ПОДЛИННЫЙ ЛЕОПАРД В САМОМ ХУДШЕМ ВИДЕ...
Гунар Пиесис
Статья опубликована в журнале «Даугава» (Рига, Латвия), 1984, №12.
ПО СЛЕДАМ ИТАЛЬЯНСКОГО ПИСАТЕЛЯ ДЖУЗЕППЕ ТОМАЗИ ДИ ЛАМПЕДУЗЫ В ЛАТВИИ
Почему господь бог не желает, чтобы хоть кто-нибудь умер,
сохранив свой прежний облик?
Почему так случается со всеми: люди умирают с маской на лице…
Дж. Томази ди Лампедуза. Леопард1
ЗАГАДОЧНОЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВО
23 июля 1957 года в Риме, в возрасте 60 лет, скоропостижно скончался последний представитель одного из самых старинных и знатных родов Сицилии Джузеппе Томази, князь Лампедуза, герцог Пальма. В те дни никто из горстки людей, сопровождавших покойного в последний путь, включая даже его близких, не знал, что вскоре имя мало кому известного старого аристократа войдет в анналы мировой литературы. Посмертная слава придет к Лампедузе благодаря единственному вышедшему из-под его пера роману — реалистическому социально-психологическому произведению на историческую тему. Книга была выпущена в Милане, издательством Джакомо Фельтринелли в 1958 году2.
Роман повествует о завершающем этапе (1860 – ок. 1870 г.г.) итальянского Рисорджименто (национально-освободительного движения) – освобождения королевства Обеих Сицилий: армия добровольцев Гарибальди (гарибальдийская «Тысяча») наносит сокрушительный удар по вековым, незыблемым, казалось, устоям старой Италии, однако плоды победы мужественных гарибальдийцев похищают у народа новые угнетатели – мелкотравчатые «гиены и шакалы», сменяющие «леопардов». В центре повествования – гибель целого класса. Она показана через картину упадка знатного рода Салина.
Известно, что прототипом выписанного с филигранным мастерством образа главного героя – дона Фабрицио Корбера, князя Салина – послужил прадед писателя по отцовской линии астроном Джулио ди Лампедуза. Усматривают в старом князе сходство и с самим романистом. Вообще книга во многом автобиографична, если под этим иметь в виду своего рода семейную хронику. Возможно, даже более автобиографична, чем принято считать, но не будем забегать вперед.
Стиль романа, представляющий во всем великолепии классические формы литературного языка, вызвал не меньший восторг, чем его содержание. И действительно, трудно поверить, что это первая и единственная вещь, написанная автором. Удивительной меткостью отличаются психологические характеристики героев, писатель обнаруживает поразительную зоркость в деталях, нигде не утрачивая при этом широты обобщений, присущей большому мастеру. Подкупает тон повествования — легкая и в то же время беспощадная ирония как бы пронизана щемящим лиризмом. Во всей полноте воссоздает Томази ди Лампедуза документально точную и живописную панораму Сицилии, своей родины. Страны, о которой устами дона Фабрицио он говорит: «. . . Такова жестокость пейзажа, такова суровость климата, таково постоянное напряжение, в котором здесь пребывают все, таковы даже памятники прошлого, великолепные, но непонятные нам потому, что они воздвигнуты чужими руками и окружают нас, как прекрасные немые призраки …» (с. 171).
«Леопард» стяжал мгновенный успех. Уже в 1960 году он был переведен на 12 языков! Мировую славу романа приумножил и снятый в 1962 году одноименный фильм итальянского режиссера Лукино Висконти, в котором были заняты Берт Ланкастер (князь Салина), Ален Делон (Танкреди), Клаудиа Кардинале (Анжелика) и другие звезды. Через год после выхода на экраны фильм получил «Золотую пальмовую ветвь» на Каннском фестивале. По свидетельству режиссера, генеральный секретарь Итальянской компартии Пальмиро Тольятти написал ему теплое письмо, дав о картине лестный отзыв3.
Однако и фильм своим успехом во многом обязан роману. В 1965 году кинокритик В.В. Шитова писала: «Трудно припомнить экранизацию, так придерживающуюся подлинника: нет здесь этого обычного для работ Висконти напряжения, рождающегося от остроты диалога между режиссером и экранизируемым, нет энергии отталкивания — споров или усиления мотивов, фильм идет «по Лампедузе». Отклонений было так мало, что каждое из них особо оговаривалось в беседах режиссера с вдовой писателя: ушел эпилог, сделаны две-три купюры, развернута в большую сцену битва в Палермо, в романе упомянутая, но не описанная» 4.
Русский перевод романа вышел в свет в 1961 году, а латышский — в 1964-м. В Латвии книга сразу же завоевала безраздельные симпатии: массовый для нашей республики тираж в 30 тысяч экземпляров раскупили в короткое время. Было и одно загадочное обстоятельство, которое привлекло к «Леопарду» особое внимание латышского читателя…
НАСКОЛЬКО ПОЛНЫ СВЕДЕНИЯ ДЖОРДЖО БАССАНИ?
Видимо, не меня одного поразил тогда такой абзац из аннотации к этой книге:
«Роман написан в несколько месяцев, но писатель долгие годы складывал его в уме, гуляя по выжженной солнцем земле Сицилии и тенистым аллеям Стамериенского парка в Латвии, вслушиваясь в перестук вагонных колес во время заграничных путешествий, вглядываясь в бездвижную гладь Средиземного моря и серые волны Балтики».
