как хорошего юриста и порядочного человека... Он коллекционировал книги, марки, монеты. После войны, когда было трудно с продуктами, папа иногда с получки что-то покупал для своих маленьких коллекций — и был счастлив. Зато вся семья сидела месяц на гороховом супе. Поэтому я больше люблю искусство, когда оно — в музее.
...Во время войны в доме, где жили Шалины, поселилось гитлеровское начальство, пожелавшее, чтобы вокруг, в радиусе полукилометра, не было ни одного русского (предусмотрительное какое!). Семье пришлось уехать в Приедайне.
После войны Шалин вернулся домой, в Ригу, но встретил там советскую власть в лице адвоката А. Власть сказала ему: «Если начнешь шуметь, то все отправитесь в Сибирь». Папа Шалин был человек с понятием. Повернулся и ушел. В той квартире осталось много фамильных реликвий, портреты бабушек и дедушек. Может, они и до сих пор там висят, Евгения Анатольевна не проверяла.
Магия камня
— Что так привлекает человека в драгоценных камнях? Какая-то сила в них заключена?
— В нас что-то осталось от дикого человека каменного века. Когда вы смотрите на огонь, что ощущаете? Он вас притягивает... магия огня. Камни обладают такой же магией — они притягивают человека.
У Геринга на письменном столе стояла огромная пиала. Она была полна рубинами и сапфирами. И он, когда хотел успокоиться или сосредоточиться, опускал в нее руку и останавливал взгляд на камнях...
— У каждого знака зодиака ведь свой камень?
— Существует много разных таблиц. Принадлежность камня определеному знаку прослеживается еще с библейских времен. С тех пор знак зодиака не раз менял свои камни. Вернее, люди меняли.
Мой камень — алмаз, который я очень не люблю. Считаю, что алмаз приносит людям слезы.
Я люблю группу халцедонов, то есть агаты. Это добрый камень, он мягок в красках... Еще люблю кораллы, бирюзу. В России это были камни бедноты. В Эрмитаже есть коллекция простых крестьянских колечек: там или стеклянный «камушек» вставлен, или бирюзинка маленькая. Меня это умиляет, особенно если на руке у девочки увижу.
Как специалисту мне нравятся натуральные изумруды. Делают и синтетические, выращивая кристаллы в платиновых тиглях. Так же — сапфиры, рубины и другие. Я эти искусственные камни вижу сразу, в них нет жизни и души. Даже не могу объяснить, как, но ВИЖУ — и все. Натуральный камень индивидуален, у него есть характер. А синтетический — как инкубаторский цыпленок. Они все одинаковые, с сероватым налетом... мертвечины.
Когда я была в Израиле в командировке, мне дали шесть искусственных рубинов и сказали: «Если вы такая умная, то определите». Пять, я им сказала, точно синтетика, а на шестом запнулась. Он выглядел точно как бирманский рубин, со всеми природными включениями... С кем не бывает.
— Вам больше металлы нравятся или камни?
— Работать с металлом легче. Есть такой пробирный камень — натуральный минерал кварцевой породы, называется «ледит». Он инертен к кислотам и любым реактивам. Его натирают золотым предметом — и по окраске пятна определяют пробу. Просто и неинтересно. Другое дело — камни.
Я человек нетерпеливый, быстрый во всех делах, но с камнями — могу сесть с утра и встать ночью. Тут все усидчивостью берется. Не отвлекаешься, рассматриваешь, рассчитываешь. Опыт здесь — великое дело. Мне очень повезло в жизни, я школу прошла в крупных музеях России: Эрмитаж, Кремль — это потрясающе. Там такие фонды!
В Вологду-гду...
— Я работала в инспекции пробирного надзора при Минфине СССР, которая вела контроль за драгоценными металлами. Прошла все ступени до эксперта по драгоценным камням. Позже инспекции (их было 17 на весь Союз) перешли в ведение Гохрана СССР.
В музеях нас принимали как своих, хотя хранители тряслись над своими сокровищами и висели над нами, как коршуны... Я очень полюбила Вологодский музей.
Было голодное время начала перестройки, когда в ноябре 85-го я туда поехала на проверку. Ехала в поезде с какими-то бандитами, которых везли в лагерь. Ни света, ни постельного белья, и какой-то зэк в купе. А у меня с собой связка золотых эталонов... Страшный был поезд.
