Режиссер Галина Полищук со своей «Театральной обсерваторией» обрела сегодня пристанище ближе к солнцу — на последнем этаже жилого дома на Марияс, 20.

Театр называется «64 кресла». Небольшой зрительный зал, уютный интерьер вокруг. Чем не театр?..

— Продюсер Юрис Миллерс, с которым мы начинали совместную работу еще в подвальчике на Тербатас, предложил нам это помещение, — делится Галина. — Случаются, конечно, проблемы с жильцами (это все небедные люди), особенно с одной дамой, живущей ниже этажом, как раз под нами. А так все хорошо, репетируем как одержимые, и зритель валом валит. Конечно, мест не хватает порой.

— А в Новом рижском сегодня не ставите?

— Еще в 2002–м поставила два спектакля после окончания режиссерского факультета в ГИТИСе (мастерская Бориса Юхананова). Первым был дипломный спектакль по Набокову «Он, она и Франц». Билеты раскупили на полгода вперед! А потом мне предложили поставить в Лиепайском драматическом «Ромео и Джульетту». Пошли на все мои придумки — даже соорудили на сцене аквариум на три тонны воды. Это была очень современная интерпретация — с миротворцами в камуфляже. Постоянно ведь в разных частях света идут локальные военные действия, и миротворцы присутствуют во многих этих точках.

Сначала у Джульетты был дом с аквариумом, где они с Ромео познакомились, а потом они умирали в этом аквариуме. Критики тогда писали в том духе, что «молодежь оказалась как зародыши в формалине», напоминая всем людям о том, чего они не должны делать. Этот спектакль, ставший дипломным для выпускников Латвийской академии культуры, вошел в местный учебник по режиссуре. На него даже из Риги зрители ездили. А ребят из ЛАК, занятых в этом спектакле, быстренько разобрали по всем театрам Латвии.

— Спектакль, конечно, шел на латышском языке?

— Да, в Латвии я только на латышском языке работаю — как–то так получается… А тут Латвийский Национальный театр открывался после реконструкции, и мне предложили сделать постановку к этому событию. Я выбрала «Вей, ветерок!» Райниса и трех ребят–выпускников ЛАК пригласила на роли. Их потом взяли в штат театра.

— Я видела этот спектакль на российском фестивале «Золотая маска» в Москве в дополнительной программе зарубежных спектаклей. Он еще шел с субтитрами на русском…

— Да, они тогда хотели мой спектакль «Керри. Ретроспекция» из ЛНТ, где Раймонд Паулс играет на рояле на сцене, отвезти в Москву — не получилось. Но на фестивале «Балтийский дом» в Санкт–Петербурге «Керри» побывала. На тот момент исполнилось 20 лет первой постановке мюзикла Паулса «Сестра Керри», и возникла идея сделать ее как бы глазами пожилой актрисы, которая вспоминает, как она там играла. И про это снимается фильм. При том что журналисты писали, как она шла по трупам в своей работе, она рассказывает в спектакле совсем другую историю. Слова песен написал Янис Петерс, которого, как и Паулса, очень люблю.

«Вей, ветерок!» у нас объездил массу театральных фестивалей, был успех — на фестивале «Новая Европа» в Германии нас после окончания действа не отпускали минут 20 со сцены, устроили овации.

Будучи ученицей режиссера Анатолия Васильева, я бы хотела, чтобы его театральная школа прижилась и продолжала развиваться в ЛНТ. У меня был свой круг актеров, на которых я ориентировалась, и мне совершенно не хотелось заниматься обучением других этой школе. Но тогдашний директор театра Виестурс Риекстс не давал нашему сложившемуся коллективу работать вместе. И тогда мы решили уйти, чтобы сохраниться как творческая группа. Это случилось лет 8 назад. Было трудно, где–то нужно было играть, и вдруг нам неожиданно предложили театральный проект в Осло, куда мы на полгода и уехали.

Нам сняли гостиницу, дали театр, в котором мы полгода работали. И это нас спасло. А когда вернулись домой, директором ЛНТ стал Оярс Рубенис, который предложил нам вернуться. Но мы решили, что совсем не вернемся, а пусть это будет сотрудничество ЛНТ и «Театральной обсерватории». Сделали «Укрощение строптивой» и «Мы» по пьесе Островского «Гроза». С «Мы» объездили, наверное, 15 фестивалей, где получали Гран–при и первые премии. Он стал невероятно популярным, играли мы его в красивом, старинной архитектуры, Белом фойе на втором этаже ЛНТ, и немецким критикам понравилось, что произошло соединение старинного театрального антуража с постмодернистской трактовкой. Играть нам приходилось после основного спектакля, где–то после 10 вечера, заканчивали в час ночи, но все равно билетов было не достать.