Стамериена? Это в Гулбенском районе, примерно в 200 километрах от Риги.
В ту пору (речь идет о 1964 годе) я делал на Рижской киностудии сюжеты для киножурнала «Максла» (Искусство), рассказывающие о культурной жизни республики. Неожиданный факт автобиографии Дж. Томази ди Лампедузы меня заинтриговал. Пребывание итальянского писателя в Латвии — сюжет первоклассный. Но где взять материал для съемки? Для начала я договорился о встрече с переводчиком и редактором книги.
Джузеппе Томази ди Лампедуза
Спрашиваю у них, откуда сведения. Отвечают, что на эту информацию натолкнулись случайно, знакомясь с аннотацией к французскому изданию романа, выпущенному издательством «Эдисьон де Солей» в 1960 году. Вот она, эта справка:
«Джузеппе Томази, герцог Пальма, князь Лампедуза, прожил 60 лет как сицилийский аристократ, человек высокой европейской культуры… Жизнь его текла между Палермо и родовым имением жены (Стомерзе) в Латвии. В 1955 году он начал писать книгу, которую задумал давно и мысль о которой неотступно его преследовала. Кончив роман, он умирает» (Пер. с фр. Н. Шапориной).
Пребывание в Стамериене (Стомерзе), родовом имении Вольфов,— это еще не все, что связывает писателя с Латвией, добавили мои собеседники: он сочетался браком с Александрой фон Вольф в Риге.
Информация интересная, но все же чрезвычайно скудная. Беру в руки первое, миланское издание романа и знакомлюсь с предисловием Джорджо Бассани. Может быть, тут найдется какая-нибудь зацепка? Откровенно говоря, я очень на это надеялся, поскольку именно редактор Бассани был тем человеком, который дал едва ли не единственную и самую полную информацию о жизненном пути Томази ди Лампедузы, о том, как создавалась и каким образом попала в издательство Фельтринелли эта удивительная книга. Конечно, я и ведать не ведал, что ожидают меня сплошные неожиданности.
Как рассказывает Бассани, весной 1958 года ему позвонила из Рима одна приятельница и предложила для библиотеки романов, выпускаемой издательством, копию произведения анонимного автора. На вопрос, кому принадлежит рукопись, женщина ответила, что не знает, но особой загадки тут нет: манускрипт прислан с острова Сицилия и фамилию автора установить будет нетрудно, если сама вещь заинтересует редактора.
С первых же страниц Бассани стало ясно, что перед ним незаурядное произведение настоящего писателя. Дочитав рукопись, он спешно позвонил в Палермо, чтобы навести надлежащие справки. Автором оказался некто Джузеппе Томази ди Лампедуза, недавно скончавшийся в Риме. Бассани припомнил, что как-то раз виделся с этим человеком. Это было в 1954 году, в курортном городке Сан-Пеллегрино, куда съехались знаменитые итальянские писатели, чтобы в рамках литературного конгресса представить взыскательной публике работы дебютантов-литераторов «новой волны». Прибыла в городок и неразлучная троица сицилийцев: барон Лючо Пикколо д'Орландо 5 из Мессины (его поэмы произвели на съезде фурор и впоследствии были опубликованы в сборнике «Зеркало», выпущенном издательством Мондадори), князь Джузеппе Томази ди Лампедуза и рослый солдафон, бывший не то слугой, не то телохранителем этих важных особ и ни на минуту не спускавший с них глаз. Странное трио, конечно же, обратило на себя внимание интеллектуалов.
Лючо Пикколо, чьи утонченные манеры, скромность и старомодная элегантность приводили в совершенное восхищение участников конгресса, представил окружающим своего двоюродного брата. Бассани так передает свое впечатление от этой встречи: «Князь был высок ростом, плотного сложения, держался отчужденно. Кожа бледная с каким-то сероватым оттенком, который бывает подчас у смуглолицых средиземноморцев. В наглухо застегнутом плаще, с надвинутой на глаза шляпой, он ходил, тяжело опираясь на суковатую трость. На первый взгляд он напоминал собой отставного генерала. На вид ему было около 60… Всегда молчаливый, с горькой складкой в уголках рта».
Три сицилийца не только прогуливались по аллеям курортного парка, но и присутствовали на заседаниях. Любопытно — в качестве кого? Д'Орландо, естественно, как подающий большие надежды поэт. А Томази? В качестве сопровождающего? Впоследствии говорили, что конгресс в Сан-Пеллегрино «усадил» наконец князя за письменный стол. Но не будем спешить с выводами…
В конце весны 1958 года Бассани приехал в Палермо, чтобы познакомиться с вдовой писателя Александрой (Александриной) Вольф, баронессой остзейского происхождения. Мать ее, правда, была итальянка. Баронесса снискала известность как специалист в области психологии, занимала пост вице-президента Итальянского общества психоаналитиков. Она передала Бассани рукописный оригинал романа — толстую общую тетрадь, исписанную бисерным почерком. (При сличении с копией текст оказался более полным, удалось устранить и ряд неточностей.)
Бассани писал впоследствии: «От нее я узнал множество подробностей о Дж. Томази ди Лампедузе. Самым у д и в и т е л ь н ы м (разрядка моя. — Г. П.) для меня было то, что «Леопард» был написан от начала до конца между 55-м и 56-м годами». Вернувшись с конгресса, князь немедля сел за роман, и в несколько месяцев работа была кончена. Болезнь, казалось, только того и ждала. У него едва хватило времени перебелить рукопись. Вскоре Томази ди Лампедуза умер, побежденный тяжким недугом.
