Продаётся славянский шкаф
Николай Кабанов
СМ, 9 апреля 1998 года
Несколько актуализировавшийся на восьмом году независимости вопрос "А кто же такие эти русские и чего они хотят?" вызвал появление многих латышскоязычных публикаций, посвященных соседствующему этносу. К счастью, не все они столь банально-пропагандистсткие, как пресловутый "Культурно-исторический феномен России" Ю.Рудевскиса. Есть и вполне научные тексты. Вот ИЛГА АПИНЕ и Владиславс ВОЛКОВС издали в Центре этнических исследований ЛУ книгу "Славяне в Латвии".
ИЗ ЖИЗНИ ПЛЕМЁН
Повествование в 250-страничной книге начинается с VIII — IX тысячелетий до рождества Христова и завершается созданием независимой ЛР. На этом пути авторы используют ряд исторических концепций — от любимой русскими национал-патриотами теории этногенеза Льва Гумилева до патентованной русофобии Ричарда Пайпса. Но, в принципе, остаются на позициях «А как это для нас, латышей?».
«Прямые контакты балтов и славян связаны с вхождением славян в древний ареал балтов... Организация славянских племен больше приспособлена к быстрому передвижению и освоению новых территорий. Славянские дружины есть военные образования, жилища приспособлены к быстрому разбору. Славяне были мобильнее и воинственнее. Напротив, балты не были завоевателями». Так мы, значит, и познакомились. Балты и те, кого называли по-древне- литовски «кирва» («жители болот»), а может, по-балтски «кривс» («святые») — krievi, одним словом. Но — внимание! — это не те русские, что сейчас, а белорусские племена кривичей! Полоцкий князь Борис Всеславич, бившийся с земгалами в 1102 году, тоже был белорусом. Полоцк авторы называют «политическим центром растущего белорусского этноса». «Белорусскому государству нужно было вернуться к имени кривичей, ему подошел бы исторический этноним «Кривия» — земля кривичей», — воспроизводят Апине и Волкове идею белорусского национального лидера 20-х годов Ластовского. Что же до «настоящих» русских, то, по их мнению, «в утверждениях о древних русских городах и древних государствах русских на берегах Даугавы не хватает археологических оснований». «Пришельцы из Полоцка, Витебска и Смоленска — белорусы, а не русские. Из верхнего или среднего течения Даугавы на стругах могли приплыть только белорусы».
«Вхождение славян в занятое балтами географическое пространство не вызвало массового исхода балтов из него». Ведь «уровень материальной культуры, к примеру, ремесла, сравним с тогдашним уровнем Скандинавии и Руси». Авторы полагают, что «не было славянской колонизации латышских земель». «Не было такой России, которая была способна тогда угрожать дальнейшему развитию славянских племен и грозить славизацией».
БЕЛОРУССКАЯ ИДЕЯ
Одним из важных акцентов «Славян в Латвии» является описание этноса белорусов. Апине и Волкове особо отмечают их родство с балтийскими родами и отдельный от русских этногенез.
«На нынешней территории Белоруссии (в окрестностях Минска, Полоцка, Витебска) балты (аугштайты, латгалы) находились за 2000 лет до прихода славян», — пишут они. В противовес сторонникам идеи единого этноса Киевской Руси («Российская имперская историография») авторы уверены, что «различия русских, украинцев и белорусов стали образовываться еще в доисторическую эпоху». Это связано с наличием «балтийского субстрата в белорусах». «Белорусский язык без посредства других (русского) языков начал отделяться от протославянского языка... Старобелорусский язык с очень широкими функциями исполнял роль государственного языка в Великом княжестве Литовском. Правда, тут же они оговариваются, что «средневековый староробелорусский язык иногда обозначают названием «литовский», используемый в Литве или «русский»... этнонимы «белорусы» и «украинцы» родились позднее». «Этноним «белорусы» в X — XII веках не был известен». «Самым естественным историческим этнонимом белорусов, который они использовали 500 лет, было самоназвание «литвин».
«Белорусы в общем принадлежат антропологическому комплексу Запада, который тоже получил название балтийской расы, общего для финнов, карелов, вепсов, латышей, эстонцев, литовцев». Авторы приводят список замечательных белорусов — Костюшко, Мицкевич, Достоевский, Шостакович и даже Евтушенко. Первая православная церковь в Риге — хр Св. Николая — принадлежала белорусам, т. е. Великому княжеству Литовскому. Белорусские церкви, возникавшие Латвии, были, по их мнению, униатскими.
«Под всем подвело черту присоединение Белоруссии к Российской Империи... Не было никакого объединения, это было открытое завоевание, в результате которого Белоруссия превратилась в периферию империи. В эволюции белорусского национального самосознания это была деструкция...»