— Я помню, там у вас действие происходит в Доме мод Кабановой. А почему придумали такую трактовку?

— Хотела показать ограниченность существования несчастных моделей, которыми повелевает Кабанова, — они должны жить по строго выверенным правилам, не имея права на человеческую жизнь.

А потом в театр пришел режиссер Кайриш, и нам двоим было не ужиться. Мы ушли на Тербатас, где было 70 мест в зале, и мы играли по 35 спектаклей в месяц — это была работа на износ. Утром репетировали, вечером играли, в выходные было по два спектакля. И все это было на плечах моих шести актеров, работавших по 12 часов в сутки. Билеты были проданы на полгода вперед. Приходили министры, бизнесмены, деятели культуры, а бывший тогда президентом Валдис Затлерс приехал на пятый день после открытия театра! Я сама мыла полы к его приходу — мне показалось, что они недостаточно чисто вымыты уборщицей…

Мне очень нравится наш зритель — он такой чуткий, думающий. Правда, билеты у нас недешевые — 10–12 латов, а на Тербатас, откуда пришлось уйти, были и по 20 латов. Зал у нас ведь маленький, а платить нужно не только актерам, но и осветителям, звукооператорам, монтировщикам, реквизиторам, бухгалтеру, гардеробщику. Всего более 20 человек.

Так получилось, что меня пригласили ставить в театре Калягина Et Сetera, и я уехала месяца на четыре. В «Обсерватории» в то время ставил Михаил Груздов. А когда я вернулась — дотацию министерства культуры сняли. Нам пришлось уйти из подвальчика на Тербатас, потому что платить за аренду стало нечем.

— Так вы и попали в Дом конгрессов?

— Мы обратились за помощью в Рижскую думу, и работавший там тогда Айнарс Шлесерс предложил нам взять пустующий зал саммитов Дома конгрессов. Чтобы все там устроить, мы вложили 70 тысяч в ремонт, но дело как–то не пошло. Латышский зритель не хотел туда ходить — говорят, латыши вообще не любят Дом конгрессов. А Шлесерс стал депутатом сейма. Пришлось через год оттуда уйти.

Если бы и я, и мои актеры — Карина, Андрис — периодически не работали в России, нам пришлось бы очень тяжело.

Вот Андрис Булис снялся в киноленте «Дед 005» вместе с Шакуровым, Марьяновым. А параллельно мы с Андрисом (он был у меня ассистентом режиссера) выпускали в питерском театре «Балтийский дом» (бывший Ленком) спектакль «Возвращение в любовь» — о шестидесятниках. Андрис тогда еще постоянно мотался сниматься в Москву на поезде «Сапсан».

Моя постановка «Олеси» по Куприну в Et Cetera шла пять лет — российский зритель очень хорошо ее принимал. И «Возвращение в любовь», где Евгений Евтушенко и Раймонд Паулс принимали участие, тоже дорогой для меня и любимый зрителями спектакль. Мои родители — тоже шестидесятники.

А больше всего мне понравилось работать в «Пятом театре» Омска, очень современном. Я никогда прежде не была в настоящей России, в глубинке. Москва мне нравится больше, чем Питер, но все равно в обеих столицах как–то снобистски все… А здесь невероятно теплая и добрая атмосфера, и песни под гитару, и задушевные посиделки, и понимание, душевная дружба, поддержка. Подойти можно к человеку на более близкое расстояние, чем мы тут привыкли. В общем, было все, чего здесь мне не хватает. Уезжала из Омска со слезами.

Там я поставила «Кто боится Вирджинии Вульф?» полностью — с той сценой, которая всегда выбрасывалась из постановок, где речь шла о людях из пробирки. У Вирджинии с мужем не было детей, и ставился вопрос: имеем ли мы право впустить в наше общество «людей из пробирок» и к чему это приведет. И о переписывании истории идет речь.

А потом в Литве попросили поставить мой спектакль «Керри. Ретроспекция» — играют на литовском. Андрис там ставил, пока я была занята на других постановках.

— А что заставляет вас придумывать такие неординарные постановочные ходы?