— Еще двадцать пять лет назад он поделился со мной, что хочет написать исторический роман, действие которого развертывается в Сицилии ... — припомнила баронесса.
Четверть века назад? Значит, около 1932 года. Дата, как мы увидим дальше, весьма примечательная. Впрочем, как и сам факт двадцатипятилетнего вынашивания замысла.
Предисловие, написанное Бассани, стало главным источником биографических сведений о Дж. Томази ди Лампедузе для издателей, критиков, а также авторов энциклопедических статей — миланца пересказывали чуть ли не слово в слово. О писателе сложилась, таким образом, своего рода биографическая легенда.
Но в строках Бассани есть существенный для нас пробел. Хотя он и получил богатый справочный материал из уст баронессы, мы почему-то ничего не узнаём о пребывании писателя в Стамериене, по меньшей мере о том, как долго он там жил. Невероятно и другое — Александра Вольф ни словом не обмолвилась относительно обстоятельств своего бракосочетания с князем! Тщательно просмотрев все доступные мне материалы о Дж. Томази ди Лампедузе, я не мог отделаться от впечатления, что кое-какие факты его биографии вообще замалчиваются. По каким соображениям? Не приложила ли тут руку вдова? И если да, то почему?
В БЫВШЕМ РОДОВОМ ИМЕНИИ
Задумав отснять сюжет о писателе, я решил съездить — вместе с киногруппой журнала «Максла» — в Стамериену. Хотелось увидеть своими глазами Стамериенский дворец, а главное — попытаться найти свидетелей тех не слишком далеких хронологически, но отделенных от современности революцией и войной событий. И здесь наконец первая удача — встреча с Алмой Постаж. Эта рослая латышка, простой, скромный человек, служила во дворце с 1925 по 1935 год.
Показываю ей книгу с портретом писателя. Алма не может скрыть удивления: «Так ведь это ж наш Язеп…6 Да-да, это наш герцог! Подумать только, целую книгу написал. А такой был тихий человек, тихоня . . . Как мы тут всё чистили и драили перед его приездом, натирали мастикой дубовые перила. Баронесса Александра всем рассказывала, что у него большой дом и какой там порядок, каждая вещь знает свое место, все блестит и сверкает… Она учила нас, как прислуживать важному господину. Почту — письма и журналы — подавать на серебряном подносе. Мы так и стали делать, а потом поняли, что не такой уж он важный из себя господин, наоборот, с нами был вежливый, ласковый, хотя по-латышски ни слова. Вот и стали передавать ему письма и газеты прямо в руки. Нет, он не был похож на других господ — всегда внимательный, добрый, с простыми людьми обхождение имел …»
Герцог, говорит, наезжал в Латвию каждое лето с 1929 по 1939 год, несколько зим тоже провел здесь, в Стамериене, и в Риге, в доме Вольфов, на бульваре Райниса, 9. Короткое время супруги жили будто и в одном из особняков богачки Эмилии Беньяминь на улице Кр. Барона, 12 (сейчас здание Союза писателей Латвии). Неоднократно брали курс лечения в Кемери, отдыхали на Рижском взморье.
Значит, Джузеппе Томази стал наведываться в Стамериену в 1929 году, когда Александра была еще замужем за эстонским бароном Андреем (Андреасом) Пилларом фон Пилхау? Да, да, развелась со своим бароном в тридцать втором и тотчас вышла за «Язепа». Венчались в Риге, в православной церкви, где-то возле Центрального рынка. После венчания приехали сюда, в Стамериену. Как сейчас помнит — в зале был сервирован стол на несколько персон, белые розы стояли в вазе. В день свадьбы герцог преподнес своей невесте огромный букет белых роз. А взял ведь разведенную, вот что ей странно.
Интересуюсь, не видела ли Алма герцога пишущим?
Вроде бы . . . Ах, ну конечно, — отчетливо припоминает: часто в его комнате пол был усеян мелко исписанными листочками. Она даже сердилась, подбирая их. Да кто тогда обращал на это внимание!
Видимо, подтверждается сказанное вдовой — роман был задуман в 1932 году. Ведь не черновиками же личных писем были эти листочки! Но как же интервал в четверть века? Позволю себе высказать гипотезу — а не был ли роман если и не целиком, то хотя бы вчерне или частично написан в Стамериене, 35- летним человеком, вступившим в счастливейшую пору своей жизни, а отнюдь не за полтора года до смерти физически немощным 59-летним стариком? Если это так, то неудивительно, что автор хранил молчание о своем произведении: в фашистской Италии нечего было и думать о том, чтобы опубликовать рукопись (у князя были прохладные отношения с режимом Муссолини, он избегал жить в Италии, где правил дуче). Как мы видели, пожалуй и Дж. Бассани сомневался в реальности сроков написания романа, указанных баронессой. Мы еще вернемся к вопросу о степени откровенности синьоры Вольф во время ее встречи с представителем миланского издательства.
…Стамериенский дворец, имение — несомненно один из своеобразнейших памятников архитектуры в Латвии. Прекрасен парк с его аккуратными просторными газонами, оригинальными посадками декоративных деревьев, среди которых немало подлинных редкостей. Здесь растет и любимое дерево писателя — ель с двумя переплетающимися стволами. О ней он не переставал заботиться, сюда водил редких гостей. Дерево и теперь поражает посетителей необычайностью своих форм. А парк и его окрестности в целом производят большое эмоциональное впечатление.