ЧУЖАЯ СИЛА
Средневековая Ливония, эта причудливая смесь крохотных немецких анклавов с враждебно- чужеродным массивом балтских племен, по мнению авторов, «типологически входиит в сферу цивилизации Запада». Хотя и в ганзейской Риге были небольшие колонии славян — «чаще всего белорусов из Полоцка».
«Многие латышские авторы видят в Ливонской войне ущемление латышских национальных интересов и сознательное желание России ославянить латышей и эстонцев. Это наивный этноцентризм. Нет еще ни общелатышских интересов, и ни одна из держав латышей и эстонцев не замечает», — пишут Апине и Волковс о первом рывке России к берегам Балтики. Конфликтные ситуации носили характер не национальных противоречий, но неизбежного конфликта гражданских жителей с военной силой». Русскую армию жители Ливонии воспри-нимали «как чужую, агрессивную и нежелательную силу». Но именно эпоху войн за побережье Балтики XVI — XVII веков историки оценивают как «наиболее благоприятные с этнической точки зрения обстоятельства», породившие кристаллизацию этнического лица латышского народа. «К автохтонным народам Латвии принадлежат только латыши и ливы — здесь, на этой земле, закончился их длительный этногенез, и они стали народами, народностями. Отростки других народов, также будучи здесь очень древними жителями, являются пришельцами».
В Северную войну «латышей, эстонцев и их земли русские завоевали грубой вооруженной силой, а дворянство добровольно отдалось России». «Имя Латвии (Ливонии) в XVIII столетии исчезло из дипломатической истории стран Европы, балтийский вопрос больше не международный вопрос, он превращен в вопрос внутренней политики Российской Империи». В то же время реформы Екатерины II «объективно пошли на пользу всем не немцам — латышским ремесленникам и русским торговцам». Именно под русским скипетром «основы торговли в Риге постепенно перешли в латышские руки». «Для латышских крестьян Рига стала островком личной свободы». В 1767 году в ранее «этнически чистой» германской Риге жило 45 процентов немцев, 33 процента латышей, 13 процентов русских и 8 процентов поляков.
НЕИМПЕРСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ
Кем же были наши предки, русские Лифляндии и Курляндии, 200 лет назад? «Русские чаще всего плотники, пекари, сапожники». Русские — хозяева и работники на первых промышленных предприятиях Риги: чугунной литейке Грязнова, фабрике металлических изделий Иванова, свечном заводе Канаева. Российские помещики, получавшие земли в новых провинциях, предпочитали возвращать их и «брать деньгами».
Рига — губернский центр Российской Империи. Однако — «у русских жителей Риги не было прав горожан. Они не могли заниматься иностранной торговлей, конкурировать с немецкими купцами, им не мог принадлежать дом в городе, а розничной торговлей они могли заниматься только на «русском рынке». Русские не участвовали также в городском самоуправлении».
«Русский язык в Риге использовался в основном в русской среде», — признают Апине и Волковс. Характерно, что спустя почти 180 лет после инкорпорации Лифляндии в состав России не был решен вопрос о «госязыке»! Первое предложение об овладении местным чиновничеством русским языком было выдвинуто князем Вяземским в Сенате в 1769 году. В 1827 году лично Николай I посетил рижские гимназии и повелел учить русский. В 1850-м он же ввел восьмилетний срок для перевода делопроизводства губернии на русский язык. В 1867 году Александр II «незамедлительно» требует ввода русского делопроизводства. Наконец, в 1885- м Александр III принимает декрет о русском языке — обязательном для заседаний. В 1905 — 1907 годах только 12,5 процента выбранных в городскую думу были русскими.
Видимо, уже тогда среди русских стало расти понимание, что здесь что-то не то, дурят нашего брата. «На страницах русских газет постоянно высказывалось неудовлетворение тем, что местным русским не хватает инициативы, что им присуща вялость, они слабо организованы». Конечно, с утверждением конституционных гарантий в Прибалтике выросло много русских обществ, и пылкие ораторы рассуждали, с кем по пути — с латышами или немцами. Но — не успели. «Русские долго, даже при поддержке метрополии и местной администрации, не могли закрепиться рядом с немцами и чувствовали себя как «колонисты второго сорта». Когда, наконец, во второй половине XIX века в ходе русификационных реформ русские завоевали многие позиции, пришло уже латышское национальное возрождение».
Впрочем, недаром книга «Славяне в Латвии» хронологически завершается 1918 годом. Поздние исследования несколько нарушили бы стройную концепцию о не таких уж вредных, но мало к чему не способных русских. «Имперской идее в сознании русской нации... присуща значительная инерция». Даст Бог, вывезет.
