Предание русского Парижа
Наталья Лебедева
Вести Сегодня, 2014, 26 ноября
В Ригу ко Дню памяти подвижника русской культуры Латвии 1920-30-х Елпидифора Тихоницкого приехал из Парижа его внук — отец Иоанн Дробот. Он участвовал в панихиде по дедушке и церемонии открытия мемориальной доски в его честь на фасаде рижской школы № 40, где одно время располагалась Русская правительственная гимназия.
Родившийся и выросший во Франции отец Иоанн говорит на богатейшем русском языке, глубоко знает русскую культуру. А ведь там сохранить себя русским даже посложнее будет, чем нам в Латвии...
— Как вам удалось все это обрести и сохранить?
— Благодаря своему собственному образованию и тому, что мы жили в русской среде Парижа, при церкви, — отвечает наш гость. — У нас дома был железный закон, который завел мой отец, — в семье говорим только по-русски. За одно французское слово мы получали подзатыльник!
Дедушка и бабушка со стороны отца, которые с нами жили, тоже были русскими, украинцами. Дедушка Николай Трофимович Дробот был педагогом, преподавал до войны на Украине русскую и украинскую словесность, а бабушка Анна Иванова была глазным врачом. Их вывезли за границу немцы в 1944-м, там они и осели.
Родители всегда следили за чистотой нашей речи и умением выражать свои мысли. Чтобы не было всяких «э-э-э..», «значит».
Отец говорил: «Сначала проведите семь раз языком во рту до того, как высказать свою мысль — чтобы она была прямой и точной». Кроме того, мы общались в русской среде с первым поколением эмиграции, которое прекрасно знало французский с российского детства, но и, конечно, сохранило богатейший русский язык и русскую культуру.
Когда русские оказались во Франции, далеко от родных пределов, у них было великое желание со-хранить именно русскую культуру. Они знали, что в Союзе уничтожают церковь, идеология совсем другая. Так что наши деды и прадеды воспитывали нас как последних из могикан, как последний бастион русской культуры. С той мыслью и идеей, что мы — носители той старой культуры. Но не со всеми молодыми это удавалось, а с нами удалось.
Если бы вы лет 20 назад взяли парижскую телефонную книгу, то на каждой 6—10—й странице нашли бы русскую фамилию. Но это в большинстве люди, которые полностью отошли от церкви, а значит, и от русской культуры. Для них русская культура сводится к тому, чтобы сходить на Пасху в храм и выпить рюмку водки на разговенье.
— Насколько хорошо вы знали историю вашей семьи?
— Моя бабушка Мария Андреевна, жена Елпидифора Михайловича, хранила альбом с вырезками из рижских газет о нем, сама многое рассказывала. А о политической и об общественной деятельности дедушки я сам читал в книгах. А о прадеде, отце Михаиле, расстрелянном большевиками, много знаю именно благодаря трудам Вятской епархии, где он служил. Когда в 2003 году мой прадедушка, протоиерей отец Михаил Тихоницкий, был канонизирован Русской православной церковью, я узнал о существовании своей троюродной сестры Киры Михайловны, внучки старшего брата Елпидифора Михайловича, владыки Вениамина, епископа Западноевропейского. Она была возраста моей мамы. У нее был фотоархив семьи Тихоницких. Там нашлись свадебные фото прадеда Михаила Тихоницкого и его фото в священнической рясе с матушкой Аполлинарией.
У нас в семье четыре брата и две сестры. У старшей, Анны, пятеро душ детей, она славист по образованию и кандидат наук, у Юрия четверо, у меня трое, у Марии пятеро, у Сергея трое, и у младшего, протоиерея отца Андрея, пятеро детей. У моей младшей сестры уже восемь внуков. Так что род продолжается.
— Как и почему вы стали дьяконом?
— Мой отец — протоиерей Георгий Дробот, и я с семи лет прислуживал в алтаре, потом стал читать на клиросе, а в 18 лет поступил певчим на клирос и 33 года там пел, был регентом, псаломщиком и одновременно работал старшим бортпроводником в авиакомпании Аiг Fгапсе. За 30 лет налетал 19 600 часов и в 55 лет решил, что хватит. Вот уже 2,5 года дьяконствую, служу в кафедральном соборе Святого благоверного князя Александра Невского в Париже.
— Когда были стюардом, конечно, бороду не носили?
— Нет, конечно, эт было не разрешено.
— А почему, по-вашему, для нас так важен и нужен церковно-славянский язык?
— Он очень важен, потому что, переходя на неге ты отключаешься от мирской суеты и общаешься с Господом. Это редчайший случай в мировой культуре И у греков существует церковный язык, отличный от обиходного, бытового. Это чисто православное явление. Знание церковно-славянского языка очень важно сохранять, потому что он дает нам понятие об этимологии русского языка. К сожалению, в век массмедиа мы забываем корни языка, и он сильно загрязняется иностранными словами.
Я, к примеру, поэзию Пушкина читаю только на старой орфографии, потому что она была так написана. Тогда вам понятны рифмы, которые при современном написании могут быть непонятны и даже кажутся нелепыми. Так что сохранение этого языка обогащает человека. И дает ему возможность напрямую говорить с Богом.
— Как удается вашей семье хранить православную веру в сильно секуляризованном французском обществе?
— Революция про-изошла во Франции еще в 1789 году, больше 200 лет назад, и борьба против церкви, уничтожение церковной культуры идут еще с тех времен. Здесь считают, что вера — твое личное дело, и ты своим личным делом нам мозги не пудри и не мешай жить. А передавать веру детям можно единственным способом — ходить с ними в церковь. Потому что тут их чуткая детская душа встречается с Абсолютом, с Богом.
В храме чувствуешь, что ты не в массе, а у тебя личное общение с Богом. Но вместе с тем ты с людьми, ты ощущаешь церковную соборность. Как говорится в церкви — братья и сестры. И когда идет этот обмен, появляется настоящее общение и уважение. Сказано же — возлюби ближнего как самого себя. Но для этого нужно сначала самого себя возлюбить. А современное общество заставляет себя ненавидеть. Ведь поддаваться своим импульсам и инстинктам — это значит себя не любить, не уважать, потому что отдаешь себя под управление своих порывов, переходя к животному поведению. А в церкви ты научаешься любить ближнего и уважать самого себя.
— Ваша жена француженка?
— Нет, моя жена из Екатеринбурга, познакомились в Японии, где она в то время работала. Я туда прилетел по работе и пошел в русский православный храм на Всенощную и там встретил свою суженую. У нас трое детей: старшей Марианне 18 лет, Ивану 15, а Михаилу 11.
— Какой увидели православную Ригу — вы ведь впервые здесь?
— Мне показали все православные храмы Риги. Очень приятное ощущение — во-первых, чистоты и порядка в храмах, спокойствия, они намоленные. Очень чувствуется, что там живая старина, передается предание православия — ведь они не были закрыты, Что редко увидишь в России. Этим ваши храмы близки к нашему собору Святого благоверного князя Александра Невского, который за 150 лет существования тоже ни разу не закрывался. Там тоже есть живое предание. Так что я вернусь к вам, и не один раз — и с семьей, и с братом отцом Андреем.