Дворец строил Генрих фон Вольф (1794—1832). Во время революционных событий 1905 года, в ночь с 1 на 2 декабря, здание было дотла сожжено 7, его восстанавливал затем из руин отец Александры Борис фон Вольф (1850—1917). Это типичная эклектическая постройка с преобладанием псевдороманского стиля. Явно видны следы позднейших переделок — здание неоднократно расширялось, обрастало пристройками. Над главным входом красуются геральдические звери — два вздыбленных леопарда.
Убранство дворца пострадало в минувшую войну. Тем не менее мы застали большой зал с барочными мотивами в декоре интерьера, внутреннюю лестницу, камин в полуэтаже, многочисленные комнаты в чистоте и порядке, паркетный пол был натерт до блеска. И все же помещения казались нежилыми, рождали мрачноватое ощущение заброшенности. Словно пустой орех. Меблировка комнат не сохранилась (если не считать нескольких обшарпанных венских стульев), все пропало в годы войны. В оборудованных учебных классах и кабинетах занимались студенты сельскохозяйственного техникума.
При взгляде на дворцовый фасад, парк, притулившуюся неподалеку православную церквушку в памяти невольно всплывали строки из романа, живописующие барочный замок князя Салина в его поместье Доннафугата на сицилийской земле.
«Замок Салина находился рядом с собором. Узкий фасад с семью окнами, выходившими на площадь, не давал представления о его настоящих размерах, ибо замок простирался еще на двести метров вглубь; благодаря трем обширным дворикам, переходившим затем в большой сад, замок объединил в одно гармоническое целое постройки самых различных стилей» (с. 63).
«Вернувшись в замок, князь поднялся в библиотеку, расположенную в самом центре здания под часами и громоотводом» (с. 86).
Возможно, ассоциации эти надуманные. Но кто возьмется определить, какая среда, какая обстановка послужили толчком к творческому вдохновению, продиктовавшему те или иные страницы романа? Интуиция подсказывает — определенные ассоциативные параллели со Стамериеной нельзя не принимать в расчет.
Александре было девять лет, когда в тревожную декабрьскую ночь 1905 года отряды народной милиции окружили наспех укрепленный дворец, где скрывался фон Вольф с семьей и другие волостные бароны. Спешившие на помощь осажденным уланы были задержаны в Балвах. Воспользовавшись случаем, бароны со своей охраной сумели выскользнуть из окружения и бежали в Пыталово. Когда уланы прискакали в имение, дворец лежал в развалинах.
Александра, если она действительно присутствовала при этих событиях, могла, вероятно, рассказывать о них мужу. Конечно, увидеть в днях революции пятого года хотя бы даже отдаленное сходство с изображением гарибальдийского движения в «Леопарде» трудно, но вчитываясь в отдельные сцены романа, нелегко оставить мысль о возможности некоторых ассоциаций. Казни, трупы умирающих бойцов… Все это было и в Сталлериене.
«В этом саду все оскорбляло глаз: он был положительно создан для слепого; но обоняние могло здесь получить сильное, хоть и не тонкое наслаждение. Розы «Поль Нейрон», черенки которых князь сам приобрел в Париже, здесь выродились; сначала их питали и звали к жизни могучие и беспечные соки сицилийской земли, затем их жгло беспощадное солнце, и теперь они превратились в подобие капусты телесного цвета, на вид непристойной, но издававшей до одурения стойкий аромат, на который не посмел бы рассчитывать ни один из французских садоводов.
Князь поднес такую розу к самому носу, и ему почудилось, будто он вдыхает знакомый запах кожи одной балерины парижского театра «Гранд Опера».
Бендико, которому также было предложено понюхать розу, отвернулся от нее с отвращением и поспешил на поиски более здоровых ощущений среди раскиданного по земле удобрения и дохлых ящериц.
Однако у князя полный ароматов сад вызвал цепь мрачных мыслей. Теперь здесь так славно пахнет, а с месяц назад…
И он с омерзением вспомнил, как по всей вилле волнами разнесся приторно-тошнотворный запах, причину которого установили лишь позднее: его издавал труп молодого солдата пятого батальона егерей, который, будучи ранен в стычке с отрядом бунтовщиков у Сан-Лоренцо, приполз сюда, чтоб одиноко умереть возле лимонного дерева. Он лежал ничком среди густой листвы, опустив руки в лужу крови и блевотины, вцепившись ногтями в землю; по трупу ползали муравьи, а под самой портупеей в грязной жиже плавали лиловатые кишки.
Руссо, управляющий князя, обнаружив в саду этот разлагавшийся труп, перевернул его на спину, прикрыл лицо покойника большим красным платком, с помощью ветки втиснул выпавшие кишки в открытую рану, прикрыл его голубыми фалдами шинели, не переставая при этом с омерзением плеваться — хоть и не прямо в лицо покойнику, но все же вблизи трупа. И все это Руссо проделывал с вызывавшим опасения знанием дела, приговаривая: «Эти мерзавцы воняют даже после смерти». Вот и все, чем была отмечена одинокая кончина» (с. 16—17).
СВАДЬБА, О КОТОРОЙ — НИ СЛОВА
Как очутился в Стамериене Джузеппе Томази ди Лампедуза?