— Театр — вещь очень современная. Кино ты снял, и оно может жить десятилетиями. А спектакль — ну пару лет от силы. Еще в России спектакль может жить лет 10, а у нас это невозможно. Зрителей мало, нужно постоянно менять репертуар. Уверена, что зрителю нужно говорить о том, что ему самому сегодня интересно, театр должен остро реагировать на то, что происходит именно сегодня.

— А не боитесь разрушить эстетику, атмосферу, самый дух пьесы, написанной, скажем, в XIX веке, не говоря уже о более ранних?

— В классике всегда есть какие–то темы, которые вечно будут волновать зрителя. Но я не за то, чтобы переносить абсолютно все в сегодняшний день. Это уже старомодный ход. Все начинается с того, что меня саму что–то цепляет.

Вот пришла я в ЛНТ, была там единственной русской, ко мне все хорошо относились, но я была другой. И режиссерская школа у меня была русская.

Задумав «Мы», я представляла, как бы жила Катерина из «Грозы» сегодня. А когда мы ездили на фестивали на Балканы, я видела эти разрушенные войной дома, слушала все эти леденящие душу истории. У меня складывалось видение «Ромео и Джульетты» — там ведь тоже враждовали два клана.

В октябре мы открылись здесь на Марияс спектаклем Facebook.Post scriptum. У нас всегда был зритель 30–40 лет, а мне хотелось бы увидеть и 20–летних. И вот они пришли… Честно говоря, я не всегда понимаю поколение моей дочки, которой сейчас 18 лет, — чем они живут, что им интересно. И вот они пришли к нам на Facebook.Post scriptum. Мы там рассказываем историю о том, что люди, сидящие часами в Фейсбуке и вообще в Интернете, очень несчастны. Как говорил Эйнштейн, со временем мы получим поколение идиотов, которые не будут уметь общаться.

В зале сидели ребята, которые точно так же в перерыве на своих гаджетах выходили в Фейсбук, и вот они видят себя же на сцене. То есть мы с людьми говорим на их языке и о том, что их сегодня волнует. Такой я и вижу задачу театра.

— А почему вы, русская, с русскими актерами ничего не ставите?

— Я очень люблю русских актеров и очень хочу с ними ставить! Вот в Эстонском русском театре поставила «Обрезание» по Фернанду Шлинку. В нем исследуем проблемы интеграции и ассимиляции: возможны они или нет, поможет ли нам, условно говоря, «обрезание».

Главный герой, немец, чтобы стать ближе к возлюбленной, еврейке, с которой они встречаются в Америке, решает сделать обрезание. Отчасти и затем, чтобы как бы искупить вину немцев перед евреями. Но в итоге теряет себя, свою индивидуальность, идентичность. Пафос постановки в том, что если ты потеряешь себя — не будешь никому интересен. Да и вправе ли мы сегодня решать вопросы исторической справедливости и сможем ли решить?

Мы с Булисом сделали моноспектакль Lidojums («Полет») на русском, и он сразу поехал на множество фестивалей — не только на «Балтийский дом» пригласили, но и в Литве попросили играть на фестивале по–русски. Играли «Полет» по–русски и дома, но в Риге русский зритель почему–то на него не пошел.

Я бы и готова ставить в русском театре, но так называемая театральная промоушен–ситуация в латышской среде и русской настолько различны, что, если ты попал в латышскую, тебе очень трудно найти промоушен–ситуацию русскую. После «Олеси» по Куприну у Калягина мне захотелось поставить купринскую же «Суламифь» — на двух языках. И та же картина: латышские спектакли проданы, русские нет. И мы поняли, что постановки на русском приносят нам большие убытки. Да и чисто финансово латыши живут лучше русских, им легче купить недешевый билет в наш театр. Русские здесь часто просто выживают — ситуация, конечно, несправедливая.

— Ваша дочка учится в латышской гимназии — почему?

— Они там учат русский как второй иностранный после английского, но она недавно выиграла олимпиаду по русскому языку, и в качестве награды была поездка в Санкт–Петербург. Из Риги поехали ученики и русских, и латышских школ. Моей Катрине все так понравилось! И музеи, и дворцы, и то, что их принимали на высшем уровне, даже машины МИДа сопровождали их группу. В Питере она пошла на спектакль «Возвращение в любовь», где все зрители обрыдались. Правда, по–русски моя дочка говорит не так уж блестяще…