Письма я тебе с продолженьем пишу…

В журналистику ученица 34–й рижской школы рвалась лет с пятнадцати, хотя представления о профессии имела киношные. Мама — гидролог, папа — конструктор "Радиотехники", а ей грезилась романтика газетных будней: командировки в “горячие точки”, расследования, охота за сенсациями…

Может, это капелька цыганской крови в ее карело–финском и украино–сибирском наследственном коктейле подогревала склонность к авантюризму?

Когда подружки еще бегали по дискотекам, ей пришлось довольствоваться общением со сверстниками в чате — в 19 лет девушка вышла замуж, в 20 родила сына Кирилла. Часто она мысленно писала длинные письма друзьям — в 90–е годы многие из них уехали из Латвии. Похоже, тогда и почувствовала вкус к вербальному самовыражению.

Первую пробу пера, четыре рассказика, хрупкая блондинка, набравшись храбрости, понесла по издательствам. Адреса списала из справочника. Ее нигде не воспринимали всерьез. Только в "Субботе" Михаил Губин предложил попробовать писать в еженедельник. Но возиться с ней никто и не думал, темами не делились, а все, что она приносила, браковали. Так ни одной ее заметки в "Субботе" и не появилось. Подруга с радио посоветовала — просись в отдел новостей ежедневки, там черная работа и люди всегда нужны. Так Диана оказалась в редакции "Вести Сегодня". И семь месяцев пахала вне штата.

Коротко, как выстрел

Я прекрасно помню этот период в ее жизни: Диану и Катю Сафронову, вторую внештатницу, наш тогдашний завотделом новостей Александр Шунин каждый день гонял на разные задания, девчонки сдавали в номер несколько заметок, которые безжалостно сокращались и переписывались. Только при очень сильном желании удержаться в журналистике можно было выдержать такие галеры.

Но Диана благодарна за жесткую школу. "Только в газете я поняла, что такое живое слово, — вспоминает она. — Поняла, что в новости каждая фраза должна быть короткой и точной, как выстрел. Потом на телевидении это здорово помогло. И главное, журналисты в "Вести Сегодня" были потрясающие — я всем показывала свои тексты, и никто не отказался их поправить или что–то подсказать".

Кстати, заготовки тем и полезные контакты, которыми Диана обзавелась за время своего газетного стажа, не раз выручали ее и на ТВ.

На Пятый канал обеих молодых корреспонденток "ВС" переманили, когда в его сетке появился большой блок новостей. Но с новичками и там не цацкались. "Сама выбирай тему, снимай, а там посмотрим…" — так описывает Диана подход к воспитанию кадров в телередакции. Вывезло чутье газетчика.

Выставочная рутина

"Это было время, когда в мире прогремело несколько терактов, — рассказывает Диана. — Я решила сделать сюжет о православных женщинах, которые перешли в ислам. У меня сохранилась визитка, которую мне дали на праздновании Рамадана — ходила туда по заданию Саши Шунина. Люди из мусульманской общины помогли мне выйти на двух славянских девушек, принявших ислам. Отснятым тогда материалом я горжусь. Может, теперь по–другому бы его сделала, но он и сейчас интересен.

А потом после кастинга на телеведущих новостей Диану с Катей заставили сесть перед камерой. Это был шок. Они–то думали, что будут бегать с микрофоном и держаться за кадром. Но вышло иначе: Катю взяли вести новости, а Диану бросили на софт. Софт — это легкий веселый сюжет, который завершает новостной блок.

"Я ненавидела Музей природы, где мне пришлось обозревать каждую выставку, — смеется Диана. — Теперь–то понимаю, что софтовый материал — самый сложный. Потому что нужно найти оригинальный увлекательный поворот буквально на пустом месте".

Ей долго пришлось доказывать свою профпригодность, пока ей начали доверять готовить и серьезные сюжеты.

Драйв и кайф

— Диана, выход в прямой эфир — это всегда стресс или привыкнуть можно ко всему?

— Всегда стресс! Часто кто–то еще бежит по лестнице с сюжетом, и тебе кричат в ухо: тяни подводку! Случаются разные форс–мажоры. Однажды, к примеру, объявила, что Латвия вышла в финал “Евровидения”, хотя он еще и не проходил. Подвел коллега, который не проверил слух, но во мне все оборвалось, когда узнала, как лажанулась. И в каждом прямом эфире всегда есть элемент непрогнозируемости и импровизации. Поэтому всегда волнуюсь перед камерой. Когда перестану, надо будет уходить. Это же адреналин, кайф! Я на отдыхе не могу без этого состояния. Если в отпуске остаюсь в Латвии, то не могу оторваться от текущих событий и звоню ребятам узнать, как там и что.

— Для меня журналист и диктор — разные профессии. Кем ты себя больше чувствуешь?

— Репортером! Это когда пропускаешь событие через себя: пришла, увидела, испытала. Какие у нас в стране новости? Жгут старник, потом тушат пожары, потом празднуют Лиго, потом жара, засуха или ливни, неурожай, потом 1 сентября и так далее. И так год за годом. Но в каждом циклическом событии есть нечто уникальное, что никогда не повторится. Репортер должен это схватить и передать зрителям. И в политике, и в криминальной хронике, и в суде — везде можно найти человеческие эмоции. Это то тесто, из которого хороший телевизионщик сумеет слепить неповторимый сюжет.

Скамейки ушедшей эпохи

— Только что в эфир вышла последняя серия цикла "Дым Отечества", в создании которого ты участвовала. Хорошая идея. Кому она принадлежит?

— Дело было так. Ребята на мой день рождения спросили: о чем мечтаешь? И мне стукнуло: хочу сделать свой фильм!