Не претендуя нисколько на роль биографа писателя, я хотел бы привести некоторые факты, добытые во время поисков. Тех поисков, на которые натолкнул меня рассказ Алмы Постаж.
Не будем забывать, что мать Александры Алиса Лаура Барби была итальянка. В 1894 году она вышла замуж за одного из семерых детей княгини Софьи Потемкиной и Иоганна Готлиба Эдварта фон Вольфа. К тому времени ее муж Борис Йоганнович Вольф успел пройти курс обучения в Дерпте, Берлине, Лейпциге, получить степень доктора филологии (1875 г.) и магистра политэкономии (1881 г.) и занимал достаточно высокие посты в Петербурге. Брак их можно назвать поздним — жениху было 44 года, невесте — 36 (Алиса родилась в Модене в 1858 году)8.
15 ноября 1894 года в Ницце у них родилась дочь Александра (Александрина), которая по паспорту, впрочем, числилась двумя годами моложе. Это, правда, не такая уж редкость для тех времен. У нее была и младшая сестра Ольга, родившаяся 11 июля 1896 года, по мужу Гезандтер.
Борис Вольф умер в Петрограде в марте 1917 года. В 1917—1918 годах итальянским послом в российской столице был 44-летний сенатор Пьетро Томази, маркиз делла Торретта — видимо, родственник Джузеппе Томази. Этот человек, известный дипломат, в 1919—1921 годах входил в состав итальянской делегации на Венской мирной конференции, в 1921 году был послом Италии в Лондоне. Шестидесятилетняя Алиса познакомилась с ним, очевидно, в Петербурге, а 26 апреля 1920 года, в Италии, она выходит за него замуж и становится маркизой делла Торретта.
Маркиза наведывалась к дочери в Стамериену. И о ней тут сохранился, если можно так выразиться, осколок воспоминаний. Дед мужа Алмы Постаж, пчеловод сельхозтехникума, служил в Стамериенском имении конюхом. Он-то и рассказывал о южанке госпоже, которая в наших краях безбожно мерзла. Даже в Иванову ночь, когда на берегу озера жгли костры и дворовые люди угощались пивом, итальянка куталась в белую шубу…
Не в этом ли клубке биографий скрыта та ниточка, которая привела Джузеппе Томази в Стамериену, а отсюда и под венец?
КЕМ СЧИТАЛ СЕБЯ ТОМАЗИ ДИ ЛАМПЕДУЗА!
Вернемся, однако, к нашей теме. Чтобы проверить, действительно ли, как утверждает Алма Постаж, ее госпожа венчалась в Риге, в Благовещенской церкви возле нынешнего Центрального колхозного рынка, отправляюсь по указанному адресу — улица Гоголя, 9. Здесь меня ждет неудача. Церковные метрические книги не сохранились — либо сданы в архив, либо бесследно исчезли во время войны. Копии — те могут храниться в бюро ЗАГС Рижского горисполкома.
Иду к Эгону Майниексу — человеку, который 35 лет заведовал этим бюро и скрепил брак стольких тысяч рижан, что в городе его, пожалуй, отождествляли с Гименеем. Спрашиваю об итальянцах, сочетавшихся браком в Риге в тридцатых годах. Плету что-то не очень связное об итальянском писателе, невероятной популярности его книги, предполагаемом венчании в Благовещенской церкви. Буквально через пятнадцать минут мне выносят акт о регистрации брака № 2108. Это копия записи в метрической книге. Текст на латышском языке, слева — данные о женихе, справа — о невесте.
В сведениях о невесте нет ничего заслуживающего внимания. Родилась, согласно паспорту, 27 ноября 1896 года в Ницце, русская, православного вероисповедания, разведена, домохозяйка, проживает в Риге, в гостинице «Эксельсиор» на улице Гоголя, 5.
А вот данные о женихе: Язеп Томази, родился 23 декабря 1896 года в Палермо, итальянец римско-католического вероисповедания, холост, место работы неопределенное, проживает в Риге, в Петроградской гостинице, на улице Пиле, 1, род занятий (ремесло) — художник. Смотрю на это последнее слово и не знаю, что подумать. Картин Томази не писал, на театре не подвизался ... значит, литератор, писатель!
Запись сделана 31 августа 1932 года на основании выписки, полученной от протоиерея рижской Благовещенской церкви Александра Македонского, венчавшего эту чету двадцать четвертого августа, после того как истек срок оглашения в церкви (с 7 по 22 августа).
Как видим, еще за 25 лет до выхода в свет романа Дж. Томази ди Лампедуза считал себя литератором, художником слова. Какие у него были на то основания?
«Князь не был профессиональным писателем», — утверждал, например, критик Корнелий Зелинский в своей статье о «Леопарде»9. Причем Зелинский просто повторил тезис автора предисловия к русскому изданию 1961 года итальянского критика Марио Аликаты, который, всецело доверяясь уже известной нам версии Дж. Бассани, писал, что князь «на протяжении всей своей жизни не опубликовал ни единой страницы своих произведений». Ведь четыре новеллы, принадлежащие его перу, и несколько эссе о французских романистах XIX века Стендале, Флобере и Мериме также были опубликованы посмертно.
Но можно ли поверить, что человек, который ничего еще не сделал на поприще литературы и искусства, будет именовать себя в официальном документе художником? И в то же время никуда не уйти от того факта, что его единственный роман — подлинный шедевр изящной словесности, ничем не напоминающий первую пробу сил. Не станет же кто-либо всерьез утверждать, что аристократическое происхождение и рафинированная образованность избавляют человека, берущего в руки перо, от неизбежного периода ученичества!