А музей бесподобный. Там сохранились ценности, которые, рискуя головой, спасли в 24-м году от всеобщей реквизиции хранители — семья Малышевых. Тогда из музеев все забирали и пускали на переплавку для закупки тракторов и не знаю чего еще.
Они взяли на себя смелость обозначить все драгоценности в описи «стеклом» и «металлом». А у них было пятеро детей, и все могли пойти на расстрел. Тогда ведь были «тройки», стреляли всех подряд... То, что мужу и жене Малышевым не дали потом «героев», просто преступление.
Кроме этого, Малышевы ходили по деревням, собирали и спасали иконы. В Вологде колоссальная коллекция икон. Какая там благодать! Мы с коллегой были первые эксперты, после 20-х годов попавшие в эту кладовую. Все было сохранено, вплоть до последней бусинки... что значит порядочные русские люди!
Работая в других музеях, я видела, как умирает жемчуг — условия были неподходящие. А там, представьте, открываешь тяжелый русский комод — лежат белые одеяния православных священников, расшитые северным речным жемчугом вместе с гранатами и рубинами. Я впервые видела такой здоровый красивый северный жемчуг. Его невозможно было сосчитать. Так мы и считали приблизительно — по квадратным метрам.
У Ильи Муромца
— Работая в Кремле, внутри колокольни Ивана III, пришлось определять стоимость креста-мощевика (нагрудный, полый внутри крест, куда закладывались частички мощей), который носил царь. Дальше он переходил к Ивану IV Грозному и так далее. И мы заметили: после того как брали в руки вещи, связанные с кровавыми вехами в истории, то заболевали — да, да! Появлялась немощь, болезненное состояние, как при гриппе. Я была к этому особенно восприимчива, потому что живу эмоциями.
Коллеги старались не давать мне такие вещи. Мужчины брали это на себя, но и они болели тоже. Так было везде, вещи буквально впитывают в себя весь негатив хозяина.
— Не являются ли государственные сокровищницы, где собран этот «негатив», этаким средоточием зла?
— Не берусь судить. Но вот когда мы работали с вещами Екатерины Великой, знаете... хорошо с ними работалось. Легко было и с вещами Николая II. Но вот помню одно зеркало в золотой оправе и комплектом золотых туалетных принадлежностей — с ними было очень тяжело.
А когда работала в Киево-Печерской лавре (определяла, как всегда, металлы и камни), то в обед всегда спускалась в нижние пещеры. Я гипертоник, и там мне становилось легче. Там было много маленьких церквушек, встроенных алтариков, мумифицированных мощей. Приходилось и их поднимать.
Со мной туда всегда ходила главная хранительница Галина Сергеевна. Как-то говорю: «Ой, какая интересная мумия». Она мне: «Это Илья Муромец». Там, в нижних пещерах, просыпались неведомые ранее способности (потом я в себе такого не ощущала). Я провела над ней руками, как экстрасенс, и она мне показалась странно короткой. Где ноги — там холодно — пусто значит, где руки — там тоже. Ощущаю только туловище и голову. Галина Сергеевна мне и говорит: «Да, Илью Муромца четвертовали»...
— Государство все брало на учет? Нужна ли такая его «рука»?
— Нужна. Помимо исторической необходимо знать и материальную ценность предмета. За все годы работы в музеях я встретилась с хищением и подменой только один раз. И это было не в Латвии.
А то, что государство накладывало лапу на Эрмитаж и другие музеи, отдавая-продавая экспонаты, — этого делать нельзя. Вот московский музей имени Пушкина в лице директора Андреевой отстоял свои богатства. Хвала ей!
...Все эти годы бдительное око КГБ и МВД незримо, а подчас и зримо, дыша в затылок, стояло за спиной всех сотрудников пробирного надзора. Впрочем, эту тему Евгения Анатольевна развивать не захотела. Человек она хотя импульсивный, но по-житейски предусмотрительный.
Каменное дело
Геммология — наука о драгоценных камнях, ветвь геологии. Эксперт-геммолог занимается определением драгоценных камней и их аналогов в синтетическом исполнении. В Латвии «на геммолога» специально не учат. В музеях есть отдельные интересные экспонаты (металл). Более-менее «приличных» камней у нас в стране нет, не говоря уже о таких сокровищах, как бриллианты «Орлов» или «Кохинур». И не может быть. Почему? Так сложилось. Страна-перекресток...