А через несколько дней Андрей Мамыкин показал мне фотки развалин балдонского санатория: "Не хочешь заняться?" Что–то меня в этих картинках зацепило. Даже знаю, что: резные скамеечки еще царского времени, все разбитые. Очень уважительно отношусь к домам и вещам, мне кажется, что они живые, и когда люди их бросают, они тоскуют и страдают. Подумала, что стоит рассказать о прошлом и настоящем этого курорта. А следующие объекты уже находила сама. И получился такой полуисторический–полудиггерский проект.

На этих съемках прошла через все свои страхи. В Балдоне, на руины бывшего санатория с целебными грязями, мы пробрались без ведома хозяина здания. В лечебных корпусах тусуется и пьет местная молодежь и живут бомжи. Мы шли туда вдвоем с оператором: кругом остатки былого великолепия и какие–то зловещие шорохи. Мы испытали ощущение полной беззащитности — сгинешь тут, и никто не найдет. После этого стали брать с собой третьего коллегу.

Как я стала диггером

В здании бывшего КГБ мы нашли потайной ход размером 70 на 70 сантиметров. Если честно, хотела схалтурить. Когда мы этот лаз нашли, то не были одеты для диггерской разведки. Там же грязь! Ну и сняли только вход. Я промучилась всю ночь. Статичные кадры — они мертвые, а мне всегда хочется, чтобы камера передавала динамику момента, пульс репортера, его волнение. А там действительно было жутко — вдруг завалит? У меня к тому же боязнь замкнутого пространства. Хотя какая была альтернатива? Оставаться на шухере в подземелье в полной тишине и темноте с фонариком, который садился и который приходилось время от времени выключать? И я решила ползти с оператором в неизвестность. Отвлекало от ужаса то, что приходилось все время думать о процессе съемки — как и что я сделаю, что скажу в камеру…

А на бывшем Слокском ЦБЗ можно снимать фильмы о Чернобыле или Апокалипсисе. Его цеха уже начали сносить. Но то, что мы успели увидеть, — нечто! Гигантские груды камней! Одна глыба нависала сверху и каким–то неведомым образом держалась на весу вопреки всем законам физики. Оператору надо было, чтобы я непременно на нее забралась.

Стоя над бездной

Но самые острые ощущения нас ждали в Эмботе, где остались ракетные шахты. Недавно в одном из этих 30–метровых резервуаров, наполненных водой, погиб аквалангист. Мы приехали на место, дождь проливной, тут же вымокли насквозь — но не возвращаться же! Везде таблички — "Опасно для жизни!". Забрались на один из куполов, стоим у края бездны и слышим, как под нами с тихим шорохом осыпаются камни и падают в темную воду. Оператору надо передать, какое под нами пространство. Мне надо делать стенд–ап, у нас никакой страховки. Чувство самосохранения мне кричит: беги отсюда! Вот где поняла, что такое животный страх!

Самое смешное… Отсняли кадры, сползаю, Игорь остался наверху и вдруг кричит: "Слушай, я нашел тут новый ракурс — давай опять наверх!"

А последняя серия — метро, которое в Риге так и не построили. И мы его нарисовали в компьютерной графике. Я спускалась в переход у вокзала, откуда планировался вход в метрополитен, и показывала зрителю, как бы это было — вот арки, вот колонны, вот станция с видами Риги… Такой прием называется "работа на синьке" — когда за тобой только синее полотно и ты все держишь на голом воображении. Для этого нужны актерские способности. Хотя моя тетя–режиссер всегда говорила, что их у меня нет.

Проект "Дым Отечества" стал большим испытанием для нашей маленькой группы. И напряжение было большое. Приходилось ночами монтировать, чтобы успеть в эфир. Но это время мы будем вспоминать как самое большое приключение! Вот вышла уже последняя серия. Пока пустоты нет, сейчас надо сделать из этих фрагментов целый фильм. А боязно! Это ведь был эксперимент — мы полностью отказались от интервью. Все шло через картинки и через меня в кадре. Смогу ли целый час удерживать внимание зрителя?

Главное, чтоб глаза горели!

— На латвийском частном телеканале есть возможности делать крупноформатные проекты?

— Никто от тебя ничего не ждет. Но все зависит от личности журналиста. Надо, чтобы у него глаза горели. К сожалению, я не вижу таких людей среди молодежи. Приходят стажеры, студенты на практику, но они ждут, что кто–то их возьмет за руку и поведет. Покрутятся немного: а что, надо еще и ездить, и самим писать тексты? И уходят.

— У нынешних молодых нет тяги к романтике. Как думаешь, почему?

— Потому что им дают готовую карту мира, в которой самому ничего не надо придумывать.

— Но зато теперь конкуренция!

— Конкуренция требует других качеств, более жестких. Мне, например, неважно, какой сюжет делаю — делаю его для себя, для той 15–летней девочки, которая ненавидела новости. А ненавидела их с детства, потому что они в программе шли до мультфильмов. И новости были ужасно скучными. В 15 лет я была абсолютно аполитична, знала только, что у нас президент — женщина. Делая сюжеты, стараюсь разбудить интерес той девочки, показать ей богатство жизни, заинтриговать. Я должна так повернуть плоскость равнины, чтобы получился горный пейзаж. Самое страшное для журналиста, когда он теряет вкус к жизни. Если ему самому скучно, как он может заинтересовать других?

— Мнение профессионалов о твоей работе для тебя весомо?

— Мой главный судья — зритель. Коллеги по цеху оценивают профессиональные нюансы, а зритель просто выключит телевизор, и все. Говорят, газета живет один день, а телесюжет живет, только пока идет в эфире. Если мой сюжет зрители вспомнят через день — это уже победа. А если через год — это настоящее признание.

"Вести Сегодня" № 97.