Может быть, уже до 1932 года в печати появлялись неизвестные нам публикации Джузеппе Томази? Под псевдонимом? В русских или немецких изданиях, выходивших в Латвии? Может, в Италии?..
В ПОИСКАХ СВИДЕТЕЛЕЙ
При заключении брака было два свидетеля — Герман Родионов, проживающий в Риге, в Ильгюциемсе, на улице Гродняс, 12, и Людмила Ильяшенко, имевшая жительство на Рижском взморье — станция Авоты, Эдинбургский проспект, 69. Они упомянуты в брачном свидетельстве.
В копии не было, разумеется, подписей свидетелей, а также подписей самих новобрачных. Спустя двадцать лет, готовя эти заметки к публикации, я разыскал в архиве с помощью работников загса оригинал документа. Это выписка из церковной метрической книги, где итальянский подданный Томази, 35 лет, именуется на русский манер Иосифом Юльевичем. Теперь мы можем увидеть собственноручные подписи всех действующих лиц этой истории.
Для киносюжета мне непременно хотелось заполучить свадебную фотографию, и я отправился по адресам, указанным в метрической записи. Увы, мы часто не отдаем себе отчет в скоротечности времени и в поисках реальных фигур натыкаемся на одни лишь тени ... В Ильгюциемсе мне сказали, что Герман Ефремович Родионов умер в апреле 1959 года в Риге, в возрасте 62 лет. Вряд ли до него дошли слухи о триумфе князя, хотя как знать… В тридцатые годы он подвизался в «Рижском русском просветительном обществе» — дирижировал хором. После войны, будучи уже в летах, окончил, со слов педагога Латвийской государственной консерватории Дм. Кулькова, консерваторское хородирижерское отделение, был учеником профессора Я. Озолиня, потом работал преподавателем музыки, короткое время директорствовал в детской музыкальной школе имени П. Юрьяна неподалеку от своего дома на улице Баложу. Человек был корректный в общении, опытный дирижер. Вот и все, что удалось о нем разузнать.
В поисках второй свидетельницы отыскал в Юрмале дом номер 69 по бывшему Эдинбургскому проспекту. Мне вежливо объяснили, что старейший из жильцов обитает здесь с пятидесятых годов и ни о какой Людмиле Ильяшенко никто ничего не слышал. Кое-какие сведения о Людмиле Степановне удалось найти в Государственном архиве Латвийской ССР. Фамилия ее числится в списке новоприбывших лиц и в книге регистрации иностранцев Стамериенского волостного правления. Навещала Александру Борисовну, вот и попало ее имя в архивные бумаги.
Согласно документам, Л.С. Ильяшенко была советской подданной, постоянным местом жительства имела Ленинград. В Стамериене гостила в сентябре 1927 и в июне 1931 года. Видимо, подруга детских лет баронессы, возможно с той еще поры, когда Борис Вольф занимал пост директора Александровского лицея близ Петербурга (1908—1910). Умерла она в Италии после войны … Не у нее ли гостили летом на Рижском взморье супруги Томази? И не Людмиле Степановне ли обязан писатель знанием жизни в Советском Союзе, явлений советской культуры и искусства, а может быть, также своему интересу к русской литературе?
Джузеппе Томази ди Лампедуза и Александрина фон Вольф на Рижском взморье (ок. 1932 г.)
Фото из журнала «Realta Sovietica» (№ 128, ноябрь 1963 г.)
ЧТО СКРЫВАЛА АЛЕКСАНДРА ФОН ВОЛЬФ!
Минуло четыре года с тех пор, как был отснят упомянутый киносюжет, — на дворе стояла осень 1968-го. Латышский поэт Марис Чаклайс и актриса Аусма Зиемеле, будучи в Риме, посетили на квартире вдову писателя. Жила она, как и большинство русских эмигрантов, в невзрачном доходном доме. Конечно, не бедном, но на удивление неуютном, где, по описанию Чаклайса, преобладали почему-то бурые цвета. Чаклайс привез ей латышский перевод романа и диапозитивы Стамериенского дворца и окрестностей. На экземпляре «Леопарда» она сделала надпись: «Александра ди Лампедуза . ..» Казалось, баронесса не в восторге от встречи с посланцами своей бывшей родины. Осталась недовольна, узнав, что в Риге снят документальный фильм о Стамериене и Благовещенской церкви, где они с Джузеппе венчались. И только предаваясь воспоминаниям о жизни в имении, несколько смягчилась, перестала нервничать, голос ее потеплел. У гостей сложилось впечатление, что Александре Борисовне далеко не все из прежней жизни приятно вспомнить.
Прошло еще восемь лет. В 1976 году в рижском издательстве «Лиесма» вышла брошюра «Гулбене», авторы которой Л. Лиепа и П. Лиепа писали: «Последним владельцем Стамериенского имения был итальянец Джузеппе Томази ди Лампедуза (1896—1957)— автор всемирно известного романа «Леопард». В тридцатые годы Лампедуза не раз проводил лето и зиму в Стамериенском дворце» (с. 27).
Читая эту справку, я понял, что интерес мой к перипетиям судьбы Дж. Томази ди Лампедузы отнюдь не угас. На каком основании писателя ввели во владение этим имением? Разве на сей счет есть какие-либо документы?
