Я люблю этого человека не только за чистый, высокий и благородный талант, но и за искренность, доброту, отсутствие притворства и позерства и при этом непокоренность и несгибаемость. Без агрессии и нападок на «чужое». Настоящий художник.

Больше 36 лет Владимир Иванович возглавлял кафедру живописи нашей Академии художеств и ушел только в 2000 году. Воспитал множество учеников, среди которых лучшие художники Латвии — русские, латыши, люди других национальностей.

Вот и вице–ректор Латвийской академии художеств Каспарс Зариньш сказал в адрес профессора Козина: «Хорошо, что сегодня есть художники, которые говорят на языке художества. Снимаю шляпу перед Мастером, который творит всю жизнь, невзирая на обстоятельства…».

— У нас были переговоры с Латвийским национальным художественным музеем на предмет экспозиции моих работ, — сказал Владимир Иванович. — Но вы же знаете, как там все сложно — уже собирались начать реконструкцию здания, ждут ее с минуты на минуту, сидят на чемоданах. Наверное, им было не до меня.

И Союз художников решил сделать выставку моих работ из своих фондов и тех, которые я принес из дому. Старался, чтобы выставка получилась разнообразной. Поэтому здесь есть и натюрморты, и портреты, и этюды, и эскизы. Чтобы каждый нашел что–то себе по душе.

И ведь есть чем залюбоваться и чем утешиться душе! Щемящие пейзажи — и неважно, в какой стране написаны, сразу видно, что это русская живопись. Натюрморты душевнейшие — белая посуда, цветы, фрукты, вышитые славянские полотенца, глиняные кувшины, раки. Жизнерадостно и светло. Совершенно в духе золотого века русской живописи — XIX и начала XX. Удивительно — как в натюрморте можно обратиться к душе! А у Козина это получается.

Его однокашник, уже отметивший свое 90–летие раньше, видный латвийский художник Николай Карогодин, дивный пейзажист, сказал во всеуслышание, что «натюрморты Козина — это разговор с нашим сердцем и Богом».

— Мы с ним вместе учились, а потом Владимир остался на кафедре, — говорит Николай. — Милейший человек, прекрасно писал.

Военная серия фронтовика Владимир Ивановича просто берет за душу, к глазам предательски подкрадываются слезы. «Война» — солдат перевязывает рану на правой руке тряпкой, держа другой ее конец зубами. В глазах — ужас, боль и мука, лицо освещено по–разному: одна часть — красным заревом войны, а другая — каким–то зеленым тусклым светом.

Другая его работа на эту тему уже выставлялась — «Победа». Молодой солдатик блаженно прикрыл глаза, запрокинув голову, теребит рукой по лицу. «Выжил!» — это главный посыл этой картины, — комментирует ее автор. — Да, я прошел войну. Писал ее в 70–х. Это мое, личное… Сколько было картин на тему победы — пальба, ликование, а у меня другое».

В иконописной манере портрет жены — на фоне святых образов, но все это тонко, ненавязчиво, с величайшим чувством меры. Как и навеянные темами икон «Наш хлеб», «Вера» — с ангелом, святыми ликами.

— Козин был моим профессором, — говорит Имант Вецозолс, который тоже пишет в глубоко сочувственной реалистичной манере. — В свое время лучшие латышские художники учились в Санкт–Петербурге, а после войны многие русские — вот как Владимир Иванович, которые освобождали Латвию от фашистов, остались здесь и учились в академии. Мой такой реалистично–грустный стиль — это во многом влияние профессора Козина.

— Мне безумно нравятся русские иконы! — признавался профессор Козин, когда мы стояли у его работ на духовную тему. — Вот в соседнем зале ЛСХ выставлены иконы моих учеников из Латвийской христианской академии. Это новодел — я его ужасно не люблю. Все блестит. А русская икона — конечно, произошедшая от византийской! — она такая живописная, легкая, эстетичная, жизнеутверждающая. Там сама живопись прекрасная.

Коллеги–журналисты спросили, как же удавалось писать художнику работы на духовные темы в 60–70–х? Ведь не разрешали…

— Да бросьте вы! Все можно было делать — был бы талант. Вот сегодня молятся на свободу творчества. В чем свобода — повесить унитаз на стенку? Его роль на земле и в точно определенном месте.

Только исключительно одаренный художник может говорить о свободе творчества. Тот, который способен прокладывать новые пути. Вот он действительно свободен, он новатор. А мы, все остальные, — несвободны. Если ты идешь в русле какого–то направления — какая же это свобода? А уж если мы идем вслед за кем–то и думаем, купят ли это, — о чем говорить?

Вместо того чтобы болтать о свободе, художник должен больше говорить об искренности. Вот тут каждый человек индивидуален, и у него великолепная свобода высказывать свои чувства. Кто ему мешает высказать свое отношение к окружающему миру — природе, человеку? Не надо путать с художниками тех подхалимов, которые называются «придворные художники». Они всегда были.

Это очень сложные вопросы. Каждая власть старается поставить себе на службу искусство. Плоха та власть, которая этого не делает. А религия — это тоже власть. Сколько художников, архитекторов работало в этой теме! Ну да об этом долго можно говорить…

"Вести Сегодня", № 123.