И я отправился в Центральный государственный исторический архив Латвийской ССР, чтобы ознакомиться с «Поземельной книгой» Цесиса и Валки, содержащей дело о неотчужденной части Стамериенского имения10. Здесь вскрылись поразительнейшие факты. Но об этом чуть позже. А пока — небольшой экскурс в жизнеописание владельцев имения.
После смерти Бориса Вольфа его вдова Алиса и старшая дочь Александра (Александрина) разделили по наследству имение между собой. 7 сентября 1918 года 23-летняя Александра венчается в Стамериенской православной церкви с Андреем Адольфовичем Пилларом фон Пилхау — 27-летним сыном владельца Аудернского имения (Аудру) из Перновской (Пярнуской) волости. Пилхау — старинный род остзейских баронов, живших в Лифляндии с 1656 года и состоявших в родстве с известной в России баронской фамилией Коцебу. Отец Андрея — Адольф Пиллар фон Пилхау был реакционным политиком, представлявшим интересы прибалтийского дворянства. Он неоднократно избирался в ландратскую коллегию (совет по делам помещиков края), был ландмаршалом (председателем коллегии). На свадьбе Александры и Андрея присутствовал в качестве свидетеля со стороны жениха.
О том, как Алиса стала вскорости маркизой, мы уже говорили. 24 августа 1925 года маркиза отписывает свою половину имения дочери Александре. Эта дарственная отражена в актах упомянутой поземельной книги.
Между 1925 и 1932 годами Александра неоднократно берет крупные ссуды в отделе министерства финансов, ведающем льняной монополией. Чтобы получить долгосрочную ссуду, она частично закладывает свое имение. Тем самым недвижимое имущество обременяется весьма значительными ипотечными долгами. В 1932 году сумма долга уже составляет 15 976 латов.
5 июля 1932 года она возбуждает дело о разводе с Андреем Валтасаром Вальтером Пилларом фон Пилхау. В судебном заседании 19 июля их брак расторгается по вине ответчика11. Александре возвращается ее девичья фамилия с правом незамедлительного заключения нового брака после вступления в силу решения суда. Однако спустя всего пару недель после свадьбы с Дж. Томази, а именно 8 сентября 1932 года, в конторе рижского нотариуса Вальтера Ливена совершается весьма неожиданный в этих обстоятельствах дарственный акт. Вот как звучит в переводе этот документ:
«Между Александрой (Александриной) Пиллар фон Пилхау, урожденной баронессой Вольф, выступающей как дарительница, с одной стороны, и ее мужем бароном Андреем Адольфовичем Пилларом фон Пилхау как получателем дара, с другой стороны, заключается договор, согласно которому первая дарит принадлежащую ей неотчужденную часть Стамериенского имения Мадонского уезда «Стамериенская усадьба» со всеми примыкающими строениями и другим имуществом барону Пиллару, который с благодарностью дар принимает и перенимает нижеследующие долговые обязательства...» и т.д. и т.п.
Чистая стоимость дарения —- четыре тысячи латов. Долги — неполных 16 тысяч. Странно... Неужели ни нотариус Ливен, ни доверенные лица заявителей Константин фон Петц и Герберт фон Ган ничего не знают о разводе и втором браке дарительницы?
Может быть, существует уговор с Пилларом об этой сделке в обмен на согласие на развод? Что произошло в эти 15 дней после свадьбы? Почему в дарственном акте Александра вновь именуется по фамилии своего первого мужа? Возможно, тот пустил в ход недостойные средства, чтобы завладеть имуществом, которое в дальнейшем могло бы обеспечить ему сносное существование? Прибегнул к шантажу? Как смотрел на все это Джузеппе Томази ди Лампедуза — представитель разорившегося старинного рода? Как он относился к Андрею Пиллару фон Пилхау?
19 апреля 1934 года погашаются 6 тысяч латов из общего долга — предположительно из средств Дж. Томази, желавшего, вероятно, предпринять какие-то шаги для того чтобы вернуть имение. Во всяком случае в книге регистрации иностранцев Стамериенского волостного правления, где, к слову сказать, за 8 лет отмечено только четверо приезжих Джузеппе Томази записан лишь единожды — 13 мая 1934 года12, спустя неполный месяц после уплаты означенной суммы. Характерно — хотя ни до того, ни после князь ни в каких регистрах местного правления больше не упоминается, он проживает вместе с женой во дворце. Да это так — Александре с мужем разрешено жить в имении, но полноправными хозяевами недвижимости они уже не являются. Увы, Александра Борисовна навсегда потеряла родовое имение. Как небольшая деталь сентиментального свойства осталась традиционная приставка названия имения к фамилии, так — Александрой фон Вольф-Стомерзе — она с удовольствием будет подписываться еще много лет спустя.
Андрей Пиллар фон Пилхау в феврале 1937 года выдает некоему Герману Кампе облигацию сначала на 10 тысяч латов, а затем еще на 20 тысяч, частично закладывая Стамериенское имение, в результате долг ипотечному банку достигает уже 30 тысяч латов. 11 января 1940 года его права распоряжаться имением ограничиваются решением ипотечного банка, ибо к этому времени долг по-прежнему составляет 30 тысяч. Видимо, имение целиком отошло бы Герману Кампе, если бы не исторические события 1940 года, когда с восстановлением Советской власти в Латвии оно было отчуждено в пользу государства.
Таким образом, факты не подкрепляют версию авторов брошюры о том, что последним владельцем Стамериенского имения был Джузеппе Томази ди Лампедуза. Скорее мы можем полагать, что в результате происшедшей в 1932 году сделки, подоплека которой нам неизвестна, материальным интересам писателя был нанесен урон.
Все это наводит на мысль, что Александра Борисовна Вольф, беседуя в 1958 году с Дж. Бассани, намеренно скрыла от него определенные факты своей биографии. Почему она умолчала о разводе с Пилларом, о спешном отписании недвижимого имущества первому мужу и иных достаточно неясных обстоятельствах, связанных с ее вторым браком, заключенным в Риге? Мне кажется, баронесса не предвидела позднейшей популярности романа и громадного интереса к личности его автора.
ТОМАЗИ ДИ ЛАМПЕДУЗА ... И РАЙНИС!
Спешу успокоить читателя — еще одной литературоведческой сенсации не будет. Речь пойдет о другом.
Как мне кажется, у нас в Латвии — в архивах, газетах тридцатых годов, воспоминаниях старожилов — скрыто еще немало любопытных фактов, способных пролить свет на некоторые стороны жизни и творчества Дж. Томази ди Лампедузы. Убежден — кропотливый поиск, сбор сведений по крупицам необходим.
Интерес к творчеству писателя не угасает. С годами его фигура представляется еще более значительной. Мы с полным правом можем назвать «Леопард» классическим романом XX столетия, доказательством жизнеспособности и непреходящей ценности романной формы вообще. В этом произведении, когда бы оно ни было написано, осуществился замысел всей жизни писателя, воплотились его мечты и чаяния. Именно ради «Леопарда» мы готовы вновь и вновь изучать жизнь знатного сицилийского аристократа, надеясь отыскать те источники, в которых он черпал идеи, вплетенные в ткань романа, те места, где встречался с прототипами своих героев. Должен ли круг этих поисков быть ограничен одной лишь Сицилией? Так ли уж этнографичен этот несомненно «сицилийский» роман? Хотелось бы верить, что и в Риге, и в Стамериене, где писатель провел несколько лет жизни, происходили события, высветившие для него те социальные мотивы, которыми пронизаны текст и подтекст романа. Это обязывает нас с максимальной точностью и пиететом по отношению к автору исследовать его пребывание в Латвии, не предвзято подойти к отдельным фактам его творческой биографии.
И еще одно. Двадцать лет назад я имел случай убедиться в том, сколь интересны соотечественникам писателя даже мои скромные разыскания неспециалиста. В интерьере Благовещенской церкви я снимал группу итальянских студентов, приехавших на несколько дней в Ригу из Ленинграда. Это были переводчики с русского на итальянский, в нашей стране они проходили языковую практику. Конечно, «Леопард» читали все; с гордостью говорили они, что за короткое время эта книга стала «бестселлером» не только в Италии, но и во многих других странах мира, включая и те, где итальянский роман популярностью, как правило, не пользуется. Но здесь, в далекой Риге, узнать о своем любимом писателе такие интересные подробности, побывать в церкви, где он, оказывается, венчался!
В октябре 1965 года я получил сердечное письмо от президента Генуэзского центра итальянских русистов, объединяющего переводчиков и преподавателей русского языка, — некоторые из них гостили за год до того в Советском Союзе. Процитирую несколько строк — немножко выспренних, но написанных от души:
«Сколько солнца, итальянского солнца в стихотворениях Райниса! Ауе Sоl! Один из крупнейших наших писателей по собственному выбору прожил несколько лет в Риге. Там к нему пришло самое важное, самое значительное для человеческой души чувство — Любовь.
Хочется сказать, что ваш Райнис и наш Томази ди Лампедуза не только великие писатели. Их творчество — могучий мост между нашими культурами. Думается, они указали нам путь дружбы, культурных связей между итальянским и латышским народами. Давайте работать в этом направлении … »
Загадка Томази ди Лампедузы несомненно существует. Если мне удалось в этих заметках дать несколько штрихов, ведущих к разгадке, значит свою задачу я выполнил. На этой ноте я и закончу свой рассказ о связях итальянского писателя, классика литературы XX века, с Латвией. Рассказ, требующий продолжения …
Примечания
1. Томази ди Лампедуза, Дж. Леопард. М., 1961. Все цитаты приводятся по этому изданию.
2. В Краткой литературной энциклопедии годом первого издания романа ошибочно указан 1959-й.
3. Шитова В. В. Лукино Висконти. — В кн.: Мастера зарубежного киноискусства. М. Искусство, 1965, с. 179.
5. Лючо Пикколо д’Орландо (род. в 1901 г. в Мессине, умер в 1969 г. в Палермо) — итальянский поэт, кузен Дж. Томази ди Лампедузы.
6. Латышский вариант библейского имени Иосиф, по итальянски — Джузеппе.
7. См.: Latvijas revolucionāro cīnītāju piemiņas grāmata. -. Рига, «Лиесма», 1976, стр. 196.
8. См. рукопись историка А. Бухгольца, хранящуюся в Фундаментальной библиотеке Академии наук Латвийской ССР.
9. Зелинский К. В изменяющемся мире. М., 1969, с. 387.
10. ЦГИА Латв. ССР, ф. 2056, оп, 1, Д. 1227.
11. ЦГИА ЛатвССР, ф.1536, реестр бракоразводов за 1933 г., № 1738, с. 240.
12. ЦГИА ЛатвССР, ф.4516, д.159, с.2, № 15.
